Опиум. За мгновения до

Пролог

Шесть лет назад

Мои ноги и шея затекли, в желудке отчаянно крякает голод, меня безумно мучает жажда и желание посетить уборную.

Я сижу в шкафу. Это ниша в стене, закрытая двумя деревянными створками на роликах и предназначенная для хранения хлама, не поместившегося во все остальные чуланы в доме. Над моей головой висят страшные на вид тряпки, бывшие в далёком прошлом жёлтой и голубой и, очевидно, оставленные сушиться после уборки. Перевёрнутое пластиковое ведро служит мне троном, но даже при таких удобствах ноги уже немеют, спину ломит, а руки чешутся.

Руки чешутся мстить. Мой план прост, но коварен: деревянная лестница, покрытая толстым слоем лака и скользкая до безобразия – собственная костлявая задница уже не раз пересчитала её ступеньки. Сложность проекта заключается в том, что ОН – сильнее, поэтому вся надежда на элемент неожиданности.

Сегодня я твёрдо намерена проявить насилие в его адрес, воздать кару за содеянное, и самое страшное – выглядеть смешной и бестолковой, если ничего не выйдет. Я прямо вижу его смех, прищур и руки, придерживающие надорванный свирепым хохотом живот.

Сволочь, он будто чувствует подвох, будто знает, что я в засаде, и не идёт. Какого чёрта можно делать так долго внизу?

Может, этот придурок Рон к нему явился, или овечка Молли с соседней улицы? Я даже не знаю, кто из них хуже: дружок с препарированным мозгом или шлюшка-подружка.

Они… целуются! С закрытыми глазами! Прижимаются губами, как взрослые, и даже открывают рты, чтобы обменяться слюной и кариесом. Меня мучает только один вопрос: ну неужели же не противно? Очевидно, нет, потому что в последнее время мой крысо-брат не на шутку увлёкся этим делом. Если так и дальше пойдёт, они и сексом займутся! Идиоты.

Выдержка трещит по швам, мою двенадцатилетнюю душу мучают десятки желаний, главное из которых – жажда в более интересном времяпрепровождении, нежели засада в шкафу, а меньшее – потребность бросить что-нибудь съестное в уже отчаявшийся желудок.

Я на грани дезертирства и вынуждена призвать память, дабы подбросить дров в пламя ненависти: ехидная рожа этого скунса – раз; мои дорогие куклы, полыхающие в его адском костре – два; дыра в любимом платье – три; тысячи гадостей и мерзостей, извергнутые его никогда не мытым ртом – четыре; ну и чёртова Молли – тренажёр для слюнявых поцелуев – пять. Пожалуй, достаточно, хотя можно было бы продолжать до бесконечности. От нервов у меня даже ноги зудят так, что их приходится время от времени почёсывать.

Вдруг, наконец, я слышу долгожданные шаги по лестнице: мне даже не нужно проверять брат ли это – так шустро, с грохотом перепрыгивая ступени, носится только он. Моё тело – атлет на старте, моё внимание – пик сосредоточенности. Теперь самое главное – выбрать правильный момент. Как только голова лузера появляется в поле моего ограниченного щелью зрения, я одним резким движением раздвигаю двери и бросаюсь вперёд.

Неожиданность – моё стратегическое преимущество. Дамиен успевает увидеть и осознать, но предпринимать меры по самозащите уже поздно: я со всей доступной мощью врезаюсь в него. От столкновения мне так больно, что на мгновение темнеет в глазах, и только слух доносит до сознания глухие удары о деревянные ступеньки лестницы – это падает Дамиен.

Инерция оказывается неучтённым побочным эффектом, и я обнаруживаю себя на одной из нижних ступеней первого пролёта. Руку саднит, лоб вещает болью о столкновении с чем-то твёрже Дамиена, в ногах – в районе коленей – подозрительная по силе боль, и тишина в доме.

Гробовая тишина.

Я долго тру ушибленные места и пытаюсь собраться с мыслями. Самое странное, Дамиен не спешит с ругательствами и ответным насилием. Не сразу, но мой взгляд всё же замечает его неподвижное тело на полу холла, метрах в двух от последней ступеньки лестницы. Он лежит лицом вниз, смешно изогнув руки и ноги.

Но мне не до веселья: подозреваю, что отмороженный брат прикидывается потерявшим сознание, чтобы заставить меня приблизиться, и ответит со всей своей жестокостью. Надо отметить, до этого момента он не избивал меня путём прямого рукоприкладства, только косвенно, в виде неудачно запущенного мяча, чашки, вилки, ложки, тряпки для вытирания школьной доски или пола, что тоже подходяще. Но сегодня, я знаю, особенный день. Сегодня он попытается меня убить, прикончить, как того кривого котёнка, которого они с Роном накануне хоронили в саду. Ублюдки.

Когда мои глаза обнаруживают лужу крови на тёмном дубовом полу, кровожадная в своей мести амазонка резко превращается в перепуганного до чёртиков ребёнка. Первое, что я делаю – это бросаюсь к брату и начинаю истошно орать его имя, но Дамиен не отвечает. Я тормошу его плечо и, кажется, даже выдаю словесное позволение меня ударить, но он не двигается и никак не проявляет заинтересованности. И только тогда, наконец, в моём сознании всплывает 911. Я звоню им, говорю, что брат упал с лестницы и не дышит (хотя не проверяла), что на полу много его крови, и что меня сильно тошнит и вот-вот вырвет. И это происходит почти сразу же.

Следующее, что я делаю –  это звонок Дэвиду:

– Дэвид, я, кажется, убила твоего сына!

Глава 1. Аэропорт

Сколько бы ни прошло времени,

если человек запал в твою душу,

ты всегда будешь его ждать. 

Джаред Лето

Ben Howard – Time Is Dancing

Michael Kiwanuka – Cold Little Heart

Под моими ногами чёрный резиновый пол шлюза, соединяющего трансокеанический авиалайнер с современным аэропортом Ванкувера. Сквозь стыки конструкции прорывается прохладный воздух, и мне даже кажется, я могу уловить в нём запах хвои, морскую соль, свежесть заснеженных горных вершин, окружающих мегаполис.

В незнакомом аэропорту сразу теряюсь, но пока меня несёт поток людей, ставших за долгие часы перелёта уже не чужими, я говорю себе, что всё идёт по плану, я не потеряюсь, не забреду «не туда», и уж точно не улечу в неизвестном направлении. Лабиринты коридоров, досмотр документов и каменные лица офицеров вынимают из пыльных закромов памяти кадры фильма «Терминал», резвое воображение тут же дорисовывает картины моей жизни в этом бесконечном здании, и я улыбаюсь собственной глупости.

В огромном стеклянном зале, открывающем панораму на взлётное поле и тёмные воды залива, меня останавливает внезапный шок от увиденного: лилово-розовое предзакатное небо, бесконечная водная гладь – невероятное, потрясающее, сказочно красивое зрелище! Я не впервые в этом городе: когда-то, много лет назад, мне даже довелось в нём жить, но память не сохранила ни лиц, ни городских красот: это место прочно ассоциируется с ненавистью. Такой жгучей, что иногда мне самой становится страшно от её силы и упорства.

Дамиен…

Сын нового мужа моей матери. Мой ровесник, оторвыш, почти всю жизнь росший без матери, агрессивный психопат и полный придурок. Те дни, что я провела в ЕГО доме (ибо это был именно ЕГО дом), стали моим кошмаром наяву, забыть который я не смогу до самой старости.

Канадский офицер внимательно рассматривает моё лицо, и я считаю своим долгом скривить физиономию в припадочной улыбке. Темнокожий серьёзный блюститель иммиграционного порядка поднимает брови и обречённо вздыхает: на фото у меня волосы зелёного цвета, а в реальности – каштановые. А что делать? Разве я виновата, что паспортным процедурам пришлось попасть на эпоху экспериментов? Я и оранжевой была, и синей, и розовой. Сейчас я, как все, и это дань не то чтобы обществу, а, скорее, матери, которую я не уважаю, местами презираю, но всё равно бесконечно люблю.

Мой паспорт получает грубый штамп и невнятную фразу:

– Добро пожаловать в Канаду!

У багажной карусели приходится долго ждать свой чемодан, и я уже начинаю беспокоиться, как вдруг слышу диалог бывших попутчиков:

– О! Да мы прибыли на сорок минут раньше!

– Серьёзно?

– Ну конечно! Смотри, по расписанию в 19:30, а сейчас только 18:50…

– Может быть время неверное?

Я ищу глазами часы с местным временем: действительно, 18:50. Вот чёрт, ещё и ждать придётся. Мать должна забрать меня из аэропорта в восемь вечера, и главное, о чём я прошу Провидение в данную минуту, это чтобы она не прихватила своего муженька.

Дэвид, на самом деле, наверное, даже неплох. Не могу сказать, что у меня есть основания и поводы за что-либо на него обижаться, ненавидеть, злиться, и так далее, просто парню не повезло – он не мог мне понравиться даже в теории, потому что слишком быстро явился на замену моему отцу. А отца я любила. Отец был частью меня, моей жизни, моего мировоззрения. Моей силы, моей воли, моей мудрости. Он был половиной моего мира.

«Сорок минут кайфа!» – внезапная мысль. И план уже готов: журнал со знаменитостями, уютный столик у окна с видом на всё ещё тонущий в лиловом зареве залив и самый большой стакан латте из Starbucks. С сиропом. Можно даже кленовым.

Обложки журналов вызывают во мне дебаты: новый парень Дженнифер Энистон или подробности жизни королевской четы? Может оба? Нет, мир страдает от перепотребления – нужно ограничивать свои желания.

Внезапный лёгкий толчок в плечо заставляет меня резко взглянуть на стоящего рядом. Это парень, темноволосый, сосредоточенный. В его руках журнал с красным сверкающим авто на фоне петляющего горного серпантина.

«Боже! Как предсказуемо!» – думаю.

Он раскрывает журнал на странице с оглавлением и, нахмурившись, ищет нужную ему рубрику.

Губы…

Его губы – это всё, что я вижу.

Они красивы. Нет, не так: они невыносимо притягательны. Даже в профиль, изгиб бледно-малиновых линий влечёт своей мужественностью и нежностью одновременно. Мой взгляд, словно намертво, приклеен к ним суперклеем, и только мозг успевает дать голове команду отвернуться и не разглядывать так явно незнакомца, как вдруг он поворачивается в мою сторону, и наши глаза встречаются. На мгновение мы прикованы друг к другу этим непредвиденным столкновением, оба в состоянии, более похожем на лёгкий шок, нежели на неловкость или разумное желание сблизиться. Я отворачиваюсь первой и уже за столиком кафе внезапно осознаю, что так и не купила журнал. Забыла! Словно провалилась, выпала из реальности, позабыв всё, что имело значение до этого.

Я возвращаюсь к киоску, хватаю первый попавшийся журнал, и на его обложке оказывается Дженнифер, что в целом неплохо, но ловлю себя на том, что шарю взглядом по залу в поисках незнакомца.

Какого цвета были его глаза? Не помню. Как выглядело его лицо, во что он был одет? Не помню. Только губы и взгляд: умный, глубокий и… дерзкий?

Очень скоро я переключаюсь на соблазны в витрине кафе. Брауни или тирамису? Тирамису или брауни? Или и то, и другое? Я давно изобрела способ отказывать себе в излишествах: если долго сомневаться с выбором, быстро перегораешь, и покупка или желание её совершить уже не кажутся такими уж значительными.

Вздыхаю и возвращаюсь за свой столик. Плюхаюсь на стул, тоскливо разглядывая кафе, и вдруг вижу… ЕГО! Тот самый ОН сидит, свободно откинувшись на мягкой спинке диванчика, за соседним столиком, прямо напротив меня. И читает журнал. Перед ним бутылка с водой, высокий стакан с фирменной маркировкой «Starbucks» и четверть лимона на чёрном блюдечке.

Оторвавшись от увлекательного разглядывания авто класса люкс, незнакомец с сексуальными губами, плотно сжатыми в данный момент, переливает воду из бутылки в стакан и выжимает в неё сок лимона.

А я не могу оторвать глаз от каждого его действия, шевеления. Даже манера держать голову чуть склонённой набок и бросать короткие взгляды вдаль на залив мне нравятся. У парня довольно длинная чуть вьющаяся чёлка, но пострижен он коротко в стиле «too cool for school», что заставляет меня улыбнуться: очередной Нарцисс! Сколько таких я видела за свою не такую уж и длинную жизнь? Немало.

Природа или родители наградили меня некоторой привлекательностью, не говорю красотой, потому что эта категория обладает известной долей субъективности. Проще говоря, я из тех девиц, у которых «всё на месте и в полном порядке».

Неожиданно сосед поднимает глаза и ловит меня с поличным за разглядыванием его персоны. Мне кажется, я в буквальном смысле слышу щелчок закрывшегося замка в тот миг, когда наши взгляды соприкасаются. Мгновения, растянувшиеся в минуты, мы сидим напротив, в каких-то четырёх-пяти метрах друг от друга, и смотрим в упор. Они тёмные, его глаза, карие, наверное. Мои тоже карие, но как-то иначе – оттенок другой. Я хочу оторваться от его взгляда, но не могу. Чёртов замок…

Незнакомец совершает небольшое движение головой, чуть склоняя её, словно заставляет себя разорвать наш зрительный контакт, но не отпускает меня до последнего. Я чувствую себя выигравшей негласное состязание и замечаю на его лице нечто, отдалённо напоминающее улыбку – чуть подтянутый краешек рта. Внезапно осознаю, что нервно вспотела, а щёки мои горят красным пожаром. Ну надо же… Я ведь никогда не относилась к числу краснеющих скромниц! Хотя и слишком опытной меня не назовёшь.

Долго рассматриваю Дженнифер в модном сарафане на обложке. Я бы купила себе такой же. Да мне вообще нравится её стиль! И волосы. Надо перевернуть страницу, чтобы выглядеть убедительней.

Я искоса подглядываю за соседом: он снова занят своим журналом, но его глаза то и дело отрываются от своего занятия, чтобы взглянуть… на меня! Мои щёки краснеют ещё гуще, а нос снова прячется в статье про Дженнифер. Если не видеть незнакомца, будет легче противостоять соблазну. Но чёрт! Этот парень с чувственными губами не пирожное… И какие альтернативы? Их ведь нет? Отсутствие дилеммы заканчивается полным поражением: я опускаю журнал и ожидаемо наталкиваюсь на всё тот же внимательный взгляд. Мой сосед теперь улыбается!

Мне!

Вот же чёрт!

Кажется, я тоже улыбаюсь. Ему.

Фигура барменши, внезапно возникшей у моего одинокого столика, заставляет меня вздрогнуть: в её руках чёрное квадратное блюдо, а на нём брауни.

– От него! – кивает в сторону моего незнакомца, широко улыбаясь, и подаёт тарелку, по-азиатски удерживая её обеими руками, что так приятно…

Щедрость: + 20

Ум: + 50

Вы играете в видеоигры? Я нет! Ну ладно, признаюсь: иногда это случается. Очень редко, когда окончательно устану от реальности. Почему я об этом вспомнила именно сейчас? Да потому, что любое начало чувств напоминает мне прохождение квеста: набери 1000 очков и перейди на следующий уровень.

Моя физиономия улыбается ещё шире! Нет, не оттого, что мне подарили брауни, а потому, что рядом с блюдом лежит записка. На плотной кофейного цвета салфетке ясным, чётким, аккуратным почерком написано:

«Встречаешь или уезжаешь?»

Я выуживаю из своего рюкзака фиолетовый карандаш, но он наотрез отказывается писать на мягкой текстуре салфетки. Я снова роюсь в сумке, нашариваю один из своих любимых алых фломастеров и старательно, как можно более красиво вывожу каждую букву:

«Ни то, и ни другое »

Девушка забирает записку и относит незнакомцу, так же вручая её обеими руками. От того, как широко и ласково она ему улыбается, меня сдавливает странное чувство. Пакостное такое. Неприятное.

Она ждёт, пока парень нацарапает свой ответ, затем удаляется с его кредиткой, оставив двадцатку наличными на столе нетронутой. Надо же! Чаевые не взяла за свои любезные услуги, и мои зубы начинают поскрипывать. Пока мы переглядываемся, всё так же улыбаясь друг другу, я всерьёз обдумываю мысль пересесть за его столик. Потому что китаянке с рябиновой помадой на маленьких, но пухлых губах он тоже улыбался.

Я, вообще, много размышляю в последнее время, и для себя решила, что в случайном сексе нет никакого вреда. И аморальности тоже нет – это как сбегать в McDonald’s, если не можешь отобедать в ресторане.

Девушка-азиатка вновь у моего стола. Опять с чёрной квадратной тарелкой: на этот раз тирамису… И до меня, наконец, доходит: он наблюдал за мной! Улыбка растягивает мою недовольную до этого мину, я благодарю барменшу и принимаю наш салфеточный диалог:

«Пойдёшь на свидание?»

Вывожу ответ:

«А вдруг ты маньяк, и аэропорт – твоё место охоты?».

Получив салфетку обратно, он смеётся и, сверкнув своими тёмными глазами в мой адрес, вновь что-то пишет.

На третьей чёрной тарелке я получаю стакан с коктейлем и мороженое.

«Это мой любимый десерт. Рекомендую!»

А ниже круглыми цифрами словно напечатан номер телефона. И подпись мелко:

«Если набрать эту последовательность цифр в сотовом, можно найти свою удачу. Попробуй, вдруг сработает?»

Я поднимаю глаза и обнаруживаю, что моего нового друга по переписке нет… Сдуло его. Словно и не было этого диалога, а всё только приснилось мне. Трогаю краешек чёрной тарелки с тирамису – проверяю свою вменяемость: нет, всё-таки был этот чудак с пирожными, сидел напротив, улыбался, смотрел в глаза и дарил лакомства.

Глава 2. Происки Провидения

Происходит только то, что должно происходить. Все начинается вовремя. И заканчивается тоже. 

Ф.М. Достоевский

Alseyda – Lullaby

Плановое время моего прилёта уже давно осталось в прошлом, всех, кого должны были встретить – встретили, и только я вот уже полчаса стою в гордом одиночестве, подпирая стеклянный декоративный бортик второго этажа. Из этой точки идеально просматриваются и лестница, и эскалатор: я не могла её пропустить, не могла! А если бы и пропустила, должна же она вернуться за мной!

Спустя минут десять я начинаю волноваться и ещё через десять серьёзно нервничать. В итоге не выдерживаю и, злющая, спускаюсь вниз, мысленно выговаривая матери всё, что о ней думаю, о нашей жизни и вообще…

На улице, прямо за стеклянной дверью центрального входа стоят люди, и один из них – мой сбежавший незнакомец. Увидев меня, он щурится и опускает голову – явно флиртует. Мы вновь играем в гляделки, но совсем недолго: мой кавалер часто поглядывает на часы – явно куда-то торопится. Наконец, он отрывает свой божественный (и тут я даже не преувеличиваю) зад от металлических перил и приближается ко мне красивым уверенным шагом, как раз таким, каким ходят знающие себе цену Нарциссы:

– Привет… – мило улыбается, глядя с обаятельным прищуром.

А я в шоке от самой себя, потому что его голос… его голос заставляет меня, МЕНЯ – непробиваемую Еву – почти дрожать!

– Привет, – отвечаю и тут же возвращаю его же вопрос, – встречаешь или улетаешь?

– Встречаю! – гордо вскидывает брови. – А ты?

– А меня должны встретить.

Я помню о Макдональдсе. Говорят, чизбургеры в Европе вкуснее американских. Может, дело в ингредиентах? Ну там, выросла корова или бычок на лугах Прованса или на ферме Техаса?

Взгляд незнакомца коротко блуждает по мне и останавливается на губах. О, чёрт, выражение его лица сложно описать, можно только констатировать: ему явно нужно в McDonald’s! И срочно. Товарищ выглядит так, будто его не кормили вечность, и теперь, выбирая блюда, он, с голодухи, готов заказать всё меню. Мне неловко, и я смущаюсь, а когда это происходит, у меня обычно случается словесный выброс. Вот как сейчас, например:

– Меня мама должна встретить. Обычно рейсы задерживают, а мне как всегда «повезло»: мой прилетел раньше почти на час, поэтому я тут давненько зависаю! Хе-хе! – натянуто посмеиваюсь и наблюдаю за сменой эмоций на его лице.

Мне очень нравится этот самоуверенный тип. Первый секс должен быть если не с «прынцем», то уж, по крайней мере, с кем-то особенным.

– Я в перелётах вторые сутки, – заявляю ему, – прилетела из Австралии, и знаешь, эти пересадки… кажется, сейчас ноги отвалятся, и открутится голова! Ха-ха…

Он не смеётся. Вместо этого неожиданно нагло и хмуро оценивает все мои сто шестьдесят сантиметров своим изменившимся до неузнаваемости взглядом.

Я чувствую, что ляпнула что-то не то, но пока мой мозг лихорадочно обдумывает, что бы это могло быть, я получаю вопрос, который является совершенно нормальным в подобных ситуациях, но задают его обычно уж точно не ледяным как Южный полюс тоном:

– Как тебя зовут?

Обычно я не сообщаю незнакомцам своё имя, ну или вру, например, что звать меня Ингрид или Амалией, красиво же да?

– Ева, – отвечаю, словно под гипнозом.

И вот теперь его лицо становится бледным. Как саван мертвеца. С серым оттенком. Он снова сощуривается, но былой улыбки нет и следа, вместо неё его губы сжаты почти добела в одну линию.

Внезапно я узнаю и прищур, и излом на губах… И ямочку на левой щеке…

Чёёёёёёрт…

Вот до любого бы уже, наверное, дошло, но только не до меня!

Не могу поверить!

Я не хочу в это верить!

– Дамиен?

Он не отвечает. И неудивительно: его челюсти сковало так, будто это стальной капкан, а не человеческий рот!

У меня шок. У него шок. У нас обоих шок. Мы не узнали друг друга. Оставив пубертат в прошлом, мы оба не признали в повзрослевших телах заклятого врага.

«Не на жизнь, а насмерть!» – обещали друг другу в детстве ненавидеть и мстить до самого конца. До последнего вздоха! Как самураи. Или Чингачгуки.

Незнакомец… Дамиен спокойно поднимает мой чемодан, хотя он на колёсиках и оснащён удобной ручкой, да и размер у него ручной клади.

– Машина на втором уровне парковки, – сообщает ровным голосом.

– А… где мама?

Я бегу за ним – не оставаться же в аэропорту чужого города.

– Занята.

Одно слово. Тоном, полностью лишённым эмоций. Не то, чтобы мне нужны были его эмоции, да какого чёрта вообще?! Это же Дамиен! Придурочный на всю голову сводный брат! Но, думаю, если мама прислала его за мной, должен же он был поумнеть, измениться в лучшую сторону, так сказать. Не могла же родная мать подвергнуть своё собственное дитя опасности?!

Я беспокоюсь о своём чемодане. Скорее всего, он швырнёт его в багажник со всей дури. Да, именно так он и поступит. Теперь ясно, зачем так резво ухватился за ручку. Вообще-то, мне наплевать, но у меня там… объективы! Ну не влезло всё в ручную кладь!

Пока я собираюсь с духом, чтобы попросить братца быть деликатнее с моими вещами, мы подходим к его машине. И у меня отвисает челюсть: чёрная, красивая, маленькая, похожая на спорткар. С лошадью сзади… Мустанг, кажется. Таким часто ещё рисуют две белые полоски на капоте.

Я ж говорю – Нарцисс.

Ну надо же, гад! Как флиртовать научился! А ведь я почти попалась! Ну, или… попалась.

Дамиен открывает малюсенький багажник и аккуратно втискивает в него мой чемодан. Мне не о чем было беспокоиться: видно же, он с этой тачки каждую пылинку сдувает.

Я бы предпочла заднее сидение: чем дальше от НЕГО, тем безопаснее. Но у машины всего две двери, и я понятия не имею, как отодвинуть сидение, чтобы пролезть назад. Поэтому усаживаюсь рядом. Пристёгиваюсь.

Дамиен всё с тем же каменным лицом заводит машину и выруливает с парковки. Мы подъезжаем к шлагбауму, и в тот момент, когда «несостоявшееся свидание» тянется к аппарату оплаты за парковку, мои глаза скользят по линии его затылка, шеи к плечам… И я отворачиваюсь. Потому что незадолго до этого разглядывала его пальцы и выпирающие вены на кисти руки, управляющей рычагом переключения скоростей. Мне не нравится этот мой взгляд: мы ведь уже выяснили, что парень – Дамиен. Грёбаный Дамиен! Мой сводный брат.

Дорога до нового дома заняла ровно сорок минут, я засекала. Город по обеим сторонам хайвея был красивым, наверное, но я его не видела. За всё время поездки ни один из нас не произнёс ни слова. Не знаю, о чём думал Дамиен (наверное, о дороге), но я пыталась вспомнить детали своего отъезда.

Родители были вынуждены развести нас по разным углам, поскольку мы оба нарушили все допустимые и недопустимые границы, перешагнули все разумные пределы. Но вышло так, что финальный аккорд оказался за мной: я спустила сводного брата с лестницы. И он упал очень неудачно – сильно повредился: было много крови, Дамиен сломал руку, разбил голову, получил сотрясение и лишился сознания. Через неделю мать отправила меня в Австралию к Агате, матери моего отца и моей родной бабушке, а Дамиена я так и не увидела – его долго не выпускали из госпиталя.

Сейчас я даже не могу толком вспомнить, что он делал такого, что я так сильно его ненавидела, но помню, что доводил меня до зубовного скрежета, до желания вырвать все волосы на его голове. Одно из самых ярких воспоминаний – кукла Вуду. Я мастерила её долго, старательно шила, рисовала лицо. А потом с чувством вонзала иглу в то самое место, где у живого Дамиена должно было быть, по моему разумению, сердце – прямо посередине груди. И только теперь я понимаю, что всё время промахивалась – ведь сердце расположено гораздо левее.