Таборов. русско-украинская повесть

1939 год

Когда после службы власти объявили, что церковь закроют, молодой священник взялся было возразить, для чего отправился в райком.

– Как же без храма-то? – спросил он у грузного, вытиравшего то и дело носовым платком струившийся со лба и шеи пот, секретаря райкома. – Это ж, почитай, без Бога. Сами не веруете, так хоть над людьми сжальтесь. Они же сызмальства в храм ходили.

– Пусть в клуб теперь ходят, – замахал на себя платком толстый секретарь. – Вон какой клуб отгрохали, там танцы под гармонь. Вы, батюшка, бабкам своим так и скажите. Пусть наши песни лучше поют.

– Что ж, так и будет церковь без прихода стоять? – опустил глаза священник. —

Беду на село накличем.

– Какую беду? – начал свирепеть и ещё больше потеть секретарь. – Идите, гражданин священнослужитель, уже, как у вас там говорят, с богом. А то впрямь до греха доведёте.

Серафим повернулся и, перекрестившись, вышел вон в яркий солнечный день. На крыльце он перекрестился ещё раз.

– Нехристи, прости им, Господи! Вот и кончилась твоя служба, отец Серафим, не поспев начаться, – сказал он самому себе вслух. – Куда ж теперь? Подскажи, Господи! Что ж я стою? Надо успеть, пока они…

Священник направился быстрым шагом к себе в приход, и за его спиной хлопнула оконная рама…

**************

В полдень работавшая в огороде баба Нина, заметила странного незнакомца. Он стоял в самом конце улицы, одетый во всё чёрное, и издали, словно призрак, почти растворялся в летнем мареве. Нина стала его разглядывать, и тот вдруг махнул ей рукой. Нине показалось, что дорога, изгородь и красные буряки в огороде поплыли волнами, голова её закружилась… Зажмурившись на мгновение, она открыла глаза. Незнакомца не было, только едва заметное поднятое кем-то пылевое облачко, никак не могло осесть и повисло в воздухе.

– От же ты, Господи прости, что это со мной? – осенила себя на всякий случай крестным знамением Нина и снова занялась делами.

Аркадий возвращался с берега с уловом по той же тропке. Было совсем жарко, под ногами подсохло, а спугнутые бадиком кузнечики отлетали в разные стороны. Идти в горку было тяжелее, и бадик Аркадия оставлял через равные промежутки глубокие следы в юраковском огороде.

– Здорово бываешь, диду! – крикнул Аркадий копошившемуся во дворе Юракову.

– Аркаша, ты что ли? – высунул голову старый Юраков. – Ну что, рыба в Раставице ещё осталась или ты всю повыловил?…

Олекса Юраков слыл известным на селе рассказчиком. Много лет назад он в очередной раз отправился торговать грушами в Белую Церковь но, к полному расстройству своей жены Одарки, вернулся вечером без денег, зато с толстой книжкой под названием «Поднятая целина».

– Вот, обменял, – гордо показал Одарке книжку муж. – Сказали, хорошая уж больно.

– Вот бисова душа! – намахнулась на мужа Одарка и, выхватив книгу, прицелилась зашвырнуть её с глаз долой. – Читатель! Гроши где?

– Не шуми, дура, – успел вырывать из необразованных рук жены книгу Олекса. – Вслух читать будем.

Углубившись в чтение, Олекса очень скоро понял, что главным и любимым его героем и даже – если бы Юраков знал это слово – кумиром будет дед Щукарь. Выменянная за груши книга неожиданно открыла и в самом Юракове удивительный талант рассказчика, о котором тот раньше не подозревал…

– Так с рыбой нынче, Аркаша, или как? – усмехнулся Олекса.

– Да наловил вот немного на обед, – показал своё ведро Аркадий.

– Вот, как сейчас помню, поймал я в нашей Раставице щуку, – поднял палец Юраков, что означало начало истории.

– Щуку? – уточнил Аркадий.

– Щуку, – уверенно кивнул Олекса.

– В Раставице?

– В Раставице, – не опуская пальца, подтвердил рыбак.

– Ну?

– Что ну? Щука, как щука, но уж дюже большая, – развёл в стороны руки Юраков и, немного подумав, раздвинул их ещё пошире. – Вот как твоя палочка будет, точно.

– Ого! – поглядел на бадик Аркадий.

– Метр с лишним, заметь, Аркаша, – начал увлекаться Юраков.

– Предположим, – согласился Аркадий. – Короче.

– Поймать-то поймал, а как нести? Вопрос.

– Отпустил?

– Кого? Щуку? Да ты что!

– И?

– В ведро такую не сунешь. Хорошо у меня банка с собой была трёхлитровая.

– С горилкой?

– Нет, горилка к тому времени уже закончилась, – чуть сбился с хода мыслей Олекса, но тут же собрался. – Так я воды в банку зачерпнул, голову щуки туда сунул, чтоб дышала, взял за хвост и потащил до хаты.

– А щука банку руками, значит, держала?

– Не выдумывай, Аркаша!

– Я выдумываю?!

– Ты! Я тебе говорю, что живую её дотащил. Голова плотно в банку села, но сопротивлялась она дюже, думал, что вырвется.

– На сковородку с банкой клал?

– Нет, пришлось голову отрубить.

– Слава богу, отмучалась рыба, – захохотал Аркадий.

Из хаты во двор вышла девушка лет четырнадцати с огромной чёрной косой, кокетливо брошенной через плечо вперёд. Под коротким цветастым платьем скрывалась уже хорошо различимая не по возрасту девичья грудь.

– Здравствуйте, дядя Аркадий, – крикнула девушка и, легко подхватив стоявшее тут же коромысло и пару пустых вёдер, направилась на упругих загорелых ногах через улицу к кринице деда Ивана.

– Гляжу, внучка твоя из Киева вчера приехала? – Аркадий проводил девушку взглядом. – То-то наши хлопцы обрадуются.

– Мальцы они ещё до девок бегать, – не отрываясь от дела, возразил Юраков. – Им мёдом пока на палянице намазано. Да и Татьянке моей женихи ещё без надобности.

Пока Олекса с Аркадием вели ни к чему не обязывающие мужские разговоры, Татьяна обернулась с водой и, занеся вёдра в хату, снова направилась к кринице.

– Это вы бабу сегодня купать собираетесь что ли? – подмигнул Аркадий чуть поднапрягшемуся Юракову. – Ладно, пойду я.

Купать свою Одарку старый Олекса, конечно, не собирался, а вот поставить несколько литров доброй юраковской горилки было самое время. В Таборове знали, что приехавший в отпуск Аркадий работал где-то в милиции, а поэтому Юраков на всякий случай предпочёл не уточнять, для какой такой надобности таскает воду внучка Татьянка. И хотя Аркадий понимал, что в его родном селе горилку гонят в каждой уважающей себя семье, предпочитал не вмешиваться в традиции предков. Да и опять же без горилки Олекса Юраков – не рассказчик.

Только что вышедшие со двора хлопцы в аккурат попались навстречу Аркадию.

– Вы куда это? – словно заподозрив неладное, спросил он сына.

– Да гулять мы, как всегда, – увернулся от прямого вопроса Влад.

– Чтобы недалеко и глядите в воду не вздумайте лезть, – нахмурился Аркадий.

– Ну вот, по-тихому уйти не вышло, – раздосадовано сказал Сергей, когда братья уже быстро шли по деревенской улице. – Теперь батька твой бегать будет искать. Суматошный он у тебя.

– Ладно, мы скоро обернёмся, – успокоил его Влад.

Жара наступала. На дороге ещё никак не могла угомониться пыль от единственной проехавшей с утра машины, ветви яблонь, груш и шелковиц свисали на дорогу по обеим её сторонам. Жизнь в Таборове текла по своим неспешным законам. Чуть поодаль в глубине двора старый дед Тихон молотил цепью пшеницу, как обычно не доверяя колхозному комбайну, который в эти дни пускали по селу для обмолота. Тихон приехал в Таборов лет двадцать назад откуда-то с Запорожья и остался жить бобылём. Завидев хлопцев, он махнул им рукой.

– Здорово, диду! – хором загалдели братья.

– Здорово, куда собрались? – взгляд Тихона стал лукавым, и по его лицу от улыбки побежали маленькие глубокие трещинки.

– Да мы это, прогуляться, – замялся Витя. – Диду, водички попить можно?

– Попейте, отчего же не попить, – отложил цепь Тихон. – В хате вон свеженькая стоит.

В хате Тихона было светло и тихо, даже мух отчего-то здесь не было видно. Хлопцы зашли в сени, и Сергей первым зачерпнул из ведра кружку ледяной воды. С первым глотком блаженство начало разливаться по всему телу, будто вода сразу проникала в кровь, насыщая её неведомой волшебной силой. Оторваться от кружки было невозможно, пока, спустя несколько таких глотков, горло Сергея не сжало ледяным обручем.

Напившись, братья вошли в комнату. На стене висела совсем небольшая очень старая икона, на которой была изображена совершенно ужасающая сцена: на блюде лежала отрубленная окровавленная человеческая голова. Все трое едва смогли оторвать от иконы взгляд, когда в хате появился Тихон.

– Чего смотрите? – заметив куда уставили глаза мальчишки, перекрестился хозяин.

– Диду, а кто это? – кивнул на икону Влад.

– Святой Иоанн Предтеча, кто ж еще, – усмехнулся Тихон.

– А кто его так? – опять спросил Влад.

– Ирод, – внимательно глядя на икону, ответил хозяин. – Ирод его убил. Дочка его попросила, он и убил. Давно это было…

– А вы кресты свои надели? – когда вышли на улицу, на всякий случай поинтересовался Витя. – Без креста в храм нельзя.

– У меня и креста-то не было никогда, – пожал плечами Влад. – Я же комсомолец. Нельзя же сразу и крест, и комсомольский значок, чтобы были.

– Почему нельзя? – удивился Сергей. – У нас так многие в школу ходят. Но я тоже не ношу, лежит он где-то – матушка хранит.

– А как тебя крестили, ты помнишь? – спросил Влад.

– Не-а, я малой совсем был, – пожал плечами старший брат. – Орал, наверное, как все.

– А я вот не орал, мама рассказывала, – уточнил Витя. – Батюшка-то меня с головой в купель окунал аж три раза.

– Зачем с головой? А если бы утонул? – возмутился Влад.

– Нет, Господь бы не дал, – покачал головой Витя.

Хлопцы направились дальше, минули улицу и свернули к пригорку. Церкви отсюда ещё не было видно, а едва приметная тропинка вела круто вверх. Братья уверенно двинулись по ней, и вскоре в ярком голубом небе появилась маковка купола. Она росла с каждым шагом, и, наконец, взглядам открылся весь храм. Церковь, состарившись, чуть покосилась куда-то на восток, словно пытаясь согнуться в поклоне встающему солнцу. Высокая трава на исходе лета, казалось, добралась до середины почерневших деревянных стен, а в щелях между рассохшимися досками зеленел мох. Без обязательного креста на куполе, венчающего величие церкви, она выглядела обычным большим домом, невесть откуда здесь взявшимся. К храму давно не ходили. Любопытство таборовских мальчишек останавливал страх, поселившийся в их головах после жутких рассказов бабушек, наперебой вещающих о живущей здесь нечистой силе. Да и сами хлопцы в этой скучной деревенской жизни с ходу придумывали всё новые подробности с чертями и призраками – те самые, что спустя лет двадцать станут новым легендами села Таборов.

– И не страшно вовсе, – пожал плечами Влад. – Церковь как церковь. У нас в России таких полно.

– Главное, чтобы на голову не свалилась, если пойдём, – предупредил Сергей.

– Идём, что ли? – неуверенно переспросил Витя. – Или вернёмся, может?

– Не, пойдём, раз пришли, – Влад первым двинулся к церкви.

Они быстро добрались до стены и начали разглядывать замшелые узоры, оставленные временем на обугленных досках. Среди них вдруг неожиданно возник совсем маленький, вырезанный на уровне глаз, крест и какие-то цифры.

– Чего там написано? – вгляделся в почти стёртые буквы Сергей. – 19..3… Дальше не пойму, какая цифра?

– Вроде «9», – Влад тоже внимательно глядел на знаки. – 1939. Это год, наверное.

Братья начали обходить храм, пытаясь заглянуть внутрь через щели. Дверь была забита наглухо досками, но не крест-накрест, а как попало.

– Ну, убедились, что нет тут никого? – усмехнулся Сергей. – Если да, то пошли обратно.

Все трое развернулись в обратный путь, как где-то внутри явно послышался тихий, но отчётливый звук, похожий не то на стон, не то на смех одновременно. Звук шёл из-за забитой входной двери.

– Слышали? – поднял руку для крестного знамения Витя. – Там кто-то есть.

– Ерунда, ветер это, – как можно громче ответил Сергей. – Просто ветер.

В эту самую секунду звук стал громче и протяжнее. Братья отступили, прижавшись друг к другу спинами, и, не сговариваясь, припустили бегом что было сил прочь от церкви.

– Стойте уже! – крикнул младшим Сергей, когда все трое, пробежав метров двести, с испугу свернули не в ту сторону.

– Чего так рванули-то? – переведя дух, спросил он братьев.

– Это не я первым побежал, – ещё бледный, как свежая простыня, выдохнул Влад. – Вы побежали, и я побежал.

– Я тоже не думал тикать, – захорохорился младший Витя. – Чего тикать-то?

– Ну вы даёте, – окончательно привёл дыхание в порядок старший. – Кто что услышал там?

– Показалось, что стонал кто-то, – пожал плечами Влад.

– Или смеялся. Может это чёрт был? – боязливо обернулся в сторону храма Витя.

– А ты слышал, Сергей? – поинтересовался Влад. – Ты же тоже слышал, я знаю.

– Да слышал, слышал. Пошли домой быстро, – отрезал Сергей.

Дома всё было готово к обеду. Картошка дымилась в чёрном чугунке, рядом с которым на видавшей виды клеёнчатой скатерти лежали лук, маленькие огурчики и несколько зеленоватых помидоров, так и не успевших дозреть в хозяйском огороде, перед тем, как отправиться в чей-то рот. Утреннее парное молоко, поставляемое прямо к столу коровой Маруськой, белело в трёхлитровой банке, всегда становясь к этому часу ещё вкуснее и слаще. Сама Маруська с самого утра вновь отправилась в таборовские луга с их сочной травой и обещала к ужину ещё несколько литров самого лучшего в мире напитка. Братья подошли к дому, уже придя в себя, и по дороге договорились: никому ни слова о том, что случилось у старой церкви – обсудим вечером на сеновале. Во дворе они застали деда Ивана, складывающего в рот кусочки добытой в это утро Аркадием рыбы. Дед был двухметрового роста, с большими руками, хранившими некогда могучую силу. В Таборове Большого Ивана всегда звали подсобить поднять телегу или занести балку, когда соседи перекрывали крышу. Но Иван постарел, и теперь всё больше присаживался на корточки у изгороди. Жаркое солнце уже не грело старые Ивановы кости, а поэтому всё лето напролёт тот ходил в таком же старом, как и он сам, пиджаке. Сейчас дед Иван, отправив последний кусок в рот, запил его молоком всё из той же банки и громко крякнул.

– Вот и добре!

– Рыбу-то молоком запивать нельзя, – глядя на это, заметил братьям Влад. – Прихватит у деда живот и до туалета не добежит.

– Не-е, у деда живот особенный, не как у нас, – несогласно покачал головой Сергей. – Его понос не берёт, а если что, то он горилкой всё вылечит.

– Горилка – не лекарство, – возразил, было, Витя. – Но тоже помогает.

– А ты пробовал что ли? – удивился Влад.

– Ты что, дурной? – покосился на брата младший. – Это у нас и так все знают. А у вас в России так не лечатся?

Дед Иван тем временем присел у забора, облокотившись спиной

на хрустнувшие под его тяжестью жердины, и скрестил почерневшие от загара кисти рук. Рукава пиджака, приподнявшись, обнаружили выше кистей белые, как Маруськино молоко, предплечья, до которых солнце в это лето так и не добралось.

– Тату, так Вы ещё и в перчатках летом ходите? – подмигнул остальным сын Василь, разглядывая эту удивительную картину, созданную природой.

– Может и в перчатках, – не обращая никакого внимания на колкости сына, прикрыл глаза Иван. – Ты тоже перчатки ищи – как пообедаем, сарай мазать все будете, и хлопцы помогут.

Все, кроме уже по традиции отобедавшего раньше всех деда Ивана, уселись за стол. Горячая картошка, приправленная жареным луком, небольшими круглыми шариками исчезала быстро, а банка молока пустела на глазах. Сергей, Влад и Витя загадочно переглядывались и тут же прятали взгляд – дотошные родители заметят и начнут выпытывать их секрет.

– Вот как спокойно кушают теперь, – глядя на жующих хлопцев, умилилась Лена. – Кушать есть чего, не голодные. А мы в войну в детстве, помню, мама только сделает, как накинемся. А Аркадий ложки подбивал всё время, чтобы больше досталось.

– То не я, – жуя, возразил Аркадий. – То Виталь подбивал – ты уже не помнишь.

– Всё я помню, не бреши, Аркаша! – повысила голос сестра. – Ешьте уже, хлопцы, и гулять идите.

А что ещё делать – конечно, гулять! Пробежать мимо подсолнухов по острой жёсткой стерне в самый конец огорода, где растёт старая большая груша, посаженная вернувшимся с войны в 1945 —ом дедом Иваном. Она его переросла, закрыв собой частичку жаркого августовского неба, и здесь, под грушей, можно было, расположившись подальше от чутких родительских ушей, обсудить главные мальчишеские дела.

В час пополудни, когда в летнем Таборове уже наступала традиционная фиеста, и подремать собирались люди, животные и даже местные мухи, тишину разорвал мужской крик. Кричали через два дома, но так, что казалось, кричащий стоял под самым окном.