Тетради. Стихи

Тетради

Стихи

Дарья Черноусова

© Дарья Черноусова, 2020

ISBN 978-5-0051-2916-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Мелодия – по хроматической…»

Мелодия – по хроматической,Клавиш едва касаясь.Мотив антилирический,По барабанам – заяц.И сказочный, и дремлющий,Жестокий, пьяный ветер.И античеловеческийМой город, злой, как дети.Решительно страдающийЗаплакал кроткий вечерС той необъятной разницей,Что не обнять за плечи.Растерзанное, странноеВнутри пылает сердце,На перекрестке каменном —Растаявшие свечи.Кленовый лист на мраморе,Как барельеф застывший.И самоцветным лаликомОн расцветает пышным.Душою растревоженнойПриник поэт, ликуя.И в сюртуке поношенномЖдет он поцелуя.

«Жизнь – зазеркалье надежд…»

Жизнь – зазеркалье надежд,Бесхребетных – за борт.Царство дремучих невежд,Где забыт высший сорт.Вниз, по наклонной – Земля,В океан нечистот.Только лишь слышится лязгПоржавевших оков.Звонкой монетой платиЗа свободу и мысль,Буквы с мальства затверди,И молчи, и молись.Призрачен клин журавлей,И не виден полет.Каждый сезон – все теплей,Восковой тает лед.Предком завещанный ДомИ жемчужный рассветСломит неистовый штормИ рука королей.

«День опрокинулся яшмовой чашей…»

День опрокинулся яшмовой чашей.Сине-зеленое небо. А дальше —Лошади-тучи, крылатые богиДнем оросили лесную чащобу.Ливень – потоком, фонтаном из рогаМоет до блеска дома и дорогу,Город и камни убрал акварелью.Тучам неважно, какой день недели.Только зонты, как цветки георгина,Тесно толпятся, спешат в магазины.Радуга пестрая – мост через небо,Солнце идет по нему, как троллейбус.Лужа – зеркальная плоскость природы,Смотрит в нее попрыгунья-сорока.Танцем любуются капли и ветви,Светом зеленым и радужным светом.

«Живой очаг хранит тепло…»

Живой очаг хранит теплоСтремлений прежних и побед:Не важно, сколько утеклоМятежных дней, суровых бед.Храню в страницах лепесткиЗасохших роз и память дат,Когда весенние росткиСулили спелый виноград,Лились мелодии из уст,И книги оживали в них,Был чуток к счастью тонкий вкус,И разум – безупречно чист.Очаг согрел, тревоги нет,И новый день несет мне вестьО том, что ветер снял берет,И чудо, безусловно, есть.

«Кот-луноход таращит глаза в потолок…»

Кот-луноход таращит глаза в потолок,Ходики бьют пять часов,Тени тихо ушли погулять за порог,Муза приходит на зов.Шаг вперед, и словесный узор,Словно шпага, впивается в грудь.И весь день позабыт, словно сор,Неимущего жалкий путь.И, ломая привычный сервиз на столе,Бумага исписана в кровь,Позади оставляя сто летПолунемого слов.Ранит муза, и душу вонПрогоняет клоун, шутя.И в голове: Джон Донн,Колокол бьет, взойдя.И в темноте ключевойСнова звучит мотив.Ошеломительный, злойАрмагеддон из титр.Ретроспектива чувств,Ломкая вязь,Вершина псевдоискусств.И яГде-то пытаюсь встать,По середине войны,Духа и разума расприПод светом луны.Пой же, гитара, псалмыВечным, ликующим снам,Без смысла терзая умыПроснувшимся утром лбам.

«В школе понял, я гнилой винтик системы…»

В школе понял, я гнилой винтик системы:Я не крал видюхи и не постил мемы.Я живу благодаря сбою в матрице:Тот шуруп, что по теченью не катится.И как ни сбивали меня с направления,Создаю антиконформное мнение.И тупые, скачущие обезьяныОстаются для меня лишь толпой пьяниц.От обнаженных тел мутит до ровоты,Толпе не так далеко до идиотов.Селфи-палки – в зубах, образ обезличен,Смерть Земли на фото будет органична.И плевок во след недавнему прошломуБудет так бездарно изношен, опошлен.И картинка HD будет на экранах:На дороге, в кино, в фастфуд-ресторанах.Кликай мышкой, играй, покупай и хавай.Ты – продукт эпохи – заложен в заставку.После не мечтай о других горизонтах:Если ты не знаешь, не поставят двойку.

Ангел

Мечта – молитва во вселенной,А в небе ангел бьется, пленный,Хотел желание исполнить,И вот – наказан птицеловом.Он был не прав, мольбу услышав,Какой-то проповедник лишний.Летя, он промысел нарушил,Проникся тем, чем грезят души.Он впал к Всевышему в немилость,Добро напрасно тратил, силыИ бьется в виртуальной сети:В сто раз прочней обычной плети.И перья сломаны, и вера:Напрасно быть пытался первым.Молитвы – строчки из писанья —Древнее летописных знаний.Их пишет инок одинокий,Читает, может, эти строки.Всевышний только наблюдаетЗа тем, как висельник страдает.Плененный ангел – не у трона,И не услышишь его стона.И сотни стрел, блаженных мыслейЗабыты на столе неслышно.

«Трижды убить Дездемону…»

Трижды убить Дездемону,Порвать на клочки мулету,Учинить над рассудком вендетту,Любимцем стать миллионов.Крушить, и наградами меритьИ жизнь, уникальный феномен,И смерть, что стоит там, у двери,Без пошлых ироний.И шкуру носить леопарда,Первобытный знак превосходства,Где врут, там требовать правдыБез страха, без мата и злости.И в Терек, поэтом воспетый,Словесной добавить краски,И сбросить с властителей маски,И взвесить все брутто и нетто.

Житие

Не верь своим чувствам и лжи фараонов,Кружись вслед движению сфер во вселенной.Для жизни одной или тысячи клоновДостаточно знаний и мудрости древних.Иглы острие прошивает пространство,Подобно единственно верному слову.И мир не пройти и во множество странствийДля поисков сердцу уютного крова.Ломая изгибы дерев, словно ветер,Стремится душа воссиять в небосводеТак ярко на той иль соседней планете.И в памяти каждой – один тон мелодий.Рождаются тысячи с новым оркестромРомантиков, гениев, может, – подонков,Свое занимают место в орхестреСредь трупов живых или с голосом громким.Так в чем же задумка, скажи, о Создатель,Каким же пророкам нам верить, вниматьИ есть ли еще хоть минута для счастьяДля света Земли, что исконная мать.

Сиреневый фонтан

Мой дождь – сиреневый фонтан,Под ним – блестящий океан,И рыбы плавают на ветках,Касаясь облаков и света.И торжество невероятных,Волшебных солнечных обьятий.Холодный, тающий источникФруктовых песен, колокольчик.Звенят хрустальные сережки.На листьях – бисерные мошки.Кареты – мраморные тыквы —Запряжены мышиной свитой.Деревья все – из изумруда,Рубин – в закате и в салюте.И тени будто из шутихи,В витринах – каменные лики.И туч готические храмы,Верблюды, конница и ламыШагают через город браво,Ступая гордо, величаво.Навстречу – праздничные флагиИз органзы, цветной бумаги.И шар воздушный – через край,За ним спешат апрель и май.

«Дорога затерялась в дюнах…»

Дорога затерялась в дюнах,В годах нестарых и неюныхПустынным солнцем ослепленныйЯ шел к тебе, о донна.Менялись дни на ночи,Шел, не смежая очи.Лишь миражи вдали я виделИ редко – облачные нитиТы в башне птахой заточенной,Теряя перья, билась в окна,Не принимая гордо пищи,Не ведая, что кто-то ищет,Взывает к пресвятому року,Хранит твой локон.Перенимая чей-то почерк,Я создал очерк.И, размышляя вслух в дороге,Безумный, повторяю строкиПо-древнерусски, по латыни…Найду иль позабуду имя?Рискуя путь пройти впустую,Я верю, что найду живую.И стены башни рухнут в бездну,Ты, лебедь, улетишь в безбрежность.

«Люди, как мыши, скрылись по норам…»

Люди, как мыши, скрылись по норам.Хлоп! Мышеловка захлопнется скоро.Там, по углам, в темноте, в подземелье,В каменных клетках, закроются двери.Сыр обернется коварной приманкой.После – опять выбегать спозаранку.Звери, покорные участи рабской,Вечер свой скрасят наивною сказкой.Музыка. Свет. И лоснящийся глянец:Вновь подменили мошенники танец.Глупые мыши бегут без оглядкиВ страхе без сыра на вечер остаться.

«Красное солнце, алабандин…»

Красное солнце, алабандин,Мерцает под облачным кружевомВ алебастровом пухе перинЯрким воланом воздушным.И алар нарядился шитьем,В золотую тонкую нитьПод небесным лазурным щитом.Сквозь алань видно стрелы-лучи.Ярко-желтый, шуршащий атоллСредь широкого моря лесов,Словно вышитый мастером шелкИ чудесный для бабочек кров.Род изысканных, плоских вершин —У подножья косого дождя.Для родимой планеты Земли —Чуть трепещущий гимн соловья.

«Клавесин и пышные платья…»

Клавесин и пышные платья,Бриллиантовый дождь на стенах.Вальсируют пары средь красокНа картинах, подлинных фресках.Золотые прически и кольцаВ свете ярком блистают, искрятся.Мрамор тонкий в манере барокко.На столах – и напитки, и ястваВ день страды и жары ломовой —Плуг и лошадь на поле бескрайнем,Пот селянин со лба утирает.Тяжело в барском поле, хоть вой.Униженье, кабацкая пьянка.Труд за грош, труд за хлеб.В избах каши на семь человекПриготовили бабы-крестьянки.

«Исповедник-дождь да молитвенник…»

Исповедник-дождь да молитвенникПо-над городом, по-над церковьюОкрапил воров, вечных грешников,На себя принял полуистину.Льет и плачет сын с Богородицей.И весною он, и по осениПровожает голь мимо вольницы.Дождь – бездомный сын за околицей.Хоровод вели предки гордые,Вызывая дождь в поле солнечном,Внуки Даждьбога, дети кроткие.Простирали вверх руки стертые,Простодушные до наивности,Сизоокие, белокурые.Не заметили пламень внутренний,От земли сырой ждали милости.Их вела судьба: не дождалися.Пораскинули крылья соколыДа упали вниз, где-то около,Не испив до дна разудалости.

«Сажей вычерчен переулок…»

Сажей вычерчен переулок.Неумелый художник – ночь,И я, как палатный недоумок,Которому спать невмочь,Бреду без цели и волиПо асфальтовым рытвинам тьмыПосле длительного застолья,Не пытаясь выстроить мысль.Колебание ветра и тениВопрошает у сердца приют.Словно мертворожденный гений,Тело вызвано им на суд.И звук посредственной музыкиОстанавливает перед авто,И спина невольно сутулится,Как написано на роду.Шляпу – прочь. И ботинки намокли.Я теряюсь, и улица – тоже.Эха безответный окрик,По спине пробежала дрожь.Словно кошка из подворотни,Силуэт мой крадется во двор.И в кармане – не больше сотниЧестных денег: я ведь не вор.В окнах гаснут ночные огни.Я бродяга без роду и племени,Без моей ненавистной родни.Я недоучка в четвертой степени.Друг мой, клен, срублен под корень.Одиночество так и грызет нутро.Вот она, поэта доля:Черный свет карих глаз да вино.

«Печаль меня взрастить успела…»

Печаль меня взрастить успелаНа почве бедной и сухой.Я плохо танцевала, пелаИ стала дочерью плохой.Ревнивый гений самолюбьяМеня питал и вразумлял.Я не такая, как все люди,Войны потомок и менял.Кривая лестница на небоЕдва меня не забрала.Я стала верить, и молебенЯ совершала куполам.Да только пусто было в сердце,И крест меня не вдохновил,Устала думать о запретахИ подросла по мере сил.Живее мыслится на воле,Где степь, и горы, и леса.Я о такой мечтала доле,Где места нет моим слезам.И породнилась я с тобою,И часть меня родилась вновь,Забыты подлости и горе,Проникновенен новый зов.

«Тебя сегодня нет. И мне не спится…»

Тебя сегодня нет. И мне не спится.Молчание, как каменный удар.Мне завтра будет ровно тридцать.Шампанское на землю лью. Пожар.Горят нерукописные шедеврыПисак, таких нескромных и пустых.Вчера была последней. Буду первой.Я претворю надежды в быль.Кусают локти бывшие друзья,Поклонники толпятся за стеною.Цветы на празднике, нарядВесь перепачкан моей кровью.Но я смеюсь. Отрадна мишура,Которой обмотали мои плечи.Пора везде по-крупному играть,И жить мне проще станет, легче.Изломы судьбоносных днейТорчат, как сломанные кости.Я здесь. И каждый шаг длинней.И выше, кажется, я ростом.И свет, и музыка так ждутМоих ошибок и тревоги.Не будет их. И свой приютНайдут на небе мои строки.

Жар-птица

Трепещет ветер под луной,Боясь спугнуть жар-птицу,Заговоренный, ледянойВ небесном темном ситце.Дрожит. И тени обогнал,И ловит праздных мотыльков,Которых лунный свет на балПозвал, как звал любовь.Под небом – и дворец, и залДля танцев, колдовства.И гости – в масках, и вуаль.Флиртует дама-вамп.Жар-птица яблоки в садуВорует по ночам.Вот перья, и огонь, и звукЕе волшебных чар.И небо вторит голосамШаманских дум, молитв.И отверзаются устаУчастников всех битв.

Фарватер

В запах бензина выдохся тусклый город.Мне в открытые двери стучится холод.Я словно ветрами надомленный колос,Приглушенный хрипами внутренний голос.Мне бы вырваться, пятясь, в ранние годы,Поменять свою жизнь, и город, и говор.Молю, забываю и снова, и снова.И слово, и время жестоки, как молот.Заступает конвой на службу закона.Я опять пригвожден, забыт, заколдован,Многократно и глупо всеми обманут,Замкнут в себе. Ужалил ядом тарантул.Лета, как часы, – мимо жизни. И мысли —В никуда, мимо бумаги. Будто гильзы,Бесцельно в грязи забыты старания,Обучение, нерв, подковерные драмы,Упущенных множество пылких дерзаний.Упавшая с яблони горькая завязьМного больше пользы несет для природы,Чем одни несостоявшиеся роды.Стереотипы – это гнойные раныИ струпья на теле общественных саун,Глумящийся шут над вящим сознанием.И протест, и конвой таинственно замер.И я склоняю голову от удараПрямо в сердце стрелой арбалета. МалоИспытано сил, средств, точащих характер.Слишком узким пришелся этот фарватер,Чтобы быть на плаву серьезных исканий,Не терять при этом имя, сознание,Задабривать грифов, коршунов до поры,Не спешить, чтобы могилу себе не рыть.

Длинные тени…

Длинные тени и свет фонарей,Быль легенд ожила в октябре.В тишине мокрый, тающий снегРассказал мне секрет о тебе.И сложилась правдивая песнь:Ни хвала, ни хула и ни лесть.Только сердце раскрыло печаль.И печаль восторгалась в начале,На пороге любви и страды,Трепетала, искала следыДоброты, и нечаянно злымОказался блистательный смысл.Философским, циничным умомТы улыбку сокрыл под крылом,Словно ангел, забывший добро.От меня ты не скроешь нутро.Я читаю твой дух по слогам,Как дитя, повторяя слова.Твоих чувств позабытый родникЧерез устье случайно проник,И нахлынул он в море страстейДолгожданным крушителем стен,Обнимая и камни, и лед,И повержен мучительный гнет.

Царь гороховый

Веселится скоморох,Шутит и танцует.И Петрушка снова смогЗавладеть толпою.Всем на зависть балаганРазыгрался вволю,Скоморошничает самЦарь на беззаконье.И кривляется, смешитВ шутовском наряде,Весь изысканно расшит,Гном на маскараде.А придворные спешатПодыграть оркеструИ кивают муляжамПо порядку действа.Но за ширму свет проник:Шум, бардак и ругань.Опозорен царь-шутник,Сцену взяли штурмом.Новый строится театрНа разрухе старой,И врагом стал брату братИз соседних армий.Хлеб и зрелище даютИм почти бесплатно.И король, и верный шутС радостью азартной.Балаганчик заводнойВстал пред оком судным,И на ярмарке цветнойРадуются люди.

Письмо перед казнью

Увы, теперь не быть с тобой,Я подписал своею кровьюМой смертный приговор.И скачет сердце-громобой,Танат у изголовьяВершит свой судный спор.Урод кривляется у трона,В зерцале – отражение медузы.Я поборол все зло,Молюсь премногословно,Как молятся все трусы.А завтра – выход на поклон.А завтра… Нет, не пиши ответ.Пускай вершится правоНа жизнь и на простой покой.