Архив пустоты

Всем просто наплевать на неё, как, впрочем, и на всё остальное.

Даже обидно стало.

…У «Быстрожрать» по традиции воняло дешёвой синтетической едой и испражнениями. Марина, погрузившись в воспоминания, не заметила, что они уже подошли к любимой Диновой забегаловке. Дин отправился выяснять, если ли свободные места, а она…

– Эй, ты задрыхла, немочь? Смотри, куда прёшь! – рыжий хромой обдолб рявкнул ей в ухо и поковылял дальше. Кажется, она ему на ногу наступила.

– Этот ухлоп тебя обидел? – Дин вырос из-за спины. – В морду дать?

– Не надо. Нашёл место?

– Да. Идём.

Марина обняла любимого за талию. Перед глазами мелькали разноцветные тени.

– А я недавно с ещё одним наукоградцем общался, – сказал Дин, когда они уселись за длинную столешницу на каменных ножках. – Мой бывший сосед, можно сказать – друг семьи. Под куполом живёт почти с самого его создания, но старых друзей не забывает. Встретились в элитном клубе «Мегакрут».

– Как его зовут?

– А тебе зачем? Будешь справки обо мне наводить?

Марина пожала плечами.

– Не хочешь – не говори.

– Давид Борн.

– Да. Знаю такого. – «Помошник Огнея! Если он заинтересовался Дином, то у меня есть шанс»

– Он, между прочим, меня похвалил. Все вокруг были обдолбанные, а я – почти трезвый. Как-то мне пить не хотелось в тот день совсем. А ещё мы с ним о Набокове пощёлкали. Давид сказал, что я выше всей этой толпы.

– И он прав. Кстати, насчёт Наукограда. Я бы хотела…

– Манька! И ты здесь. Уку-у-ур! Ну будь здрава! – Шпак, Гвоздь и Кошмар, плюхнулись за их столик.

Марина скривилась – во-первых, только диновых дружков тут не хватало. А во-вторых, она ненавидела уменьшительные формы своего имени. Максимум – соглашалась на «Маринку».

– Срань, как я вчера обдолбался! – Шпак развалился на стуле, утопая в безразмерном балахоне.

– Ты-то что? Вот я! – взвыл Гвоздь.

– А у меня вообще был мега-обдолб! – припечатал Кошмар.

– Ребята, я рада, что вы все обдолбались, но нам с Дином надо поговорить.

– Стойте! А меня почему с вами не было?

– Дин! Что ты мне сейчас говорил?

Дин озадаченно моргнул. Марина вздохнула. Проклятье! Пока эти обдолбы рядом, его из болота не вытащить. Прав, прав Николай. Следует заманить Дина в Наукоград хотя бы на месяц. Этого хватит, чтобы он привык к нормальной жизни, избавился от влияния всяких… Она покосилась на дружков. Те, судя по всему, обосновались за их столиком надолго.

– Дорогой, – она наклонилась к Дину. – Пожалуйста! У меня к тебе разговор.

– Ну-у-у, дай хоть глоточек с ребятами сделать. Никуда не сбежит твой разговор за пять минут, – он достал флягу, смерил её долгим взглядом. Повернулся к друзьям.

– О! Вы же ещё не знаете этой истории! Эту флягу мне подарил сам Сап Бурый. Лидер…

– Да знают они!

– …по кликам в инете. Откуда знают? Ты рассказала?

– Ты сам рассказал! Сто двадцать пять раз!

К ним подъехал бот-официант, притащил пять стаканов с мутно-зелёной дрянью.

– Мы на всех заказали! – гордо сообщил Шпак и самодовольно улыбнулся.

– Я не буду это пить!

– Новинка! Мега-коктейль!

– Манька нас презирает!

– Укур. Тогда я выпью.

– Потрахаться ей надо! Дин, срань такая, не дорабатывает, может мне… – Шпак уткнулся носом в декольте Марины, она брезгливо его оттолкнула. Кошмар с Гвоздём заржали.

– За «недорабатывает» я тебе щас трахальник оторву, – беззлобно огрызнулся Дин.

– А что у неё там за укур? – Гвоздь заглянул через плечо товарища. – Вдруг, «жучков» натыкано?

– Слушай, ухлопище…

– А что? Поди их проссы, чем они в своём Наукограде занимаются, – он подошёл к отбившейся от Шпака Марине. – Неизвестно же ничего. Закупорились в укур и молчите. У нас видеокамер понатыкали, а что за вашими стенами творится? Типа спасти всех хотите, а может, вы передавить всех в укур как навозных клопов, решили. А? Потому и молчите. Вот ты скажи, что у вас там происходит?

Марина промолчала.

– Скажи хоть, почему вы у нас видеокамеры ставите, а мы у вас – нет? Ты, небось, тоже шпионка? Косишь в укур под друга, а сама ссышь рассказать, чем вы там занимаетесь?

– Хорошо. Недавно мы вырастили слонёнка. Из генетического материала. А ещё зубра и…

– Уку-у-ур! Эти твари посдыхали сто лет назад.

– Именно.

– И с какого недотраха вы их возрождаете?

– А из-за чего, по-твоему, они вымерли?

– Не смогли приспособиться к новым условиям. Законы эволюции.

– Это не те законы… Ай. Вы всё равно не поймёте.

– Слонов они в говно воскрешают, – встрял в разговор Шпак. – А люди дохнут от вирусов. Для людей что сделано? Срань подкупольная.

– Эй, Дин. Ты сегодня кому-то в морду хотел дать? Меня оскорбляют, ты не слышишь?

– Солнышко, это же мои друзья.

– У них в Наукограде таких слов в укур и не слышали.

– А вы только в укур всё и слышите. И в обдобл.

– Зато мы, дерьмо твоё в дупло, не пачкаем рук о свинскую работу.

– Труд облагораживает!

– Труд – не для людей, а для машин. Разумное существо не должно тратить себя на… на такое, – Шпак ткнул пальцем в бота, вытирающего соседний стол. – И на прочую подобную срань. Разумное существо должно жить и расслабляться. А вы в своём Наукограде в дупло одичали. Над вами весь мир ржёт! Бабы жрать готовят, мужики тяжести волокут. И жрачка растёт на земле или ногами бегает. Буэ! А вы ещё и гордитесь собой. Вас самих от себя тошнить должно.

– Что вам ещё о нас по ТиВи рассказали?

– Что вы – допотопье! А считаете себя центром мира. Срань вы! Немочь подкупольная.

– Дин. Я ухожу. А ты как хочешь.

Марина пошла к выходу. Краем глаза заметила, как растерянно заморгал Дин, переводя взгляд то на друзей, то на неё, как выпятили грудь Шпак с Гвоздём, а Кошмар, кажется, вообще заснул. Прочь отсюда, прочь. Она выскочила из «Быстрожрать», промчалась между рядами биотуалетов, у которых, как обычно, толклась очередь – судя по всему быстро тут не только жрут, но и сожранное переваривают. Пробежала ещё несколько метров и остановилась. Проклиная себя за слабость обернулась. Нет, Дин не шёл следом.

Ох, Дин, Дин. Почему? Ты ведь можешь быть другим, я видела. Я не могла ошибиться. Когда мы познакомились, год назад…

…Раньше в Наукограде было чёткое правило – возвращаться под купол до 11 часов вечера. Нарушителей ждало наказание – от штрафов до выселения из города. А потому пропускать заветное время было нельзя ни в коем случае.

Никто и не пропускал. Пока однажды какой-то умник из Совета кураторов не решил перестраховаться и не разослал письма, в которых на всякий случай горячо убеждал сограждан «не опаздывать к закрытию!».

Граждане озадачились.

А потом начали один за другим куковать перед воротами до утра.

После чего умник-перестраховщик услышал в свой адрес столько новых слов, что ему позавидовал бы любой обдолб, и был понижен в должности, а в ближайшей к станции гостинице начали бронировать номера для замешкавшихся наукоградных гуляк.

Не ночевать же им, право, в чистом поле? Или того хуже – на улице, среди обдолбов.

Знать бы, где эта гостиница???

Марина прислонилась к высокому забору, огораживающему какие-то склады. Ноги подкашивались, голова кружилась…

– Вам помочь?

Мечтательно-детский взгляд карих глаз. Таких непохожих на полубезумные или вяло-равнодушные глаза других внешнемировцев. Марина даже подумала, что этот парень тоже из-под купола, – бесформенная футболка и засаленные джинсы могли быть элементом маскировки, – но запах пота и немытые волосы разрушили надежду. Впрочем, плевать. Главное, у него взгляд человеческий.

– Я заблудилась. Я из Наукограда.

– То, что из Наукограда – вижу, – казалось, он с трудом подбирал слова без ругательств. – Идёмте, я знаю, где станция. Вам ведь до одиннадцати надо успеть?

Марина слабо кивнула.

И новый знакомый повёл её. Дворами, подворотнями, тёмными узкими переулками, похожими на ущелья в толще бетонных скал. Шли быстро – насколько мог её проводник, он слегка хромал, – и молча. Иногда мелькала мысль: вдруг он маньяк? Но Марина тут же её отметала. В конце концов, выбор не велик: шататься одной по незнакомому городу или довериться юноше с детскими глазами. За очередным поворотом оказалась заброшенная стройка, и скорость пришлось сбавить, постоянно перешагивая через кирпичи, трубы, мусор, обходя недостроенные стены и ржавые механизмы.

– Есть и другой путь, со стороны гостиницы, – извиняющимся голосом сказал юноша. – Но так быстрее.

Разруха закончилась неожиданно, а за ней раскинулся пустырь, разделенный надвое веткой монорельса. Рельсы были увенчаны небольшой станцией – платформа с двумя лавочками под навесом. А вон там, за пустырём, и гостиница светится. К счастью, сегодня она не понадобится.

Марина взбежала на платформу. Быстро просмотрела расписание. Ага, вагончик из Наукограда будет через семь минут – долго ждать не придётся. Вздохнула облегчённо. И только тогда заметила, что её проводник всё ещё стоит на земле, печально переминаясь с ноги на ногу. Проклятье.

Она спустилась к юноше.

– Спасибо тебе! Сама бы я никогда не нашла дорогу. Ты единственный, кто согласился помочь. От меня все шарахались, как от чумной. А тут ещё ночь, темно…

Юноша улыбнулся и вдруг продекламировал:

– В огромном городе моем – ночь.Из дома сонного иду – прочьИ люди думают: жена, дочь, –А я запомнила одно: ночь.

– Цветаева, – пробормотала девушка. – А говорят, у вас тут книг не читают.

Её спаситель неопределённо пожал плечами.

– Я её тоже люблю, – улыбнулась Марина. – Мне больше всего, конечно же, это нравится:

Кто создан из камня, кто создан из глины, –А я серебрюсь и сверкаю!Мне дело – измена, мне имя – Марина,Я – бренная пена морская.

– Марина, значит.

– Да. А вот ещё. Слушай:

Пляшущим шагом прошла по земле! – Неба дочь!С полным передником роз! – Ни ростка не наруша!Знаю, умру на заре! – Ястребиную ночьБог не пошлёт по мою лебединую душу.

Юноша молчал и смотрел словно сквозь неё мечтательно и задумчиво.

Рельсы тихо зазвенели, завибрировали, извещая о приближении вагона.

– Мне пора, – сказала Марина.

– Успеваешь?

– Вполне! Последний рейс – как раз к закрытию ворот.

– Тогда – счастливо. Нет, постой. Ты ещё вернёшься?

– Думаю, да.

– Я буду наведываться к станции.

– Хорошо. Подожди. Тебя-то как зовут?

– Динарий. Можно – Дин.

А дома её встретили взволнованный отец и взбешённый Огней. Её бывший проводник, от услуг которого она отказалась, рвал и метал, но при этом выглядел вполне довольным. Ещё бы. Утвердился в своей правоте: «Нельзя было тебя одну отпускать!». Отец после всё твердил:

– Видишь, как парень за тебя переживает!

А она видела лишь одно – чёрное пятно, расползшееся у ног «встревоженного» Огнея. И тогда она вдруг поняла, насколько её привлекает Дин и чем именно…

…Дин всё же догнал её. Молча и чуть пошатываясь зашагал рядом. Порой силился что-то сказать, но язык заплетался настолько, что понять его было решительно невозможно. И когда успел нализаться? За те пять минут, на которые она оставила его с дружками? Впрочем, пока дошли до гостиницы, Дин слегка протрезвел и попытался за приятелей извиниться. Марина вяло отмахнулась. Вечер безнадёжно испорчен, разговор с Дином о переселение в Наукоград пришлось перенести, от самого Дина несёт перегаром, как никогда раньше, хочется быстрее в вагон и домой. Вот уже и станция. О нет!

На платформе, на той лавочке, что ближе к лестнице, сидел высокий худой мужчина и смотрел на Марину уставшим взглядом. Марина остановилась. Неужели в Наукоград собрался? Вдвоём с ним в вагоне ехать придётся?! Она схватила Дина за руку.

– Солн… ик… Солнце, что?

– Это он. Мужчина, который за мной следит.

– Щас! Щас я ему в мор-р-рду! – Дин рванул вперёд, пошатнулся, упал на пятую точку и замотал головой.

Марина вздохнула, не зная, смеяться ей или плакать. Или пока не поздно бежать в гостиницу? А там – что? Может, спросить у наблюдателя прямо, что ему надо? Но выяснить это не получилось. Худой мужчина поднялся, слегка ей поклонился, спустился с платформы и пошёл прочь.

Глава 3. Враг

– Профессор, вы должны что-то сделать! Вы же понимаете, добром это не закончится.

Николай смотрел в упор. И во взгляде его было столько решимости, ожесточения даже. Взгляд требовал действий, конкретных, немедленных. Ещё бы знать, каких…

Ирвинг отвернулся.

– Я понимаю, ты беспокоишься о брате…

– Я волнуюсь о Марине – в первую очередь! Огней… да, за него я тоже переживаю. Он любит Марину, любит по-настоящему. И заслуживает взаимности. Во всяком случае, куда больше, чем этот обдолб! Я понимаю, вы не можете диктовать дочери, с кем связать судьбу, не в дикие времена живём. Но вы ведь отец! И должны поговорить с ней, в конце концов, воззвать к её разуму!

Ирвин грустно улыбнулся.

– Не знаю, Николай, поверишь ли ты мне, но три дня назад именно это я говорил дочери. Почти такими же словами.

– И что она вам ответила? Привела хоть какие-то разумные аргументы в защиту своего Дина?

– Привела, – Ирвинг запнулся, усомнившись, стоит ли повторять услышанное от дочери. Всё же решился: – Она сказала, что её Дин внутренне чист. А Огней на каждом шагу оставляет неприятный след. Грязный – она сказала.

– Что?!

Николай вцепился в подлокотники коляски так, что костяшки пальцев побелели. Вскочил бы, если бы мог. Не может. Эх, не нужно было ему о грязи говорить! Мало ли что Марина нафантазирует. Сам Ирвинг ей ведь не поверил. Кажется.

– Значит, мой брат совершает грязные поступки… Интересно, какие? Конечно, это мы тут чистенькие, создали рафинированный мирок интеллектуальных снобов и сидим в нём, тешимся, что мы – надежда человечества. Ковыряемся в своей науке, делаем открытия… А кому нужны наши открытия? Мы даже цветные вирусы победить не смогли, – Николай зло ударил по своим бесчувственным коленям. – Куда там победить – не разобрались, откуда они возникли, что послужило причиной, толчком для мутаций. И когда начнётся новая волна – не знаем.

Ирвинг попытался возразить, но калека не собирался его слушать:

– Наука ради науки – вот что мы такое! А Огней – он занят конкретным делом. Да, «грязная» работа – находить во внешнем мире тех, кто ещё на что-то годится. Кто ещё способен поработать мозгами. У кого они ещё есть, эти мозги!

Коляска резко развернулась, покатила к двери. Уже через плечо Николай бросил:

– Я понял – вы ничего не собираетесь предпринимать. Поза страуса – такая удобная! Так знайте, у Марины кроме отца есть ещё друг.

И укатил. Дверь кабинета с лёгким шорохом закрылась. Возражать поздно. Да и что Ирвинг мог возразить? Марина упряма, всё равно сделает по-своему. Наверное, она слишком похожа на отца. Ирвинг пытался отыскать в ней черты Елены, и не получалось – ни во внешности, ни в характере. А он так мечтал об этом – когда осознал, что жена обречена, что пурпурный вирус съест её рано или поздно.

Ирвинг вздохнул, повернулся, подошёл к окну. Большому, во всю стену, и такому прозрачному, что стекла будто нет. Там, за окном поднимался горный кряж – настоящий и миниатюрный одновременно, как всё здесь, на полуострове. Сначала подъём шёл полого, потом вздымался коричнево-серыми скалами, чем-то похожими на зубы дракона, заснувшего вечным сном. А ещё дальше и выше, над скалами, лежало небольшое плато. Ирвингу пришлось сощуриться, чтобы разглядеть белые шары и ажурные башенки. Раньше это была вотчина военных – станция космической связи и слежения. Когда построили Наукоград, её хотели демонтировать, но Ирвинг упросил старшего куратора не делать этого. Чувствовал – уникальная техника пригодится. И не ошибся. Теперь станция принадлежала Гамильтону. Вернее, лаборатории квантовой физики, которой он руководил. Разумеется, её антенны не ловят больше сигналы орбитальных дредноутов и гипотетические «летающие тарелки» не выискивают. Теперь они заняты сканированием физического вакуума, того бесконечного, безбрежного океана, в котором плавают песчинки вещества.

Морщины на лбу Ирвинга разгладились, улыбка тронула губы. Мысли о работе всегда успокаивали, прогоняли дурное настроение. Нет, не прав Николай, трижды не прав, заявляя, что они здесь занимаются наукой ради науки. Наукой ради людей! Пусть нынешнее поколение погрязло в сомнительных развлечениях и потому потеряно. Но их дети, или внуки, или правнуки будут иными, обязательно! И вот ради них…

Сравнивать человеческий мозг и квантовый компьютер учёные начали давно, чуть ли не с рубежа тысячелетий. Но доказать, что наше сознание использует параллельные алгоритмы, а не последовательные, суперпозиции состояний, а не причинно-следственные связи, не удавалось ни тогда, ни столетием позже, когда эти самые квантовые компьютеры, – квантеры, как их назвали, – стали повседневной реальностью. К концу двадцать третьего века за гипотезой окончательно утвердилась репутация недоказуемой.

Ирвинг никогда не занимался проблемами когнитивистики. Его сфера интересов лежала далеко от особенностей человеческого мозга. Но именно он неожиданно – в том числе для себя самого – сделал крупнейшее открытие в этой науке, когда попробовал интерпретировать физический вакуум как массив квантовых регистров. Получалось, что некоторые ячейки сцеплены с логическими блоками ещё одного массива, и каждый блок – человеческий разум. Виртуальные частицы, непрерывно рождающиеся в вакууме, тут же проецируются на человеческое сознание. Интуиция, озарение, предвидение – суть квантовые процессы, доступные каждому. Однако осознать их результат, загнать в жёсткую канву причинно-следственных связей умеют лишь единицы. Великие учёные, писатели, политики… Или просто – великие. Ноосфера отныне перестала быть абстрактным философским понятием. Реально действующий квантовый компьютер, логические блоки которого – все населяющие планету люди и сцепленные с их разумом ячейки вакуума. Какую задачу он решал, страшно было даже представить…

Гамильтон не надеялся, что его открытием заинтересуются. Что его хотя бы заметят! Научные журналы больше не издавались, Академия Наук превратилась в синекуру для отставных политиков и погрязших в маразме старцев. Ячейки вакуума, квантовые процессы сознания, ноосфера – полноте, кому это нужно в эпоху всеобщего удовлетворения потребностей? В Золотую Эпоху Обдолба!

Но он оказался неправ. Заметили. Дали ресурсы, о которых он и мечтать не смел. Теперь Гамильтон не только знал о «Великом Ноо», он мог видеть его на экранах визуализаторов – пригодились-таки наработки военных. Ажурная паутина закрученных в спирали нитей и узелков, постоянно изменяющаяся, пульсирующая, несущая миллиарды кубитов информации.

Визуализатор стал любимой игрушкой Ирвинга. И он же сумел завести своего создателя в тупик. Гамильтон из любопытства ввёл цветовую градуировку узлов по частоте обмена информацией. И вдруг паутина разделилась на две! То, что выпадало из поля зрения, пока представлено было столбцами чисел, сделалось очевидным. Зелёные и синие паутинки пронизывали друг друга, но никогда не смешивались. Каждая несла кубиты к собственным узелкам-человечкам. Значит, «Великий Ноо» не одинок? Их два? Но как делятся люди по принадлежности к ноосферам? И почему, собственно, делятся?

Синих узелков было больше, но в основном мелкие, тусклые. Зелёная сеть реже на шесть порядков, но вместе с тем ярче. Гении и обычные люди? Непохоже. Хотя бы потому, что и среди синих встречались не уступающие зелёным в яркости. В одном месте они образовывали плотный конгломерат, сияющий словно голубая звезда-сверхгигант. Локализовать проекцию этой аномалии на трёхмерное пространство труда не составило – Наукоград. Зелёные располагались более равномерно.

Ещё одно различие: число синих за год наблюдений уменьшилось почти на три процента. Одни вспыхивали, другие гасли – люди рождаются и умирают. И умирают чаще, чем рождаются – по вине цветных вирусов. У зелёных погасли считанные единицы. Зато количество их увеличилось на семь с половиной процентов. Загадки, загадки, загадки…

Ответов у Ирвинга не было. Но как интересно будет их получить! А потом – задействовать «мега-квантер» для решения задач человечества. Например, найти панацею от цветных вирусов – раз и навсегда, чтобы не случилось рецидивов в будущем. Нет, не прав Николай. Они занимаются наукой не ради науки. Ради людей!

Дурное настроение отпустило окончательно. Ирвинг повернулся к окну спиной, шагнул к столу. Ещё нужно успеть просмотреть отчёты секторов и набросать примерный график экспериментов на следующий месяц. И Мартин сегодня возвращается из столицы, надо поговорить с ним о выделении дополнительных энергомощностей для лаборатории. А для разговора нужны аргументы. Много, много работы…

Ирвинг потянулся к кнопкам интеркома, пристроившегося на углу стола. Зелёный глазок светил ярко и ровно… Как узел в паутинке Великого Ноо…

Догадка была такой же яркой. С минуту Ирвинг стоял неподвижно, ворочал её в голове из стороны в сторону, выискивал изъяны. И не находил. Разумеется, это вовсе не означало, что предположение истинно, что он разгадал одну из тайн мироздания. Пока что это гипотеза. А её следует подтвердить экспериментом. Или опровергнуть.

Ирвинг решительно ткнул пальцем в кнопки интеркома.

– Рой, готовьте пятый квантер к останову.

Старший инженер лаборатории растерянно уставился на него с экрана. Моргнул раз, другой. Переспросил:

– К останову? Надолго?

– Да, отключение от энергосети до полной заморозки логических блоков.

– Но как же… Восстановление займёт не меньше суток. На пятый завязаны системы внешнего периметра и…

– Я знаю! Под мою ответственность. Текущие задачи перераспределить на другие компьютеры по возможности. И обеспечьте регистрацию дополнительных скан-срезов – в пределах нашей локали. Это очень важно! Через десять минут я буду в лаборатории.

Пилот поднял флаер вровень с гребнем хребта, и впереди засверкало в лучах послеполуденного солнца море. Сегодня оно тихое, спокойное. И ослепительно золотое. Если глядеть издали.

Чуть ближе, чем море, в седловине между горными кряжами лежал город. С высоты птичьего полёта отлично просматривались утонувшие в зелёной пене садов жилые коттеджи, прямоугольные бруски и полусферы лабораторно-производственых корпусов, раструбы воздухоочистителей, кристаллическая призма Управления, оранжереи, фермы, поля. В дальней части поселения – законсервированные древние строения – биостанция предков, превращённая в музей, надёжно укрытый от ядовитых испарений моря. Ещё три столетия назад название моря казалось поэтической гиперболой. Теперь оно и в самом деле стало чёрным. Мёртвое, вонючее, покрытое толстой радужной плёнкой. Искупаться в нём решился бы только изощрённый самоубийца-мазохист. Впрочем, это море не было исключением.

Картинка, открывшаяся под днищем флаера, выглядела чёткой, объёмной. И в то же время едва заметно дрожала, словно накрытая куполом знойного воздуха. Глаза не обманывали, купол и правда существовал. Но прикрывал город не раскалённый воздух, а силовой энергетический щит. И ещё одна невидимая мембрана отсекала его от неконтролируемой, ненужной информации извне. Город жил по своим правилам, устанавливал собственные законы. Нитка монорельса, убегающая на северо-восток – единственный жгутик, что связывал поселение с внешним миром.

Флаер перевалил через хребет и начал снижаться. Мартин Брут возвращался домой. Да, Наукоград давно стал его домом, а столица – чужим городом. Ещё вернее – вражеским. Нынешняя поездка подтвердила это окончательно и бесповоротно.

Началось всё много лет назад, когда принималось решение расформировать военное ведомство, а ставшего в одночасье ненужным министра отправить в почётную отставку – «пасти яйцеголовых». Кому именно из членов Правительства пришла идея строить на берегу Чёрного моря, на месте старинного биозаповедника «заповедник для мозгов», Брут не знал. Но отказываться от предложенного он не стал. Если нет возможности защитить всю планету, нужно создать хотя бы оплот, неприступную цитадель. Собрать лучших солдат, вооружить их самым эффективным оружием и готовиться к последней битве. Солдатами в этой войне были учёные, оружием – знания. А вчера… точнее, сегодня ночью, он узнал, что битва вот-вот начнётся.

В юности Мартину случилось посмотреть старый фильм. Название он давно забыл – не важно! Главное – сюжет. Два брата, один учёный, другой политик, решили спасти Землю от экологической катастрофы. Придумали, как это сделать. Статистика ведь хитрая наука, интерпретацией фактов можно жонглировать как угодно. Братья убедили Правительство, что причина экологических катаклизмов не в роковом стечении обстоятельств, не в головотяпстве отдельных чиновников, не в преступной халатности даже. Это планомерная акция враждебного разума. Доклад был подготовлен мастерски, в Правительстве поверили, начали действовать. Но потом всё развалилось как карточный домик из-за досадного и совершенно невероятного случая. И братья озадачились – а может, всё так и есть? Может, сами того не подозревая, они открыли страшную тайну?