Смертельный вызов

В училище среди двух десятков девушек – сверстниц Иван растерялся. Срабатывал комплекс девственника. Он заводил дружбу, встречался, но в последний момент, когда девушка была уже готова дать принципиальное согласие на интим, Иван вдруг обрывал отношения. Так, наверное, вышло бы и с миленькой и очень красивой Оксаной Пасюк–Пивторацкой. Но, как оказалось, украинская «гарна дивчина» на предмет Ивана имела собственные виды. Целомудренный, интеллигентный москвич – где сейчас найдешь такого?

Они гуляли по Москве, целовались в скверах и в кинотеатрах, а когда Оксана однажды пригласила Ивана к себе, намекнув, что родителей не будет допоздна, тот сбежал из квартиры. Он так перепугался близости, что пришел в себя только, когда влетел в вагон метро. Как он убежал и что это вообще было – он не помнил. Голова его гудела и сердце колотилось страшно, а земля уплывала из под ног.

Смеялась девушка или расстроилась, Иван не знал, но сдаваться она явно не собиралась.

А ему в тот момент стало очень стыдно и страшно. С Оксаной он учится в одной группе, через два дня начинался учебный год. Они же непременно встретятся на занятиях. Как ему быть? Как посмотреть ей в глаза? Она наверняка расскажет об Ивановом позоре подругам!

Опасения его не подтвердились. Может быть, другая и отомстила бы Ивану, опозорив его, но Оксана никому ничего не сообщила. Она вообще сделала вид, что с Иваном после каникул встретилась только сейчас – первого сентября. А позора два дня назад будто бы и не было совсем. Или он был, но только лишь в воображении Ивана, как в кошмарном сне.

Иван же действительно пребывал в состоянии дежа-вю. Была у него встреча с Оксаной или ему приснилось? Он смутно помнил жаркое прерывистое дыхание, прикосновение ее грудей через обтягивающую маечку, к его груди, губ к губам, жар ее тела и огонь в Ивановых ладонях, которые она положила себе на бедра, от которых словно искрило высоким напряжением. Он оттолкнул ее? Как он сбежал? Что говорил? В памяти пустое место. Наверное, это было во сне Ивана, мечта, такая яркая, что сохранилась будто явь. Он и сейчас не мог сказать уверенно, что тогда происходило в вечерних сумерках пустой квартиры Пасюк-Пивторацких?

Девчонки предложили собраться на квартире одной из одногрупниц и отметить первое сентября. Родаки в отъезде. И, конечно, они позвали единственного в группе парня. Иван согласился, не подозревая, что задумали девушки. Наивно полагал он, что в большой компании все будет вполне пристойно.

Коварный план девчонок удался лишь наполовину. Напоить они его напоили, но в последний момент скисли. Куража хватило лишь на то, чтобы раздеть пьяного в хлам парня до трусов.

Заводила Оксана объявила подругам, что Ивана любит и потребовала помочь отнести в спальню, где утром проснулась в его объятиях. Естественно оба были нагишом.

Иван же ничего не помнил. Было? Не было? Как это было? Но Оксана уже на трезвую голову закрепила обращение Ивана из юноши в мужчину, и он уверился – все было. Теперь уже точно. Он боялся спросить, почему она так смело поступила. А она, почувствовав его недоумение, поцеловала и прошептала:

– Ты же боягуз5, Ванька. Ну, скольки я могла чекать?

– Что? – не понял Иван.

– Ждать, – перевела Оксана, а вот слово «боягуз» переводить не стала.

Два месяца они встречались, используя любую возможность для интима, и Иван закреплял и совершенствовал свое мужское естество. И если после первого секса, он несколько дней пребывал в недоумении, потому что ждал чего-то большего, а оказалось все как-то очень банально, то постепенно разочарование сменилось пониманием. Он вошел во вкус, начал разбираться и даже получать удовольствие.

О том, чтобы расширить сексуальный опыт с другими девушками, он и думать не хотел. Воспитание не позволяло. То, что Оксана не девственницей с ним вступила в отношения, его абсолютно не беспокоило. Он вообще не думал об этом, наивно полагая, что этот момент случился тогда, в его опьяненном состоянии, а спросить постеснялся и вообще считал подобные разговоры неприличными.

В ноябре Оксана объявила:

– Я беременна!

На четвертом курсе в медучилище перед госпрактикой идет гинекология. Посещая абортарий, Иван решил, что Оксана обязательно должна родить! Никаких абортов он никогда не допустит! Тошнотворнее и ужаснее процедуры он представить себе не мог.

Особенно его поразили женщины, идущие на аборт. Как те, что впервые, так и опытные. Что ему в них показалось самым ужасным? Взгляд и поведение. Он видел и понимал, что они сами себя словно приговорили к вечному искуплению. Спокойны они были или взволнованы, это не меняло главного – слово «виновна» будто отпечаталось на их лицах.

И опять Иван решил, что это он виноват. И в беременности Оксаны и в том, что эти женщины пришли сюда и сидят, теребя в руках пеленки, переживают и облизывают сухие губы. Он очень крепко запомнил эти взгляды обреченности и жажду. Ощущение вины не отпускало. Хотелось ему просить прощения за всех. Хотя умом понимал, что лично он не виноват, и в тоже время виноват, как представитель всего мужского сословия, мужчин, которым не хватило ума, выдержки, такта и ответственности чтобы не подставлять любимых женщин.

От хруста, издаваемого кюреткой, выскребающей полость матки, у него поднималось тошнотная волна, как и от вида частей тела когда-то живого человечка, извлеченных из банки отсоса, куда с хлюпаньем вылетали оторванные фрагменты. Преподавателя гинекологии, которая спокойно показывала девушкам – «вот, смотрите, что осталось от эмбриона! А это могло бы стать человеком», Иван возненавидел.

Чтобы сделать официальное предложение невесте он надел выпускной школьный костюм, потому что лучшего на тот момент у него не было. Причесался, купил два букета: розы теще, белые лилии Оксане, торт «Киевский» и, приехал к Пасюк-Пивторацким, как кузнец Вакула к Чубу. «Батька, отдай за меня Оксану!»

В отличие от гоголевской эта Оксана условий ставить не пыталась, а с радостью согласилась выйти замуж. Потом молодые съездили к родителям Ивана. Вся жизнь казалась простой и очевидной.

Встреча сватьев прошла особенно радушно и тепло. Посидели, выпили, закусили и благословили молодых на брак. Отец с мамой пели: «Комсомольцы-добровольцы», и «Бригантина поднимает паруса», а тесть с тещей: «Ночь яка мисячна» и «Тыж мене пидманула». Такая вот дружба народов.

В декабре расписались, сыграли не шумную Московскую свадьбу, ибо в магазинах было шаром покати и водка по талонам. Только под свадьбу по справке из ЗАГСа удалось кое–что раздобыть, а отцу по линии месткома принесли большой заказ с икрой, коньяком, сервелатом, да тестю родственники подвезли сала свежего, самогонки в канистре, жареной домашней колбасы с чесноком и несколько килограммов копченой деревенской ветчины. С картошкой же проблем не было, отец по дороге на дачу всегда покупал ведрами у дороги.

Иван не искал ничьей вины, в том, что учеба в институте опять откладывалась как минимум еще на год или два. Если кого и винить, так только себя. Так уж опять сложились обстоятельства. Оксана ему нравилась, он даже считал, что любит ее, принимая врожденную ответственность и симпатию за любовь. В его отношении к Оксане не было страсти или привязанности, вряд ли, что он согласился бы ради жизни с ней чем-то пожертвовать, только подчиняясь влечению или капризу. Нет, он просто ответственный и серьезный человек. А еще он не мог пойти на предательство. Отказ от Оксаны он считал предательством. Он привык, чтобы ему верили, потому что сам верил людям, которые ему симпатичны.

Судьба на этом не успокоилась. Оставив Ивана женатым в ожидании ребенка, она уже давно взялась за Иванова отца и теперь добивала его. Сперва она явилась в стране в виде генерального секретаря КПСС Михаила Горбачева. Который, как говорил отец, на деле оказался трусливым дураком-подкаблучником, трепачом и привел коммунистическую партию к развалу и огромную страну к кризису.

Отец ходил по комнате с томиком Пушкина и цитировал:

– Властитель слабый и лукавый, плешивый щеголь, враг труда, нечаянно пригретый славой, над нами властвовал тогда! Мать! Это же о Горбачеве! Пушкин точно знал! Гениальный поэт и пророк.

Но ему было совсем не весело.

Второй удар по сердцу отца состоялся в виде появления в Москве первого секретаря МГК6 КПСС Бориса Ельцина, который начал в политической борьбе активно «тянуть одеяло на себя» и зарабатывать очки популярности у народа, добившись, в конце концов, того, что его выгнали из коммунистической партии, зато потом, после череды инсценировок покушений, с большим трудом избрали сперва депутатом в Верховный совет, а потом и на пост президента РСФСР.

– Да какой он президент?! – кричал отец, – резидент он, а не президент!

Третий удар – ГКЧП7 с девятнадцатого по двадцать второе августа девяносто первого года, и, наконец, «контрольный выстрел в голову», Беловежское соглашение 8 через неделю после свадьбы Ивана и Оксаны.

Иван впервые видел, как отец плакал, когда объявили о подписании соглашения.

СССР как величайшее государство мира прекратил свое существование. О чем первым делом и доложил президент России Борис Ельцин президенту США Джорджу Бушу9 . Вроде как «Ваше задание выполнено, господин президент, агент Ельцин развал страны закончил!». Процесс, начатый М. С. Горбачевым, Б. Н. Ельцин довел до завершения.

Он добился того, о чем мечтал – полной власти в государстве, устранив конкурента в лице Горбачева, метившего на должность президента «содружества союзных республик», как могла бы называться страна, и предоставив своей семье и всем ее друзьям беззастенчиво разворовывать Россию, окончательно рушить ее экономику, превращая некогда могучее государство в «страну–бензоколонку», энергетический и сырьевой придаток Америки и Европы.

Державшийся из последних сил коммунист – отец этого вынести уже не смог и начал пить. Он еще работал на оборонном заводе главным инженером. И только. Вечера же он коротал со стаканом.

С прихватизацией10 оборонного завода к счастью у директора и главбуха не вышло ничего. Нашлись какие-то могучие силы, вставшие на их пути. Но без больших заказов от министерства обороны предприятие разваливалось на глазах, хотя и пыталось выживать, как могло с помощью конверсии.

В цехах, вместо блоков управления для ракет малой дальности и самонаводящихся головок, теперь собирали охранные системы для коттеджей новых русских буржуев, игровые приставки по японской лицензии, оборудование для дискотек и казино, а в полимерном цеху печатали разовые шприцы и отливали изделия для сексуальных игр из специальной секретной резины, которая не замерзает в космосе. Видимо, этот факт был особенно важен для буржуйских любовниц и прочих извращенцев.

Отец во хмелю ругался: «Резиновыми херами теперь будем сбивать вражеские ракеты!», и спалил бы все свои патенты и авторские свидетельства, но мать с Иваном не позволили.

Месяц назад Тупицын старший умер во сне. Как диагностировал врач «скорой» и подтвердил на вскрытии медэксперт – острая сердечная недостаточность на фоне алкогольного отравления.

В наследство матери и Ивану достались: тридцать не оформленных ваучеров, трехкомнатная кооперативная квартира, дача под Фирсановкой на двенадцати сотках на границе леса и небольшой запас наличной валюты «на черный день», который удалось собрать всей семьей, несмотря на ограбление населения денежными реформами.

А еще Ивану досталась машина «Жигули» четвертой модели не старая и не ржавая. Теперь он подрабатывал извозом или «бомбил», как говорили таксисты еще в советские годы, когда работали не в кассу, а себе в карман. На «скорой» зарплата, как у любого молодого специалиста невелика, а Иван отработал всего лишь год. Брать деньги у родителей не позволяла гордость и честь. Для Ивана эти слова никогда не были пустыми. Он поехал просить помощи у родственника Пасюк-Пивторацкого, умом понимая – надо! Больше никто не поможет. Тот ведь не уставал повторять: «Я теперь тебе заместо батьки, Иванко, ты меня держись»!

После разговора с тестем совершенно одуревший Иван вернулся домой. Мама приготовила ужин, но незачем. Просто она не знала, куда Иван ездил. Чмокнув ее в щеку, сын упал в кровать. Последней его мыслью, прежде чем отключиться была: «Я завтра стану милиционером. Охренеть!».

Глава вторая,

в которой Иван приезжает устраиваться в милицию, но все происходит совсем не так, а потом Ивана обвиняют в краже…

Когда Иван прибыл к тестю на службу, в кабинете у окна стоял незнакомый человек в штатском. Майское солнце засвечивало ему в спину, и лица Иван не видел, только черную высокую фигуру и солнечный нимб непонятно какого цвета волос вокруг головы.

Тесть поднялся из-за стола, поприветствовал зятя, пожав руку, и представил:

– Знакомьтесь. Иван – мой зять, а это товарищ Моквичов – полковник из управления…

Полковник негромко кашлянул, и тесть оборвал себя на полуслове. Так что Иван не понял, о каком управлении идет речь.

Тесть смутился. Он что-то начал искать на столе, потом вдруг хлопнул Ивана по плечу и заторопился:

– Вот так, Иванко, вы тут погутарьте трохи, а я пойду… как вернусь, так все зробим.

Полковник не шелохнулся, и Иван по–прежнему не видел его лица.

Тесть удалился, и в кабинете повисла тишина.

Иван не помнил, поздоровался он, переступив порог кабинета или нет, поэтому решил поздороваться еще раз. Штатский полковник наклонил голову и скрипучим, каким-то наждачным голосом произнес:

– Доброе утро, Иван Витальевич. Присаживайтесь.

Иван подумал, зачем тут этот полковник? Просто поговорить о чем-то или перевербовать? Тестю, возможно, намекнули, что незачем наполнять свою контору родственниками, можно допустить, что Ивана предложили «купить», и тесть сторговался не без выгоды для себя. Очень хотелось догадаться заранее о том, что его ждет.

В милицейском мире Иван не разбирался абсолютно. Все его познания в уголовной работе ограничивались презумпцией невиновности и правом подозреваемого не свидетельствовать против себя. Зачем тестю могли предложить «продать» такую бестолочь, как Иван? Варианта два: первый – нужен не засвеченный человек и желательно свой, а второй – нужен медик. Первый вариант Иван отмел как совершенно глупый, если бы полковнику нужен был незнакомый, то вряд ли он согласился бы на персону без милицейского опыта. А значит, ему больше нужен медик. А какой Иван – медик? Со стажем в один год? Самоуверенности воз и маленькая телега, а знаний и опыта с гулькин нос. Значит, полковнику нужен не просто медик, а свой медик. Пусть и не очень опытный, но доверенный. Заинтересованный в службе, чтоб крепко сидел на крючке. А призыв в армию это еще тот крючок, не крючок, а крючище, якорь от линкора!

Полковник не спешил прерывать паузу. Он рассматривал Ивана, видимо сравнивал с фото в личном деле или тестировал, как физиономист. А может, просто использовал мудрость древнего востока: «пока слово не сказано, ты его хозяин, а как сказано – так стал его рабом».

Иван решил, что если начнет первым разговор, то неплохо бы произвести впечатление своим аналитическим умом. Но, уже открыв рот, вдруг вспомнил совет отца «на все случаи жизни»: чтобы ни происходило, никогда не выпендривайся, будь естественным, и люди к тебе потянутся.

– Не знаю, как к вам обращаться, товарищ полковник?

– А для чего? – спросил Москвичов и зачем-то посмотрел через окно во двор Управления. – Разве вам что-то от меня нужно?

Иван оценил чувство юмора. Или это такой психологический прием? Вероятно да. А зачем? Очевидно, что Москвичов тут не случайно оказался, что пришел именно из-за Ивана. А значит…

– Я полагаю, что нужно как раз вам, товарищ полковник, раз вы здесь и Степан Богданович оставил нас вдвоем, – спокойно произнес Иван, тоже отвернувшись от полковника, и принялся изучать плакат, на котором представлена полная разборка пистолета Макарова. – Я-то пришел к тестю, – Иван в последнее мгновение оборвал себя, не сообщив, зачем он пришел. Ведь полковник не спрашивал. Он и так видимо все знает. Потому добавил, – А вот вы, мне кажется, хотите поговорить со мной. Ведь так? Иначе, зачем бы тесть нас оставил наедине?

Полковник дернулся и принялся рассматривать Ивана, будто тот, возник перед ним из ниоткуда.

– Мне нравится разговаривать с умным человеком. – Все так же скрипуче произнес полковник. – Даже если у него фамилия – Тупицын.

– Это всего лишь фамилия, – ответил Иван. – За характеристику спасибо.

Он почему-то совсем не волновался. Перегорело за ночь. Вчера он, приехав от тестя, до глубокой ночи не мог уснуть. Сперва ему показалось, что он заснул, оказалось, что нет. Это было состояние похожее на транс, в котором переливались панические мысли одна другой сумбурнее: «Два года служить в милиции! Я же ни черта не знаю! Тесть обещал, что научит. Значит, все не так уж сложно. Ну не сложнее же медицины!? Ну, наверное, не сложнее. Освою. Должен освоить. Черт. Как же все это внезапно и неожиданно. Не люблю сюрпризы! А на что я рассчитывал? На то, что тесть, как маленького отведет в военкомат и попросит: « – Дяденька военком, не забирай Ваньку в армию, он муж моей Ксанки, и должен быть при ней!». Бред. Конечно, бред. А взять в опера милиции фельдшера скорой – не бред? Не знаю. Видимо, нет, раз тесть так уверен, что это можно и не слишком уж сложно…» Когда, наконец, уснул, Иван не заметил, но проснулся свежим и спокойным. И сейчас, сидя перед полковником, он тоже был спокоен.

– Я думаю, Иван Витальевич, что вы были бы неплохим космонавтом, если бы здоровье не подвело. И врач, возможно, тоже из вас будет очень хороший. Вы умеете думать, анализировать. Это редкое качество.

Полковник Москвичов, наконец, отошел от окна и сел напротив Ивана. Тот получил возможность изучить лицо нового знакомого.

– Так зачем я вам нужен, товарищ полковник? – Иван сдержал прерывающееся дыхание. Все–таки собеседнику удалось вызвать сумятицу в его голове, напомнив о старой еще детской мечте. А полковник, видимо заметив румянец на щеках собеседника, удовлетворенно, но совсем чуть–чуть, улыбнулся.

Облик Москвичова соответствовал и званию и месту службы. То есть, по внешности ясно было, что человек этот военный и облечен немалой властью. Видно также, что строгий стиль в виде черного костюма–двойки, остроносые до зеркального блеска начищенные черные полуботинки, идеальной белизны рубашка и неброский галстук с золотой заколкой ему также привычен, как и военная или милицейская форма.

«Кэгэбэшник? Типичный! Пижон – про таких говорил отец.», – подумал Иван.

Полковник, словно почитав его мысли, представился:

– Я начальник шестого управления Московского уголовного розыска. Занимаюсь борьбой с организованной преступностью. Случайно узнал, что за вас управлении кадров ГУВД хлопотал ваш родственник – подполковник Пасюк-Пивторацкий. Чтобы у вас не возникло вопроса, как я узнал, что вы сегодня будете здесь.

Иван сглотнул, и прикинул в уме, что этот полковник занимает генеральскую должность. Но он совсем не похож на милиционера. Слишком интеллигентен. Хотя, много ли Ивану приходилось видеть высших милицейских начальников кроме тестя? Ясности эта мысль не добавила, однако повысила самооценку. «Все–таки, зачем ему – такому важному начальнику понадобился такой салага, как я?» – подумал Иван. Спросить он не успел, потому что полковник продолжил: – Вам известны случаи нападения наркоманов на бригады скорой помощи?

Иван кивнул.

– Прошу отвечать: да или нет. – Приказал Москвичов, – вам это понятно?

– Да, – голос Ивана осип от волнения.

– Прекрасно. Итак, вы знаете, что участились случаи нападения на медиков с целью отбора имеющихся у них наркотиков?

– Да.

– Вам известна статистика за последние месяцы?

– Нет. Не точно, кажется, таких нападений больше десятка.

– Кто вам сообщил?

– Нам зачитали приказ главного врача, – послушно выложил Иван, – что случаи бывали, и при нападении с оружием и требовании отдать коробку с наркотиками, отдавать, не вступая в пререкания, затем сразу сообщить диспетчеру и оформить заявление в ближайшем отделении милиции.

– На вас нападали?

– Нет.

– Такие случаи бывали на вашей подстанции?

– При мне нет, до моего прихода чуть больше года назад был один эпизод.

– Медики физически пострадали?

– Насколько мне известно, нет. Напали на женщину–врача, она кинула коробку с ампулами в напавших бандитов и убежала.

– Вы с ней знакомы?

– Она уволилась в тот же месяц, когда я пришел работать. Случай обсуждался на подстанции. – Иван старался отвечать по–военному кратко и четко.

– Теперь к делу, – полковник чуть снизил голос, – тесть не говорил, сколько уже случаев нападений зафиксировано?

– Нет. Он вообще мне ничего такого не говорил. А я не спрашивал. Только из приказа по станции известно…

– По заявлениям – сорок три эпизода. Я полагаю, что бывали и другие. Это много, слишком. И есть странная закономерность. – Полковник встал и подошел к карте Москвы. – Если взять все районы по подстанциям, то случаи произошли практически на всех, кроме одной. И на некоторых по два или три раза. Очевидно, что наркоманы не хотят нападать, видимо, на своих. И эти свои работают именно на этой подстанции. Подозрительно?

Иван снова кивнул, но тут же исправился:

– Да.

Полковник несколько минут молча смотрел в лицо Ивану, словно не решаясь, продолжать разговор или нет?

– Вот что, Иван Витальевич, я планы ваши предлагаю изменить. – он подождал, пока Иван усвоит эту мысль, – вы переходите работать на эту подозрительную подстанцию и становитесь моими ушами и глазами, а я договариваюсь с военкоматом, что они о вас на годик или два забывают. А может быть и совсем. Как получится.

Иван чуть не выпалил «ДА!», но вовремя притормозил. Как это перейти на другую подстанцию? Тут он прижился–сдружился. Ребята уже свои в доску. Ну, может, не совсем еще свои, все–таки никто не стал с ним меняться дежурствами. Но он уже привык к людям и люди, кажется, привыкли к нему.

Полковник Москвичов заметил сомнение, отразившееся на лице Ивана.

– Есть проблема?

– Ну, я не знаю, – попытался объяснить свои мысли Иван. – Отсрочка от армии, конечно, нужна, а насчет перевода. Как вы это себе представляете? Работаю я нормально, замечаний нет, и вдруг раз – и перевелся? С чего вдруг?

Иван не то чтобы не хотел никуда переходить, он понимал, что полковник ясно дал понять: «мне нужны там глаза и уши». Значит, переводиться нужно, но под каким предлогом? Это действительно, задача непростая. В первую очередь тем, что на новом месте работы спросят – и не его, Ивана, а тех, от кого он ушел. И что скажут те? Мол ни с того ни с сего?! Это подозрительно.

Почувствовал ли полковник сомнения Ивана?

Иван понимал, что его сейчас вербовали как агента и поэтому молчал, лихорадочно обдумывая, что для него все–таки выгоднее, стать «органами чувств» полковника или перейти под крыло к тестю? Второй вариант представлялся более теплым, хотя и каким-то дебильным. Во–первых, потому что как опер, он не то что ноль, а ноль со знаком минус, а во–вторых, все в управлении будут знать, что этот «Ваня–дурачок» еще и от армии таким образом косит. Уважения среди «коллег» такое мнение не прибавит. Скорее наоборот. Нет, это стыдно. А сейчас, когда Москвичов намекнул, что можно реально послужить на благо Родине и при этом не менять род деятельности, стало особенно стыдно прятаться за могучей фигурой тестя.

С другой стороны, Москвичов должен понимать, что Ивану как агенту нужна легенда и простого каприза для перевода на другую подстанцию, в другой район Москвы, мало. Нужен более веский мотив. Иван обратился:

– Товарищ полковник. У меня два вопроса. Можно?

– Конечно. Спрашивайте.

– Первое, как вы отмотаете меня от военкомата? Я верю, что это может быть несложно, но интересно – как? И, второй, если вы меня вербуете как агента, при этом, я, кроме того, что меня призвали в армию, ничем больше вам не могу быть обязанным, а учитывая то обстоятельство, что тесть мой тоже может отмотать, то, как говорят в Одессе: «Шо мне с этого будет?». В смысле, какая выгода от службы именно на вас?

Полковник прищурился. Шкурный интерес Ивана был ему понятен, но он что-то еще почувствовал в вопросе. Неискренность Иванову? Надуманный интерес. Он хотел возразить что-то, но Иван дал понять, что не закончил речь:

– Только, пожалуйста, не надо взывать к моему патриотизму и чувству долга. Да, я был и пионером и комсомольцем и отлично понимаю, как важна борьба с организованной преступностью, но все–таки наркоманы никого ведь не убили, только коробки с наркотиками отбирают. Ну, рано или поздно вы их и без меня поймаете. Так ведь? И кстати, разве пара или даже тройка наркоманов это банда, мафия? Или я чего-то не понимаю? Тесть говорил, что наркоманами занимается… – Иван припомнил, – Антидурь11 !