Книга Илстар Апейрон

Она визжит от боли и страха. Пока в ней, целую её, ласкаю, не могу от неё оторваться. Есть только одна она в этом мире. Только она и больше никого.

В подвале у меня были для этого знаменательного случая приготовлены прутья. Он ими стебанул и оставил росчерки крови на нежнейшей, беззащитной её задней плоти, дабы узнать есть ли разница между стенанием от боли или услады, и убедившись, что все эти эмоции одинаково отражены на лице, продолжил свои сладострастные отвратительно-извращённые издевательства. Она рыдала от приятной боли. Бороться ей было бесполезно.

Негр закрывает её в подвале. Идёт в магазин за продуктами. Кормит её хорошо, когда она ест. Покупает только органические продукты. Калорийные и вкусные. Она не должна быть такой упрямой девочкой. Ей нужно восстанавливать энергию, а то она так сильно переживает и быстро похудеет – у неё много стресса. Это плохо для её здоровья. Говорю ей об этом, но она в начале не слушает меня, но потом, в связи с тем, как бережно к ней отношусь – привыкает. Ухаживаю за ней, за её кожей, и часто купаю. Она должна быть чистой. Покупаю разные дорогие платья, модные наряды, какие мне советуют в магазине.

Так продолжается несколько недель. Она уже совсем привыкла. Не вспоминает родных и друзей. Мужчина успокаивает её, говорит что никто здесь её не найдёт в лесной глуши, и никто не обидит. Она его так манила и удовлетворяла. Трахает её ежедневно и каждую ночь. Она связанная и подвешанная стонет – ей должно быть нравится. Она грязная девчонка. В ванной комнате хорошенько её намываю, намыливаю её шею, плечи, груди… руками вожу по её прелестям, обмываю её. Она прекрасна голая. Ароматным шампунем намыливаю её длинные волосы и одновременно скольжу в ней.

Принёс матрас к ней в подвал. Бормотал себе под нос:

– А то что же, по-твоему, заниматься любовью на холодном полу? Да нет же, пол не холодный, а сухой…

Она обещает быть хорошей девочкой и просит, чтобы она спала в спальне. Она себя хорошо ведёт, не плачет, не кусается или кидается на меня, как в начале, не пробует меня вдарить ногами. Она даже призналась мне в любви. От чего же не позволить ей жить наверху, со мной? Но подготовился, чтобы она не сбежала. Замок на входной двери установил, чтобы он работал только снаружи, и окна все крепко забиты. Может её приковать цепью к кровате? Но тогда как же она будет ходить в уборную? Тем более, что же, она животное что ли? Конечно нет, она – прелестный ангел, цветок, которого поймал себе в «лукошко». Может наставить ловушки, которые бы её захватили, при случае, если она захочет убежать? Да нет, это глупо, как в фильмах. Прощаюсь с ней поцелуем. Обещаю скоро вернуться, чтобы она не предпринимала никаких глупостей. Она говорит, что это глупости говорю сам. Что она меня любит и не может жить без меня, что осознала каким необыкновенным и добрым человеком оказался. Закрываю дверь на ключ и еду купить ей что-нибудь. Она просила винограда, но ещё куплю ей сладеньких булочек и кефира. Мысли и сердце наполнены ею. Неужели она меня любит? Было такое, что в насильника влюблялась его жертва.

– Милая, где ты? – он дома. Она за дверью с ножом замахивается на его шею, но он отражает удар, и она пыряет его несколько раз в бок и грудь. Он выхватывает нож, но падает на пол уже на кухне. Она пинает его. Глубоко в груди боль. Её волосы через плечо. Больно, очень больно. Моя кровь растекается по полу. Чувствую, как будто отдал, убил часть себя, но нашёл откровение в образе передо мной, познал её секрет. В образе прекрасного света, облачённого волнистой тьмой. Она напоминает мне вселенную. Моя девочка. Всё равно тебя люблю. Не доживу, не…

11.2. Посвящение

В его кабинете, под столом, лежало в пакете старое и потрёпанное письмо, которое было посвящено: «Красивым и умным русским девушкам по вызову, тем, кто болеет душой».

Я знаю, что у тебя на душе. Я понял это сам, своим умом. Тебе не хватает замечательного друга, который бы смог тебя понять и истинно любить, а не просто использовать. Я хочу быть этим другом. Прошу, поверь мне. Я тоже не такой, как все, и можно ещё поспорить у кого грязней душа. Я позвоню тебе завтра. Пожалуйста, ответь мне. Мы сможем встретиться, и со мной ты сможешь всё забыть или всё обсудить. Не рви со мной связи. Я могу тебе помочь и послужить выходом из твоего положения в сложившейся ситуации. Тебе спокойной ночи, но сам я не смогу уснуть. Я хочу написать о тебе.

«Отстань от меня, пожалуйста», – сказала ты.

Я страдаю и буду страдать, и я теперь не могу от тебя отстать. Я никогда не смогу забыть тебя и о тебе, обо всём, что ты мне говорила, и о твоей жизни. Дорогая моя, ты прекрасна и остаёшься прекрасной, но я никому, никогда не раскрою твоего секрета. Не важно, что думают или говорят про тебя другие, лучше этого не повторять здесь, но ты на самом деле прекрасна. Ты даже можешь в это не верить, но в это верю я и буду всегда верить. Верь мне, как я верю в тебя.

Я думал, что сойду с ума. За последние два дня, моя жизнь изменилась дважды. Такого не было со мной никогда. Я хочу быть с тобой откровенным, и позволь мне раскрыть тебе свою душу. Я говорил правду, когда сказал, что хочу быть как святые и у меня не будет секса. Мне двадцать семь лет. У меня никогда не было девушки, потому что меня мучил комплекс неполноценности из-за размера моего члена и его кривизны. Когда я был маленький, моя мать спросила у врача, почему у меня маленькая писюлька.

– Мамаша, вырастет, – ответил ей строго врач.

Они об этом смеялись. Но он не вырос большим. Однако я избавился от этого комплекса, переспав с моей подругой. Это был первый и последний незавершённый половой акт в моей жизни. Но ты первая смогла возбудить и вызвать во мне желание, жажду и влечение своей аурой. Такого не делала ещё ни одна девушка. У меня поэтому и никогда не было девушки. Во всём виновата похоть.

Как и любой другой самец-мужчина, мне захотелось открыть для себя новое, неиспробованное ощущение, а точнее – анального секса с тобой. Медленного, нежного, с маленьким членом. Даже комнатку недавно отремонтировали, и там есть зеркала. Всё подходит для этого. Я купил специальный, обезболивающий лубрикант и презервативы (этот символ и признак похоти я спрятал в потайном месте под столом, где я раньше прятал непристойные вещи, но это рекорд), и у меня всё шло по плану в голове, но ты не хотела со мной встречаться и не отвечала на звонки. Я не мог ничего понять, и ты бы мне никогда не сказала. Но через два дня, я понял всё случайно, лёжа на кровати, пытаясь заснуть, но на самом деле ещё пытался выплакать все скопившиеся, горькие слёзы о своей судьбе. Я хотел исчезнуть из мира. Я думал, что не способен любить, а те, кто мне нравятся, не отвечают взаимностью. Я хотел попробовать наркотики. Я хотел прыгнуть с парашютом. Я хотел снять проститутку и даже нашёл телефонный номер одной красотки и позвонил ей, но она не ответила. Но вдруг меня осенило мыслью, и в этот же миг взорвалась бутылка того красного, итальянского шампанского, о котором я тебе говорил и которое я долго берёг, если помнишь. С него всё и началось, и ты меня испугалась. Я предложил в первый же день попробовать его у тебя. Стоило ли это вообще делать? Но ведь у меня оставалось лишь пять дней в этой стране! Ох, как много я хочу подробно рассказать о себе именно тебе, потому что, как я считаю теперь, только ты меня поймёшь. Только ты и больше никто. Но ты никогда не узнаешь и не захочешь это прочесть.

И ещё та, которая никогда не покажет мне свои карие-зелёные глаза, не хотела, чтобы я был её парнем. Почему? Она мне никогда на это не ответит. Но я догадываюсь: она как вечный ребёнок – ей только место в монастыре. Я чувствовал, как она противилась моим слабым ласкам, когда я тянулся к её волнистому каре, и ей не нравилось, что я дарил ей подарки, и как она обижалась на меня, что я хотел видеться с нею просто так, и она не отвечала на мои объятия взаимностью. Свою мистическую суть она мне пусть не раскроет. Со мной спонтанно она не станет быть.

Так все мы неразлучны и разлучны.

Какой же я глупец. Я всё равно никогда не обменяю «чёрный океан», в котором скольжу и в который окунаюсь, ни на кого из вас…

Я начал мастурбировать с трёх лет, с тех пор, как у меня был перекрут яичка. Картинками голых женщин начал увлекаться с пяти. Это меня убивало, отстраняя от людей и создавая прочный и непоколебимый фундамент для одиночества. На почве мастурбации, я ослеп к любви. Я был неспособен истинно влюбляться и желать близости с девушками. Но я всегда держал какую-нибудь из них в своём сердце. Потом я переехал в чужую страну в пятнадцать лет, но мне по-прежнему нравились только русские девушки. Я настроил себя на одиночество на всю жизнь. И вдруг, я встретил тебя, узнал больше о тебе, и в конце концов, сам открыл твою тайну. Всё сошлось: и информационная оболочка о всей твоей жизни, которую ты мне так откровенно поведала – по сути, чужому человеку, быть может под синдромом попутчика; и сердце твоей тайны в центре твоего универсума. Зачем ты смеялась над моими шутками и дала визитную карточку со своим телефоном, если с того момента встречи, ты, наверное, не ожидала меня больше увидеть? Твоя тайна мучает тебя, я знаю. Так сильно мучает, что ты спрятала её внутрь, глубоко-глубоко от посторонних глаз. Но именно от этого ты продолжаешь страдать, чувствуя в груди острую, неотрывную и холодную тяжесть, маленькую, словно точечный камушек, – там, где чувствительное сердце. Ты пытаешься скрыться от этого чувства в чём угодно – в фильмах, книгах и даже творчестве. И так у тебя образовался талант. Ты создала прелесть, убегая. Убегая от невзгод жизни, от несчастного случая в твоей семье, но в первую очередь, от себя самой. У тебя многое накипело на душе.

Ты не задумываешься об «этом» специально, потому что это твоя работа, и для этого ты сменила свою фамилию. Ты живёшь одним днём, но часто думаешь как бы уехать из этого города и начать жизнь сначала. Твоя работа позволяет тебе свободно заниматься любимым делом. И что ты не предупреждала меня, когда приехала, и что тебе нужно, чтобы платили каждый день, и что ты не хотела говорить где ты работаешь, и что ты не хотела показываться в своём «рабочем» наряде, и по многим другим причинам, которых всех здесь уже не перечислить. Всё началось с матери, у которой дети от разных мужчин. Ты хочешь быть в спокойной атмосфере, когда тебе не напоминают о себе. Ты считаешь, что тебе лучше быть одной. Ты мне говорила, что у тебя тяжёлая жизнь, через которую нужно проходить любыми способами и оставаться сильной. И ты сильная. Очень сильная. Ты не позволяешь своей любви полностью вырваться навстречу понравившемуся молодому человеку, чтобы не было конфликта с твоей работой. Ради быстрой, лёгкой, скоротечно зарабатываемой прибыли, ты готова пожертвовать всем, даже своим счастьем, даже своим сердцем, переполненным прекрасной любовью.

Да, кроме того, что ты красива, ты ещё и умница, и у тебя талант. У тебя прекрасные работы, с хорошим вкусом. Ах, как бы я хотел, чтобы ты проиллюстрировала Книгу! Но я понимаю, что это несбыточная мечта. Я понимаю, что пока недостаточно богат, но через два года я получу образование и смогу найти достойную работу, а из тебя выйдет прекрасный дизайнер. Ты будешь у меня на уме, хоть об этом никто не узнает. Позволь мне писать тебе, прошу – пожалуйста. И знай, я останусь одиноким в бескрайней сети, думая о тебе.

Ты думаешь, что мне лучше забыть о тебе, хоть я тебе нравлюсь, и ты знаешь, что мне подойдёт лучше любая другая красавица и я смогу сделать её счастливой. Но я думаю иначе. Ту, другую, сможет полюбить и сделать счастливой любой мужчина, а тебя могу полюбить лишь я. И этим я сделаю тебя счастливой. У нас не будет детей, но наши работы будут жить вечно. Я буду счастлив, потому что смогу открыть всю свою душу тебе, только тебе, только тебе, только тебе…

Смейтесь, смейтесь на меня, смейтесь надо мной. А какая моя любимая: левая, ха, или правая, ха-ха, а на самом деле любая, ха-ха-ха-ха. Мы, по сути, одинаковые. Я издевался над своим телом, а ты позволяла другим использовать твоё. Ты можешь сказать, что моя любовь к тебе – это лишь временная, несерьёзная влюблённость. Что ж, может и так, но это не запрещает нам фантазировать и мечтать о будущем, которого у нас пока нет. Будущем, которое может быть будет, а может и вовсе никогда не станет реальностью. Но я вечно останусь тебе признательным за то, что ты помогла мне понять самого себя и других.

В одних случаях, мы заслоняемся Всевышним, чтобы Он помог нам осилить всю боль и очиститься, так как посещение церкви с исповедованием – это искупление грехов. В других – Его отсутствием, чтобы не донимал нас своей чистотой, не напоминал нам о том, кто мы есть. Но, из этих двух, атеисты честнее, так как они не обманываются светом.

Прости, что я обзывал тебя плохими словами за твоей спиной, когда я тебя не видел и тебя мне так не хватало, потому что не понимал тебя, а понял слишком поздно и слишком рано для себя, потому что это страшная тайна, и её тьма затемняет сейчас эту Книгу, ту фантазию, которая стремится к ужасному открытию, так и не достигая его. Я сходил с ума от того, что не мог понять тебя. Теперь я говорю себе: «Нет, она не вертехвостка, не тварь, не падла, не сволочь. Она – прелесть и сокровище. Прекрасный мир, замечательный мир – обзываем тех, кого не знаем. Ты не знаешь, что у неё на душе, ты не знаешь, что у неё на душе, ты не знаешь, что у неё на душе… Что у неё может быть на сердце?»

Существует великая тьма в их сердцах и много страданий. Есть многое, чего мы не понимаем и не должны понять, но здесь свет приоткроет всё. Поможет ли эта тёмная тропа найти истину? Не даром я сходил с ума в этой стране. Остановись, ОСТАНОВИСЬ, пока можешь. Он говорит мне: «В моих словах истина, независимо от того, знаю ли я это или нет. Продолжай…»

Прожитое наиболее тяжко в момент его откровения, а мы играем в ролях слуг истины, но не всегда по правилам. Не задаёмся вопросом, успешно ли я пройду свою жизнь в этот раз, познаю ли я себя и других полностью, чтобы в вечности понять насколько все наши нажитые проблемы были мелочными и ничтожными. Есть сказание: «красивая жена для чужих мужиков». Другое: «с красивого лица воды не пить». Почему, почему, почему так бывает, что умные, красивые, соблазнительные девушки бывают прелестницами? Ох, весь цвет страны уходит в похоть, а от уродов рождаются уроды.

В один миг я пережил то, что люди переживают за несколько жизней, пока шёл из дома встречать в лесу рассвет. Я знал, что меня звали. Я не спал, а шёл встречать рассвет нового, призрачного дня. Всё, что за год накопилось, должно вырваться. Если есть цель и тьма ведёт меня, то мне не страшно. Земля, лес, трава намного темнее неба. Я замерзал и накрылся пледом. В пять часов двадцать пять минут утра встречаю рассвет в лесу. Жаворонки щебечут утреннюю песнь солнцу. И где тьма? Разогнана, потому что она сама этого захотела. Ей надоело быть тьмой.

Если я вас встретил, значит я не лучше вас, а хуже. Я какой-то неправильный из-за того, что не умею любить? По общественным меркам – может быть. В разуме снов ничего этого нет. Похоть – вот что блистало в её глазах, тогда, в машине. Она говорила, что ей нравится жёсткий секс и что, по восточным элементам её внешности, её называют «экзотикой».

Что же мне с собой делать, если похоть влечёт меня, но я ненавижу её за это до слёз? Всю ночь приходили приступы заплакать, но я так и не смог. У меня нет абсолютно никакого соединения абсолютно ни с кем. Я холоден, и я плохой друг. Зачем мне нужен этот человек? По той же самой причине, по которой мне не нужен кто-либо другой. Но я не нужен этому человеку. Любое мучение никогда не сравнится с тем, что я переживаю в душе. Любое мучение, было бы это четвертование, каторга, сожжение, распятие или повешение за ребро, я бы принял с превеликим удовольствием, зная, что оно только затмит мои исконные страдания. Все, кого я любил, были девушками по вызову, и поэтому они не отвечали мне взаимностью и не хотели со мной встречаться. И я думал не зря, что я ничтожество. Я трясся и уже не мог сдерживать нервы, и я заплакал – появились первые слёзы ровно в семь утра. И они не заканчивались и не заканчиваются по сей день. Я чувствую себя гнилым. Мне толкуют старшие, чтобы я не забивал себе голову, так как мне ещё нужно учиться, а то я сойду с ума. А я хочу умереть. Зачем так жить, если не для чего и нечем?

Что думают о тебе другие? Что ты больше не человек, что тебя не хочет даже сам сутенёр, так как ты мусорное ведро, как вон то, что подле скамьи, – грязное, обтрескавшееся, серо-бурое. Или та, что не обращала на меня внимания с пятого класса. Как же она потом резко изменилась, из прекрасного светлого ангела превратившись в ужасного чёрного ворона! А сама говорила, что не изменилась, но и так она мне нравилась. И для мальчиков водка, как для девочек секс. Пилотки, пилотки… Всё, что я сейчас вижу, – это широкие, разорванные, попользованные и выброшенные, грязные пилотки.

Я дёргаюсь. У меня судорожно трясётся голова и руки. У меня нервные припадки. Моё болезненное сердце жестоко и лихорадочно бьётся и метается, будто отбиваясь от стенок грудной клетки. Как ты думаешь, когда я умру? Случится ли это скорее, если останусь в лесу…

12. Разум снов

Разум снов изливается красками, выступающими в вечно незаконченной картине жизни: зелёный – цвет любви, жёлтый – ревности, фиолетовый – наслаждения, чёрный – боли, серый – потери, белый – свободы, а синий – цвет блаженства. Любить – значит поддаваться человеку. Для гордых это единственно верная ошибка в их жизни, и они будут счастливы, что её совершили.

12.1

Мы стоим, сплетясь как древа, в этой густой зелени, которая тускнеет, покрываясь осколками нашей реальности. Мы как будто движемся внутри друг друга в тишине момента. Мы окружены ореолом слабого, ровного сияния. Свет защищает нас и делает неприступными в лесной чащобе. Её нежное зелёное платье обволакивает её гибкий, стройный стан, который никак не могу достаточно обнять, чтобы полностью ощутить его.

– Как ты можешь меня так сильно любить? – спросила она своего спутника.

– Больше, чем люблю, – тебя обожаю. Твой свет питает меня, как и всё твоё естество. Твоё тело терзает меня своей прелестью. Ты как сон, но ты есть на самом деле.

Дышу воздухом, который сжимают её губы, дышу ею, живу в её голубых глазах. Целую сначала её лоб, потом левый глаз, когда она его закрывает, и правый; целую её левую и правую щёчку, и наконец тянусь к её тёплым, нежным губам. И в это время свет, исходящий от неё, колеблется, то ярко вспыхивает, то так же резко угасает.

Дикий лес вокруг нас увядает, завистливо злясь на нашу человеческую любовь. Он ненавидит эту пару человеческих гостей, забредших глубоко в его предел, и ждёт свою спутницу ночь.

Мы светимся, а тени вокруг нас сгущаются. Часы длятся минутами, а минуты секундами. Наш свет пропадает. Тёплое дыхание на губах, приближающихся друг к другу. Корни сплетаются у ног в тот момент, когда наши слабости преобладают. Её губы у моих губ… её рука соскальзывает с моей шеи, когда вдруг падаю в клетку из острых сучьев. Она ранит себя иголками моей тюрьмы, но не может спасти меня. Прошу её привести помощь.

Она просит помощи у заходящего солнца, а то только улыбается. Она бежит за помощью и теряется в глуши. Там она встречает оленёнка с пугливыми, красивыми глазками самой невинности и идёт за ним. Но глубоко внутрь леса зашли они, а сам дитя испугался и убежал. Вокруг собирается темнота, а в ней оживают мерзкие твари, тёмные дети от скрещивания леса и ночи. Она бежит, надеясь выбраться из леса к людям, но острые ветви и шипы не позволяют ей свободы действия. Они царапают, изнуряют её болью отчаяния и неодолимым страхом. Она падает, и её захватывают ветки. По ней ползуют шевелящиеся, скользкие и противные насекомые, гусеницы и сороконожки.

Светлый, жёлтый силуэт образа солнца спускается ко мне, и дети леса уступают ему, съеживаясь перед её чистыми ступнями. Способная спасать пришла забрать мою любовь. Она прекрасна, и она мне сладко молвит:

– Будешь моим кавалером и познаешь горнее счастье.

Сам молчу, но смотрю ей в огненные глаза.

– Так что скажешь, любимый?

Но не поддаюсь её ласкам и призыву.

– Люблю другую…

Она уходит без моей любви, но говорит ревниво напоследок:

– Ты единственный, кто не ответил мне вниманием и зря. Теперь твоя любовь глубоко заблудилась в лесу, и ты её больше не увидишь.

Прошу леса, чтобы он взял меня вместо моей любимой.

– Ты выбился из сил, а она свежа и будет моей вечно. Её платье рвётся, и она кровоточит, но не отпущу её, – слышится лес, как сухие, ломающиеся ветки.

Всё бледнеет, и покрывается тёмными пятнами моё сердце. Время всего мира болезненно растягивается перед моими глазами. Секунды становятся часами, минуты годами… Издаю стоны. Моё сердце выбивается из сил, и моё тело трясётся. Кто даёт мне жизнь? Кто забирает её?

12.2

– Проснись, любимый, проснись! – она толкает меня в постели. – У тебя кошмар.

Её глаза, как море после бури, когда в небе ещё не рассеялись тучи. Она нервно кусает ногти. Беру её за руки и целую их. Огонёк любви сверкает в её глазах. Она знает, что нашла того, без кого не может быть. Она чувствует себя в безопасности с ним. Этот мужчина проживёт с ней жизнь, обнимая, защищая, оберегая и поддерживая её всегда и во всём.

Наша комната окрашена фиолетовыми тонами. Помню, когда она пришла с работы и не знала, что сделал с нашей спальней. Весь день ушёл на окраску стен и потолка, покупку фиалковых штор, светло фиолетовых простыней и подушек. Ждал её в фиалковой футболке в нашей новой спальне с таким же цветом всего вокруг. Это её любимый цвет. Это цвет восхождения. Хотел создать для неё мир необыкновенной красоты. Она была так удивлена, так смеялась, была такой прекрасной. Целовал её, и мои руки скользили по её грудям и сжимали её упругую талию, прижимая её к себе. Снял её кофточку, а затем джинсы. Раздел её, целуя нежные губы, обнимая. Она была в одних белых носочках. Наши губы горели словно в жаре, но язычок их изредка остужал.

Окутал её в ткань, с букетом свежих цветов вшитых внутрь так, чтобы благоухающие бутоны высовывали свои разноцветные макушки вокруг горловины и обволакивали мою любовь. Связал её, чтобы она не могла свободно шевелить руками. Уложил её на кровать. Она чувствовала аромат цветов вокруг и одурманивание начатого сладострастия, когда раздвинул её стройные ноги, водил языком по её бёдрам, слабо дул на её губки и легонько целовал их. Приподнимался вместе с ней, зажав голову между её бёдрами. Затем немного распустил ткань, медленно прильнул к моей любимой и обматал нас вместе, чтобы она могла только держаться за меня, и так мы долго перекатывались, то сам на ней, то она сверху, всегда напротив друг друга…

Сегодня у нас выходной, и мы собираемся пойти в город. Мы играемся в ванной комнате. Мы привыкли видеть и чувствовать друг друга без одежды и так чувствуем себя открыто, заботливо и не стесняясь. Мы бреем друг друга. Она намазывает меня кремом для бритья и смеётся – ей нравится, когда у меня лицо искрится в белой пене, словно покрыто брильянтами. Аккуратно брею её киску. Мы принимаем вместе душ. Сливаюсь с ней. Окружность её тела, её незабываемый запах, страстный стон и вкус податливой, гладкой кожи…

Пока она угощала наших питомцев, приготовил свежую клубнику, которую до этого собирал для неё. – Ты мой клубничный пирожок, – она говорит мне. Помню, как мы целовались и чувствовал вкус клубники на её языке, как водил холодной клубникой по её обнажённому телу, как холодная дорожка тянулась между грудей и по её соскам, по животу и вокруг пупочка, между бёдер и целиком погрузилась в вульву… достал клубнику языком и откусил внутри неё. Но на этом не остановился и прошептал ей на ушко:

– Хочу пить, но жаждую только твоей влаги. Позволь мне насытить мою жажду тобою, напиться из твоего фонтана, пригубить и испить весь бокал свежих соков, терпкого, светлого вина твоей прекрасной киски. Пальцами левой руки разведу твои губки и приятно буду раздражать между ними, а средним и безымянным правой буду изнутри массажировать тебя. И когда ты подаришь свою долгожданную струю, буду сосать, высасывать её из тебя, водить моим ртом, губами, язычком вокруг и по твоей киске в твоём же соку, не отпуская твоих прелестей. Не отпущу, слышишь? Как бы ты не трепыхалась и не стонала, тебя ни за что больше не отпущу…

Мы выходим из дома на берег синего океана.

– Любимый, ты закрыл дверь? – недоумённо спросила она.

– Да, всегда её закрываю, – ответил. Небосклон болезненно темнеет.

Мы ужинаем в французском ресторане и пьём красное вино. Вечером мы веселимся на пирсе. Прохожие делят нашу радость, останавливая на нас добрые взгляды с улыбками. Они не могут понять нашу непостоянность. Мы порхаем вместе, останавливаемся в покое, танцуем на пляже у самой воды, чувствуя мелкие брызги разбивающихся о берег волн и целуемся под закатом.