Первый закон. Трилогия: Кровь и железо. Прежде чем их повесят. Последний довод королей

– Посмотрим. Тул и Доу, обрежьте веревки и похороните людей. Может быть, это вернет вам хладнокровие.

Эти двое обменялись хмурыми взглядами, но Тридуба не обратил на них внимания. Он продолжал:

– Ищейка, сходи и разнюхай, кто это сделал. Мы навестим их сегодня вечером. Так же, как они навестили этих несчастных.

– Хорошо, – отозвался Ищейка. Ему и самому не терпелось заняться делом. – Мы нанесем им визит!

Ищейка не мог понять, что происходит. Если тут действительно имела место схватка и ее участники боялись преследования, почему же они не прилагали усилий, чтобы скрыть свои следы?

Ищейка прошел за ними без всякого труда. По его предположениям, их было пятеро. Судя по всему, они просто и без затей покинули горящую ферму, спустились вниз по долине вдоль самой реки и углубились в лес. Следы оказались настолько четкими, что время от времени Ищейка начинал слегка беспокоиться: уж не разыгрывают ли с ним какую-то шутку, не наблюдают ли из-за деревьев, выжидая удобного случая подвесить на ветку и его. Однако, судя по всему, ничего подобного у них на уме не было, поскольку он догнал их как раз перед закатом.

Первым делом он учуял мясо: они жарили баранину. Затем услышал голоса: они разговаривали, кричали, смеялись, не предпринимая ни малейших попыток сохранить тишину; их не заглушал даже плеск текущей рядом реки. А потом он их увидел: они сидели на поляне вокруг огромного костра, над которым висела на вертеле освежеванная баранья туша, – баран, без сомнения, принадлежал тем самым фермерам. Ищейка притаился в кустах тихо-тихо – так, как должны были вести себя они. Он насчитал пятерых мужчин. Точнее, четверых, и с ними паренька лет четырнадцати. Все они просто сидели у костра, никто не стоял на страже, никаких мер предосторожности. Ищейка не понимал, что это могло значить.

– Они просто сидят там, и все, – шепотом доложил он, вернувшись к остальным. – Просто сидят. Никакой стражи, ничего.

– Просто сидят, и все? – переспросил Форли.

– Ну да! Пять человек. Сидят и смеются… Мне это не нравится.

– Мне тоже, – отозвался Тридуба. – Но еще меньше мне нравится то, что я увидел на ферме.

– Оружие, – прошипел Доу. – Оружие, и весь разговор.

В кои-то веки Тул с ним согласился:

– Оружие, вождь! Проучим их!

Даже Форли на этот раз не отговаривал от драки, но Тридуба не изменил своей традиции и взял минуту на раздумье. Наконец он кивнул:

– Ладно. Оружие.

Если Черный Доу не хочет, чтобы его видели в темноте, ты никогда его не увидишь. И не услышишь. Однако Ищейка полз между деревьями и знал, что Доу где-то здесь. Когда столько времени сражаешься бок о бок с человеком, ты начинаешь его понимать. Ты можешь думать так же, как он. Доу находился где-то рядом.

У Ищейки была своя задача. Он смотрел на очертания того, кто сидел крайним справа: черный контур спины на фоне костра. На остальных Ищейка пока не обращал внимания, сосредоточившись на своей цели. Если решил идти или если твой вождь решил это за тебя, так иди до конца и не оглядывайся, пока не выполнишь задачу. Если будешь раздумывать, тебя убьют. Так говорил Логен, и Ищейка выучил урок. Только так, и не иначе.

Ищейка подполз ближе, потом еще ближе. Он ощущал на лице тепло костра, чувствовал твердый металл ножа в руке. И, мертвые, как всегда, ему захотелось отлить. До цели остался один шаг. Мальчишка сидел к нему лицом и если бы успел поднять голову от куска мяса, то увидел бы, как Ищейка приближается. Но он был слишком занят едой.

– О! – вскрикнул один из сидевших у костра.

Значит, Доу добрался до него, и с его жертвой покончено. Ищейка прыгнул вперед и ткнул свою мишень сбоку в шею. Тот отклонился назад, хватаясь за свое перерезанное горло, сделал неверный шаг и рухнул на землю. Еще один вскочил, уронив обглоданную баранью ногу, и его грудь пронзила стрела: Молчун выпустил ее из-за реки. На мгновение лицо человека приняло удивленное выражение, потом исказилось гримасой боли, и он упал на колени.

Оставались двое. Парнишка все еще сидел на месте и глядел на Ищейку большими глазами, приоткрыв рот со свисавшим оттуда куском мяса. Последний из людей у костра вскочил, учащенно дыша, с длинным ножом в руке. Должно быть, он вынул его, чтобы резать мясо.

– Брось нож! – взревел Тридуба.

Теперь Ищейка увидел своего вождя: тот шагал к ним, и пламя костра выхватывало металлический обод его здоровенного круглого щита. Человек пошевелил губами, его взгляд метался между Ищейкой и Доу, медленно подбиравшимися к нему с двух сторон. Теперь он увидел и Грозовую Тучу – силуэт великана маячил в тени под деревьями, нечеловечески большой, с огромным широким мечом, поблескивающим на плече. Это зрелище подействовало, и последний противник швырнул свой кинжал в грязь.

Доу прыгнул вперед, схватил его за запястья, крепко скрутил их за спиной и пихнул пленника на колени возле костра. Ищейка проделал то же самое с парнишкой, крепко сжав зубы и не проронив ни слова. Все произошло мгновенно, тихо и спокойно, в точности так, как говорил Тридуба. Руки Ищейки окрасились кровью, но такая уж у них работа, ничего не поделаешь. Остальные понемногу подтягивались. Молчун прошлепал через речку, закидывая лук за плечо. Проходя мимо того, в кого стрелял, он пнул тело ногой, но убитый уже не шевелился.

– Готов, – сказал Молчун.

Форли подошел последним, во все глаза глядя на двоих пленников. Доу рассматривал связанного пленника очень внимательно.

– Я тебя знаю, – проговорил он, и в его голосе звучало удовлетворение. – Гроу Трясина, не так ли? Какая удача! Твое имя уже давно у меня в голове.

Гроу Трясина хмуро уставился в землю. Как показалось Ищейке, он выглядел достаточно жестоким – именно такой, чтобы вешать фермеров, если уж на то пошло.

– Ну да, я Трясина. А ваши имена незачем и спрашивать! Когда узнают, что вы перебили королевских сборщиков, все будете мертвы! Все до единого!

– Черный Доу, так меня называют.

Трясина поднял голову, его рот широко раскрылся.

– Проклятье… – прошептал он.

Парнишка, стоявший на коленях рядом с ним, оглянулся, и его глаза округлились.

– Ты… Черный Доу? – проговорил он. – Не тот Черный Доу, который… Ох, черт!

Доу кивнул, и на его лице появилась зловещая улыбка.

– Гроу Трясина! Тебе пора заплатить за одно небольшое дельце. Я давно думаю о тебе, и вот теперь ты у меня перед глазами. – Он похлопал пленника по щеке. – И в моих руках. Какая удача.

Трясина отодвинулся так далеко, насколько позволяли связывавшие его веревки.

– Я думал, ты уже в аду, Черный Доу, мерзкий ублюдок!

– Твоя правда, но это всего лишь к северу от гор. У нас есть к тебе несколько вопросов, Трясина, прежде чем ты получишь то, чего заслуживаешь. Кто твой король? И что именно вы для него собираете?

– Пошел ты со своими вопросами!

Тридуба довольно сильно ударил его по голове сбоку. Голова Гроу дернулась в сторону, и Доу врезал ему с другой. Так продолжалось до тех пор, пока пленник не созрел, чтобы заговорить.

– С кем вы здесь воюете? – спросил его Тридуба.

– Мы не воюем! – сплюнул Трясина через выбитые зубы. – А вы, ублюдки, все до единого покойники! Вы ведь не знаете, что здесь произошло, правда?

Ищейка нахмурился. Ему не понравилось, как это прозвучало: так, будто многое изменилось, пока их не было. А перемены, на его памяти, всегда приводили к худшему.

– Спрашивать буду я, – сказал Тридуба. – А ты напряги свой крохотный умишко и отвечай на мои вопросы. Кто еще сражается? Кто не встал на колени перед Бетодом?

Трясина рассмеялся, несмотря на то что был связан.

– Никого не осталось! Война закончена! Бетод теперь король Севера! Все преклонили перед ним колени…

– Только не мы, – прогремел Тул Дуру, наклоняясь к нему. – А как насчет Старика Йоля?

– Он мертв!

– А Сайвинг? А Гремучая Шея?

– Мертвы оба, долбаные вы недоумки! Теперь сражения только на юге! Бетод объявил войну Союзу! Вот как! И мы им задаем перцу!

Ищейка не верил своим ушам. Король? Никогда прежде на Севере не было короля. На Севере нет нужды в короле, и Бетод – последний, кого он сам бы выбрал на царство. А война с Союзом? Что за глупая затея! Южан не перебьешь, их слишком много.

– Если здесь не война, – спросил Ищейка, – почему вы убиваете людей?

– Пошел ты!

Тул сильно ударил Гроу по лицу, и тот упал на спину. Доу еще разок пнул пленника ногой, потом снова поставил на колени.

– За что вы убили тех людей? – спросил Тул.

– Налоги! – выкрикнул Трясина. Из его носа сочилась струйка крови.

– Налоги? – переспросил Ищейка.

Очень странное слово. Он с трудом понимал, что это значит.

– Они не хотели платить!

– Налоги кому? – спросил Доу.

– Бетоду, кому же еще? Он забрал себе эту землю. Разбил все кланы и забрал ее себе! Люди должны платить! А мы собираем дань!

– Налоги, вот как? Какая-то долбаная придумка южан наверняка! А если они не могут платить? – спросил Ищейка, ощущая тошноту в желудке. – Тогда вы их вешаете, что ли?

– Если они не платят, мы можем делать с ними все, что нам нравится!

– Что вам нравится? – Тул ухватил его за шею и сдавил огромными ручищами, так что глаза Трясины полезли на лоб. – Что вам нравится? А вам нравится их вешать?

– Хватит, Грозовая Туча! – сказал Доу, отдирая здоровенные пальцы Тула от шеи пленника и отпихивая великана в сторону. – Хватит, верзила, это занятие не для тебя – убивать связанного. Для такой работы вы как раз и таскаете с собой меня.

Он похлопал Тула по груди, вытаскивая свою секиру.

Трясина кое-как справился с удушьем.

– Грозовая Туча? – прохрипел он, оглядывая их по очереди. – Значит, вы все здесь, так? Ты – Тридуба, вон Молчун, а это Слабейший! Значит, вы не преклонили колени? Тем лучше для вас, черт вас дери! Где Девятипалый, а? – насмешливо спросил Трясина. – Где Девять Смертей?

Доу повернулся к нему, проведя большим пальцем по лезвию секиры.

– Он вернулся в грязь, и ты сейчас присоединишься к нему. Мы слышали достаточно.

– Дай мне встать, ублюдок! – крикнул Трясина, сражаясь со своими путами. – Ты не лучше, чем я, Черный Доу! Ты убил больше людей, чем чума! Дай мне встать и дай мне какой-нибудь клинок! Ну, давай! Боишься сразиться со мной, трус? Боишься дать мне шанс, да?

– Это ты зовешь меня трусом? – прорычал Доу. – Ты, который убил детей просто ради забавы? У тебя был клинок, и ты сам бросил его! У тебя был шанс, и ты им не воспользовался. Такие, как ты, ничего больше и не заслуживают! Если тебе есть что сказать, говори сейчас.

– Будьте вы прокляты! – взвизгнул Трясина. – Будь проклята вся ваша…

Секира Доу с силой ударила его между глаз, опрокинув на спину. Трясина немного подергал ногами, и дело было кончено. Никто не пролил слез над этим придурком – даже Форли лишь вздрогнул, когда лезвие вонзилось в череп. Доу наклонился и плюнул на труп, и Ищейка не стал его винить.

Однако с парнишкой было сложнее. Он поглядел на мертвого большими круглыми глазами, затем поднял голову.

– Вы – это они, правда? – спросил он. – Те, кого побил Девятипалый?

– Да, парень, – сказал Тридуба. – Мы – это они.

– Я слышал про вас столько… столько рассказов! Что вы собираетесь со мной делать?

– Да, вот в этом и вопрос, – пробормотал Ищейка сквозь зубы. К сожалению, он уже знал ответ.

– Он не может остаться с нами, – заявил Тридуба. – Мы не берем с собой багаж и не должны рисковать.

– Но он еще совсем мальчик, – сказал Форли. – Может быть, отпустим его?

Мысль была хороша, но очень уязвима, и все понимали это. Парень с надеждой посмотрел на них, но Тридуба быстро пресек его надежду:

– Мы не можем ему доверять. Только не здесь. Он расскажет кому-нибудь, что мы вернулись, и на нас начнут охоту. Нельзя этого позволить. Кроме того, он тоже был на ферме.

– Но что я мог поделать? – воскликнул парнишка. – Какой у меня выбор? Я хотел на юг! Сражаться с Союзом и завоевать себе имя! А меня послали сюда собирать налоги! Если вождь говорит: «сделай то-то», я должен исполнять приказ, разве не так?

– Конечно так, – кивнул Тридуба. – Никто и не думает, будто ты мог что-то изменить.

– Я не хотел в этом участвовать! Я говорил ему, что детей надо отпустить! Поверьте мне!

Форли опустил взгляд на свои сапоги:

– Мы верим тебе.

– Но все равно собираетесь меня убить, черт подери?

Ищейка пожевал губу.

– Мы не можем взять тебя с собой и оставить тоже не можем, – сказал он.

– Я не хотел участвовать в том деле… – повторил парень и повесил голову. – Разве это честно?

– Нет, – сказал Тридуба. – Не честно. Но ничего не поделаешь.

Секира Доу рубанула парня по затылку, и он распростерся на земле лицом вниз. Ищейка сморщился и отвел взгляд. Он знал – Доу специально постарался, чтобы им не пришлось смотреть парнишке в лицо. Это правильно, и Ищейка надеялся, что другим так легче, но для него самого что лицом вверх, что лицом вниз – все одно. Ему стало почти так же тошно, как на ферме.

Это был не худший день в его жизни, далеко не худший. Но это был плохой день.

Ищейка выбрал себе хорошее местечко наверху, в гуще деревьев, и наблюдал из укрытия за идущей по дороге колонной. Он предусмотрительно расположился по ветру от них, чтобы его не выдал запах немытого тела. Процессия казалась очень странной.

С одной стороны, они выглядели как солдаты, готовые вступить в сражение. С другой стороны, все у них было не так: оружие по большей части старое, доспехи у всех разные и нелепые. Маршировали они нестройно и вид имели изнуренный. Большинство солдат были пожилыми людьми с седыми волосами и плешивыми макушками, а остальные еще не успели отрастить бороды – почти мальчишки.

Ищейке подумалось, что на Севере больше ни у кого не осталось разума. Он вспомнил предсмертные слова Трясины: война с Союзом. Неужели вот эта команда идет на войну? Если так, значит, Бетод выскребает горшок до самого дна.

– Что там, Ищейка? – спросил Форли, когда тот вернулся в лагерь. – Что происходит?

– Люди. Вооруженные, но не очень хорошо. Около сотни. По большей части молодежь и старики, направляются на юг и на запад. – Ищейка показал вдоль дороги.

Тридуба кивнул:

– В Инглию. Значит, он не шутит, Бетод. Он действительно воюет с Союзом. Ему никогда не хватит крови! Он посылает в бой всех, кто может держать копье.

В этом, в общем-то, не было ничего удивительного. Бетод никогда не довольствовался полумерами. Либо все, либо ничего – так он действовал и не заботился о тех, кого убьют по дороге.

– Всех до единого, – бормотал Тридуба. – Если шанка сейчас перейдут горы…

Ищейка огляделся вокруг: нахмуренные, озабоченные, грязные лица. Он знал, о чем говорит Тридуба; они все понимали это. Если шанка придут сейчас, когда на Севере нет никого, способного противостоять им, то происшествие на ферме покажется пустяком по сравнению с их делами.

– Мы должны кого-то предупредить! – воскликнул Форли. – Мы должны предупредить их!

Тридуба покачал головой:

– Ты слышал, что сказал Трясина. Йоль мертв, и Гремучая Шея мертв, и Сайвинг тоже. Все они мертвы, все вернулись в грязь. Бетод теперь король Севера.

Черный Доу сморщился и плюнул в землю.

– Плюй сколько хочешь, Доу, но факт остается фактом, – продолжал Тридуба. – Больше некого предупреждать.

– Некого, кроме самого Бетода, – пробормотал Ищейка, и ему было совсем не весело говорить это.

– Тогда мы должны предупредить его! – Форли обвел их всех отчаянным взглядом. – Может быть, он бессердечный ублюдок, но ведь он человек! Он лучше, чем плоскоголовые, разве нет? Мы должны сказать хоть кому-то!

– Ха! – презрительно хохотнул Доу. – Ха! Ты думаешь, он нас послушает, Слабейший? Ты забыл, что он нам сказал? Нам и Девятипалому? «Идите и никогда не возвращайтесь!» Ты забыл, что он едва не прикончил нас? Ты забыл, что он ненавидит любого из нас?

– Он нас боится, – сказал Молчун.

– Да, ненавидит и боится, – проворчал Тридуба. – И правильно делает. Потому что мы сильны. Мы – названные. Нас знают. Мы те люди, за которыми пойдут другие.

Тул кивнул своей огромной головой:

– Точно. Я тоже не думаю, что в Карлеоне нас встретят с радостью. Скорее с копьями в руках.

– Я не сильный! – крикнул Форли. – Я же Слабейший, это каждый знает! У Бетода нет причин бояться меня и ненавидеть. Я пойду!

Ищейка с изумлением взглянул на Форли. Все поглядели на него.

– Ты? – переспросил Доу.

– Ну да, я! Возможно, я не боец, но и не трус! Я пойду и поговорю с ним! Вдруг он меня послушает.

Ищейка смотрел на Форли во все глаза. Никто из них так давно не пытался найти выход из затруднительного положения с помощью слов, что это казалось невероятным.

– Кто знает, вдруг и послушает, – пробурчал Тридуба.

– Он может тебя выслушать, – сказал Тул. – А потом убить к чертовой матери. Слышишь, Слабейший?

– Шансов у тебя не много, – покачал головой Ищейка.

– Наверное. Но стоит попытаться, разве нет?

Они обменялись обеспокоенными взглядами. Форли, без сомнения, доказал, что у него крепкий костяк, но Ищейке не нравился его план. Этот Бетод – слишком непрочный крюк, чтобы вешать на него свои надежды. Очень непрочный крюк.

Но, как и сказал Тридуба, больше никого не осталось.

Слова и пыль

Кюрстер приплясывал внутри фехтовального круга, встряхивал длинными золотистыми волосами, махал рукой толпе и посылал воздушные поцелуи девушкам. Публика хлопала, завывала и улюлюкала, глядя на гибкого юношу, проделывавшего свои эффектные номера. Он был адуанец, офицер Собственных Королевских.

«Местный мальчик, и такой популярный».

Бремер дан Горст стоял, опершись на барьер, и наблюдал за противником сквозь опущенные веки. Его рапиры на вид были необычно тяжелыми, огромными и побитыми, словно от частого использования; возможно, слишком тяжелыми, чтобы действовать ими быстро. Сам Горст тоже выглядел слишком тяжелым для быстрых движений: огромный и с толстой шеей – бык, а не человек, более похожий на борца, чем на фехтовальщика. С первого взгляда он казался обреченным на поражение в этой схватке. Большинство людей в толпе, по-видимому, сочли именно так.

«Но только не я».

Человек, принимавший ставки на участников поединка, выкрикивал цифры и собирал деньги от толпившихся вокруг него людей. Почти все ставили на Кюрстера. Глокта повернулся к принимавшему ставки и спросил:

– Сколько сейчас за Горста?

– За Горста? – переспросил тот. – Один к одному.

– Я ставлю двести марок.

– Прости, приятель, я не смогу это покрыть.

– Хорошо, тогда сотню, пять к четырем.

Тот на мгновение задумался, поднял глаза к небу, производя в голове вычисления, и кивнул:

– Принято.

Глокта снова откинулся на спинку скамьи. Он слушал, как арбитр объявляет имена соперников, и глядел на Горста, закатывавшего рукава рубашки. Его предплечья были толстыми, как древесные стволы. Мощные узлы мускулов заиграли, когда он принялся разминать мясистые пальцы. Горст вытянул толстую шею в одну сторону, потом в другую, затем взял у секунданта рапиры и произвел пару пробных уколов. Лишь немногие в толпе отметили это – люди отвлеклись, приветствуя Кюрстера, как раз выходившего на свою позицию. Но Глокта заметил.

«Он быстрее, чем можно предположить по виду. Гораздо быстрее. Его тяжелые рапиры уже не кажутся такими неуклюжими».

– Бремер дан Горст! – выкрикнул арбитр.

Верзила не спеша занял свою позицию. Его приветствовали весьма скудные аплодисменты: такой громоздкий бык не соответствовал представлениям зрителей о том, как должен выглядеть фехтовальщик.

– Начинайте!

В поединке не было ничего изящного. Горст сразу принялся орудовать тяжелой рапирой – широкими беспорядочными взмахами, словно чемпион-дровосек, рубящий сучья. При каждом ударе он издавал низкое утробное рычание. Это было странное зрелище: один из противников участвовал в фехтовальном состязании, а другой как будто всерьез бился не на жизнь, а на смерть.

«Парень, тебе же нужно дотронуться до него, а не разрубить надвое!»

Но, наблюдая за ним, Глокта осознал: эти могучие удары не такие уж неуклюжие, они хорошо рассчитаны по времени и нанесены очень точно. Кюрстер смеялся, когда отпрыгивал от первого мощного взмаха, и улыбался, уворачиваясь от третьего, но к пятому его улыбка уже погасла.

«И вряд ли она вернется».

Нет, это совсем не изящно.

«Зато мощно, ничего не скажешь».

Кюрстер отчаянным движением нырнул под новый рубящий удар.

«Рубит он достаточно сильно, чтобы отхватить ему голову, несмотря на затупленную рапиру».

Любимец публики делал все возможное, чтобы перехватить инициативу, он наступал и колол, но Горст был готов ко всему. Он с ворчанием отражал уколы короткой рапирой, затем рычал и заносил длинный клинок для нового свистящего кругового удара. Глокта вздрогнул, когда лезвие Горста с громким лязгом врезалось в рапиру противника, откинув назад его кисть и едва не вырвав оружие из пальцев. От силы удара Кюрстер пошатнулся и попятился, сморщившись от боли и неожиданности.

«Теперь я понимаю, почему шпаги Горста выглядят такими побитыми».

Кюрстер, увертываясь, шел по кругу, пытаясь избежать стремительной атаки, но его огромный противник действовал слишком быстро.

«Слишком, слишком быстро».

Горст рассчитал все возможности и уже предугадывал движения Кюрстера, изводя его непрерывными мощными ударами. Выхода из такой позиции не было. Два сильных выпада оттеснили злополучного офицера к самой границе круга, за ними последовал сильный рубящий удар. Длинная рапира вылетела из руки Кюрстера и воткнулась в дерн, раскачиваясь из стороны в сторону. Побежденный какое-то мгновение стоял, пошатываясь – глаза широко раскрыты, опустевшая ладонь дрожит, – затем Горст налетел на него с диким ревом и с ходу врезался в беззащитные ребра противника тяжелым плечом.

Глокта разразился булькающим хохотом.

«Никогда прежде не видел, чтобы фехтовальщики летали!»

Кюрстер с визгом, как девчонка, описал в воздухе пол-оборота, рухнул на землю, ударился всеми конечностями и проехал несколько шагов на животе. Наконец он остановился в песке за пределами круга в добрых трех шагах от того места, где Горст ударил его, и остался лежать, слабо постанывая.

Толпа потрясенно замолкла. Было так тихо, что кудахтающий смех Глокты слышали в заднем ряду. Наставник Кюрстера кинулся к нему от загородки и осторожно перевернул поверженного ученика лицом вверх. Юноша бессильно отбивался, всхлипывая и держась за ребра. Горст какое-то время наблюдал за ними совершенно безразлично, затем пожал плечами и зашагал обратно к своей отметке.

Тренер Кюрстера повернулся к арбитру.

– Прошу прощения, – сказал он, – но мой ученик не сможет продолжать.

Глокта больше был не в силах сдерживаться. Ему пришлось зажать рот обеими ладонями, все его тело сотрясалось от хохота. Каждый всплеск веселья отдавался мучительным спазмом в шее, но он не обращал на это внимания. Однако большинство людей в толпе, судя по всему, не находили зрелище забавным. Вокруг слышалось гневное бормотание. Ропот перешел в неодобрительный свист, когда Кюрстера выводили из круга: он безвольно повис, обхватив плечи наставника и секунданта. И наконец свист сменился хором рассерженных выкриков.

Горст глянул на публику ленивыми полуоткрытыми глазами, снова пожал плечами и не торопясь побрел назад к загородке. Глокта все еще посмеивался, хромая прочь от арены; его кошелек только что стал значительно тяжелее. Уже много лет он так не веселился.

Университет располагался в заброшенном уголке Агрионта, под самыми стенами Дома Делателя, где даже птицы казались старыми и усталыми. Это было опутанное полумертвым плющом огромное ветхое строение, чья архитектура явно принадлежала к более ранней эпохе, – одно из старейших зданий в городе, как считалось.

«По виду вполне похоже на то».

Крыша здания просела в середине, а в некоторых местах готова была обрушиться. Тонкие шпили покосились и угрожали свалиться вниз, в запущенные садики, окружавшие постройку. Штукатурка на стенах потемнела и потрескалась, кое-где отслоились целые пласты, обнажая голые камни и крошащийся раствор. В одном месте под сломанной водосточной трубой по стене растеклось огромное бурое пятно… В былые времена, когда изучение наук привлекало лучших людей Союза, это здание было одним из великолепнейших в городе.

«А Сульт еще говорит, будто инквизиция устаревает!»

По бокам покосившихся ворот стояли статуи: два старика, один держит в руках лампу, другой указывает на какое-то место в книге.

«Мудрость и прогресс или какая-то чепуха вроде того».

Истукан с книгой потерял нос в течение прошедшего столетия, а другой стоял под углом, и его лампа торчала вверх, словно он отчаянно цеплялся за нее в поисках поддержки.