Книга Пыли. Тайное содружество

– У другой стороны тоже есть алетиометр.

– Тогда, наверно, у них есть и очень хороший толкователь. Это не самый простой адрес. Детали такого рода очень трудно узнать. Скорее всего, за мной все это время следили. Боже, какая гадость!

– Да уж. А теперь давай-ка поскорее доставим тебя в Годстоу.

Лира подобрала «Вечного лжеца», убедилась, что закладка все еще на месте, и сунула книгу в свой рюкзак.

* * *

Мистер и миссис Полстед появление сына в компании Лиры ничуть не смутило. Они сразу согласились приютить ее в «Форели», отвели удобную комнату, не возражали, чтобы она работала в баре или на кухне – где будет полезней, и вообще показали себя самыми чудесными родителями на свете.

– В конце концов, это же он тебя тогда увез, – сказала миссис Полстед, ставя перед Лирой тарелку говяжьего рагу. – Вполне справедливо, чтобы он и привез обратно. Шутка ли, почти двадцать лет прошло!

– Я, между прочим, только что об этом узнала, – заметила Лира. – О том, что меня увозили. Я была слишком мала и ничего не помнила. А где монастырь? Далеко отсюда?

– Да вон, через реку. Только там сейчас одни руины. Потоп сильно его разрушил, восстанавливать оказалось слишком дорого. Много сестер погибло в ту ночь. У оставшихся не хватило сил, чтобы возродить прошлое. Ты же вряд ли помнишь сестру Фенеллу или сестру Бенедикту? Да куда тебе, слишком была мала.

Лира покачала головой – с набитым ртом.

– Сестра Бенедикта всем заправляла, – продолжала миссис Полстед. – А Фенелла в основном за тобой присматривала. Самая милая старушка на свете, уж ты мне поверь. Малкольм души в ней не чаял, совсем был убит горем, когда потом вернулся и узнал, что ее уже нет. Ах ты господи, я думала, вовек его не прощу – уж как он заставил меня поволноваться! Взял и исчез, ни слова не сказал… Конечно, мы решили, что он утонул, и Элис с ним, и ты тоже. Вот только каноэ пропало. И мы думали, может, он успел в него забраться. Крепко держались за эту надежду, пока он не вернулся – весь побитый, помятый, усталый, да еще и подстреленный.

– Подстреленный? – ахнула Лира.

Рагу оказалось хоть куда, она была голодна, как волк, но желание узнать все, что могла рассказать матушка Малкольма, оказалось сильнее.

– В руку, да. У него до сих пор шрам остался. И такой измученный был, как будто ни капли жизни в нем не осталось. Спал – сколько же? – дня три, наверное, без просыпу. А потом болел. Все от грязной воды, которую потопом принесло, помяни мое слово. Как рагу? Может, еще картошки?

– Спасибо. Просто пальчики оближешь. Я вот одного не пойму: почему я ничего этого не знала? Сама я бы не вспомнила, так почему мне никто ничего не сказал?

– Хороший вопрос, милая. Я так думаю, поначалу все просто с ног сбивались, присматривая за тобой. Для колледжа это ведь целое дело. Место старое, замшелое, куча ученых – и никаких младенцев там никогда не было. Никто не знал, как это вышло, а Элис бы им ни за что не сказала. Что тебе Мал рассказал о том, как они привезли тебя в Иордан с лордом Азриэлом?

– Да я вообще об этом несколько часов назад узнала! До сих пор пытаюсь концы с концами свести. Элис я знала только как миссис Лонсдейл. Пока я была маленькая, она всегда была где-то рядом, следила, чтобы я была чистая, аккуратная и вела себя хорошо. Я думала… Ох, не знаю, что я думала. Наверное, что она просто всегда тут была.

– Господь всемогущий, да нет же. Я вот тебе скажу, как я об этом узнала. Старый магистр Иордана, доктор Карн, пригласил нас с Реджем. Наверное, полгода после потопа прошло. Мы понятия не имели, зачем ему понадобились, но приоделись и пришли как-то после обеда. Лето еще стояло, как сейчас помню. Он нас чаем угостил в саду и рассказал все как есть. Мал и Элис сделали, как собирались, и отвезли тебя к лорду Азриэлу – думали, ты у него будешь в безопасности. Я в жизни ничего более безумного не слышала и объяснила Малу, какой он был идиот… Хотя на самом деле я им очень гордилась и горжусь до сих пор. Только ему не говори. В общем, лорд Азриэл потребовал для тебя… это их право защиты.

– Убежище для ученых.

– Оно самое, от твоего имени. И сказал магистру, что ему придется сделать теперь из тебя ученого, чтобы ты имела полное право на защиту. А доктор Карн тогда посмотрел на Мала и Элис – едва не утонувших, грязных как черт, истощенных, в крови – и спросил: а с этими что делать? И лорд Азриэл ему сказал, береги, мол, как зеницу ока. И был таков.

Вот доктор Карн все и устроил. Договорился, чтобы Малкольм пошел в школу Рэдклиффа, и заплатил за его обучение, а потом принял студентом в Иордан. Элис была к образованию не слишком склонна, но голова у нее работала что надо. Умная девка, сообразительная. Магистр предложил ей место, вот так она и стала смотреть за тобой. Вышла за молодого Роджера Лонсдейла, плотника – славный был парень, порядочный. Погиб на стройке, несчастный случай. Овдовела, выходит, еще двадцати ей не исполнилось. Всего не знаю, что с ними случилось в ту проклятую поездку в Лондон на старом каноэ Малкольма. Сын мне и половины, небось, не рассказал, говорит, слишком, мол, было страшно, да только вернулись они с Элис крепкими друзьями. Не разлей вода стали, притом что он в школе учился.

– А до того они разве не дружили?

– Да смертельными врагами они были! Она на него шипела, а он ее в упор не замечал. Терпеть друг друга не могли. Уж она его изводила – на четыре года была старше, а в таком возрасте это много. Дразнила его, подкалывала… – даже как-то пришлось ее отчитать, а он никогда не жаловался. Только губы вот так сожмет, когда несет ей грязную посуду на мойку. А той зимой ей позволили подработать в монастыре, с тобой помогать. У бедной старой Фенеллы и так дел невпроворот было. А быстро ты тарелку-то подчистила! Еще хочешь?

– Нет, спасибо. Это было прямо то что надо!

– А слив печеных? Я в них ликера подлила, имей в виду.

– О, чудесно! Да, если можно.

Миссис Полстед положила ей на тарелку лакомства и добавила сверху жирных сливок. Лира посмотрела на Пана – видел ли он? Пока между ними не настало отчуждения, он все время дразнил ее за хороший аппетит. Но Пан сидел на полу, поглощенный разговором с деймоном миссис Полстед, старым седым барсуком.

– Малкольм кое-что мне рассказывал про этого вашего нового магистра. – Миссис Полстед снова присела к столу. – Плохо он с тобой обошелся.

– Ох, видите ли… даже не могу сказать, плохо или нет. У меня в голове все перепуталось. Все случилось так быстро… Если деньги, на которые я жила, действительно закончились, как он сказал, тут уж не поспоришь. Я ведь ничего толком не знаю, кроме того, что от него услышала. А… Малкольм сказал вам, как меня выставили из комнат?

Она в первый раз назвала его Малкольмом, и вышло немного неуклюже.

– А как же. Гадкий поступок, низкий. Колледж богат, как Али-Баба. И никакому студенту твои комнаты, конечно, не нужны. Подумать только, выгнать девочку из квартиры, где она всю жизнь жила!

– Ну, он там главный, а я… Не знаю. Все так сложно. У меня все как будто ускользает между пальцами. Думала, я себе лучше представляю положение дел.

– Оставайся у нас столько, сколько захочешь, Лира. Места много, да и мне лишняя пара рук никогда не помешает. Девушка, которую я собиралась нанять на Рождество, отправилась работать к Босуэлу, ну и скатертью дорога.

– Я работала там две зимы назад. Ни сна, ни отдыха.

– Все думают, что там так шикарно: духи, притирания и всякое такое, да только за всем стоит адский труд.

Лира вдруг сообразила, что, когда работала у Босуэла, она наверняка продавала и то, что было изготовлено на фабрике отца Мириам – но с Мириам она тогда знакома не была знала и потому не обратила внимания. Весь мир студенческих дружб и приятельств, вся мирная, скромная жизнь колледжа Святой Софии казались ей теперь далекими и какими-то ненастоящими.

– А теперь давайте-ка я вам с посудой помогу, – сказала она и вскоре была уже по локти в мыльной воде, чувствуя себя почти как дома.

* * *

Ночью Лире снился сон. Она увидела кошку на залитом луной газоне. Сначала это ее совсем не заинтересовало, но потом, вздрогнув так, что едва не проснулась (и уж точно разбудила Пантелеймона), Лира узнала Кирьяву, деймона Уилла. Кошка подошла к ней по седой от луны траве и потерлась о руку, которую Лира ей протянула. Уилл даже не подозревал, что у него есть деймон, пока ее не оторвали у него от сердца на мертвых берегах – как от Лиры оторвали Пана. Лира словно вспоминала то, что случилось в ином времени… или, может быть, в будущем – и важность всего этого захлестнула ее с головой, как приливная волна, столь же мощная, как и радость, которую они делили когда-то с Уиллом. Красный дом из дневника тоже возник во сне, и теперь она знала, что находится внутри! Знала, зачем ей туда нужно! Знание это было неотъемлемой частью всего, что она знала. Лире-во-сне казалось, что они только вчера странствовали вчетвером в мире мулефа, и это время было окружено, пропитано такой любовью, что она заплакала, не просыпаясь, и проснулась на подушке, мокрой от слез.

Пан смотрел на нее. Он был совсем рядом, но ни слова ей не сказал.

Лира попыталась запомнить всё, что видела, каждый образ из сна, но греза растаяла за секунды. Осталась лишь любовь – острая, пьянящая, пронизывающая все вокруг.

* * *

Малкольм позвонил в колокольчик у двери Ханны.

Две минуты спустя они сидели вместе у огня, и он рассказывал ей про убийство, бумажник, рюкзак и про Лиру в «Форели». Ханна слушала его, не перебивая. Малкольм превосходно пересказывал события, придавая каждому должный вес и расставляя в наилучшем порядке.

– А что у тебя в сумке? – деловито спросила она.

– Так. – Он поставил сумку между колен. – Сначала бумаги. У меня не было времени посмотреть их как следует, но сегодня ночью я их все сфотограммирую. Далее две книги. Вот эта, анатолийская, по ботанике. И еще одна.

Ханна взяла вторую. Скверно переплетенная и неумело отреставрированная; бумага грубая, хрупкая; типографский набор непрофессиональный. Ее явно много читали: обложка засалена, некоторые страницы – с загнутыми углами, на многих – карандашные пометки на том же языке, что и основной текст.

– Похоже на стихи. Но язык непонятный, – сказала она.

– Это таджикский, – пояснил Малкольм. – Эпическая поэма, называется «Джахан и Рухсана». Прочесть целиком я не могу, но название разобрал.

– А вон там что за бумаги?

Это был дневник доктора Штрауса с описанием путешествия через Карамаканскую пустыню.

– Полагаю, здесь скрыт ключ ко всему, – сказал Малкольм. – По дороге сюда я заглянул в «Ягненок и флаг» и прочел эти записки. Ты тоже прочти. Много времени это не займет.

Ханна, сгорая от любопытства, взяла пачку страниц.

– Так ты говоришь, бедняга был ботаником?

– Завтра схожу в Ботанический сад. Посмотрим, что они мне скажут. В рюкзаке было несколько флакончиков – вот они – и коробочек, вроде бы с семенами.

Ханна взяла бутылочку, посмотрела на свет, понюхала, попыталась разобрать этикетку.

– Ol. R. tajikae… Ol. R. chashmiae… Не так-то просто разобрать. Ol. – это наверняка oleum, масло. R. – вероятно, роза.

– Вот и я так думаю.

– А это семена? – она потрясла одну из коробочек.

– Надо полагать. У меня не было времени открыть.

– Ну, так давай посмотрим.

Крышка оказалась тугой, с ней пришлось повозиться. Наконец, Ханна высыпала в ладонь содержимое: пару десятков мелких семян, неправильной формы и серовато-коричневого цвета.

– R. lopnoriae… – прочитал Малкольм на крышке. – Это интересно. Узнаешь?

– Должно быть, семена розы, хотя я, конечно, могу и ошибаться. Но выглядят как роза. А что тут интересного?

– Название вида. Вообще, ботаник, у которого рюкзак набит семенами, – в этом нет ничего необычного… Я что-то пытаюсь вспомнить, вот только никак не могу понять что. Похоже, это может заинтересовать «Оукли-стрит».

– Вот и я так думаю. Увижу Гленис в субботу на мемориальной службе по Тому Надженту и поговорю с ней.

– Отлично, – кивнул Малкольм. – Но об убийстве и краже лучше не упоминать. Ханна… что тебе известно про Лобнор?

– Это озеро? Или пустыня? В любом случае это где-то в Катае. Никогда там не бывала, но слышала название несколько месяцев назад в связи… с чем же?

– Там где-то есть научно-исследовательская станция. В основном они занимаются метеорологическими исследованиями, но и кое-чем другим тоже. И там необъяснимым образом пропали несколько ученых. Ходили слухи про Пыль.

– Вспомнила! Чарли Кейпс мне рассказывал.

Чарльз Кейпс был священником англиканской церкви и тайным другом «Оукли-стрит». Он занимал рискованную позицию: за отступничество церковь карала очень строго, а церковные суды не признавали апелляций. Им было известно только одно объяснение: дьявольское искушение. Передавая информацию «Оукли-стрит», Кейпс ставил под удар свою карьеру, свободу, а возможно, и саму жизнь.

– Значит, Магистериум интересуется Лобнором, – задумчиво сказал Малкольм. – И, вероятно, розами тоже.

– Ты собираешься отнести все материалы в Ботанический сад?

– Да, но сначала сфотограммирую бумаги. И, Ханна…

– Да?

– Нам придется рассказать Лире про «Оукли-стрит». Она слишком уязвима. Ей пора узнать, где искать помощи и защиты, если что. «Оукли-стрит» сможет предоставить и то и другое.

– Я ей уже едва не сказала, – кивнула Ханна. – Но все-таки удержалась. Думаю, ты прав, мы ей расскажем. Все это напомнило мне о другом рюкзаке, который много лет назад принадлежал Джерарду Бонневилю. Столько материалов – никогда не видела такой сокровищницы! И ее алетиометр!

– Кстати, об алетиометрах. Меня тревожит, что другая сторона сумела так быстро выследить Лиру и рюкзак. Это ведь не совсем обычно, да?

– И подтверждает наши догадки, – нахмурилась Ханна. – Уже много месяцев ходят слухи о новом способе чтения алетиометра. Весьма… неортодоксальном. Отчасти экспериментальном. Новый способ подразумевает отказ от точечной сосредоточенности, необходимой для классического метода. Не могу объяснить, как это работает: единственный раз, когда я его попробовала, мне было очень плохо. Но, судя по всему, если приноровиться, ответы приходят гораздо быстрее, а книги и вовсе не нужны.

– И многие им сейчас пользуются?

– В Оксфорде никто, насколько я знаю. Общее мнение его пока не принимает. Большинство открытий новым методом было сделано в Женеве. У них там есть какой-то исключительно одаренный молодой человек. Ни за что не угадаешь, к…

– А Лира? – перебил он. – Она пробовала этот новый метод?

– Возможно, раз или два, но без особого успеха.

– Извини, я тебя перебил. Так что же я ни за что не угадаю?

– Это юное женевское дарование зовут Оливье Бонневиль.

Глава 9. Алхимик

Прочитав дневник Штрауса, Ханна сразу согласилась с Малкольмом, что в «Оукли-стрит» должны это увидеть, и как можно скорее. Поэтому, придя домой, он немедленно принялся за работу. На то, чтобы сфотограммировать бумаги из рюкзака Хассаля и титульные листы обеих книг, ушла целая ночь: было уже почти пять часов утра, когда Малкольм, наконец, положил фотокассеты в холодильник и отправился спать.

Но прежде чем заснуть, Аста спросила:

– Она не потеряла свой пистолет?

Все агенты «Оукли-стрит» такого высокого ранга, как Ханна, должны были пройти курс самообороны без оружия и раз в год сдавать экзамен по стрельбе из пистолета. Ханна выглядела – да и была – кроткой, седой ученой дамой, но постоять за себя могла.

– Она хранит его в сейфе, – сказал Малкольм. – И наверняка старается лишний раз не доставать.

– Лучше бы держать его под рукой.

– Ну, скажи ей сама. Я-то уже пытался.

– А что мы будем делать с этим Оливье Бонневилем?

– Пока ничего, только строить догадки. Сын? У Бонневиля вполне мог быть ребенок. Еще один вопрос, на который нужно найти ответ. Посмотрим, что знают в «Оукли-стрит».

* * *

После завтрака Малкольм отдал пленки для обработки надежному мастеру и, выйдя на Хай-стрит, направился к Ботаническому саду. День был хмурый и серый, пахло дождем, но окна административного здания ярко сияли на фоне громадного тиса.

Секретарша сначала попыталась избавиться от посетителя: мол, директор занят, к ней можно только по записи. Но стоило Малкольму сказать, что он пришел по делу, связанному с Родериком Хассалем, как она забыла о формальностях и уставилась на гостя круглыми глазами.

– Вы знаете, где он? – спросила она, а ее деймон, маленький бостон-терьер, вскочил и еле слышно заскулил, подняв шерсть на загривке.

– Именно об этом я и хотел бы поговорить с директором.

– О, да, конечно. Прошу прощения.

Секретарша встала из-за стола и прошла во внутренний кабинет, а деймон побежал следом, едва не наступая ей на пятки. Через несколько секунд она вышла и заявила:

– Профессор Арнольд готова принять.

– Спасибо, – сказал Мальком и вошел в кабинет.

Секретарша прикрыла за ним дверь.

Профессор Арнольд оказалась женщиной лет сорока, белокурой, стройной и очень строгой на вид. Посетителя она встретила стоя. Деймон-колибри, порхавший над ее ухом, через секунду-другую опустился и удобно устроился на плече, а директор сразу приступила к делу:

– Что вам известно о Родерике Хассале?

– Я-то надеялся, что вы сможете мне о нем рассказать. Я знаю только то, что здесь, – ответил Малкольм и поставил сумку на директорский стол, где царил идеальный порядок. – Это я нашел на автобусной остановке. Подумал, что кто-то забыл. Подождал пару минут – может, кто вспомнит и вернется. Но никто не пришел. Тогда я подумал, что нужно выяснить, кто владелец. Внутри, среди прочего, я нашел бумажник.

Профессор Арнольд достала бумажник из сумки, мельком взглянула на него и снова уставилась на Малкольма.

– Так я выяснил, что владелец этих бумаг – ваш сотрудник, – продолжал тот. – И решил принести их сюда.

– На автобусной остановке, говорите? На какой?

– На Абингдон-роуд, в сторону центра.

– Когда?

– Вчера утром.

Профессор Арнольд отложила бумажник и взяла одну из папок. Быстро пробежав глазами содержимое, она обратилась ко второй папке, а затем и к третьей. Малкольм стоял и ждал, когда она заговорит сама. Наконец, она подняла голову и пристально посмотрела на него, как будто оценивая.

– Прошу прощения, но мой секретарь не сообщила, как вас зовут, – сказала она.

– Она и сама меня не спросила. Меня зовут Малкольм Полстед. Я преподаватель из Дарема. Когда я упомянул о докторе Хассале, вашу помощницу это явно потрясло. Смею заметить, вы отреагировали так же. Выходит, документы подлинные? Университетские карточки, удостоверения и прочее? Доктор Хассаль действительно существует и он – ваш сотрудник?

– Прошу меня извинить, доктор… Вы же доктор?.. – Он кивнул. – Доктор Полстед, все это застало меня врасплох. Пожалуйста, садитесь.

Он сел на стул лицом к директорскому столу. Профессор Арнольд тоже села и сняла телефонную трубку.

– Мне нужен кофе, – сказала она и, глядя на Малкольма, вопросительно приподняла брови. Тот кивнул. – Не могли бы вы принести нам кофе, Джоан? Две чашки, будьте так любезны.

Затем она снова взяла бумажник, извлекла его содержимое – карточки, паспорта, деньги – и аккуратно разложила на листе промокательной бумаги.

– Почему вы… – Она осеклась, помолчала и заговорила уже совсем по-другому: – Вам не пришло в голову отнести это в полицию?

– Первым делом я заглянул в бумажник, чтобы выяснить имя владельца. И когда я увидел удостоверение и узнал, что он работает здесь, то подумал, что проще будет принести все это прямо сюда – сэкономить всем время. Кроме того, должен признаться, меня одолело любопытство. Видите ли, в одном из документов я увидел название места, где мне и самому довелось побывать, и мне стало интересно, какие исследования вел доктор Хассаль.

– Какого места?

– Лобнор.

Теперь директор смотрела на него не просто изучающе, но с подозрением и даже с тревогой.

– Чем вы там занимались? – резко спросила она и тут же добавила: – Извините, если это прозвучало как обвинение.

– Искал одну могилу. Я, видите ли, историк, и одна из областей, которыми я давно интересуюсь, это история Шелкового пути. Могилу я так и не нашел, но сделал другие открытия, так что поездка оказалась небесполезной. Так позвольте спросить, что же делал доктор Хассаль в Центральной Азии?

– Ну, он ведь ботаник, так что… В общем, там есть исследовательский институт, и мы с Эдинбургским и Лейденским университетами поддерживаем его. Доктор Хассаль работал там.

– Но почему именно там? Я что-то не припоминаю, чтобы в окрестностях Лобнора была богатая растительность… так, редкие тополя, какая-то трава… еще, пожалуй, тамариск…

– Во-первых, там особые климатические условия… Спасибо, Джоан, поставьте и можете идти. Итак, особые климатические условия, которые трудно воспроизвести дальше к северу или к западу, особенно у нас, рядом с океаном. Во-вторых, почва там… м-м-м… содержит некоторые необычные минералы. Ну и, наконец, особые местные методы. Дело в том, что там выращивают цветы, которые просто… короче говоря, больше нигде не растут.

– А доктор Хассаль? Он уже вернулся в Оксфорд? Мне просто любопытно… Я понимаю, что это не мое дело, но все-таки, почему вы так беспокоитесь?

– Я беспокоюсь за него, – сказала профессор Арнольд. – От него давно уже не было вестей. Мы думали, он погиб.

– Неужели? А когда вы начали так думать?

– Несколько недель назад. Он пропал со станции.

– Со станции?

– Ну, мы называем это станцией. Этот исследовательский институт в Ташбулаке.

– Это рядом с Лобнором? И от исчез оттуда?

Профессор Арнольд явно чувствовала себя все более неуютно. Она забарабанила пальцами по столу – ногти были коротко подстрижены, и Малкольм даже заметил под ними грязь, как будто она копалась в земле прямо перед тем, как он вошел.

– Поймите меня правильно, доктор Полстед, – сказала она, – и простите, если мои ответы кажутся уклончивыми. Дело в том, что связь со станцией всегда была медленной и ненадежной. Очевидно, наша информация о докторе Хассале была неверна. Я очень рада, что нашлись эти вещи… Это значит, что он, возможно, еще жив, но я не ожидала… Понимаете, если он сам привез их в Оксфорд, то, конечно… Было бы просто замечательно, если бы он явился сюда лично… Одним словом, я просто не представляю, кто и как мог забыть их на автобусной остановке! Уверена, что он бы этого не сделал. Должно быть, это кто-то другой… Нет, я решительно ничего не понимаю! Надеюсь, его не… О, спасибо вам огромное, доктор Полстед! Спасибо, что принесли это сюда.

– И что вы теперь будете делать?

– Вы имеете в виду, со всем этим? С этими вещами?

Она чего-то испугалась, – и тут же испугалась, что выдала свой испуг незнакомцу. Но деймон-колибри у нее на плече даже не вздрогнул и продолжал серьезно смотреть на Малкольма. Малкольм ответил ему невинным взглядом, стараясь показаться честным и безобидным простачком.

– Там что-то насчет роз? – спросил он.

Директор моргнула. Деймон отвернулся и зарылся клювом ей в волосы.

– Почему вы так решили?

– По двум причинам. Во-первых, эти образцы – семена и розовое масло. Во-вторых – та потрепанная книжка в красной обложке. Это эпическая поэма на таджикском, под названием «Джахан и Рухсана». О паре влюбленных, которые ищут розовый сад. Значит, доктор Хассаль изучал что-то связанное с розами?

– Да, именно так, – кивнула профессор Арнольд. – Больше я вам ничего рассказать не могу, уж простите. Дел очень много: и дипломные работы, и наши местные проекты, и все эти материалы из Ташбулака, не говоря уже о моих собственных исследованиях…

Малкольм в жизни не встречал человека, который до такой степени не умел врать. Он от души ее пожалел: бедняжке пришлось импровизировать, а она еще даже не оправилась от потрясения.

– Не буду больше вам мешать, – сказал он. – Спасибо, что объяснили, что смогли. Если возникнет необходимость со мной связаться…

Он положил на стол визитку.

– Спасибо, доктор Полстед, – сказала директор и пожала ему руку.

– Если появятся новости, дайте мне знать! Этот доктор Хассаль и мне теперь в некотором роде не чужой.

Выйдя из здания, он решил немного посидеть в саду, где тусклое зимнее солнце золотило голые ветви кустарника, а двое молодых людей возились с растениями возле теплиц.

– Надо было сказать ей правду, – заметила Аста.

– Знаю. Но тогда мы втянули бы во все это Лиру. И полицию… А мы ведь помним, что убийца – один из полицейских.

– Да ладно тебе, Мал! Этот полицейский был не при исполнении. Не все же они такие! Просто Пану такой попался. В полиции должны узнать и о том, что произошло, и что это сделал один из них.

– Ты совершенно права, и мне ужасно не по себе от того, что приходится молчать.