Покров Любви

– На одной чашке отпечатки были очень четкими. По нашей базе данных они не проходили. По всей квартире удалось найти немного: есть еще пару незнакомых отпечатков, не принадлежащих ни Леграну, ни его сестре. Мы отправили также запрос в Россию. – Он откусил кусочек печенья, которое прилагалось к кофе. – Почему не введут, как в Америке, хотя бы в аэропортах, процедуру снятия отпечатков пальцев? Прилетел в страну, будь добр, приложи пальчики. Насколько было бы проще работать.

– Я думаю, вы правы, в целях безопасности это просто необходимо сделать.

– Скажите, ваши друзья из России разузнали что-нибудь для нас интересного?

– К сожалению, пока нет. Но уже проверены некоторые лица и можно смело отмести какие-то версии, что тоже немало. Но вы не волнуйтесь, как только у меня будут важные сведения, я обязательно поставлю вас в известность. Кстати, мои друзья детективы тоже «на связи» с вашими коллегами из московского уголовного розыска. Так что нам нечего скрывать друг от друга, мы все заинтересованы в скорейшем возвращении покрова и расследовании убийства.

– Меня сейчас беспокоит, чтобы исчезновение реликвии пока оставалось в тайне. Журналисты так и снуют повсюду. Пока нам удается объяснить наше присутствие здесь только убийством викария. Представляете, какая поднимется шумиха в прессе?

– Насколько мне известно, о том, что покров ненастоящий, знают единицы, поэтому можно надеяться, что это не станет достоянием гласности.

Они заказали по второй чашке крепкого кофе, поговорили о том о сем и вернулись в собор. Марк Соланж подумал, что сегодня надо обязательно съездить к Николь. Нужно расспросить ее о брате, его знакомых. Может, она кого-нибудь из них знает. Но, чего греха таить, девушка ему очень понравилась, и он просто хотел еще раз ее увидеть. Совместить полезное с приятным, так сказать. Хотя какое уж тут приятное, она, бедняжка, была так расстроена вчера.

И Мишель подумал о том же: надо навестить семью Анри, расспросить всех служащих собора о его знакомых. И надо как можно быстрее найти хозяина пальчиков. Есть еще пару дел на сегодня.

***

Макс ждал Лисовского в холле военно-исторического архива. Он пришел на пятнадцать минут раньше намеченного времени. И сразу почувствовал, что в этом здании совершенно особая атмосфера. Как будто переступаешь порог и попадаешь в другой мир: несуетный, спокойный, очень доброжелательный. С самого утра в Москве ты подвержен стрессам: пробки на дорогах, общественный транспорт переполнен, люди спешат, бегут, всем некогда, все заняты. А здесь как-то все спокойно. Нет, он нашел другое слово: здесь все достойно. Он расслабился в уютном кресле и не сразу отреагировал, когда к нему обратились:

– Вы, очевидно, Омский Максим Максимыч?

Макс вскочил, как-то неуклюже пожал протянутую руку, извинился:

– Извините, Николай Осипович, после утренней Москвы я просто попал в другой мир. Здесь так уютно. Я знаю, что у нас мало времени и предупрежден, что у меня всего тридцать минут.

– Мне сказала Анечка, что вас рекомендовал Саша Гладышев. Я хорошо его знаю, он замечательный исследователь. Но, насколько я помню, он не занимается христианскими святынями. А вы, как я понял, интересуетесь покровом Святой Девы Марии.

Макс подумал, что Анечка – это, наверное, старая мымра, с которой он так долго договаривался о встрече, и в его воображении возникло некое странное существо: очки, поджатые губы, серый костюм… «Да что ж такое со мной происходит, надо настроиться на работу, а не расслабляться, во всем виноват этот Архив – настраивает на какой-то несерьезный лад». Он собрался с мыслями.

Лисовский продолжал:

– Так о чем бы вы хотели меня спросить? Я не совсем понимаю цель нашей беседы.

– Спасибо, что согласились со мной встретиться. Я попробую вам объяснить, что мне от вас нужно. Я частный детектив. В настоящее время работаю по одному делу. В деле фигурирует покров Богородицы из шартрского собора.

– Ну-ка, ну-ка, расскажите.

– Николай Осипович, мне кажется, что нет смысла выдумывать какие-нибудь истории, чтобы подвести вас к интересующему меня вопросу. Я спрошу прямо: вы знаете о том, что покров из собора украден?

На лице Лисовского отразилось изумление. «Если он играет, – подумал Макс, – то очень хорошо это делает, настоящий артист».

– Покров Богородицы украден? То есть как, украден? Когда? Боже мой, и где он сейчас?

– Значит, вы ничего не знаете об этом?

– Я? А почему я должен об этом знать?

Он так искренне удивился этому вопросу, что Макс засомневался, стоило ли ему вообще приходить к этому человеку. Вернее, приходить стоило, а вот подозревать его? Но ведь об этом просил и Мишель. Значит, нечто все-таки есть, если французская полиция просила обратить на него внимание.

– Почему вы? Потому что вы – собиратель раритетов и ценностей, в вашей коллекции находятся редкие предметы, книги, манускрипты. А еще у вас есть деньги, вы можете позволить себе купить все, что вас заинтересует. Вы не жалеете денег на интересующий вас предмет. Вот недавно вы купили подлинный трактат Дюрера. Или я неправ?

Лисовский долго смотрел на Макса, ничего не говорил. Затем медленно произнес:

– Вы оскорбляете меня, Омский Максим Максимович, своими дикими подозрениями. Чтобы я мог отважиться на кражу христианской святыни?.. И потом, вы что, думаете, я работаю в ФСБ или ЦРУ, чтоб осуществить такой грандиозный план? Да как вы смеете? – он прошелся по залу, остановился, долго смотрел на Макса, успокаивался, потом продолжил: – Сейчас у меня есть два варианта разрешения нашей беседы. Первое. На этом мы можем закончить, и я больше слышать о вас ничего не хочу. Считайте, что я ваше нахальство прощаю, списывая его на ваш юный возраст. Хотя «юный» по отношению к вам – это не совсем точное определение…

– И второе?

Макс ждал… Лисовский понемногу стал успокаиваться.

– Второе… Мы можем продолжить нашу беседу, но не сейчас, у меня назначена встреча. – Он посмотрел на часы. – Через час я освобожусь, мы вернемся ко мне, и я преподам вам урок хороших манер. Но при условии, что вы не будете смущать меня своими гнусными подозрениями. И поделитесь со мной информацией, которая вам известна о краже, потому как это просто из ряда вон выходящее событие.

– Конечно, я вас подожду. Мне просто необходимо с вами поговорить. Обещаю, что буду вести себя прилично, вы увидите во мне «не мальчика, но мужа».

Лисовский ушел на свою встречу, а Макс тут же позвонил Андрею:

– Вот что, придется тебе идти к Истоминой без меня.

– Но…

– Никаких «но». Я занят. Ты меня убеждал, что ты умный и красивый, что ты просто в восторге от женщин зрелого возраста, что Истомина – твой идеал. Так что действуй. Я на тебя рассчитываю! Пока. До встречи. И… это… – Макс еле сдерживал смех, – ты не имеешь права включать ее в круг своих пассий. Только дело! И ничего больше!

И Макс отключился.

***

Они стояли перед дверью в офис Лисовского. Или это все-таки квартира, а не офис? Или это и офис, и квартира, как, например, у Макса? «Правда, масштаб не тот», – подумал Макс и ухмыльнулся. Миновали охрану, поднялись на второй этаж и открыли дверь в кабинет.

Дальнейшее Макс вспоминал с трудом. Ибо когда он зашел в кабинет (Лисовский пропустил его первым), он увидел Анечку. Ту самую Анечку, «мымру», у которой он с таким трудом вчера по телефону вымаливал встречу. Она поднялась, протянула руку, представилась. Потом, кажется, предложила им принести в кабинет кофе или чай. Макс попросил кофе. Нет, чай. Или все-таки кофе? «Ладно, когда принесет, увижу, что я попросил». Да, Анечка была в сером костюме (надо же, угадал!), и у Анечки были очки. На этом сходство с той, воображаемой им еще пару часов назад, Анечкой закончилось.

Это была женщина, о которой он мог только мечтать. Его женщина. Ему тридцать семь лет, один брак продлился почти пять лет и закончился как-то тихо, сам собой: выдохся, сдулся, как воздушный шарик. Ни он, ни Лена – бывшая жена – о расставании не жалели. И «остались друзьями», как принято говорить в таких случаях. Вот уже шесть лет он ходил в холостяках. Его это не смущало, но очень огорчало бабушку. И вот здесь и сейчас он увидел женщину, от взгляда на которую у него пошли мурашки по телу. Он даже мысленно выругался и заставил себя собраться. Она была далеко не красавица, ничего такого, что бросается в глаза. Лет тридцати. Да, приятная, да, изящная. Но таких приятных и изящных женщин можно встретить повсюду. Это была просто его женщина и этим все сказано. Интересно, а она замужем? И кто у нее муж? Потом он рассердился на себя: какая разница, кто у нее муж. Господи, о чем он думает! «Соберись, – отругал себя Макс, – ты на работе!»

Анечка принесла ему кофе, а своему шефу чай. Что-то к чаю. И прикрыла дверь. Лисовский, кажется, заметил его смущение.

– Вам понравилась Анечка? Это лучшее, что есть у меня в коллекции.

«Ах, вот оно что…» – с сожалением подумал Макс. Очевидно, на лице его отразилось такое неподдельное разочарование и смущение, что Николай Осипович рассмеялся.

– Да нет, вы не так меня поняли. У меня до нее было несколько секретарш, которые были лучше или хуже, вроде бы делали исправно свою работу, но, когда появилась Аня, я понял, что в ее лице я приобрел бесценный экземпляр. Это не секретарша. Это мой помощник и советчик. И просто умница. Я очень ей признателен. Будет жаль, если она уйдет.

– А почему она должна уйти? – глухим голосом спросил Макс.

– Ну, она молода и прекрасна. Однажды ей надоест быть помощником у такого старого зануды, как я. Работа ей нравится, я знаю, но пора подумать о семье.

«Не замужем», – отметил про себя Омский.

– Я ей желаю только добра и очень хочу, чтобы она встретила достойного человека. Хотя мне и будет очень грустно с ней расставаться.

– А что, разве нельзя совмещать семью и работу?

– Можно. Но не для Ани. – Он помолчал. – Ну хорошо, давайте продолжим наш разговор.

– Вы меня простили?

– А вы больше не думаете, что я причастен к краже в соборе?

Максим смутился. До чего проницательный. Надо быть очень внимательным.

– Как вам сказать…

– А так и скажите. Изложите свои сомнения.

– Хорошо. Скажем так, я не думаю, что вы причастны. Но я сомневаюсь, что вы откровенны со мной и ничего об этом не знаете.

– Это ваше мнение?

– И мое тоже.

– А чье еще?

– У меня есть друг, частный детектив из Франции, и это он просил «проверить» вас. Видите, я с вами искренен. И продолжу быть честным: если бы я узнал, что вы в этом как-то замешаны, я не стал бы скрывать эту информацию и тут же передал ее кому следует. Хотя вы мне очень симпатичны, – добавил Макс.

– Я благодарю вас за откровенность. Но вынужден вас разочаровать: для меня новость о краже покрова была такой же неожиданностью, как и для вас. Я не представляю, кто и зачем мог это сделать. Хотите, я изложу вам свои мысли на этот счет?

– Я за этим и пришел.

– Но сначала вы скажите мне, почему вы ищете покров здесь, в России?

– Я сам точно не знаю. – Максим говорил правду, он честно пытался понять логику французских розыскных органов, но потом решил «не усложнять себе жизнь», а просто искать. – Таково предположение тамошних полицейских. Они, конечно, ищут повсюду, но особый акцент делают на версии, что покров у нас.

– А акцент на мне тоже просили сделать французские полицейские?

– Не совсем. Я не могу вам этого сказать.

– Но почему? Потому что я купил Дюрера? Заметьте, совершенно законно купил. И даже уплатил этот чертов налог. Простите, вырвалось. – Извинился он за слово «чертов». Или за несдержанность. Но Макс только внутренне улыбнулся. Удивительно, но Лисовский ему все больше и больше нравился.

– Это могло навести на мысль.

– Нашу коллекцию начал собирать еще мой дед, потом отец. Я посвятил этому всю жизнь. Вам этого не понять. Только истинный коллекционер может понять меня. Но я не вор! Да, у меня были сомнительные сделки. Может быть, сейчас, когда у меня есть опыт и знания и, главное, моя коллекция, я бы поступал по-другому, не так, как в молодые годы. Наверное, я не всегда платил столько, столько стоили эти работы. Было время, когда мой дед, и чего греха таить, я сам, за бесценок скупали настоящие шедевры. Но чтобы просто украсть?! Да еще реликвию?!

– Николай Осипович, никто не говорит, что вы украли. Но вы могли бы пожелать эту вещь, а кто-то для вас постарался.

– Значит, я вас так и не переубедил…

– Не то чтобы не переубедили. Я просто рассуждаю вслух. Может, вы с кем-то поделились своими мыслями, сказали, например, что хорошо бы иметь в своей коллекции христианскую реликвию. И этот кто-то воспринял ваши слова как руководство к действию.

– Нет. Такого не было. Это не сфера моих интересов как коллекционера. Поверьте. Хотя я очень много интересуюсь искусством и архитектурой средневековья, не скрою, я достаточно сведущ в этих вопросах, а также в вопросах истории христианства, но я даже не помышлял заиметь в своей коллекции что-то подобное.

– Хорошо, допустим я вам поверил.

– Только допустим?

– Пока да. – Макс улыбнулся. – Только допустим. Но я хочу убедиться в этом. И вы можете мне помочь.

– Я попробую, – как-то по-детски наивно произнес Лисовский. – Вы были в Шартре? – безо всякого перехода начал он.

– Нет. Я несколько раз бывал во Франции, но, честно признаюсь, даже не думал, что нужно посетить этот город. В следующий раз обязательно поеду туда.

– Это удивительный город и удивительный собор. Хотя во Франции очень много замечательных соборов. А вы знаете, что во Франции находится очень много христианских святынь?

– Неужели? Я не знал.

– Да, это так. И одна из таких святынь находится… – он сделал паузу, – находилась в шартрском соборе. Покров Богородицы – это христианская реликвия, подаренная собору Карлом Лысым, внуком Карла Великого, в восемьсот семьдесят шестом году, если мне не изменяет память. А тому она была передана в дар византийским императором. По преданию, в это покрывало была облачена дева Мария, когда к ней пришла благая весть о том, что она станет матерью Иисуса Христа – сына Божьего и Спасителя мира. С тех пор, как это покрывало хранится в соборе, оно оберегает не только собор, но и жителей Шартра.

Знаете ли вы, что известны несколько случаев действительно чудесного избавления жителей Шартра от войны с викингами, потом с англичанами, от пожаров и даже чумы. И все эти чудеса приписывают наличию в соборе покрова Богородицы. В начале второго тысячелетия вся Европа шла паломничеством к покрову шартрской Богоматери. Собор даже стал центром прославленной епархиальной школы, которой руководил епископ Реймский, ставший Папой Римским под именем Сильвестра Второго.

А во время пожара, когда полностью сгорел город и собор, и все подумали, что покрывало тоже превратилось в прах, из развалин собора вышли клирики и вынесли раку с покровом. Тогда энтузиазм охватил весь город, и народ приступил к восстановлению собора. Люди шли из всех провинций: и крестьяне, и ремесленники, и господа, и простой люд. Кто не мог прийти – посылал пожертвования. И за очень короткий срок собор отстроили. В тысяча двести шестидесятом году его освятили.

Не буду посвящать вас в философские учения епархиальной школы, скажу только, что сюжеты всех трех порталов вдохновлены именно этими учениями. А епископы много сделали для того, чтобы привлечь лучших архитекторов и каменотесов. Был построен совершенно новый собор, грандиозный и уникальный по своей архитектуре, с ценнейшими витражами и особенной атмосферой.

Но вернемся к покрову. Знаете ли вы, Максим, что во время французской революции покров был изъят из собора и разрезан на куски? Потом эти куски были проданы.

Максим удивленно посмотрел на Лисовского.

– Да-да. Все революции несут только разрушения, – добавил Лисовский, а Макс отметил про себя, что эту же мысль высказал вчера и Гершвин. – Но, очевидно, революционеры быстро спохватились и вернули в собор одну, самую большую, часть покрывала, два с лишним метра из пяти. В тысяча девятьсот двадцать седьмом году в Лионе была проведена экспертиза ткани, и эксперты датировали эту материю первым столетием нашей эры. Это шелк очень хорошего качества, прекрасно сохранившийся в наши дни. Кстати, именно это богатство ткани, редкие для тех времен дорогие шелковые нити, из которых сплетен покров, смутило некоторых исследователей, потому что социальный статус Марии в то время не позволял ей иметь покрывало такой высокой стоимости. Она вела скромную и уединенную жизнь в доме Иосифа, своего дальнего родственника, который заботился о ней и охранял ее девственность. Поэтому некое несоответствие богатства ткани и образа жизни Девы Марии налицо. Но все это только версии. Верующие христиане верили и продолжают верить в святыню.

– А какие еще христианские святыни есть во Франции?

– Кроме покрова Богородицы в Шартре, во Франции находится голова Ионна Крестителя в Амьене; в парижском соборе Богоматери – терновый венец Христа, нешвенный хитон Спасителя – в Аржантое, мощи святой Марии Магдалины тоже в Париже, голова преподобного Антония Великого в Гренобле, мощи святой Софии в Оше, часть мощей Николая Чудотворца в Нанси. В православном храме Трех Святителей – икона Иверской Божьей матери, история спасения которой из рук торговцев похожа на детектив. А всего несколько лет назад никто не знал, что в Париже находятся мощи святой царицы Елены, матери первого римского императора-христианина Константина, которая обрела на Голгофе Крест Христов и восстановила поруганные язычниками Святые места, связанные с жизнью Спасителя. А вы знаете, что эти мощи нашел православный священник? Именно он обнаружил в католическом храме Сен-Ле-Сен-Жиль в саркофаге, подвешенном к потолку, мощи святой царицы Елены. Это потрясающая история, как-нибудь я вам ее расскажу.

– Подождите, но это, скорее, православные святыни, а не католические?

– Не совсем так. До тысяча пятьдесят четвертого года, когда единая церковь раскололась на Православную и Католическую, святыни были едиными. Поэтому, чтобы избежать путаницы, их принято называть раннехристианскими.

– А можно сказать так, что эти святыни имеют гораздо большее значение для православных, чем для католиков?

– В обыденном смысле слова, да. Основные паломники – это православные. Знаете, на западе по-другому относятся к церкви, чем у нас. А четыре французские революции, к сожалению, сопровождавшиеся осквернением и разграблением церквей, нанесли невосполнимую утрату многим церковным святыням. Сейчас во Франции, даже на праздники, редко увидишь полные храмы. Но об этом уже не нам судить.

– То есть можно сказать, что украденная святыня также имеет большее значения для православных, чем для католиков?

– Скажем так, православные, в силу своей веры, относятся с большим трепетом и почитанием к раннехристианским святыням. Но, Максим, очень много верующих католиков ходят на мессы, едут паломниками по святым местам. Я бы все-таки не взвешивал на весах, кто больше, а кто меньше почитает святыни.

– Я вас понял. И это наводит меня на мысль, что именно поэтому французские полицейские предположили, что покров был похищен и переправлен в Россию, потому что Россия – православная страна и христианские святыни здесь особо почитаемы. Но чтить святыню и украсть ее – это совсем не одно и то же. Возникает другой вопрос: с какой целью ее похитили?

– Когда вы ответите на этот вопрос, вы сможете выйти на след похитителя. Во всяком случае, это приблизит вас к разгадке.

– Погодите. Так значит, сама эта святыня может являться для похитителей не объектом коллекционирования, а именно объектом святости? То есть кто-то мог завладеть ею для христианского поклонения? Если это так, то, во-первых, это страшный грех, и, как я понимаю, пользы похитившему это не принесет, во-вторых, у нас в России очень много чудотворных святынь, икон, мощей. Пожалуйста, молись и приклоняйся сколько хочешь. Есть монастыри, храмы, святые места. Почему нужно было украсть именно покров Богородицы, который находится во Франции?

– Вопрос можно задать и по-другому.

– Как? Что вы хотите сказать?

– А вы как думаете, если уж кражу совершили во Франции, то зачем нужно похищать именно покров? Тем более, что во Франции столько других святынь. Почему именно покров?

С точки зрения ценности, если можно так выразиться, христианских святынь, все они являются безусловными реликвиями, со всеми связаны чудеса, зафиксированные многочисленными записями. А исцеление безнадежно больной сестры Блеза Паскаля – выдающегося ученого – терновым венцом, вернее, только прикосновением к терновому венцу, полностью перевернуло мировоззрение ученого: после этого он уверовал в Бога и посвятил себя духовным изысканиям. Поэтому мы не можем говорить, что какая-то из святынь более ценная, чем другая.

– А вы как думаете? – с надеждой спросил Макс.

– Я не готов пока изложить вам соображения, почему именно покров был похищен. Очевидно, есть какая-то причина. Но это ваша работа, – улыбнулся Лисовский, – искать мотивы преступления, отвечать на вопросы… У вас, наверное, есть некоторые версии?

– Есть, Николай Осипович. Но вы сейчас своим рассказом заставили меня усомниться во всех моих версиях. – Макс смущенно улыбнулся. – Нет, конечно, мы продолжаем искать по всем направлениям, но мне нужно все хорошо обдумать. Я вам очень благодарен.

Макс встал с кресла, собрался уходить. Приостановился, спросил:

– Еще пару вопросов, Николай Осипович. Мы знаем, что вы купили трактат Дюрера за очень большую сумму. Да вы это и не скрываете. Скажите, что вас привлекает в нем? Вы любите Дюрера настолько, что готовы отдать целое состояние только за его трактат, даже не за художественное произведение?

– Знаете, Максим, я шел к этому гению очень долгое время. Он, как и Леонардо, был человеком великих возможностей, интеллектуал рисунка и гравюры, замечательный философ, теоретик искусства, математик, инженер. И сейчас еще не все его работы разгаданы. Трактат, который я приобрел, – это еще одна загадка. И процесс разгадывания не менее интересен, чем наслаждение художественными работами. Это как будто вы вдруг вывели новую математическую формулу или написали симфонию или поэму. Охватывает азарт и хочется воскликнуть, как Пушкин: «Ай да сукин сын!» И по отношению к Дюреру, и по отношению к себе. А еще я хотел бы загладить свою вину перед одним человеком и подарить этот трактат и мои «разгадки» этого шедевра ему. Но это слишком личное, простите.

– А есть ли в этом трактате некие закодированные знаки, которые хотя бы косвенно намекают на покров Богородицы или другие христианские святыни?

– Нет. То есть в нем есть некие намеки на послание Христа, но абсолютно ничего, что было бы связано с покровом. Не тратьте время, Максим, это неверный путь.

– Хорошо, спасибо. Скажите, вы знакомы с Истомиными?

– Конечно, я хорошо знаю их обоих, но с Людмилой мы часто пересекаемся в связи с нашими художественным интересами.

– Скажите, а ее мог бы заинтересовать покров как предмет в ее коллекции или из каких-либо других соображений?

– Что вам сказать? Женщина она, конечно, экзальтированная, и, зная ее характер, думаю, что ее могло бы привлечь что-либо эдакое, неординарное. Но она еще и очень умна. И именно поэтому ей бы никогда не пришло в голову организовать подобное… К тому же она помешана на гравюрах. Вот если б ей предложили гравюру Дюрера, – он улыбнулся, – она бы на многое пошла.

– А бриллианты?

– Бриллианты? Вы имеете в виду старую историю о розе Марии Медичи?

– Хотя бы. И как я понял, эта роза – не только бриллианты, это произведение искусства.

– Я не верю, что она могла пойти на убийство из-за этого. Вся эта шумиха пятнадцать лет назад – это не более чем шумиха. Мое мнение таково: не тратьте время на госпожу Истомину. Хотя, поверьте, общение с ней доставит вам истинное удовольствие, но к разгадке похищения покрова вы не приблизитесь ни на дюйм.

«Увидим…» – подумал Макс.

Когда он выходил из кабинета, то с сожалением отметил, что Анечки не было на месте, очевидно, она вышла на минутку. «Завтра надо найти предлог и позвонить ей».

Он вышел, набрал номер Андрея. Каково же было его удивление, когда ему ответил чужой голос: «Вы друг Андрея? Приезжайте. На него совершено нападение, ему нужна ваша помощь». Адрес, по которому ему предлагали приехать, был адресом Истоминых. Максим рванул туда, по пути позвонил Красавину и коротко объяснил, куда и зачем едет. Просил его не паниковать раньше времени, но сам нервничал, ругал себя, что не поехал вместе с Андреем.

***

Андрей Шустров лежал на диване, как он понял, в гостиной Истоминых. Болел затылок. Ага, болит, значит, живой. Что произошло до этого, он помнил отлично. Он поднялся на этаж, дверь была открыта. Очевидно, его уже ждали. Он вошел, огляделся, прошел из коридора в гостиную. Было тихо. Он помнил, что спросил: «Есть кто-нибудь?» – и услышал сзади шорох. Хотел обернуться и посмотреть, кто там, даже приготовил свою загадочную улыбку, ожидая увидеть Людмилу Александровну или «мадам», как они с Максом окрестили ее, и потерял сознание. Удар по голове, боль, туман.