Медная чайка

Радоваться никто пока не решился, мало ли, чем все закончится, – все просто расселись около домов, выжидая. Через пару часов захотелось есть, и девочки, замирая от собственной дерзости, толпой добрались до склада, где Ястребы хранили еду. Его никто не сторожил, девчонки похватали и съели все, что попалось под руку, затем единодушно разбрелись по домам и заснули.

Второе пробуждение было еще более странным, чем первое. К звукам и запахам леса они уже немного привыкли, но ничто не подготовило к тому, что разбудит их такое странное существо.

– Привет, – сказало существо, дружелюбно тряся Гвен за плечо. – Эй, девочка, просыпайся!

Гвен распахнула глаза и завопила. Над ней нависал кто-то несуразный, ростом в половину человеческого, и глядел вытаращенными глазами без ресниц. Она отпрянула и заметила, что другие девочки тоже жмутся к стенам – существо не пожалело времени, чтобы разбудить каждую по очереди.

– Добрый вечер! – Когда все проснулись, оно замерло посреди дома, обводя всех торжественным взглядом. – Вы уже не первые, к кому я прихожу, поэтому, наученный опытом, кратко изложу положение дел. Меня зовут Ксенос, я покровительствую тем, кто радушен к чужакам и дружелюбен к непохожим.

Сказав это, существо вдруг счастливо, взахлеб засмеялось – Гвен таких звуков давным-давно не слышала. Наверное, оно очень гордилось своей работой.

– Все закончилось, – тепло сказал Ксенос. – Власти Ястребов пришел конец, они улетели и, уж конечно, не решатся больше к нам соваться! Новое место силы объединило земли, магия вернулась. Те Ястребы, что работали в Селениях, сбежали последними. Рюрик говорит, у них было распоряжение оставаться там, чтобы направить игроков на помощь Империи, если она придет забрать наши земли снова. Но никто не пришел, а мы, природные существа, дети земли, сами разрушили Селения. Тут-то оставшиеся Ястребы и улетели. Отлично, да?

У Гвен от такого количества сведений начала болеть голова, поэтому она решила прояснить хоть что-нибудь.

– Кто такой Рюрик? – спросила она. – Тоже какое-то существо?

– Ну что ты! – удивился Ксенос. – Это наш князь!

– Кто?

– Князь! Он сам это слово выбрал! Вроде как главный, тот, кто всем говорит, что делать. Он такой умный! Вы ахнете, когда увидите, какой он город устроил около озера! Город – это тоже его словечко, вроде как большая деревня, но…

– Помедленнее! – взмолилась Гвен.

Остальные девочки тупо пялились на существо, и Гвен вдруг поняла: она сама не боится и спокойно с ним говорит, потому что давным-давно, в полузабытом детстве, частенько видела волшебных созданий, хотя, кажется, вот это страшненькое не встречала.

– Нам-то что делать? – жадно спросила она.

– Я за этим и пришел: объявить! Я глашатай, вестник самого Рюрика!

– Ой, ты прям влюбился в этого Рюрика, – от волнения ляпнула Гвен.

Она даже слова такого не помнила, но сейчас оно как-то само вырвалось из глубин памяти.

– Вы все такие грубые, – пробормотал Ксенос, слегка прижав уши. – Я уже не в первом Селении с этим сталкиваюсь, но женское у меня первое, вы же девочки, вы должны…

Дальше Гвен перестала слушать – до нее дошло то, что могло бы дойти еще в начале разговора, если бы она не была так растеряна и сбита с толку.

– «Не в первом Селении»? – медленно повторила она. – Их много?!

– Конечно, – закивал Ксенос. – Весьма много! Мы половину уже освободили. Ястребы забирали всех детей и сторожили. Да, да, я знаю, это ужасно, но теперь…

Гвен растянулась на матрасе и уставилась в потолок. У нее все эти годы не было сил думать о чьих-то чужих неприятностях за пределами Селения, но вот теперь до нее начал доходить полный размах проблемы.

– В общем, Рюрик сейчас работает с берестой. Выясняет, кто откуда, чтобы вас можно было отвести домой, – продолжал тараторить Ксенос. – Он такой умный! Знает все значки, которые Ястребы наносят на бересту: они так хранят сведения, а не просто запоминают, представляете?

О бесконечных совершенствах этого Рюрика слушать Гвен не хотелось, в голове стучало одно слово: «домой». Их собираются отвести домой. В памяти всплыла огромная выбеленная печь, и окна со ставнями, и обитые железом лари. Дом. Не дожидаясь завершения речи, она бросилась на улицу, готовая идти хоть сейчас, но Ксенос перегородил ей путь.

– Он сам объявит, когда пора, – мягко сказал он. – Можете пока подремать, путь будет долгий, остальные дети, которых я провожал, все время засыпали. А мне пора в остальные постройки, рассказывать, что все теперь хорошо. Ну же, улыбнитесь, беды закончились!

Никто не улыбнулся, потому что не смог вспомнить, как это делается, и Ксенос со вздохом выскользнул за дверь.

Таинственный Рюрик объявился только ночью, когда все и правда уже заснули. Ксенос примчался снова, захлопал в ладоши, чтобы всех разбудить, и потянул наружу, хватая за одежду своей сухонькой ручкой.

Жительницы Селения толпились вдоль улицы, а посреди нее стоял человек, в котором было примечательно сразу несколько вещей. Во-первых, он был парнем, а их тут никто не видел большую часть своей жизни. Во-вторых, он был роскошно одет: ярко и многослойно, в мягкие новенькие ткани красного, белого и зеленого цвета. В-третьих, у него были волосы, чем тут тоже никто не мог похвастаться, и не какие-нибудь завалящие, нет, это были чудесные темные кудри, волнами обрамляющие симпатичное задорное лицо. Вокруг толпились какие-то волшебные существа, но им внимания доставалось меньше: девочки пялились на красавца, не отрываясь ни на секунду. Тот, кажется, к такому привык. Не меняясь в лице, он дождался, пока из всех домов выйдут на улицу, и заговорил на местном языке, громко и внятно.

– Добрый вечер. Я Рюрик, князь объединенных приозерных золотых земель. Ксенос уже объяснил вам, что Ястребы здесь больше не правят, вы можете возвращаться домой.

На улице было серо, но Гвен уже поняла, что это не та серость, в которой они жили каждый день, – в свободном, широком, темно-синем небе начинался рассвет. За грудами камней, оставшимися от стены, нежно щебетали птицы. В этом бледном свете красавец выглядел уставшим – судя по стопкам бересты в его руках, пока они спали, он был чем-то занят: Гвен видела такие листы у Ястребов, и те всегда очень деловито водили по ним палочкой.

– Я изучил все записи, где было указано, откуда вас в свое время забрали. Ястребы любят порядок, и иногда это очень кстати. – Рюрик вдруг фыркнул, будто сказал шутку, смысл которой все равно не понял никто, кроме него. – Я распределил вас по группам в зависимости от места, куда вам надо вернуться. Каждую группу поведет одно из существ. Не волнуйтесь и соблюдайте порядок. Я буду называть номера и указывать, в какую группу вам надо встать.

Он говорил ну очень похоже на Ястребов: те умели всех организовывать и выражать свои требования с удивительной четкостью. Ладно, не Ястреб же он: во-первых, те носят совсем другую одежду, а во-вторых, все Ястребы – женщины. Во всяком случае, других Гвен никогда не видела.

Красавец начал спокойно произносить номера, и Гвен, услышав свой, Девять Семь Пять, встала туда, куда указала его бледная рука, успев по дороге спросить:

– А почему Ястребы улетели? Что произошло?

Красавец удивленно вскинул глаза. До этого никто по пути на свое место и звука не произнес.

– Долгая история, – невозмутимо ответил он, глядя в упор, будто ждал, что она опустит взгляд. – И это не имеет отношения к текущей проблеме: вернуть всех домой. Пожалуйста, встаньте туда, куда я велел.

«Зануда, – мрачно подумала Гвен, нехотя вставая на указанное ей место. Красавец тут же потерял к ней интерес и начал командовать другими. – Да еще и зазнайка».

Где-то, кажется, произошли интересные события, а она все пропустила, сидя тут, и даже рассказа не услышит. Ее это внезапно так расстроило, что она не сразу поняла: девочки, которых поставили в одну группу с ней, – те же, с которыми она попала сюда давным-давно, а незнакомые дети помладше – это, наверное, бывшие младенцы. Гвен на секунду обрадовалась, а потом пришла в ужас: все выглядели такими взрослыми, что она впервые поняла, как же долго они все тут торчали.

– Деревня Чаща, – простучал голосок откуда-то снизу.

Гвен невесело опустила глаза и увидела человечка, сложенного из камней: роста он был крохотного, но Гвен вспомнила, что такие существа бывают и огромными. То, которое она когда-то встречала, было ростом с целый дом.

– Я Турмалин, – простучал человечек, ловко ухитряясь отстукивать слова камнями, из которых состояли его челюсти. – Отведу вас домой. Бедняжки! Не отличить от мальчиков, такие же лысые и сердитые. Я очень хороший и опытный проводник, это уже четвертое мое путешествие. Раньше я боялся людей, но оказалось, что вы не такие уж страшные, особенно те, которые из Селений. Ну, вперед!

Турмалин деловито пошел куда-то, прыгая по вывороченным остаткам каменных плит, которыми были завалены улицы. Холодом от этих камней больше не веяло, словно они растеряли последние остатки своей магии.

– Все теперь будет хорошо, – прошептала высокая сутулая девочка.

Гвен непонимающе моргнула – в первый момент она даже не узнала, что за гримаска с растянутыми губами появилась на лице этой дылды. Потом вспомнила: это называется улыбка, знак радости или одобрения, – и неумело, слабо улыбнулась в ответ.

Глава 5

Тройка

Путь домой оказался восхитительным и ужасным одновременно. Они шли пешком через лес, и счастье, что не приходилось думать о направлении: Турмалин скакал впереди, громко стуча камнями, из которых состоял, чтобы его не теряли из виду среди кустов и травы. Вокруг было множество звуков, запахов, света и красок, девочки завороженно оглядывали лес, потрясенные его роскошью, но, когда солнце взошло окончательно, оказалось, что для глаз, отвыкших от столь ярких дней, это настоящее мучение.

Еще пару часов они тащились по лесу, ослепшие от света, кое-как ступая босыми ногами по колкой, шумной поверхности, так непохожей на ровные прохладные плиты Селения. Потом все начали засыпать – отвыкли ходить так далеко и бодрствовать так долго, – и Турмалин покорно сел на землю, ожидая, пока все отдохнут. Он попытался объяснить, как попросить еду у земли, но все лишь бессмысленно уставились на него и даже пытаться не стали: уж очень безумно это звучало.

Когда Гвен в следующий раз открыла глаза, было темно. Турмалин разбудил всех, постукивая каменной ручкой по пяткам, и повел дальше. Луны не было, и в темноте ходить оказалось еще хуже, вообще ничего не разглядеть. Острые ветки лезли в глаза, лес опасно шуршал, ноги уже сбились в кровь обо все эти камни, ветки и корни. Пробрести так они смогли всего час, потом опять заснули, а когда проснулись – яркий свет до боли резал глаза, тело болело от сна на земле, и все, как и Гвен, наверняка нет-нет да и думали о том, что лучше было бы остаться в Селении. Хорошо хоть дождь пошел, и они смогли глотнуть воды, но даже несмотря на это, они, кажется, представляли собой самую унылую процессию, какую только видел этот лес.

До места они дошли, когда Гвен уже потеряла счет времени. Впереди показалось скопление обшарпанных домишек с дверями, на которых ветер ерошил хлопья отсохшей краски: рыжей, желтой, красной.

– Сейчас будет самое трудное, – понуро сказал Турмалин. – Я, пожалуй, пойду. Мне не нравится на это смотреть.

И он с глухим стуком раскатился на груду мелких камешков за минуту до того, как из домов начали выходить взрослые люди, мужчины и женщины: уставшие, подозрительные, в рваной старой одежде. Они потрясенно таращились на девочек, и Гвен стало тревожно.

– Существа сказали, что приведут обратно наших детей, – сдавленно проговорил один из мужчин. – А это… кто?

Девочки плотнее сбились в стаю, скользя растерянными взглядами по толпе, – если тут и были их родичи, узнать их оказалось непросто. Несколько мгновений все смотрели друг на друга, потом женщины из толпы начали плакать и убегать. Девочки, не сговариваясь, уселись на землю, привалились друг к другу и немедленно заснули, чтобы не грустить. Гвен ворочалась дольше всех, рассеянно пытаясь вспомнить, какое именно важное дело осталось у нее в деревне. Когда-то давно, в детстве, она хотела вернуться, чтобы… Чтобы что? Там была птица, что-то, связанное с птицей, может, с курицей? Или… Додумать Гвен не успела – заснула.

А проснулась от того, что какой-то мужчина тряс ее за плечо. Она сонно разлепила глаза, вглядываясь в худое лицо, окруженное седоватыми кудрями.

– Я тебя вспомнил, – прошептал он сквозь полутьму. – Нос совсем не изменился! Ты Гвендолин, дочка волшебницы.

Ее имя! Она и забыла! Гвен присмотрелась и вдруг тоже вспомнила: это Бард, он придумывал песни. Воспоминание было далеким и смутным, как сон.

«Он ведь был молодой, – растерянно подумала она. – Почему же сейчас такой старый?»

– Существа, которые к нам приходили пару дней назад, сказали, что приведут сначала девочек, а потом мальчиков, и там… Там будут мои близнецы, ну, я на это надеюсь. Говорят, не все выжили. – Бард прерывисто вздохнул. – Они тоже изменились, я уже понял, были крохи, а сейчас, наверное, совсем большие. Но ты можешь… можешь их вернуть такими, как были? Пожалуйста! Ты же можешь? Нам сказали, всех золотых волшебников убили еще тогда, но вот ты здесь! Ты же еще волшебница?

Гвен тупо уставилась на него.

– Кажется, нет, – хрипло проговорила она.

– Ты их вернешь? – отчаянно переспросил Бард.

Гвен помотала головой, и Бард медленно, длинно выдохнул. Секунду Гвен казалось, что он ее сейчас ударит или закричит что-то злое, но он только обвел взглядом спящих вповалку девочек и горько сказал:

– Мы думали, когда магия вернется, все станет, как было. Но, похоже, так никогда уже не будет. Мы так ждали, но теперь, когда дети вернулись, всем грустно. Слишком много времени прошло.

– А сколько? – шепотом спросила Гвен.

– Десять лет.

Он резко отвернулся и, переступая через спящих, пошел прочь. Гвен посмотрела ему вслед и вдруг вспомнила кое-что потрясающее: где-то тут, совсем близко, ее дом. Взрослые уже давно разошлись по домам и уснули, так что в деревне было очень темно и тихо, но в небе сиял огромный белый шар. «Луна», – вспомнила Гвен. Под ним легко было выбраться из клубка спящих и оглядеться. Вон он, дом на холме! Это он!

Гвен вскочила и бросилась по тропинке вверх. Точнее, тропинки-то уже и не было, все заросло, и все же ноги сами угадывали, куда ступать. Последний раз, когда она здесь бежала, снег набивался в валенки, но сейчас бежать было легко, под ногами успокаивающе и нежно похрустывали осенние листья и шуршала трава.

Ее дом. Дом! Ее собственный! В окнах не горел свет, никто ее не ждал, стены уже не сияли волшебными узорами: магия, наполнявшая его, за столько лет растаяла, дверь висела на одной петле, из ставней выпали дощечки, но он был на месте, он верно ждал ее. Гвен влетела в дверь, с непривычки задыхаясь от бега, и замерла.

Пока ее не было, здесь кто-то побывал, и не один раз: не осталось ни мебели, ни шерстяных ковриков, которые она помнила лучше, чем свое собственное имя, ни пучков сухих трав на стенах. Ну, хоть печь на месте. Гвен, правда, не знала, как ее разжечь, поэтому отогнала воспоминания о жарком потрескивающем пламени и бросилась в свою старую комнату, неожиданно вспомнив рассказы о том, что до маминого появления дома в деревне состояли из одной горницы, никаких стен-перегородок внутри. Это мама научила местных, что у каждого должно быть свое место, и во время их совместных прогулок по деревне ее много-много раз за это благодарили.

Воспоминания возвращались, сыпались щедро, как из корзины. Гвен вбежала в свою опустевшую комнату, нащупала углубление между бревнами, из которых была сложена стена, выдернула большой клок пакли и пошарила за ним. Вот теперь она вспомнила, что за птица ей нужна и где ее искать, – и всхлипнула от облегчения, когда пальцы натолкнулись на гладкую теплую брошь.

Гвен вытащила чайку и села на пол, сжимая ее в ладони. Голова чайки слабо поблескивала золотом, словно была сделана из драгоценного материала, в отличие от остальных ее частей. Значит, магия не пропала. Гвен тяжело задышала от волнения. Если она не растеряла всю аниму, накопленную за первые годы в Селении, то сейчас передаст ее чайке, и мама вернется.

Гвен нахмурилась, пытаясь представить ее лицо, но возникло только ускользающее, призрачное ощущение любви. Вспомнить, как передавать аниму, тоже получилось не сразу, но Гвен пыталась снова и снова, и наконец что-то шевельнулось в ее сердце, щекотное тепло согрело его, потекло по руке. И пальцы засияли, а чайка начала медленно наливаться золотом. Грудка, крыло, лапы, хвост, вот сейчас, сейчас… Но волна сияния остановилась, не дойдя до второго крыла.

Несколько минут Гвен ждала, потом в сердцах треснула по полу кулаком – научилась в игровом Селении. Всего, что она годами собирала, не хватило даже на жалкую птичку! Гвен вскочила и пнула стену, еще раз и еще. Как ей накопить анимы на целое здоровенное крыло? Да она ни крошки уже произвести не способна, даже и вспомнить не может, как раньше это делала! Гвен распахнула ставни, до боли стиснула чайку и в порыве удушающей, бессмысленной злости вышвырнула ее в окно. Вот так! Плевать на эту побрякушку, плевать на все. Гвен согнулась, упираясь ладонями в колени, и тяжело опустилась на пол.

Все, она будет сидеть в этом промерзшем разворованном доме, пока не помрет. Гвен запоздало подумала, что надо было забрать из чайки все, что в ней хранится, аниму наверняка можно обменять на еду или теплую одежду, но лезть на улицу было неохота, и она устало побрела в другую комнату, к печке: вдруг в ее глубине завалялась какая-нибудь еда?

Увы, в темном зеве печки не нашлось ничего, кроме углей. Ночь была холодная, ветер задувал в окно, и Гвен сонно подошла к закрытой двери около печки – вспомнила, что та ведет в мамину комнату, а ее она еще не проверяла. Гвен подергала ручку. Дверь не открылась. На ней, в отличие от той, что вела на улицу, не было ни замка, ни засова, она просто не могла быть заперта – и все же не открывалась.

Хм. Может, заело что-то? Гвен толкнула дверь плечом, вмазалась в нее всем весом, но результат был все тот же. Еще пару минут она сражалась с дурацкой деревяшкой из чистого упрямства, потом без сил легла на пол и назло неизвестно кому уснула прямо под дверью.

Утро ничего нового не принесло – Гвен поняла это еще до того, как открыла глаза. Живот по-прежнему поджимало от голода, тело затекло от лежания на полу, холод лез под воротник и влажно лип к коже. Гвен с трудом приоткрыла глаза и растерянно моргнула. Нет, похоже, одно чудо все-таки произошло. Дверь, еще ночью запертая неизвестно каким способом, теперь была распахнута и милостиво являла содержимое комнаты. Гвен подозрительно огляделась в поисках того, кто это тут распоряжался, пока она спала, но вокруг было пусто. За окном трещали птицы, еловые ветки влажно поблескивали, раскачиваясь от ветра.

Гвен зашла в мамину комнату, стараясь не шататься от голода. Все было на месте: похоже, комната простояла запертой все эти – какая ужасная цифра – десять лет. Ставни были аккуратно заперты, сквозь щели между ними падал свет и полосками ложился на пол. Гвен никак не могла вспомнить, была ли комната открыта в тот последний день, когда она искала маму. Она, уж конечно, везде бы проверила, но все же… Нет, не вспомнить.

Конечно, мамы тут не было, зато было много чего еще. Гвен оглядела толстый матрас, несколько ларей, гребешок на столе, лавку, застеленную вышитым ковром. Темный квадратик, лежавший на столе около гребня, при ближайшем рассмотрении оказался хлебной коврижкой, окаменевшей от времени, но вполне съедобной, если подольше подержать во рту. Гвен юркнула в постель и закрыла глаза, втягивая запах. Простыня пахла цветами, сухой травой и свежим бельем, как будто время над ней было не властно.

– Мам, что мне делать? – жалко спросила она с набитым ртом, старательно посасывая коврижку.

Никто, конечно, не ответил. Гвен угрюмо шмыгнула носом и натянула одеяло повыше. Волшебницей ей, кажется, больше не стать, на второе крыло анимы не наскрести, – внутри все будто высохло, – но не так уж плохо будет тихо жить в этом доме подальше от всех остальных и много, много спать.

Ей приснилось что-то чудесное, утешительное, а когда она в следующий раз открыла глаза, снаружи что-то происходило. Гвен панически вдохнула и чуть не подавилась коврижкой – так и спала, сомкнув на ней зубы. Она нехотя выпростала наконец-то согревшиеся ноги из-под одеяла и прошлепала к окну, торопливо дожевывая коврижку.

Ставни распахнулись, как новенькие, – даже странно, что за столько лет местные их не вскрыли, – и Гвен уставилась на деревню, раскинувшуюся под холмом в окружении елок и берез. Солнце уже почти встало, и в этом прозрачном, нежном свете было видно и слышно, как толпа шумит на берегу и издает очень, очень знакомые звуки: отрывистое, жесткое уханье, которым зрители поддерживают игроков во время боя. Гвен присвистнула. Она уже не надеялась почувствовать любопытство, интерес или хоть что-нибудь кроме тупой усталости, но вот пожалуйста.

Гвен выскочила на улицу, поежилась от ощущения холодной мокрой грязи под босыми ногами – ночью, видимо, был дождь – и, поскальзываясь, бросилась в деревню. Звуки боя взметнули в ее душе восторг, какого она сама от себя не ожидала. Посреди всего, что творилось последние пару дней, вдруг появилось что-то знакомое, надежное, не предвещающее неприятных сюрпризов.

На просторном берегу реки, около мельницы, стояли плотно сбитым кругом коротко стриженные игроки в серой одежде и вскидывали вверх кулаки, поддерживая кого-то дерущегося в центре. Взрослые жались вдалеке, не зная, что делать. Гвен без интереса глянула на их заплаканные, испуганные лица и начала локтями расталкивать разгоряченных зрителей.

В центре круга одна из соседок Гвен по Селению, номер Ноль Три Ноль, дралась с кем-то, кого Гвен сначала приняла за незнакомую девочку, но потом сообразила: это мальчик. Гвен обвела недоверчивым взглядом толпу и наконец поняла, что произошло: кажется, ночью из другого Селения пришли мальчики. На вид они были не очень-то интересные, такие же бледные и тощие, как и девчонки, но кому-то, похоже, пришла в голову поистине гениальная идея: выяснить, кто сильнее.

Одну сторону круга образовывали парни, поддерживающие своего игрока, другую – девочки, ухавшие и оравшие в поддержку Ноль Три Ноль. Дрались, конечно, без теневого оружия, где ж его тут взять, – просто дубасили друг друга кулаками и ногами, стараясь задеть побольнее. Гвен с удовольствием отметила, что Ноль Три Ноль пока что побеждает – она оказалась быстрее и изворотливее соперника, но и его Гвен со счетов сбрасывать не стала бы, удар у него был поставлен отлично.

Бой все же выиграла Ноль Три Ноль, – уронила парня на землю и держала, пока зрители во все глотки считали до трех. Потом выпрямилась и победно взревела, зрители взревели в ответ. У парней, к счастью, были те же традиции: они сердито зарычали, показывая, как расстроены из-за проигрыша своего игрока, но в остальном приняли поражение спокойно, ведь будет новый день и новая игра. С другой стороны, зачем ждать завтра, когда ими больше не командуют?

– Я хочу драться. – Гвен вышла вперед, пока еще кто-нибудь не решился. Она редко вызывалась драться сама, но сегодня ей хотелось выместить на ком-то удушающую обиду и просто обо всем забыть. – Мой номер в таблице – четыре, готова драться с четверкой или выше.

Парни зашушукались, потом выставили против нее кандидата, который тоже шел под номером четыре: маленький, но злющий паренек лет одиннадцати. Видимо, это был его первый игровой сезон – он волновался, кипятился и подскакивал на месте. Гвен заметила в толпе парней мальчика, как две капли воды похожего на вот этого, и до нее дошло: да это же близнецы Барда. Те самые, за которых он приходил просить.

Гвен зло прищурилась, и мальчик прищурился в ответ. За эту парочку хоть есть кому вступиться, а у нее никого больше нет, никого. Эта мысль придала ей боевой злости, и она бросилась на парня. Никогда еще драка не доставляла ей такого удовольствия – в Селении она так берегла аниму, что боялась разозлиться как следует, а тут бояться стало нечего.

Паренек оказался не промах, недаром дослужился до четверки в первый же сезон – вился вокруг, как уж, изворачивался, кусал, норовил оцарапать, и Гвен с каждой секундой злилась все сильнее. Ух, она ему сейчас покажет! Вокруг поощрительно орали, и она в блаженном отупении била, царапала и шипела.

Она победила.

Полчаса спустя Гвен довольно валялась под деревом на берегу, баюкая руку, которую, кажется, вывихнула во время боя. Бои продолжались, на берегу стало заметно холоднее, и даже солнце, поднявшееся над горизонтом, казалось не таким уж ярким: анимуса они произвели немерено, даже жаль, что никакие трофеи больше наполнять не надо, – хоть какую-то пользу они своей жизнью приносили. Гвен запрокинула голову, сонно щурясь в синеватое небо. Шум вокруг нарастал – всем надоело ждать своей очереди, и народ, плюнув на правила, начал драться по несколько пар одновременно. Четкий круг зрителей разбился, тут и там вернувшиеся дети пыхтели и валяли друг друга по земле. Гвен лениво глянула на родителей: те плакали, причитали, что-то обсуждали. Интересно, о чем они с таким жаром говорят? Гвен встала и, стараясь не привлекать внимания, подобралась ближе.