Невероятность равняется нулю. Роман

– Ты знаешь, Пауль, а я ведь приглашена через неделю в Детмольд на семинар российско-немецких авторов, который должен состояться как раз в помещении этого музея.

– Что ты говоришь? Такое не бывает!

– Бывает ещё и не такое. Ты просто выполняешь миссию, предопределённую тебе небесами, поэтому все пути для тебя открываются по мановению волшебной палочки. Тебе при этом нужно только захотеть, сделать выбор, и все желания исполнятся.

– Твоими бы устами, – ответил ей Пауль по-русски фразой, которую от неё же узнал, занимаясь с ней же русским.

– Да, могло бы быть и лучше, если бы я поехала с тобой, но, к сожалению, не смогу отказаться от четырёх ночных смен.

С помощью Илоны Пауль связался по электронной почте с руководителем авторского объединения немцев из России. Понял, что в любом случае ему придётся до Детмольда добираться самому, а там он сможет войти в группу авторов, если ему это понадобится. Он приобрёл билеты на скорый поезд, правда, с тремя пересадками в городах: Офенбурге, Франкфурте-на-Майне, в Алтенбеккене – и через неделю отправился в те края.

– Надо же, как судьба поворачивает, – думал он, находясь уже в поезде и глядя в окно, за которым мелькали великолепные осенние пейзажи, на некоторое время задержавшие его воображение.

Созерцая живописные места, он не мог отделаться от мысли, что неслучайно судьба подарила ему эти мгновения, помогла остаться на некоторое время с самим собой, погрузиться в размышления о прошлом, неотделимом от стран его рождения и проживания.

«Почему родственники так долго умалчивали факт моего рождения в России? Почему нельзя было с детства вложить в меня знание русского языка? Наверное, мама боялась, что я не захочу принять на себя груз их прошлого, прожитого вне страны, которая стала мне родиной? Может быть, они с бабушкой боялись, что я не захочу узнать и принять их правду о стране рождения? Кто знает, может, они думали, что, если я узнаю об этом, то это станет тормозом моего развития? Теперь уже не от кого получить ответы на прилетевшие ко мне из ниоткуда вопросы, но я ощущаю внутреннюю потребность понять, кто я, какого рода-племени, кто мои предки, что во мне от них по наследству осталось?»

Соседями Пауля по вагону были люди различных национальностей и разного цвета кожи. Они переговаривались друг с другом, по-видимому, на родных языках и наречиях. «А мать почему-то не говорила громко на русском языке, встречаясь со своими земляками в поездах, на улицах города, в магазинах, или в учреждениях, в комнатах ожидания для посетителей или на приёмах у врачей. Чего она боялась? Или страх так впитался в её сознание в России в пред-или послевоенные годы, что не отпускал и в последующие годы проживания в Германии? Ведь в депортации в Казахстане и в Сибири, куда российских немцев выселяли во время Второй мировой войны семьями, их считали изгоями, фашистами, предателями, шпионами, одним словом, врагами советского народа только за то, что они по происхождению были немцами. А ведь я тоже родился в России. Так кто я теперь? Российский немец или немец по генам, вложенным в меня предками?»

Пауль откинулся на спинку сидения. Он ехал в вагоне второго класса. «Мать говорила, что мы остались в Германии людьми второго класса для местных немцев. Они не знают истории нашего малочисленного народа, который и сейчас не имеет покоя и в поисках душевного равновесия мечется по планете, возделывая необжитые земли то в России, то в Австралии, в Мексике и в Парагвае, в Канаде и в Америке. Не обретя и там Родину, многие возвращаются на свою исконную родину в Германию или в Россию, живут и умирают там тем же непризнанным народом, которым были сто, двести, триста лет назад.

Народ в пути, так принято говорить о моих предках. Мать рассказывала, что существует землячество российских немцев. Годами оно добивается равноправия немцев из России с другими гражданами Германии, хотя бы в вопросах пенсионного обеспечения. Сама она получала только 60 процентов от размера пенсии, заработанной в России, в сравнении с людьми, относящимися к немцам, проживающим здесь всегда.

Вопросы кружились в голове, но Пауль не пытался сейчас найти на них ответа. Он считал себя гражданином Германии. Германия – его родина. Это понятие вмещало для него всё: город, в котором он живёт, людей, с кем общается, воспоминания о школьных годах, о первой любви, о первых попытках профессионального становления. Он был доволен итогами прожитых лет и надеялся на успех в будущем. Пауль мечтал и о счастливой личной жизни, о семье и детях. «Зачем я пытаюсь разворошить осиное гнездо прошлого, найти в нём спрятанные тайны предков, раскопать их скелеты? Тени прошлого… Они молчат, а я хочу заставить их заговорить. Но кому это нужно, и что это даст мне?»

Пауль, продолжал вглядываться в удивительные пейзажи за окном, потом перевёл взгляд на своих попутчиков. «Нет. Я не сдамся. Мне нужно выполнить завещание матери. Я должен посетить родные места отца и найти ответы на вопросы: Почему вырождается наш род? Что нужно сделать для того, чтобы он продолжил своё существование?» Он вспомнил слова «ещё не вечер», которые в трудные минуты произносила мать. «Тогда они мне ни о чём не говорили, и я порой думал: «Причём тут вечер, если в семье, например, трудности, или денег нет, чтобы отправить меня с классом в поездку по родному краю, или когда после долгих лет учёбы маму не утвердили заведующей отделения, в котором она проработала много лет? Сейчас мне часто вспоминаются и другие её слова: «Ничего, сынок, всё устроится как-нибудь. Главное, чтобы мы понимали друг друга, а остальное – трын—трава». Какая «трава»? Почему «трын»? Этого мне никто и никогда не смог объяснить, даже бабушка, которая всегда понимала мать с полуслова».

Поезд, на котором Пауль уже подъезжал к станции Детмольд, остановился на каком-то полустанке. Последний раз проводник проверил наличие билетов. «Ну, что ж, пора покинуть этот состав». Девять часов езды привели Пауля к мысли, что он не зря совершает это путешествие. Невдалеке увидел автобусную остановку. В справочном бюро вокзала подсказали, на каком номере автобуса можно доехать до музея.

Двухэтажное здание музея, одной стороной примыкающее к зданию частной евангелической школы, Пауль увидел издалека. Порог музея перешагнул с благоговением и внутренним чувством, что в этом помещении он найдёт путь к дальнейшей раскрутке спирали в стеклянном стакане. Теперь Пауль уже не помнил, откуда в его сознании такое сравнение, но оно помогло ему ощутить уверенность в правильности совершаемого им действия. Работники музея оказались людьми приятными в общении. Его привели в большой зал с экспонатами и на время оставили одного.

Здесь началось таинство. Позже Пауль расскажет Илоне об этом так: «В дороге в тот день я очень устал, и сознание начало выдавать картины, которые можно было увидеть только во сне. С одного портрета на меня смотрел мужчина примерно пятидесятилетнего возраста. Он просил взглядом подойти к стене, на которой демонстрировалась различного рода одежда из прошлого. Воображение нарисовало пожилую женщину в одном из строгих в чёрную расцветку платьев. Казалось, она манила меня к себе. Потом указала на стенд, где крупными буквами было написано: „Колония Молочная“. Я знал, что именно там проживали мои предки, переехав по зову Екатерины II из Германии на Украину. Тогда я начал лихорадочно фотографировать всё, что видел перед глазами. Уже не думал о том, что скажут те, кто, может быть, наблюдает за мной со стороны или со стен, увешанных портретами».

Глава десятая, в которой Пауль делится с Илоной впечатлениями от поездки

Пауль позвонил Илоне сразу, как только вернулся из Детмольда.

– Илона, ты не можешь себе представить, какое приятное чувство я испытал, общаясь с твоими знакомыми, авторами Литературного объединения немцев из России.

– Так ты всё-таки с ними познакомился?

– Конечно. Я проживал с ними в одном отеле. Мы общались на немецком, но постоянно вокруг звучала и русская речь. Сразу познакомиться с тридцатью авторами, говорящими на двух языках, не каждому такое в жизни удаётся.

– А Артур Розенштерн? Ты его видел?

– Ты знаешь, Илона, в нём я узнал самого себя. Ведь он приехал в Германию из России тоже в малолетнем возрасте. Ты же сама знаешь, что он разговаривает в основном на немецком, хотя владеет и русским. Он автор книги «Планета Германия» на немецком языке. После того, как я с ним познакомился, непременно прочту эту книгу. Илона, приходи ко мне на кофе, я расскажу тебе обо всём, что увидел и узнал в музее. Думаю, это тебе тоже будет интересно.

Пауль не спросил у Илоны о Милене, надеясь, что она сама поделится с ним новостями. «Наверное, новостей нет, – подумал он, положив трубку. – Что же ты, Милена, так на меня разобиделась, ни видеть, ни слышать меня не хочешь?»

Пауль перебирал в памяти счастливые мгновения встреч с Миленой. Он помнил всё до мелочей, скучал по женщине, но никак не мог понять, что же так сильно растроило любимую, что заставило её убежать от него, не оставив возможности на дальнейшее примирение. Когда он думал о ней, становилось трудно дышать. «Сейчас придёт Илона. Мы поговорим о важном для меня деле, и станет легче воспринимать факт, что ты меня оставила. Не понимаю… Я же извинился перед тобой. Да и извиняться было не за что. За что же ты так со мной?»

Через час пришла Илона. И квартира наполнилась радостным смехом. Они пили кофе, заваренный хозяином. Разговор не прекращался ни на минуту. Пауль отметил про себя, что Илона его прекрасно понимает, проявляя искренний интерес ко всему, о чём он говорит.

– Илона, ты слышала когда-нибудь, что переезд немцев в Россию происходил с 900 года? Сначала перебрались туда миссионеры, торговцы, строители и учёные, картографы и врачи, шахтёры и люди искусства. О принцессах, которых выдавали замуж за русских царей – отдельный разговор.

– Да. Отец упоминал об этом в своих дневниках. Он писал о том, что его предки были из Катариненштадта…

– Да ты что?! В музее я как раз узнал, что эта немецкая колония в России была основана в 1766-ом году из немцев лютеран и католиков. Подожди минутку. Я где-то записал точные сведения. А, вот нашёл. Первых семей приехало туда 283, а к 1905-ому году – там было уже 12334 жителей немецкого происхождения. Можешь себе такое представить?

– С трудом. Отец что-то ещё говорил про Маркштадт.

– Так это тот же город Катариненштадт. Его переименовали в Маркштадт в 1914-ом году. В 1918-ом он стал столицей автономной Республики немцев Поволжья. К тому времени там уже было открыто пять начальных школ, одна семилетняя, пять библиотек, педагогический и торговый техникумы, музыкальная школа и ещё многое другое.

– Пауль, я сейчас подумала: отец был бы рад узнать, что его дочь заинтересовалась прошлым его народа.

– Да, Илона, я тоже часто думаю, что мои родители были бы этому рады. Я, наконец-то, узнал, что в архивах именно этого музея хранятся документы об истории немцев – меннонитов по вероисповеданию. Когда я там спросил у гида, где стенд, посвящённый им, он удивленно вскинул на меня глаза и ответил: «Так это же всё о них». Потом я спустился в библиотеку музея. Первое, что отметил – запах книг. Наверное, только старинные книги могут издавать такой, присущий только им, запах? Библиотекарь сказала мне, что шифр книг о меннонитах начинается с буквы «М», потом растолковала, что на разных полках стоят книги о меннонитах разных регионов России и других стран. Как я пожалел в тот вечер, что не могу остаться в этом городе ещё на пару дней, чтобы прочесть хоть часть этих книг.

– Я слышала, что книги из библиотеки музея можно выписывать по почте за небольшую плату.

– Да, что ты говоришь? Надо обязательно это сделать.

– А что ты узнал ещё о меннонитах нового?

– Если я правильно понял, как религиозное течение оно возникло в 16 веке в Голландии и в Северной Америке. Не зря мой отец говорил маме, что они из голландских немцев. В 18 веке его предки перебирались из Западной Пруссии на юг России. В основном это были бедные люди, которые добирались в Россию своим путём, на чём придётся, некоторые по морю, на пароходах. Тогда они переселялись целыми селениями. Прочитал на одном из стендов музея, что Григорий Потёмкин пообещал дать немцам земли на берегу Днепра. Я кое-что переписал себе со стендов музея, сделал много фотографий, перенёс всё сегодня в компьютер. Теперь точно знаю, что 228 семей поселились там в 1789-ом году. Поселение назвали Хортица. Первоначально оно состояло из 18 деревень. Второе поселение было заложено в 1804-ом году и состояло из 56 деревень. Оно расположено на сто километров южнее Хортицы, на берегу реки Молочная.

– Извини, что прерываю. Недавно, читая биографические рассказы Роберта Лейнонена, российского немца, узнала, что его предки переселились из Германии в Россию после выхода Указа Екатерины II 1765 года, разрешающего создать немецкие колонии в Санкт-Петербурге. Я сделала себе запись об этом в дневнике. Вот, отыскала. Сразу в 1765-ом году из Пфальца, земель Гессен-Дармштадт, Вюртенберг и Бранденбург прибыло в Санкт-Петербург 110 семей, позже, в 1767-ом году – 67 семей немцев из Варшавы. До 1819 года в Санкт-Петербурге обосновались 24 немецкие колонии. Не знаю, были ли среди них колонии меннонитов?

– Я этого тоже, к сожалению, пока не знаю.

Их беседа затянулась до полночи. После того, как Илона ушла, Пауль ещё долго не мог успокоиться. Он перечитывал статьи в интернете, рассматривал карту немецких поселений на реке Молочная. «Теперь уже нет сомнения, – думал он, – что скоро навещу места предков по отцовской линии. Пока только не решил, откуда и когда начну путешествие».

Глава одиннадцатая, которая помогает понять причину болезни фрау Перец

Фрау Перец, находясь в больнице, молчала, не проявляя никакого интереса к происходящему. Казалось, что она потеряла память. Высокая, стройная брюнетка, гордо подняв голову, ходила по отделению, никого не замечая вокруг. Этот процесс движения порой нельзя было остановить. Она заходила в комнаты к лежачим больным, стояла возле них, напряжённо всматриваясь в лица, как будто пыталась что-то вспомнить. Могла бессмысленно бродить по коридору или часами лежать в комнате без движения. Врачи не могли найти к ней подхода и оставляли в покое, в надежде, что всё образуется, и память, если она действительно потеряна, вернётся к ней снова. По мнению психиатра, который работал с ней в одном отделении в течение многих лет, «коллеге нужен только покой и непредвиденный случай, который вызовет взрыв эмоций, поможет вернуться в реальность».

Жизнь продолжалась, но уже, казалось бы, без Доротеи Перец. Только ночью она была той, которая знала о себе всё, понимала, что произошедшее с ней несколько дней назад – не случай, а закономерное наказание за грех, который она совершила однажды. «Расплата пришла. И хорошо, что я получила по заслугам в этой жизни, а не после того, как ушла из неё и предстала перед Вершителем Судеб,» – думала она, перебирая в памяти всё, что произошло в ту роковую ночь. Вероятно, именно эта мысль о возмездии помогала ей переносить повседневную суету в отделении.

Её коллеги не знали, что в течение многих лет каждую ночь она видела во сне маленького ребёнка, кричащее живое существо, которое с её молчаливого согласия взяли у молодой роженицы. За большие деньги были тогда подкуплены несколько акушерок и она, врач Доротея Перец, которая в тот момент оказалась свидетельницей этой жестокой сцены. Единственно, что успокаивало фрау Перец, это то, что роженица, будучи без сознания во время родов, поверила позже сообщению мужа о смерти ребёнка, как будто прожившего всего несколько часов после рождения.

Ещё в момент поступления Милены в их психиатрическое отделение, фрау Перец узнала в ней ту женщину, у которой много лет назад по желанию мужа и с молчаливого согласия работников отделения отняли ребёнка, девочку, которая была совершенно здоровой. Психиатр Перец дала позже и согласие на удочерение девочки людьми, которые увезли её из страны. Тогда ей казалось, что так следы преступления будут заметены.

Но судьба распорядилась иначе: та роженица вновь оказалась её пациенткой. Всё в жизни возвращается на круги своя. Душевной пыткой стало для Доротеи Перец нахождение рядом с женщиной по имени Милена, которая появилась недавно в её отделении из прошлого, поэтому она постаралась поскорей избавиться от её присутствия и делала всё, чтобы выписать пациентку из больницы. Она не сомневалась, что эта больная совершенно здорова, и заявление её мужа, знакомого ей по прежнему делу, не имеет под собой никакого реального основания.

«Оказывается, слова о муках совести, – думала она теперь, – тоже имеют под собой основу. Они разъедают меня изнутри уже с момента совершения преступления. Да, я не убила, но, отняв у матери дочь, а у дочери мать, нанесла им обеим раны, которую не смыть покаянием. Ведь я не знаю точно, в чьи руки отдали девочку? Как сложилась её судьба? Прошло более пятнадцати лет с того момента и надо же – прошлое вернулось».

Фрау Перец, понимала, что это возмездие за совершённый ею в молодости проступок, но не пыталась покаянием исправить содеянное. Больше божьей кары она боялась правосудия на земле. Она не хотела попасть при жизни в число преступников, которых по этим временам и так в мире хватало. «Меня не смогут притянуть к ответу. Столько лет прошло. Я сама уже себя наказала. Знаю теперь, что муки совести – это не выдумка высоконравственных персон».

И вот тогда, в греческом ресторане, куда они зашли с медсестрой Илоной, чтобы провести субботний вечер, она увидела вновь эту миловидную женщину, да ещё в обществе своего бывшего молодого мужчины Пауля, который недавно с ней расстался, ушёл, бросил, не объяснив причину и не позвонив. Он просто однажды закрыл за собой дверь и оставил её наедине с собой в жутком одиночестве.

Теперь, находясь в неврологическом отделении больницы, не разговаривая ни с кем, ни с врачами, ни с пациентами, психиатр Доротея Перец большую часть времени проводила в постели, прокручивая в сознании свою жизнь, картину за картиной, вперёд и назад, пытаясь осознать, в какой момент её жизнь сошла с правильного пути. «Нет, я ни за что на свете не признаюсь. Меня могут тогда дисквалифицировать, уволить с работы. На это я не пойду. Пусть всё останется так, как есть. Если не скажу, никто и не узнает. А я – не скажу. Долго им придётся ждать, чтобы услышать правду». Фрау Перец проводила длинные ночи в душевных пытках, а по утрам совершала «обход больных» в отделении. Многолетний опыт подсказывал ей необходимые слова и действия. Порой она задерживалась у пациента в комнате, садилась рядом на стул, спрашивала о признаках болезни. И даже если больной не мог ей ответить, а это случалось почти всегда, она выходила из комнаты просветлённая, с сознанием выполненного долга.

Медсестра Илона часто навещала Доротею Перец в её комнате во время трудового дня и в свободное от работы время, пытаясь понять, что с ней происходит, но ей трудно было достучаться до её светлого начала, чтобы хоть на мгновение приоткрыть тайну души. Тёмный мир не отпускал фрау Перец из своих цепких рук. Говорят, стоит только впустить заразу, и она захватит душевное пространство. Она, тёмная сила, постепенно отвоёвывает в душах себе место, потихоньку создаёт плацдарм, заполняя его тёмными мыслями и уводя в пространство зла, находящееся недалеко от вместилища ада.

Глава двенадцатая, повествующая о возвращении Милены в город, и о том, как она отреагировала на предложение Пауля поехать в Сибирь

Через месяц после того, как Милена уехала в детскую республику, она возвратилась обратно. Внутренние силы вернулись к ней. Она поняла, что совершила ошибку, уехав и оставив друзей в неизвестности, почему она это сделала. «Ведь Пауль объяснил мне всё, – думала она теперь, оставаясь наедине со своими мыслями. – Зачем нужно было его ещё наказывать за несуществующую вину?»

Когда время, оговорённое в договоре по практике в воспитательном учреждении, закончилось, Милена не стала его продлевать. Она собрала вещи и отправилась домой в надежде, что Пауль её ещё любит и ждёт.

Пауль, действительно, был рад, что она вернулась, сделал вид, что ничего не произошло, что её поездка в деревню была необходимостью. Но как-то пусто стало у него на душе, куда-то исчезла музыка, звучавшая в ней при виде этой женщины. Казалось бы, всё встало на свои места, но возникло ощущение тревоги. Мозг постоянно сверлил вопрос: «Прав ли я в своём решении выбрать её спутницей жизни?» Чтобы не копаться в душевных переживаниях и сомнениях, Пауль сделал Милене официальное предложение выйти за него замуж. Она согласилась. Регистрация брака должна была состояться через месяц.

Однажды утром, проснувшись раньше обычного, Пауль, глядя на Милену, тихо посапывающую на его плече, подумал: «Пора всё же рассказать ей о том, что меня мучает уже много лет. Теперь всё зависит от меня. Я не имею права сдаваться, прятаться за мысли о множестве повседневных дел. Нужно, наконец-то, отбросить сомнения, терзающие душу, и собираться в дорогу». После их недавней размолвки, он уже не совсем был уверен, что Милена поддержит его решение – поехать в дальние края. «Да, она, конечно, любит меня, но последует ли за мной на край света – в этом я почему-то теперь сомневаюсь».

Когда Милена проснулась, то не узнала своего Пауля. Всегда спокойный и даже порой нерешительный, он преобразился. С беспокойством следила Милена за его метаниями по комнате, не решаясь спросить, что заставило его так рано подняться в их общий выходной. «Что он надумал? Ведь они так долго ждали этого дня и планировали провести вместе время». Пауль, заметив, что Милена не спит, присел на край её кровати, пристально посмотрел в глаза, словно хотел спросить: «Ты – со мной?» Увидев в них, по-видимому, то, что искал, нежно поцеловал её и, минуту помедлив, выпалил, как давно продуманное:

– Милена, мы уезжаем. Я уверен, что ты поддержишь мою идею.

Глаза Пауля горели. Решимость, с которой он начал говорить, сразу настроила женщину на серьёзный лад. Почувствовав, что Милена готова его выслушать, Пауль, словно оттолкнувшись от берега, начал своё повествование:

– Понимаешь, дорогая, мне нужно посетить родину, тот кусочек земли, где прошла большая часть жизни моих родителей и где я родился. Мать перед смертью просила меня об этом. Это была не просто просьба старого человека. Что-то стоит за её словами, какая-то тайна, разгадку которой она сама не знала. Как занозой вонзились ей в память слова матери, моей бабушки: «Все концы спрятаны в сибирских краях. Моя надежда на Пауля. Он может и должен разгадать тайну рода. Больше надеяться не на кого». Дорогая Милена, я должен выполнить просьбу родных. Вот сейчас хочу спросить у тебя: Поедешь ли ты со мной? Уверен, что там нам обоим будет на что посмотреть. По моим представлениям, Сибирь – дикий край с первозданной природой и старинными обычаями. Один раз в жизни можно и нам с тобой окунуться в таёжную глушь, чтобы понять, что такое цивилизация.

Пауль уже почти бегал по комнате. Движения его стали решительными. Он весь собрался, сжался в пружину, и Милена поняла, что остановить разбег его мыслей, готовых превратиться в немедленные действия, уже невозможно. Она вскочила с кровати, бросилась к нему, обняла. Прижавшись всем телом, ощутив дрожь его тела, переполненного эмоциями, подняв на него глаза, сказала тихо, но обнадеживающе:

– О чём разговор, милый! Конечно же, мы едем в эту твою таёжную глубинку. Уже сегодня представляю, как нам там будет интересно.

В душе у Пауля зазвенела струна, до этого ему незнакомая, волнующая и переполняющая его существо.

– Неужели я романтик по натуре? – возникла на мгновение мысль, но тут же улетучилась, как будто её и не было. – Какая разница! Главное – появилась надежда, что и этой мечте суждено сбыться.

Потом они долго говорили о предстоящей поездке, обнявшись и соединившись мыслями и чувствами в единое целое.

Глава тринадцатая о том, что думает и как ведёт себя психиатр Перец, находясь в больнице

Фрау Перец стояла посреди комнаты с закрытыми глазами. В последнее время такое случалось с ней часто. В такие минуты никто не пытался с ней заговорить. Даже врач оставлял больную в покое. А ей никого и не хотелось слышать. Она, как психиатр, понимала, что депрессия стучится в душу, которую с каждым днём всё больше и больше заволакивает тучами. «Где-то я прочитала, что когда душу охватывает мрак и отчаяние уже на пределе, Бог, в облике другого человека, приходит на помощь, – размышляла она ночами, не решаясь обратиться к Господу с молитвой. – Не простит он меня. Надо сначала найти ребёнка, просить у Милены прощение, а потом уже и перед Богом замаливать грехи». Мысли крутились вокруг понимания вины, но расстояние от осознания вины до действия, которое поможет смыть позор, казалось непреодолимым.