1812, год зверя. Приключения графа Воленского

– В сообщении говорилось о том, – продолжал генерал, – что французский император послал приказ одному из московских агентов прекратить все контакты с другими агентами, продолжить работу в одиночку и дожидаться вступления французской армии в Москву.

Английский генерал умолк, взглядом спрашивая у меня подтверждения. Я улыбнулся уголком рта.

– Не знаю, успел ли ты сообщить об этом министру полиции? – произнес Роберт, покачав головой, словно взвешивал различные ответы на этот вопрос, сказал. – Полагаю, что нет.

– Я рассказал его величеству, и государь поручил мне изловить этого шпиона. Так что пора бы и тебе открыть свой сюрприз, а не пытаться удивить меня шпионскими штучками, – ответил я.

– Сюрприз в том, что со мною в Санкт-Петербург приехал французский агент, от которого я и получил информацию.

– Ты помог французскому шпиону проехать через всю Россию и попасть в столицу? Хороший сюрприз! – возмутился я.

– Что ж тут удивительного? С незапамятных лет разведки разных стран сотрудничают друг с дружкой. Французскому агенту я помог добраться до Санкт-Петербурга. А вашей контрразведке помогу установить наблюдение за ним.

– Боб, ты подстроил так, чтобы к нам попало твое письмо, и отправил гонца встретить меня в Петербурге, будучи уверенным, что примчусь сюда. Но почему ты рассказал об этом агенте мне? – удивился я.

– По той же причине, по которой ты утаил мое донесение от министра полиции, – сказал Роберт.

– Помилуй, да с чего же ты взял, что я склонен обманывать нашу полицию?! – возмутился я.

Мне не понравилось, что своими утверждениями английский резидент вовлекает меня в общую с ним тайну. Несмотря на дружеские отношения.

– Я не сказал «обманывать», – оправдался он. – «Обманывать» и «не договаривать» – это разные вещи. Я намерен доложить о французском агенте непосредственно его величеству.

– Кто же этот шпион? – спросил я.

– Польский шляхтич, – сказал Роберт. – Многие поляки выдают себя за верноподданных вашего государя, но в действительности ненавидят вас и уповают на французов.

– Да уж, – промолвил я, – когда-то несколько слов, сказанных французской дофиной, покончили с Польшей7. А теперь поляки тешатся надеждой, что французы вернут им государственность.

– Шутка истории, – поддакнул Вилсон.

– Итак, ты намерен дождаться аудиенции у Александра Павловича, – констатировал я.

– Но мне придется скучать, пока ваш император вернется из Або, – сказал генерал.

– А между тем предоставленный самому себе французский шпион ни то, что за пару дней, а и за пару часов наделает много вреда.

– Но сведения о нем, попав в ненадежные руки, причинят еще больше ущерба, – возразил Роберт.

Внутренне я вздрогнул: англичанин почти слово в слово повторил мои мысли.

– Покамест он безопасен, – сказал Вилсон. – Сидит в забубенной гостинице на Невском и боится нос на улицу высунуть.

– Это правильно, – кивнул я. – Потому что твоего первого посланника убили.

– Как убили? – Вилсон напрягся.

– Убийца вошел следом в мою квартиру и ударом ножа прикончил несчастного. Мы даже не поняли, кто это был? Надеемся, ты назовешь его. И что он должен был передать мне?

– Это был господин Хоречко. Я просил его быть осторожнее, – с досадой промолвил Вилсон. – Мой шляхтич упомянул любопытную вещь. Он сказал, что в разговоре о шпионе шеф французской разведки Михал Сокольницкий обронил такую фразу «Жена Цезаря вне подозрений, а зря». И я попросил Хоречко, отправлявшегося в Санкт-Петербург, передать эти слова тебе…

– Жена Цезаря вне подозрений, а зря, – повторил я. – Выходит, шпион – дама, супруга какого-то высокопоставленного лица!

– Думаю так, – кивнул Роберт. – Нужно навестить моего шляхтича, как только закончится прием.

– Самое лучшее отправить туда немедленно полицеймейстеров, – промолвил я, – но с другой стороны они все испортят. Будем надеяться, что с ним ничего не случится.

Вилсон окинул меня оценивающим взглядом и, думая польстить мне, сказал:

– Ты выглядишь как англичанин. Твой английский стал безупречным. Мы могли бы выдать тебя за англичанина.

– Польский агент уже продался тебе, – возразил я. – Вряд ли он пустится в откровения с каждым встречным англичанином.

– Ладно! Мы выдадим тебя за француза, – продолжил рассуждения Вилсон. – Роялист, бежавший в Лондон от революции. Но сердце твое принадлежит Франции, и ты недоволен нынешним сближением России и Англии. На такой позиции ты легко сойдешься с Гржиновским!

– С Гржиновским?

– Это мой шляхтич, – уточнил Роберт. – Отправимся немедленно, как только закончится прием.

– Да, пожалуй, сыграю-ка я француза, – согласился я. – Для убедительности возьмем с собой моего камердинера. Он настоящий француз.

– Француз?! – возмутился Вилсон. – Но почему ты до сих пор не сослал его куда-нибудь в Сибирь?! Он наверняка шпион!

– Wow! Wow!8 Holy cow!9 – с сарказмом воскликнул я. – Ну, какой из него шпион?! Я его знаю двадцать лет. Разве что за бабами он шпионить горазд!

Роберт с сомнением покачал головой и буркнул:

– Любой француз в России на стороне Наполеона. Впрочем, как знаешь.

Глава 4

Я с нетерпением дождался окончания приема. Мы уже покидали дворец, как вдруг появился граф Уваров.

– Ах, вот вы где! – он обратился ко мне. – Ее величество приглашает вас для приватной беседы.

– Надеюсь, я скоро, – шепнул я Вилсону.

– Прогуляюсь на свежем воздухе, – ответил англичанин.

Я отправился столь скорым шагом, что молодому графу Уварову пришлось едва ли не бежать следом. В большой зале перед самыми дверями в кабинет вдовствующей императрицы он все-таки обогнал меня. Мы прошли через небольшую комнату, и Сергей Семенович отворил двери в кабинет.

– Месье Уваров, это вы? – послышался голос Марии Федоровны.

– Ваше величество, граф Воленский, – сообщил он.

– Проходите сюда, мой друг, – позвала императрица-мать. – Месье Уваров, оставьте нас.

Я обошел ширму и приложился к протянутой руке ее величества. Мария Федоровна сидела вполоборота от письменного стола. Она указала мне на соседнее кресло справа от нее.

Едва слышно закрылась дверь за графом Уваровым. Императрица взяла меня за руку и тихонько всхлипнула, ее глаза наполнились слезами, две глубокие складки разбежались от уголков ее рта.

Эта сцена повторялась как ритуал при каждой нашей встрече после смерти Павла Петровича. Тогда, в 1801 году, когда я вернулся из Лондона, только что овдовевшая императрица со слезами сказала:

– Ах, Андрей Васильевич, Андрей Васильевич, если бы вы были здесь в Петербурге. Вы. Или Аракчеев. Или хотя бы Ростопчин. Павел остался бы жив.

С тех пор каждый раз Мария Федоровна всхлипывала, брала меня за руку и несколько минут мы сидели в скорбном молчании, отдавая дань памяти покойному Павлу Петровичу и сожалея о том, что не оказалось в роковые минуты рядом с ним никого, кто встал бы на защиту своего императора.

Затем ее величество глубоким вздохом прерывала паузу, отпускала мою руку, осушала слезы и приступала к делу.

– Андрей Васильевич, у меня есть к тебе небольшая просьба, но совершенно деликатного свойства, – Мария Федоровна говорила скороговоркой, и я скорее угадывал, чем разбирал слова.

– Ваше величество, я сделаю все возможное и невозможное, – обещал я.

– Речь идет о принце Ольденбургском, – сказала Мария Федоровна.

– Георг? – непроизвольно уточнил я.

– Да, супруг Катеньки, – подтвердила императрица. – До меня дошли неприятные слухи…

Она замялась, словно речь шла о досадных пустяках, и недостойных внимания, и одновременно вынуждающих ее принимать меры.

– В последнее время он проводит много времени с какою-то девицей, – брезгливым тоном продолжила Мария Федоровна.

Я вскинул брови, выражая осуждение, хотя и ничуть не удивился. В бытность свою великой княжной и сама Мария Федоровна проявляла столь заметный интерес к графу Румянцеву, что государыня Екатерина Алексеевна от греха подальше спровадила Николая Петровича посланником во Франкфурт-на-Майне. Так, казалось бы, с бесперспективной должности началась карьера государственного канцлера.

– Если бы он проводил с нею тайные, непродолжительные свидания, это было бы,.. – императрица замешкалась, подбирая слова, – не так возмутительно. Но она разъезжает с ним в карете по губерниям, это видят… Рано или поздно донесут Катеньке. Она так ранима, это убьет ее.

Убить, конечно, не убьет, подумал я, у великой княжны Екатерины Павловны сильный характер, но скандал в августейшем семействе случится большой. Я кивал головой в такт словам императрицы, пока не понимая, в чем заключается ее просьба.

– Саша рассказал мне, – промолвила Мария Федоровна, – что ты теперь прикомандирован к полиции. Ты бы мог задержать эту фройляйн и выслать куда-нибудь вглубь России. В Нижний Новгород. Или куда-то подальше. Сейчас многих неблагонадежных персон высылают. Это пойдет на пользу. Потом она благополучно вернется, но к этому времени страсти утихнут, принц образумится. К этому времени я и сама успею с ним переговорить.

– Ваше величество, я сделаю все, что в моих силах, – промолвил я, довольный тем, что мне не поручили пырнуть пассию принца ножом. – Но я направляюсь по неотложному делу в Москву, а их высочества, насколько мне известно, теперь пребывают в Ярославле.

Вероятно, Мария Федоровна заметила перемену в моем лице и поспешила объясниться.

– Андрей Васильевич, милый мой друг, я понимаю, просьба моя выглядит недостойной, и я бы не обратилась за помощью по такому случаю, если бы не одно обстоятельство. Катенька на сносях. Со дня на день должна разродиться. И если в такое время до нее дойдут слухи, бог весть, как она переживет.

– Я прекрасно понимаю, ваше величество, и сделаю все, что в моих силах, – в третий раз обещал я.

– Ты поедешь через Тверь. Возможно, ты застанешь их там, Георг часто наведывается в Тверь с инспекциями. И потом, ты можешь отправить надежных людей, – подсказала императрица.

– Не волнуйтесь, ваше величество, мы все уладим, все уладим…

– Ты поедешь в Москву, – Мария Федоровна неожиданно перевела разговор на другую тему, – увидишь графа Ростопчина. Он молодец, такой молодец! Но совершенно потерял голову! Ему всюду мерещатся заговоры, шпионы! Он вцепился мертвой хваткой в какого-то купеческого сынишку по имени Верещагин, требует самого сурового наказания! Андрей Васильевич, ты уж там разберись с ним. В Петербурге все уверены, что дело пустяковое! Молодой человек просто попался Ростопчину под горячую руку.

– Непременно, ваше величество, непременно.

Генерал Вилсон прогуливался в парке, заложив руки за спину.

– Моцион пошел на пользу. Я вполне готов к новому обеду, как раз получил приглашение от ее величества Елизаветы Алексеевны, – с гордостью сообщил он.

– В путь! В путь! – с нетерпением воскликнул я.

Из Павловска мы заехали за моим камердинером. По дороге я вкратце объяснил Жану, что предстоит разыграть двоих роялистов, сбежавших от революции в Англию, а теперь приветствующих возрождение монархии во Франции, пусть и в лице Наполеона.

– Смотри! Не вздумай назвать меня барином! – напутствовал я мосье Каню. – Обращайся ко мне запросто – Андрэ и все. Для поляка я буду мосье Андрэ де Воланс.

Гостиница представляла собою две большие избы. Мы вошли в сени, соединявшие эти избы, Вилсон повернул на правую половину, и мы оказались в общем зале. Трактирщик с сальными волосами поднял на нас полусонные глаза с надеждой, что мы сей момент растворимся в воздухе и ему не придется прерывать сон.

– Не тревожьтесь. Мы идем к господину Гржиновскому, – успокоил его Вилсон.

И не останавливаясь, мы направились к лестнице. Трактирщик ленивым взмахом руки послал за нами подростка, а сам вновь погрузился в дремоту. На втором этаже я забрал у полового фонарь, Роберт сунул ему монетку, а я сказал:

– Ступай себе. Мы сами знаем номер.

Мальчишка поднял на нас глаза, имея намерение отблагодарить нас, но тут дремотная скука и на него накатила, и с потухшим взглядом он потащился вниз.

На небольшом пятачке оказалось четыре двери. Вилсон постучал в крайнюю по левой стороне. Прошло несколько секунд, но никто не ответил.

– Спит, – произнес Роберт и постучал сильнее.

И вновь мы напрасно прождали целую минуту. Нехорошее предчувствие охватило меня. Вилсон поднял руку, чтобы постучать в третий раз. Но я опередил его, попросту толкнув дверь. Она отворилась.

– Жан, постой здесь, – велел я мосье Каню.

Я поднял фонарь, и мы с Робертом вошли внутрь.

В скромной комнатенке слева находился платяной шкап и железный рукомойник. Справа – узкая кровать. Прямо напротив входа блестел сумеречной синевой прямоугольник окна, выходившего на Невский. Перед окном стоял стол. За столом, уткнувшись лбом в столешницу, сидел постоялец. Из-под его левой лопатки торчала рукоятка ножа.

– Приятный сюрприз! Ничего не скажешь, – промолвил я.

– Скорее! Уходим отсюда! – Вилсон схватил меня за руку.

– Не спеши, – остановил я его. – Пан Гржиновский уже не опасен.

– Я не хочу, чтобы меня застали здесь, – сказал Роберт.

Я осветил пол и нащупал засохшую кровь.

– Бежать за убийцей поздно, – промолвил я. – Он уже далеко отсюда. Похоже, тот же злодей, что и проник в мой дом.

Я приоткрыл дверь, выдал мосье Каню деньги и приказал:

– Жан, ступай вниз и потребуй самого лучшего вина. Оставь хозяину на чай половину стоимости бутылки. Не вздумай прикарманить эти деньги, я проверю!

– Андре! За кого ты меня принимаешь?! – возмутился французишка.

Я хотел было огорчить его тем, что игра в друзей отменяется, но вовремя остановился. Пусть покочевряжится, изображая роялиста. В свете задуманного мною, это пойдет на пользу.

– Жан, только смотри, чтобы половой не поднимался сюда! Трактирщик непременно пошлет мальчишку в услужение! Ты должен отделаться от него. Дашь ему денег на лестнице, чтобы только отстал. Понял?

– Понял, – ответил Жан и обиженным шепотом спросил. – Сударь, а может, все-таки возьмем гарсона? Пусть он прислуживает за столом. А то как-то страно получается.

– Какой тебе гарсон?! – возмутился я. – Делай, как я велел. Ты принесешь вино, а я разолью его по бокалам. С удовольствием поухаживаю и за Робертом, и за тобой.

Французишка отправился вниз, а я вернулся в номер. Вилсон с нетерпением смотрел на меня.

– Я думаю, твои предосторожности излишни, – промолвил он.

– Какие предосторожности?

– Ты послал слугу на разведку, – сказал Роберт.

– Я послал его за вином! – ответил я.

– За вином? Что за идея? – удивился англичанин.

– Потом объясню! – прекратил я расспросы. – Извини, но я вынужден попросить тебя нести караул. Приоткрой дверь и следи за коридором, а я обыщу пана Гржиновского. И кстати, это точно он, пан Гржиновский?

– Конечно, он. Кто же еще?

– Тебе лучше знать! Это же ты проехал с ним через всю Россию, – бросил я.

– Нужно поскорее уйти. Что за странная идея – послать слугу за вином. Теперь трактирщик запомнит нас, – проворчал Вилсон.

– Тебя трудно не запомнить, – сказал я.

Роберт окинул взглядом свой ярко-красный мундир, с неудовольствием пожевал губы и промолвил:

– Я намерен доложить обо всем его величеству Александру, но совершенно не горю желанием объясняться с вашей полицией.

– Вот я и стараюсь сделать так, чтобы запомнили не нас, а мосье Каню, – ободрил я Вилсона.

– Его найдут, а он укажет на нас.

– Не найдут, это моя забота, – сказал я.

Во время нашего разговора генерал через приоткрытую дверь следил за коридором. А я, откинув покойного на спинку стула, исследовал его карманы. Сюртук пана Гржиновского топорщился так, что не оставалось сомнений: его обыскали до нас. Серебряные часы на цепочке свисали между колен. Вероятно, по незнанию убийца упустил из виду потайной карман. В нем я обнаружил сложенный вчетверо лист и незаметно для англичанина переложил бумагу к себе.

– Ничего нет, – буркнул я. – Все карманы вывернуты, кто-то обчистил его.

– Не думаю, что это был простой грабитель, – промолвил англичанин.

– Конечно, нет. Грабитель забрал бы часы. А часы у Гржиновского на месте.

Я потянул за цепочку и переместил луковицу часов на колени убитого.

– Сюда идет твой слуга, – сообщил генерал.

Я подошел к выходу, Вилсон посторонился, и я выглянул в щелку. Жан Каню был один. Когда он приблизился, я приоткрыл дверь и протянул руку за бутылкой.

– Давай вино. Молодчина, Жан. Стой тут. Если кто появится, постучи в дверь, – приказал я.

– Сударь, вы обещали налить мне вина! – прошептал мосье Каню.

– Blimey!10 Жан! I did not know you are such a rat!11 Десять минут побыл роялистом, а уже стал невыносимым! Неудивительно, что французы казнили вас связками!

Я закрыл дверь перед его носом.

Роберт с брезгливым выражением рассматривал мертвеца.

– Что-нибудь обнаружил? – спросил я.

– Я пытаюсь разглядеть, сколько показывают его часы, – сказал Вилсон. – Хочу понять время смерти.

– А что, изобрели механизм, который прекращает ход со смертью владельца? – хмыкнул я.

– Часы могли разбиться, если Гржиновский сопротивлялся, – промолвил Роберт.

– Он не сопротивлялся, – сказал я. – Его убил кто-то, хорошо ему известный. Возможно, это был связник, который получил нужные сведения и оборвал связь. Так что ты помог и французскому шпиону, и нашей контрразведке. Теперь за паном Гржиновским можно следить сколько угодно, он никуда не убежит.

– Не злорадствуй, – вздохнул Вилсон. – Я с ним пол-Росси проехал. А теперь вот над трупом стою. Эх, хотелось как лучше.

Не спрашивая моего мнения, он покинул номер и направился к лестнице. Я вышел следом, вытолкнул попутно любопытного мосье Каню, сунул французишке пару целковых и приказал:

– Жан! Бегом к трактирщику! Скажи, что это лучшая гостиница, еще чего-нибудь наплети, пока вы выйдем!

– Э-э, сударь…

– Поторопись, говорю! Иди вперед сэра Роберта! А мы тебя на улице подождем!

Я подтолкнул мосье Каню, и он поспешил вперед, обогнал Вилсона и ринулся вниз по лестнице. Когда мы спустились, трактирщик бил поклоны французишке, а тот высокомерно трепал хозяина по плечу.

Мы вышли из гостиницы и остановились у кареты. Роберт забрался внутрь и, высунув голову, с беспокойством оглядывался по сторонам. Я хотел было сказать, чтоб он ехал, не дожидаясь мосье Каню. Но тут Жан вышел на улицу, кивнул на вторую избу и с глумливой улыбочкой воскликнул:

– Друзья, а тут, оказывается, квартируется прелестная особа, мадемуазель Мими. Хозяин очень рекомендует-с…

– Непременно навестим ее в следующий раз, – сказал я, вталкивая французишку в карету.

Сам Вилсон остановился в Демутовом трактире. Я вышел из экипажа вместе с ним и спросил:

– Боб, ты упомянул, что просил Хоречко быть поосторожнее.

– Да, – кивнул он. – Нескольких агентов убили у нас под носом, они даже отъехать далеко не успевали, а всех их я отправлял в Москву передать де Санглену эту фразу – про жену Цезаря. Вот я и сделал так, чтобы донесение попало в твои руки.

– Решил, что до Лондона убийцы не доберутся, – кивнул я. – Что ж, при первой возможности обо всем доложим государю императору. See you later, alligator…

– …or a wild crocodile12, – закончил Роберт.

Глава 5

Едва мы отъехали, я достал бумагу, обнаруженную у убитого пана Гржиновского. Это оказались «Санкт-Петербургские ведомости» за 15 июня сего года. Обычная газета, ничего примечательного в ней я не обнаружил, ни пометок, ни записей. Разве что внимание привлекло объявление о том, что некий господин Христиан Венстер приглашает почтенную публику посмотреть опыт с его гидростатической машиной, которая держит человека в воде так, что утонуть он не может.

«Но для чего-то же таскал шляхтич эту газету, да еще и в потайном кармане? И как она попала к нему? Газета ведь старая, июньская! Август стоит, а он вчера только прибыл. А может, она служит опознавательным знаком?»

Я еще раз пробежал ее глазами и вновь не обнаружил ничего подозрительного. Ну, конечно же, объявление об опытах с гидростатическими машинами не в каждом выпуске печатают.

– Что еще за Венстер? – буркнул я.

Голос мой прозвучал добродушно, и мосье Каню решил воспользоваться моментом в своих интересах.

– Сударь, вы не могли бы-с отпустить меня нынче-с вечером-с? – попросил он.

– Хочешь вернуться в гостиницу, проведать мадемуазель Мими? – догадался я.

– Трактирщик-с сказал, что другой такой ни в Петербурге-с, ни в Москве-с не сыщешь, – с чувством промолвил французишка.

– Жан, тебе скоро пятьдесят лет, а ты бегаешь за каждой юбкой!

– Так вы отпустите меня-с? – взмолился каналья.

– Думаю, ты сам не захочешь, – буркнул я.

Дома я спрятал газету и велел мосье Каню приготовить мыльную пену и бритву.

– Вы будете-с бриться? – удивился французишка. – Лучше-с пойти к цирюльнику-с…

– Я буду не бриться, а брить, – ответил я. – Я обещал налить тебе вина, но не сдержал слова. Вот и решил побрить тебя. В качестве компенсации.

Жан, скривив недоверчивую физиономию, приготовил мыльную пену, полотенце и бритву. Я усадил его перед зеркалом и обмотал простыней. Он настороженно вертел головой с бакенбардами и пышными усами.

– Сударь, что вы задумали-с? – волновался мосье Каню.

– Ты же собрался сделать визит к мадемуазель Мими, – сказал я, работая помазком. – Так должен выглядеть как приличный человек, а не сатир.

Я взял бритву и твердым движением удалилс бакенбарды с правой щеки.

– Что вы делаете, сударь, барин вы мой?! – взвыл каналья.

– Черт подери, Жан! Не дергайся, а то без ушей оставлю!

Мосье Каню сдался и с кислой физиономией наблюдал, как я разделался с его бакенбардами и усами. Я не слишком старался и, оставив бритву, велел Жану самому подчистить оставшиеся кустики.

– И что на вас нашло, сударь? Что за прихоть такая-с?!

– Ты должен непременно сменить платье, – сказал я. – Вот куда твое «р» грассирующее деть, ума не приложу. Самое лучшее, чтобы ты в ближайшее время держал язык за зубами.

– Да что-с стряслось, сударь? – едва ли не плакал Жан.

Он привстал со стула и, вытянувшись к зеркалу, подчищал бритвою подбородок.

– Этот пан Гржиновский, – промолвил я. – Он сидит там, в гостинице, с ножом под лопаткой.

– Как? – безразличным тоном переспросил французишка.

– С ножом под лопаткой, – повторил я.

Смысл сказанного дошел до Жана. Он плюхнулся на стул и воскликнул:

– Как?! Вы убили-с его?!

– Тише! Тише! – возмутился я. – Кто его убил, еще не придумали. Но тебя там очень хорошо запомнили.

– А-а… э-э,.. – протянул мосье Каню.

– Сам виноват, нечего было чаевыми разбрасываться! И это твое картавое «р»! – объяснил я.

– Эх, сударь, я столько лет вам служу-с! А вы?! Вечно вы надо мною шутить изволите-с! – завел старую шарманку Жан.

Я развел руками, похлопал его по плечу и сказал:

– Зато я тебя не держу. Можешь ехать к мадемуазель Мими.

– Благодарствуйте, сударь. Что-то-с не хочется, – пробурчал Жан.

– Нет уж, братец, поедешь, – ответил я.

На следующее утро я нанял крытую коляску и велел мосье Каню править лошадьми вместо кучера. Он по обыкновению вытянул губы трубочкой и повел ими вправо, словно рассчитывал ущипнуть себя за правый ус. А как теперь он остался без усов, так вследствие своей ужимки каналья сделался похожим на криворылого селезня. Я рассмеялся, а Жан отправился исполнять приказ.

– Поезжай ко вчерашнему трактиру, – велел я. – Остановишься, чуть-чуть не доезжая до парадного.

– Барин, сударь вы мой, – взмолился французишка. – Что если нас опознает-с кто-нибудь?

– Не нас, а тебя, – ухмыльнулся я. – Отправят в околоток.

Коляска остановилась, и я принялся наблюдать за входом в гостиницу. Французишка ерзал на козлах, наверное, в каждом встречном мнился ему разоблачитель. Время от времени кто-то входил и выходил, ничего примечательного в этих людях не было, и я не знал, увенчается ли моя затея успехом, да и плана продуманного не имел. Всматриваясь в очередное лицо, я гадал, кто он, обладатель физиономии – постоялец гостиницы или гость мадемуазель Мими?

Мимо проезжали открытые коляски, доносился девичий смех, блестели озорные взгляды. Барышни в легких, летних одеждах вдохновенно флиртовали со столичными повесами. Я любовался и думал: а если сказать кому-нибудь из них, что именно в эти минуты здесь в двух шагах от них разыгрывается драма и эта драма непременно отзовется на их судьбах? Вот и вчера кто-то проходил мимо, смеялся, барышням любезности говорил в тот самый момент, когда убийца всаживал нож под лопатку Гржиновскому. Генерал Вилсон задумал установить наблюдение за французским агентом, но, видимо, просчитался. Связник шпиона оказался хитрее и жестче, получил нужные сведения и оборвал нить.