Народная тайна русской революции. Советы. 1905–1917 гг.

Как относились к Петербургскому совету другие слои населения? Интересно, что некоторые представители столичной творческой интеллигенции поддерживали Совет в его деятельности. Демократическая интеллигенция энергично откликнулась на призыв Совета оказать денежную помощь уволенным в ходе забастовки с фабрик и заводов рабочим. Театр В.Ф. Комиссаржевской поставил спектакль «Дети солнца», сбор с которого был направлен рабочим[160]. Говоря о трудовой интеллигенции, можно отметить, что Петербургский союз техников принял решение принимать рабочих по специальности только при наличии рекомендации со стороны Петербургского совета[161]. 3 ноября 1905 г. на заседании Петербургского совета был поднят вопрос о проведении в столице театральных спектаклей. Принято решение разрешить спектакли, поддерживавшие Совет, в протоколе заседания отмечалось, что к исполкому Совета «уже обращались артистка [Лидия Борисовна] Яворская и Тенишевское училище с просьбой разрешить спектакль и лекции в пользу стачечного фонда», и исполком их просьбу удовлетворил[162].

Тема взаимоотношений графа Витте и Совета рабочих депутатов приобрела определённую популярность в общественном дискурсе осени 1905 г. Об этом, например, свидетельствуют строки стихотворения «Чепуха («Трепов – мягче Сатаны…»)», в котором юмористически оценены многие резонансные политические события и личности того периода – интерес представляет одно четверостишие:

В свет пустил святой синодБез цензуры святцы,Витте-граф пошёл в народ…Что-то будет, братцы?[163]

Стихотворение молодой и начинающий поэт Александр Гликберг опубликовал в журнале «Зритель» под псевдонимом «Саша Чёрный», и это было первое его использование. Слово «братцы», по мнению комментаторов его произведений, означало интерес поэта к опубликованному тогда обращению графа Витте к «братцам-рабочим», в адрес Совета рабочих депутатов[164]. Строки стихотворения указывают на понимание автором неопределённости положения в столице.

Художник Ю.П. Анненков, в 1911 г. приехавший в Париж заняться живописью, познакомился с представителями так называемой «Парижской школы», а через них – с русской эмиграцией и находившимся тогда в столице Франции бывшим председателем Петербургского совета Г.С. Хрусталёвым-Носарём. В своих мемуарах, упоминая об этой встрече, он вспоминает, что в 1905 г., когда Совет обладал популярностью и авторитетом, среди петербургской публики ходило такое четверостишие-шутка:

Премьеров стал у РоссаБогатый инвентарь:Один премьер – без носа,Другой премьер – Носарь[165].

Появление такой шутки было связано с внешностью графа Витте, чей нос в профиль казался скомканным и не очень заметным, а также, соответственно, с обыгрыванием фамилии председателя Совета рабочих депутатов.

Интересны и наблюдения иностранцев. Корреспондент газеты «Дейли кроникл» Генри Невинсон писал, что Совет «потряс сильнейший и самый безжалостный деспотизм в мире», в течение месяца «завоевал себе славу»[166]. Корреспондент «Стандард», будучи свидетелем ареста исполкома Совета 3 декабря, писал в газете об арестованных: «Делегаты громко осуждали этот акт как вероломство…», хотя газета, будучи консервативно настроенным изданием, опубликовала телеграмму корреспондента под заголовком «Удачный ход правительства»[167]. Французский журналист Гастон Леру, наблюдавший за событиями в Петербурге и Москве в 1905 г., писал об аресте Петербургского совета, что «большинство граждан, узнав об этом поступке правительства, посягнувшего на свободу собраний и стачек, впало в глубокое уныние»[168]. Называя Совет «главным стачечным комитетом», Леру отмечал, что после ареста исполнительного комитета должны появиться новые члены комитета, это предусмотрено заранее, поэтому «скорее у государства не хватит тюрем, чем перестанет существовать стачечный комитет»[169]. Иностранец подчёркивал некоторую непредсказуемость наблюдаемой им в столице ситуации.

Разумеется, не все представители общественности во время событий 1905 г. в столице, связанных с Советом рабочих депутатов, поддерживали последний и оценивали его положительным образом. Петербургский литератор Михаил Кузмин в своём дневнике 29 ноября, видимо в связи с арестом председателя Петербургского совета Г.С. Хрусталёва-Носаря, презрительно и по-антисемитски заметил: «Хрусталёв оказался Носарём; конечно, движение делают не 2 жида, но отчего и Лассаль, и Маркс, и Бебель – евреи? и русские освободительные деятели, и Носарь, и Гольдштейн, и Гапон, и Гершуни. Социализм сравнивают с христианством (тоже еврейская утопия), не так же ли и он неприменим без перемен до неузнаваемости, до упразднения в государственной жизни?»[170] Митрополит Арсений (Стадницкий) в своём дневнике 1 декабря в отношении заявления Совета о необходимости соединения пролетариата, крестьянства и армии в борьбе за свободу писал, что «с анархией жить нельзя, что она может повести насмарку все ценные для государства приобретения последнего времени, что зажигательные речи и резолюции только усиливают тот пожар, который и теперь уже причинил массу несчастий для страны»[171]. 3 декабря митрополит отметил в своём дневнике издание Советом «Финансового манифеста» и аресты председателя Совета Г.С. Хрусталёва-Носаря и членов исполкома Совета. Далее он заметил: «Конечно, на эти репрессии правительства революция ответит своими, и думаю, что скоро мы будем свидетелями и мучениками новой всеобщей политической забастовки»[172]. Совершенно не разделяя ценностей революционного движения и не поддерживая действий Совета, Арсений Стадницкий, тем не менее, признал реальную силу, которой последний обладал.

После 3 декабря 1905 г., когда был арестован исполком Петербургского совета рабочих депутатов, оставшаяся на свободе часть депутатов Совета решила возродить его. Ещё до ареста Советом было принято решение, что в случае возникновения непредвиденных обстоятельств его полномочия переходят к исполнительному комитету. Так и случилось. Депутат Совета Я. Михайлов вспоминал о собрании в школе Обуховского завода 4 декабря, на следующий день после ареста исполкома Совета: «Тужить и горевать не приходилось, нужно было работу продолжать. На собрании выяснилось, что собрать целиком весь Совет нового созыва не удастся ввиду наступившей реакции. Поэтому решено было сконструировать расширенный Исполнительный комитет…»[173] Появилось то, что в литературе называют «вторым» Петербургским советом рабочих депутатов. Председателем «второго» Совета стал немецкий социал-демократ, революционер А.Л. Парвус. Теперь Совет, а точнее, его исполнительный комитет работал подпольно, стремясь избегать начавшихся широкомасштабных преследований со стороны охранного отделения. 14 декабря было выпущено воззвание восстановившегося Совета с призывом к стачке, которое стало реакцией на издание правительством избирательного закона от 11 декабря 1905 г.: «Рабочий народ требует всеобщих выборов. А правительство допускает к выборам только рабочих больших предприятий. Рабочим нужны прямые выборы. А по новому закону рабочие будут выбирать уполномоченных-выборщиков, выборщики – представителей». Продолжался выпуск «Известий Совета рабочих депутатов». Газета сообщала, что 12 декабря состоялось совещание примерно 200 депутатов, были доклады от районов столицы, изучался вопрос о возможности новой всеобщей забастовки. По воспоминаниям участника события М.Л. Горшкова, Парвус, открыв заседание, сказал присутствовавшим: «Товарищи, если нас постигнет провал, то все как один должны говорить, что пришли на лекцию тов. Парвуса “Рабочее движение в Германии”»[174]. Согласно его же свидетельству, в президиуме сидели А. Парвус, Е. Аксанов-Френкель (от печатников), С. Голубь (от Путиловского завода) и старый народоволец Л. Дейч. Рабочий Путиловского завода Буянов, по словам Горшкова, произнёс такие слова: «Лучше умереть на баррикаде, чем ждать у себя на печке каждую минуту ареста и расстрела…»[175] Также имеются сведения, согласно которым на организационном заседании «второго» Совета выступал лидер партии эсеров В.М. Чернов[176]. Уже не все заводы и фабрики были готовы поддержать выступление. Петербургский объединённый комитет РСДРП в своей листовке информировал массы о решении Совета рабочих депутатов, подчёркивая массовость восстаний в России и необходимость петербургских рабочих примкнуть к всеобщим волнениям: «Вся жизнь России потрясена. Правительство перед полным финансовым крахом. Ещё напор – и самодержавие окончательно погибнет»[177]. Получив информацию о собрании исполкома, граф С.Ю. Витте удивлённо воскликнул: «Какой это комитет?»[178] Полиция следила за «вторым» Советом только с его заседания в Териоках, проходившего 20–21 декабря. На этом заседании разбирались вопросы о состоянии забастовочного движения в районах столицы, о причинах поражения восстания в Москве; Петербургское охранное отделение передавало, что на собрании было решено отложить всеобщее выступление до апреля, проведя 9 января набеги боевых дружин на правительственные учреждения[179]. Представители районов говорили о том, что настроение рабочих уже далеко не боевое. Все придавали значение предстоящей годовщине 9 января как возможности широкой агитации за будущее выступление среди рабочих. 2 января 1906 г. исполком «второго» Совета был арестован. В марте был арестован и А.Л. Парвус, который писал: «Я приму участие в большом процессе Совета Рабочих Депутатов. Перспектива недурная, так как процессом этим можно очень и очень воспользоваться….Жаль только, что именно теперь, когда массы опять начали шевелиться, мне приходится сидеть под замком»[180].

Петербургский совет рабочих депутатов 1905 г., таким образом, появившись в ходе всеобщей октябрьской забастовки, стал органом столичного пролетариата и с углублением революционного кризиса превратился фактически во «второе правительство» страны. Таким он воспринимался и самими рабочими, и представителями революционных партий, и даже отдельными непролетарскими слоями населения. К примеру, меньшевик Н. Череванин писал: «Центром и признанным главой всего революционного движения был Петербург с его Советом Рабочих Депутатов»[181], а его деятельность была «несомненным вызовом по адресу правительства»[182]; более того, Череванин считал, что нигде более в России Советы не сыграли такой выдающейся роли, как в Петербурге. Заметим, забегая вперёд, что именно Череванин, по некоторым сведениям, окажется в феврале 1917 г. одним из тех, кто поставит вопрос о создании в Петрограде Совета рабочих депутатов по примеру 1905 г.

Рассматривая в совокупности различные источники и свидетельства о Петербургском совете как о некой новой общественно-политической силе, претендующей на реальные властные полномочия, идущей дальше предъявления экономических и некоторых политических требований в адрес властей (как то было с Иваново-Вознесенским советом весной-летом 1905 г.), сложно согласиться с утверждением о том, что «Петербургский совет не сумел полностью раскрыть себя именно как орган новой революционной власти», что все его постановления достаточно успешно блокировались царской властью[183].

Даже если последнее обстоятельство отчасти верно, то только потому, что царская власть в 1905 г. обладала силовыми рычагами давления на Совет и не была совершенно парализована в своих действиях (пример обратного – практически полного паралича власти при всевластии Советов – показали события конца 1905 г. в Чите и Красноярске, о чём будет сказано ниже). При этом важно понимать, что власть отнюдь не располагала большим, чем Совет, авторитетом в глазах населения. В силу того, что 1905 г. дал, возможно, самый первый колоссальный опыт взаимодействия партийной интеллигенции и рабочих масс, а также неоднозначности позиции крестьянства и армии по отношению к правительству, Совет, несмотря на свой реальный властный авторитет, конечно, допускал ряд тактических просчётов в отношениях с действующими властями. Последние же, сначала не придавая значения Совету, затем какое-то время признавая его и считаясь с его властным авторитетом в глазах населения, в конце концов силой прекратили существование этого органа революционной власти.

С точки зрения широты революционных настроений Петербургский совет, в отличие, как будет показано ниже, от Московского и других советов европейской части России, колебался между отстаиванием интересов пролетариата в виде стачек и забастовок и идеей вооружённого восстания, которая стала основной буквально в последнюю неделю его существования, а её выражение в форме лозунгов дало законное основание властям арестовать членов Совета. Тем не менее историческое значение Петербургского совета 1905 г. не может быть преуменьшено: именно о нём в большинстве случаев сохранилась память в общественном и массовом сознании в послереволюционные годы вплоть до февральских дней 1917 г., именно его опыт учитывался при попытках создания и конструирования Советов в межреволюционный период 1907–1917 гг.

В. Московский совет рабочих депутатов. Советы европейской части России

Пока в октябре-ноябре 1905 г. развивал свою деятельность Петербургский совет рабочих депутатов, в Москве также образовался Совет. Предпосылки к его созданию видны в деятельности типолитографских рабочих в сентябре, когда они организовали свой «Совет депутатов». Во второй половине сентября 1905 г. Союз типографских рабочих Москвы объявил стачку. Представители Союза в выпущенной листовке с призывом о стачке настаивали на необходимости всех рабочих этой отрасли одновременно выступить с общими требованиями и отстаивать их совместно до того, пока стачка не будет ими объявлена оконченной. Говорилось также и о необходимости утверждения свободы собраний. Завершалась листовка так: «Для ведения переговоров выбирайте депутатов от каждого отделения, пусть они ведут переговоры с хозяином и сносятся друг с другом и пусть останутся постоянными защитниками наших интересов по окончанию стачки»[184].

25 сентября общее собрание депутатов типолитографских рабочих г. Москвы установило порядок проведения стачки. В первом пункте резолюции собрания говорилось, что на время стачки необходим постоянный «Совет депутатов от типографий». Он должен был созывать собрания рабочих, предлагать вопросы для обсуждения и проекты решений собраниям, исполнять принятые решения, распределять деньги на поддержку стачки, вести переговоры с хозяевами типографий[185]. Предполагалось созвать собрание, на котором в том числе рассмотреть вопрос и о том, следует ли сделать Совет постоянным учреждением после окончания стачки.

26 сентября должно было состояться собрание Совета депутатов на Грузинской площади, однако Народный грузинский дом был оцеплен полицией, для чего оказались привлечены казаки, – выяснилось, что градоначальник отказал в проведении собрания. Очевидно, что это была ошибка властей. Авторы листовки об этом событии писали: «Мы можем быть благодарны градоначальнику: он нам дал такой урок, который мы не забудем; никогда никакая мирная борьба рабочих за свои интересы не может быть законной в глазах начальства, следовательно, борьба рабочих есть вместе с тем борьба политическая»[186]. Тем самым московские власти своими действиями допустили усиление волнений и оппозиционных настроений среди рабочих-печатников. Представители Союза писали, что стачка принимает для них «крутой оборот». Авторы листовки призывали агитировать за всеобщую стачку, которая охватывала бы не только печатников (их было, как они писали, около 8 тысяч человек), но и представителей других рабочих профессий. В целом настрой авторов листовки оставался на проведение мероприятий мирным образом, хотя протестные настроения усиливались. Совет стал «руководящим политическим центром печатников»[187].

Это заметили представители революционного движения. Московский комитет большевиков в своём обращении к рабочим от 2 октября призывал их к всеобщей стачке, для чего следовало образовать Советы: «Пусть депутаты всех фабрик и заводов объединяются в общий Совет депутатов всей Москвы. Такой общий Совет депутатов объединит весь московский пролетариат». Сплочённость, по мысли большевиков, была крайне необходима пролетариату для борьбы с его врагами – самодержавием и буржуазией. Тогда же, 2 октября, по инициативе большевиков было созвано собрание Совета рабочих депутатов от пяти профессий, где печатники доложили о работе своего Совета депутатов, развернувшего борьбу за свои экономические интересы (среди требований также было положение о 8-часовом рабочем дне), у которого была исполнительная комиссия. Собрание пяти профессий постановило одобрить работу Совета депутатов от печатников и призвало представителей остальных профессий принять ту же организационную структуру. Важным признавалось то обстоятельство, согласно которому собрания по профессиям и общий Совет должны были добиваться «открытого и гласного существования»[188]. К 15 октября немало депутатов было выбрано от разных профессий в Совет, состоялось их общее собрание, постановившее назначить пленум Совета на 18 октября. Но последний так и не состоялся.

Как бы то ни было, спустя время план создания Московского совета на фоне ослабления центральной власти в октябре и ноябре всероссийскими стачками и забастовками, поддержанными Петербургским советом, всё-таки был реализован. Первое заседание общегородского Совета состоялось 22 ноября. На нём руководящий орган Совета – Пленум – выслушал доклад представителя Петербургского совета и принял решение послать своих представителей в различные города для координации действий между Советами. По воспоминаниям одного из руководителей Московского совета, большевика М.И. Васильева-Южина, это был Степан Голубь, которого «командировали на Волгу и в некоторые другие города за организацию везде советов рабочих депутатов»[189]. Большевик М.Ф. Владимирский вспоминал, что после доклада питерского товарища «было решено организовать Совет в Москве и послать вместе с питерским делегатом одного из Московского совета»: некий Васильев из Замоскворецкого района действительно был командирован, посетил Нижний Новгород и Саратов[190]. Представляется, что это было уже одной из предпосылок к возможному объединению Советов по стране в единый общероссийский центр.

В Москве были созданы и районные Советы (например, Пресненский, Хамовнический, Лефортовский). На заседании 22 ноября присутствовали 180 избранных депутатов от рабочих и представители партий. С.И. Мицкевич вспоминал, что с самого начала деятельность Московского совета была подчинена конкретной цели – подготовке к восстанию, и в этом он, по его мнению, был гораздо последовательнее Петербургского совета, поскольку руководство в нём осуществлялось преимущественно большевиками[191]. Так или иначе, 27 ноября, на втором Пленуме Совета, обсуждался вопрос об аресте председателя Петербургского совета рабочих депутатов Г.С. Хрусталёва-Носаря, выражении протеста по поводу этого ареста, поддержки петербургских рабочих в борьбе с правительством. Как и на первом Пленуме, на втором прозвучала мысль о вооружённом восстании. В то же время однозначно вопрос о восстании не был решён: Московский совет оглядывался на действия «старшего собрата», то есть Петербургского совета, пока ещё бывшего центром общероссийского движения[192]. М.И. Васильев-Южин, участник событий, показывая обсуждение идеи восстания, писал: «Удивительно при этом, что московская администрация, охранка, жандармерия, полиция ничего тем не менее не предпринимали до самого восстания…»[193] Это, по его мнению, стало свидетельством растерянности властей в тот момент.

Депутаты Московского совета совершали поездки по городам (например, в Казань, Тверь, Саратов, Самару, Тулу и др.), чтобы вести переговоры о созыве «Всероссийского съезда депутатов Советов»[194]. Московский совет более последовательно и решительно боролся за воплощение в жизнь идеи вооружённого восстания, чем Петербургский совет, в исполкоме которого были не только большевики, но и социал-демократы, эсеры и беспартийные. Некоторые рабочие реально стремились вооружаться, о чём, к примеру, свидетельствует речь рабочего депутата на заседании Бутырского районного совета, который заявил, что рабочие решили «взять на себя отливку пушек»[195].

27 ноября солдаты 2-го Ростовского гренадёрного полка арестовали офицеров и образовали свой собственный комитет. Солдаты Ростовского полка и сапёрного батальона приняли решение делегировать своих представителей в Московский совет, последний же принял решение организовать Совет солдатских депутатов. 2 декабря солдаты Ростовского, Екатеринославского, Несвижского и других полков собрались на первое собрание своего Совета и объявили, что командир полка подаёт в отставку и передаёт все полномочия солдатскому комитету. Были выработаны требования, в числе которых были свобода собраний, отмена обысков, запрет использования солдат для несения полицейской службы[196]. Однако адмиралу Ф.В. Дубасову удалось сделать так, чтобы солдаты не были последовательны в своей тактике: некоторых отправили в отпуска, других закрыли в казармах[197].

Рабочие самостоятельно готовили бомбы, заострённые железные пруты, но к моменту объявления восстания, тем не менее, были вооружены слабо. Представители московских большевиков В. Шанцер и М. Лядов встретились с лидером партии большевиков В.И. Лениным, обсуждали вопрос о вооружённом восстании. Он дал им указание проводить через Совет партийную тактику, т. е. вести Совет к вооружённому восстанию. 3 декабря был арестован исполком Петербургского совета. С этим событием, по сути, «центр революционных событий перемещается» в Москву[198]. 6 декабря состоялся очередной пленум Московского совета, на нём была принята резолюция о вооружённом восстании. На следующий день по всей Москве забастовало свыше 100 тысяч рабочих. Но восставшие рабочие не были обеспечены оружием: из 8 тысяч членов боевых дружин вооружены были 1600–1700 человек.

7 декабря вышел первый номер «Известий Московского совета рабочих депутатов». В нём содержался призыв Совета, МК РСДРП, МГ РСДРП (меньшевиков), МК ПСР и окружной организации РСДРП к вооружённому восстанию, в частности говорилось: «И вы, все граждане, искренно желающие широкой свободы, помогайте восставшим рабочим и солдатам чем только можете: и личным участием, и своими средствами. Пролетариат и армия борются за свободу и счастье всей России, всего народа. На карту поставлено всё будущее России: жизнь или смерть, свобода или рабство!»[199]

З. Литвин-Седой вспоминал, что решение о восстании было принято на проходившей в начале декабря конференции московских большевиков: «Я хочу здесь подчеркнуть, что ни Московский совет рабочих депутатов, ни отдельные организации до решения московской конференцией не ставили и не решали вопроса о вооружённом восстании; это у меня отчётливо врезалось в память»[200]. Современники очень серьёзно воспринимали события в Москве, о чём, в частности, свидетельствует дневник митрополита Арсения (Стадницкого). 8 декабря он с тревогой писал: «Москва объявлена на положении усиленной охраны. Нужно ожидать и повсеместного распространения забастовки. Скоро, полагаю, и мы будем отрезаны от всего мира»[201].

Позднее в «Известиях…» были напечатаны «Советы восставшим рабочим»: в них говорилось, что не следует действовать толпой, а лучше организовываться в небольшие отряды; что не нужно занимать укреплённых мест, стоит быть, например, во дворах, где можно быстро скрыться от войск. Советовалось избегать больших митингов (сейчас нужно не в них участвовать, а «воевать», хотя митинги рабочие увидят «скоро, в свободном государстве»); пехоту предлагалось не задевать (солдаты – «дети народа»), а казаков не жалеть («на них много народной крови»); городовых и дворников просили заставлять служить в пользу членов дружин. Авторы «Советов…» из боевой организации при МК РСДРП считали, что главная задача момента – «передать город в руки народа». «Мы докажем, что при нашем управлении общественная жизнь потечёт правильней, жизнь, свобода и права каждого будут ограждены более, чем теперь»[202]. Сам текст наставлений дружинникам показывает, что их борьба должна была пониматься как борьба за народные интересы. Но действовали дружины с переменным успехом. Не помогли ни насильственные разоружения полиции и офицерского состава, ни разборы оружейных магазинов. «Известия…» отмечали: рабочие в ночь с 8 на 9 декабря обыскивали городовых на предмет оружия, но «поиски в большинстве случаев бывали тщетны: вместо револьверов в кобурах находили… водку или песок»[203]. Пока царские войска разбирали пустые баррикады, созданные рабочими, отряды последних открывали огонь из домов, чердаков и окон, а затем быстро скрывались – в этом было преимущество партизанских отрядов, которое дало им возможность долго поддерживать восстание в Москве. Зная районы, они могли укрыться, не вступая в решительный бой, но нанося удар из устроенной ими засады; дружинники «пользовались горячим сочувствием и поддержкой населения»[204].

Как бы то ни было, сами рабочие призывали друг друга к решительной борьбе. Об этом свидетельствует резолюция депутатов Совета Лефортовского района, которая, в частности, гласит: «Помните, что вы начали великое дело, борьбу за лучшую долю всего народа русского, за его свободу. Вы начали забастовку все, как один, и только по общему согласию, когда решит Сов. Раб. Деп., вы имеете право её кончить. Иначе даром пропадут все ваши усилия, и снова настанет прежняя тяжёлая, проклятая жизнь»[205]. При этом необходимо заметить, что рабочие очень условно воспринимали расхождения в тактиках и программах революционных партий: во многом роль играла, например, личность тех или иных руководителей, а не их принадлежность к определённой партии[206]. Лефортовский совет был одним из наиболее активных районных Советов Москвы в ноябре-декабре 1905 г. Его рабочие с самого начала активно поддерживали борьбу за свои права и интересы. Депутат Лефортовского совета И.П. Петухов вспоминал, как старый рабочий по прозвищу «Феофан» от литейщиков, избранный в Совет, сказал: «Я увидел, что всеобщим коллективным выступлением на борьбу со своими врагами-буржуями можно добиться всех прав и свобод. Мне, старику, и во сне не снилось, что придётся быть избранным для отстаивания наших рабочих прав и носить почётное звание представителя Совета рабочих депутатов»[207]. К столу президиума Совета группа рабочих поднесла шёлковое знамя с изображением солнечных лучей, вышитых золотыми нитками, а на нём были написаны слова: «Долой самодержавие! Да здравствует Совет рабочих депутатов!»[208] Вот и теперь, в разгар декабрьского восстания, Лефортовский совет всячески поддерживал местных рабочих, которые ему всецело доверяли.