Серебряный адмирал

По прошествии некоторого времени умелого навигатора заметили судовладельцы и произвели в лоцманы. Отныне уже Рюйтеру было доверено самостоятельно водить суда по морям.

В 1635 году он был послан к Гренландии за китовым жиром – ворванью, но в тот год китов там было мало. Капитан нервничал, и тогда Рюйтер предложил:

– Давайте спустимся к Магеллановой земле. Там, я слышал, в прошлом году ходили огромные стада кашалотов!

– Но для этого нам придется пробороздить вдоль целый океан! – с сомнением почесал бороду капитан. – Ты ведь еще совсем мальчишка, справишься ли?

– Справлюсь! – упрямо ответил лоцман. – Без прибыли не будем!

Чтобы понять масштаб предлагаемого Рюйтером маневра, сегодняшнему читателю достаточно бросить лишь один взгляд на карту. Даже для нынешних лайнеров этот рейс, перечеркивающий вдоль с севера на юг всю Атлантику, был бы не из простых, что уж тогда говорить об утлых суденышках середины семнадцатого века! Но Рюйтер был Рюйтер, и его дерзкий бросок от одних ледников к другим, несмотря на все трудности, и вправду оказался на редкость удачным. Китобои обнаружили огромное стадо китов и не отстали от него, пока полностью не забили свои трюмы бочками с остро пахнущей ворванью. Наградой лоцману была лишняя доля с прибыли, данная ему с общего решения команды.

В один из приходов Рюйтера домой мать завела с ним давно ожидаемый разговор:

– Михаил! Ты уже в том возрасте, когда пора обзаводиться спутницей жизни, к тому же оклад судового лоцмана позволяет тебе сносно содержать семью.

Рюйтер кивнул. Он особо не возражал.

– У меня и невеста на примете имеется! – продолжала меж тем мать.

– Кто же? – оживился сын-лоцман.

– Мария Валтер, дочь бочарника Грирскерке. Девушка очень благонравна, да и отец весьма солиден.

Рюйтер кивнул. Невзрачную скромницу Марию он знал давным-давно, и хотя особой любви к материнской избраннице не питал, возражать против ее выбора не стал. Не все ли равно, кто будет ждать тебя на берегу!

– Я вовсе не против Марии Валтер! – сказал он матери, собираясь в плавание к далекой Бразилии. – Вот вернусь с деньгами, тогда и о семье можно будет думать!

Вскоре после возвращения из бразильского вояжа состоялась помолвка, а затем и свадьба. Однако семейная идиллия лоцмана Рюйтера оказалась недолгой. Спустя десять месяцев после свадьбы его молодая супруга внезапно умерла при родах. Ненамного пережила мать и родившаяся дочь. Потерю жены и ребенка Рюйтер переживал тяжело. Может, именно поэтому вербуется он тогда в самые дальние и опасные экспедиции.

Именно в это время Рюйтер совершает еще несколько плаваний в Гренландию и к Магеллановой земле. Там не раз, будучи на краю гибели, молодой лоцман спасает свое судно от, казалось бы, неминуемой гибели, чем заслуживает искренний восторг команды. Во время одного из таких плаваний команду поразила цинга. У людей кровоточили десны, горстями вываливались зубы, тело покрывалось сплошными гнойниками. Не в силах жевать и глотать, матросы буквально умирали от голода. И тогда юный лоцман, сам едва передвигаясь на опухших ногах, готовил им знаменитый «лабскаус» (жидкую кашицу из мелко рубленной вареной солонины, перемешанную с соленой селедкой и сдобренную перцем), кормя умирающих чуть ли не с ложки. Таким образом Рюйтер спас от смерти не одного своего товарища. Естественно, что команда платила за такую человечность любовью и признательностью. Матросы, намного старшие его летами, добродушно в шутку именовали своего лоцмана не иначе как «папаша Рюйтер». Кто мог подумать, что это прозвище останется за Рюйтером на всю его жизнь, приобретя с годами уже не иронично-дружеский, а почтительно-уважительный оттенок?

Океанские плавания, однако, не всегда были успешными. Во время одного из особо яростных штормов судно, на котором служил Рюйтер, потеряв все снасти и мачты, несколько недель носилось по волнам, и хотя все уже простились друг с другом и молились, призывая легкую смерть, в конце концов, оно все же чудом осталось на плаву.

По возвращении домой Рюйтер вторично вступает в брак. Жизнь моряка полна опасностей и не слишком длинна, а потому Рюйтер торопился познать и высшее человеческое счастье – свой дом и семью. На сей раз избранницей его стала Корнелия Энгель из городка Флессингена, что неподалеку от Бергена. С братом Корнелии Рюйтер плавал на одном судне, он-то и рекомендовал лоцману свою сестру как девушку хозяйственную и домашнюю. Тогда же Рюйтер на собранные за время плаваний деньги покупает себе небольшой дом. Оклад лоцмана позволяет ему содержать жену, а авторитет опытного и удачливого морехода – смотреть с уверенностью в завтрашний день.

– Вот ты и добился всего, чего хотел! – сказал ему отец, наведавшись первый раз в гости. – Большего в жизни тебе ничего и не надо!

– Ты прав, отец! – отвечал ему сын, разливая по кружкам пенное пиво. – О большем я и не мечтаю!

Однако воистину говорят, что человек предполагает, а Бог располагает. В том же 1636 году молодого лоцмана внезапно пригласили в контору Бергенского общества торговцев.

– Мы несем большие убытки от контрабанды французских и немецких товаров! – заявил там Рюйтеру купеческий старшина Жюст ван Слюйс. – Нам нужно обезопасить себя. Для этого на деньги цеха вооружается судно. Помня твои заслуги в мореходстве и пушкарский опыт в обороне города, мы решили предоставить его тебе. Ступай и оберегай наши интересы, а мы не забудем о твоих!

– Вы не пожалеете, что назначили для исполнения этого дела именно меня! – ответствовал Рюйтер и с радостью принялся за подготовку к выходу в море.

Нам неизвестно в точности, почему молодой лоцман столь истово бросился исполнять указание купеческих старшин. Возможно, причиной тому была возможность достаточно быстро обогатиться, ведь каждое захваченное контрабандное судно приносило немалый процент от перехваченных товаров капитану, это судно захватившему. И все же думается, что главной причиной радости Рюйтера было неожиданно свалившееся на него капитанство – то, о чем сын простого трактирщика не мог даже и мечтать.

Глава третья. В капитанах

Стать в двадцать девять лет капитаном в голландском флоте, где опытом многолетних плаваний обладали тогда почти все, начиная с простого матроса, было весьма непросто, а, следовательно, и весьма почетно. Зайдя первый раз в свою новую каюту, Рюйтер первым делом повесил на переборку картину местного художника: яркий натюрморт с сочными гроздьями винограда и букетом бордовых тюльпанов, подаренный ему женой на удачу.

Каким же он был внешне, этот только что назначенный капитан Рюйтер? Один из современников будущего адмирала так описывает его: «Рюйтер был среднего роста, но очень статен. Сложения крепкого и очень ловок. Лоб у него был широкий, цвет лица довольно приятный, глаза живые, даже проницательные, волосы темные. Он носил густые и вздернутые усы. Его наружность являла вид суровости, смешанной с лаской, внушающею к себе в одно время почтение и любовь. Он был от природы здорового сложения, но в молодости поел ядовитой рыбы, что произвело в его членах легкое трясение, во всю его жизнь продолжавшееся. В зрелых летах у него показалась каменная болезнь, которая иногда причиняла ему ужасные боли. Его природная крепость, подкрепляемая привычкою, дозволяли ему легко переносить морские беспокойства. Он был так строг к себе, что смеялся, когда видел матросов, скидывающих с себя мокрое платье. Он не помышлял об отдохновении, как только тогда, когда нечего было делать. Он предпочитал грубую морскую пищу нежным кушаньям. Знатные люди, желавшие его угостить, старались соображаться с его вкусом. От природы он был красноречив, всегда весьма счастливо объяснялся. Природа одарила его удивительной точностью рассудка. Он тотчас предвидел, что надо делать и находил средства к достижению своей цели. Его суждения всегда были основаны на прочных чувствах великодушия. Он никогда не затруднялся в разговорах с людьми возвышеннее его, даже с герцогами и королями. Он знал и говорил на многих языках, не учась им в школах. Частые вояжи и долгое пребывание в чужих землях его им научило, а чудесная память способствовала его вниманию и трудам».

В первое же свое крейсерство у побережья Бергена Рюйтер захватил сразу два груженных товарами судна. Одно было из Дюнкерка, другое гамбургское. При этом Рюйтер, пожалуй, впервые, проявил себя и неплохим тактиком, удачно избежав нежелательной встречи поочередно с тринадцатью французскими военными кораблями. Пленение призовых судов внезапно вызвало споры и драки между матросами Рюйтера и командой другого направленного в крейсерство судна, которому повезло значительно меньше.

– Мы захватили – значит, и все добро наше! – кричали, надрывая горло, матросы Рюйтера.

– Мы сообща участвовали в крейсерстве, у нас есть раненые, а потому и делиться надо поровну! – не уступала им команда судна-неудачника.

Обдумав все, Рюйтер решил делить захваченные товары по справедливости между двумя судами. Решение вызвало столь яростную бурю возмущения на его собственном судне, что Рюйтер должен был прервать плавание и вернуться в Берген. Совет купеческих старейшин, рассмотрев взаимные обвинения капитана и команды, одобрил действия Рюйтера и наказал зачинщиков «призового бунта».

– Справедлив до святости! – долго еще хмыкали его матросы, потирая выпоротые «кошками» спины.

В течение последующих четырех лет Рюйтер вновь почти непрерывно бороздит океаны. На этот раз уже полновластным капитаном. Вместе с ним перекочевывает с судна на судно и любимый им натюрморт. Помимо натюрморта капитан принес в свою новую каюту и клетку с цыплятами. Разведение цыплят, кормление и ухаживание за маленькими желтыми комочками было, наверное, самой большой отдушиной Рюйтера в дальних плаваниях. К своим воспитанникам он относился с огромной нежностью, давал им ласковые имена и не разрешал отправлять их на матросский стол. В портах захода он дарил своих подросших цыплят тем из местных начальников, к кому питал симпатию, беря при этом слово, что те не попадут после его ухода в кастрюлю.

Рюйтер много плавает на Антильские острова и в Бразилию, весьма удачно там торгуя и выгодно сбывая голландские товары. Этот период жизни позволил молодому капитану значительно усовершенствовать и свои мореходные познания, теперь уже и в военной области.

В те неспокойные времена торговля всегда соседствовала рядом с пиратами, а потому каждый капитан, даже самого мирного транспорта, всегда должен был быть начеку. Не раз и не два приходилось встречаться с пиратами в море и молодому Рюйтеру.

Вот как описывает некоторые из таких встреч один из первых биографов будущего адмирала: «В 1643 году на пути в Америку он встретил военный испанский корабль и постарался уклониться, но испанец, нагнав его, дал по нему залп, надеясь утопить. Рюйтер защищался с такой отвагой, проворством и искусством, что пустил испанца на дно. Тут он показал свое человеколюбие, употребляя все средства к спасению экипажа, сохранив жизнь большей части, в том числе и капитану, к которому обратился с вопросом: «Так ли бы поступили вы с моим экипажем, если бы вам удалось потопить мой корабль?» Капитан отвечал: «Я намеревался всех вас утопить!» Рюйтер, справедливо оскорбленный таким безрассудным ответом, приказал бросить всех испанцев в море, и его люди начали готовиться к исполнению приказания. Испанский капитан попросил о помиловании, на что Рюйтер охотно согласился. В одном из его вояжей в Сале ему сказали, что пять алжирских кораблей сторожат его, чтобы завладеть его судном. Он продолжал свой путь и к вечеру остановился на виду у алжирцев. Провел тут ночь. С рассветом приготовился к бою. Не ожидая, чтобы на него напали, сам идет на сильнейшего из турецких кораблей, дает по нему залп. Такая неустрашимость ужаснула турка, который, отступив, свалился с другим кораблем, и оба принуждены были бежать. Рюйтер поворачивает на третий, дает по нему залп с другого борта и тем принуждает отступить. Держа остальных двух в страхе, проходит без малейшего повреждения на рейд в Сале. Жители города, взиравшие на битву со своих стен, удивлялись неустрашимости и искусству Рюйтера, приняли его с торжеством и почетом, провезли верхом по городу, заставив побитых им пятерых капитанов сопровождать его пешком, осыпая их всевозможными оскорблениями.

Возвращаясь из Франции в Голландию, конвоируя множество купеческих судов, Рюйтер встал на якорь у острова Вайта, пробыв там несколько дней во избежание встречи с дюнкеркскими арматорами, крейсировавшими в этих водах. Не упуская благоприятного ветра и по причине приближающейся зимы, Рюйтер решился продолжить путь, пренебрегая опасностями. Другие капитаны осуждали его отважность и отказались ему сопутствовать. Он настоял на своем намерении и, чтобы достичь своего желания, придумал средство. Найдя между своими продуктами испортившееся ирландское масло, велел намазать им всю наружность своего корабля и вступил под паруса. Один дюнкеркский арматор напал на него и предпринял абордаж. Но намасленная палуба была так скользка, что неприятели не могли на ней держаться, падали один на другого, и тут множество их было перебито, а тем временем остальные убрались на свой корабль. Рюйтер спокойно продолжил свой путь, пришел во Флессинген. Прибытием своим он восхитил купцов, хозяев корабельного груза. Все дивились его хитрости.

Немного спустя после того он начальствовал кораблем, не имевшим более семнадцати человек экипажа и нескольких пушек. Завидев дюнкеркского корсара со ста двадцатью членами экипажа, ведущего богатый приз, распустил все паруса, как будто бы в намерении напасть на него. Преднамерение его удалось. Дюнкеркец, приняв его за военный корабль, покинул свой приз, чтоб удобнее спастись самому. Рюйтер подошел к призу, но опасаясь, чтобы дюнкеркец, бывший еще невдалеке, не рассмотрел слабости его сил и не воротился бы обратно, он спустил некоторые паруса, как бы разорванные, остановившие его для починки. Увидя дюнкеркца удаляющимся, тотчас переменил курс и с призом пришел домой…»

Практически каждый рейс в Средиземное море был обязательно сопряжен с пиратами. Но Рюйтеру неизменно сопутствовала удача. Дело здесь было даже не столько в везении, а в умении молодого капитана использовать малейший шанс, приносящий успех. Так, в один из рейсов, получив сведения о том, что его груженное товарами судно обязательно должны перехватить, Рюйтер немедленно отыскал в одном из ближайших портов зеландский военный корабль и уговорил капитана отконвоировать его домой, пообещав щедро поделиться вырученными за товар деньгами. В Голландии хозяева судна столь щедрым обещанием были поначалу возмущены. Но Рюйтер смог все же убедить их, что поделиться, на его взгляд, лучше, чем потерять все. В следующем рейсе его, однако, перехватили-таки французские корсары. Видя, что от погони уже не уйти, Рюйтер сам направился к своим преследователям. Как ни в чем не бывало, он прибыл на борт старшего из них, заявив без обиняков, что он торгует под покровительством Генеральных штатов давних и верных союзников французского короля, который и сам имеет немалый процент с торгового оборота.

– Грабя меня, вы тем самым грабите собственного монарха, а подобное никогда не остается безнаказанным! – заявил Рюйтер в заключение своей речи.

Слова дерзкого голландца свое действие возымели. Все завершилось распитием бутылки вина. Кроме этого один из корсаров был даже выделен для его эскортирования.

Прекрасно зарекомендовал себя Рюйтер и как торговец, умело ведя дела и отстаивая интересы своих хозяев. Биограф будущего флотоводца пишет об одном весьма характерном случае: «…В другой раз он привез в Сале разные товары и выставил их на продажу. Санту или владельцу понравилась штука английского сукна; он стал торговать и предложил цену, гораздо меньшую против требуемой Рюйтером. Сей отвечал, что не может отдать за такую цену. Сант возражает, что она более не стоит. Итак, пусть она останется у меня, сказал Рюйтер. Сант повторяет: я хочу ее иметь и не дам более предложенной мною цены. – А я не могу отдать за меньшую цену, по ее качеству, как чужую собственность, лишь поверенную. Сант возразил, что он непременно хочет сие иметь, и чтобы тотчас она была ему уступлена. Рюйтер, видя его горячность, сказал, что он лучше ему ее отдает как подарок. «Как? – возразил Сант. – Ты решаешься отдать доверенное тебе чужое добро, а не хочешь продать за даваемую мною тебе цену?» – «Я не могу продать этого сукна за столь низкую цену, не причиняя недоверчивости к ценам всех моих товаров, но я могу без всяких околичностей подарить, в случае необходимости и в предупреждение худшего следствия!» В конце концов все завершилось тем, что Рюйтер вынудил гордого правителя африканского города купить у него товар по изначальной цене, а кроме того, отныне пользовался у него непререкаемым авторитетом.

В этот же период Рюйтер продолжает с увлечением заниматься картографией. Не доверяя старым зеекартам, он постоянно и с видимым удовольствием составляет свои собственные, изучая при каждом удобном случае местные течения и направления ветров.

Ни о чем ином более в своей жизни капитан и не помышлял. Ему нравится плавать, и он решает плавать, пока позволит здоровье, стремясь при этом приумножить семейный капитал. Когда же придет неизбежная старость, он рассчитывает встретить ее у домашнего очага в кругу своих домочадцев. Так складывалась судьба сотен и сотен других капитанов. Такую судьбу представлял себе и наш герой. Однако провидению было угодно напрочь перечеркнуть эти скромные мечты капитана из Бергена.

Глава четвертая. Во главе эскадры

Может быть, все сложилось бы именно так, как представлял себе Рюйтер, если бы в его судьбу не вмешалась большая политика. Дело в том, что в 1639 году внезапно обостряются отношения между Испанией и Голландией. Старая морская держава к этому времени была уже не в силах конкурировать с набирающей день ото дня силу молодой буржуазной республикой, однако амбиции остались прежними. Испания недвусмысленно пригрозила Соединенным провинциям мощью своей армии. В ответ на это к Голландии немедленно примкнула и мятежная Португалия. Ввиду надвигающейся войны Генеральные штаты начали вооружение флота в два десятка вымпелов. К этому времени Голландия, несмотря на немалое количество опытных торговых капитанов, почти не имела искусных в военном деле моряков, а потому на командные должности собираемого флота пришлось назначать тех капитанов, кто имел какие-то навыки хотя бы в каперной войне.

Все началось с того, что Испания послала через Канал флот в Швецию, с которой у них обострились торговые споры. Так как датский король был в союзе с Мадридом, испанцы намеревались посадить в Дании войска на суда и совместно с датским флотом сделать высадку у Стокгольма. Голландцы решили не пропускать испанский флот. Они собрали 20 судов под командой Тромпа Старшего, с которыми он в сентябре дважды атаковал испанский флот около Дувра. Испанский адмирал Окендо боя не принял, а ушел к английским берегам в Доунс, где стал на якорь. Тромп немедленно блокировал испанцев. Окендо все не решался выйти. Подошедший английский флот был готов обрушиться на того, кто первый начнет бой. Наконец Тромп, получив подкрепление, решил атаковать. Свой флот он разделил на шесть отрядов. Один – под начальством де Витта – должен был наблюдать за английской эскадрой, остальные пять предназначались против испанцев. Головной корабль должен был вести против испанского главнокомандующего Окендо сам Тромп; следующий вел Эвертсон, получивший приказание напасть на португальского адмирала. В ночь на 21 октября Тромп начал атаку. Он повел все свои отряды в строе кильватерных колонн полным ходом, дабы не дать испанцам времени построиться. План удался вполне: испанцы обрубили якорные канаты, не успели выстроить линию, многие суда сталкивались друг с другом, не менее 22 кораблей выбросились на берег. Последние подвергались усиленному обстрелу со стороны голландцев, несмотря на то что английские береговые батареи пробовали защищать их как находящихся на английской территории; окончательно они были уничтожены брандерами. Эвертсон тем временем сражался с португальским флагманским кораблем La Teresa, самым большим кораблем флота, который затем был взорван брендерами. Всего было уничтожено или захвачено 40 судов. Окендо с дюжиной кораблей выбрался, обогнув мыс Северный Сэндхенд, в открытое море и пошел в Дюнкерк: там впоследствии собралось еще несколько судов. Испанцы потеряли около 7000 человек. Тромп привел в Голландию 14 призов. Ему эта победа стоила всего одного корабля и 100 человек команды.

Рюйтер в битве при Доунсе не участвовал, так как только вернулся из дальнего плавания. Зато сразу попал в новую военную экспедицию.

Адмиралом флота в нее был определен хорошо известный несколькими своими рейдами против контрабандистов и удачной стычкой с пиратами в Карибском море капитан Гузельс. Рюйтеру, помня о его отличии в крейсерстве у Бергена, был дан корабль «Хааз», что в переводе значило «заяц». Одновременно с этим тогдашний глава республики принц Оранский назначил Рюйтера и контр-адмиралом, то есть начальником арьергардной эскадры. В виде аванса к будущим подвигам решением штатов Рюйтер был освобожден от участия в вооружении своего корабля. Это был большой аванс, так как снаряжать корабли приходилось зачастую на свои деньги в счет будущих призовых.

Нельзя сказать, чтобы Рюйтер был слишком доволен своим новым назначением. Ему всегда была чужда сама природа войны и куда ближе были дела сугубо мирные, торговые. На купеческих судах того времени весьма презрительно относились к военным судам, считая, что те намного меньше плавают и еще меньше зарабатывают. Военные суда по этой причине называли «яичными ящиками», а их обитателей – «пескарями». Впрочем, это нисколько не мешало купцам с началом очередной войны искать защиты у тех же «яичных ящиков» и смиренно выслушивать указания «пескарей». Увы, судьба подшутила над капитаном Рюйтером и заставила всю оставшуюся жизнь заниматься именно тем, к чему, казалось бы, он не имел никакого призвания. Да еще как заниматься!

В конце июля 1641 года Рюйтер вышел с несколькими кораблями из Флесингена и спустя две недели соединился в море с основными силами адмирала Гузельса. Путь голландского флота лежал к берегам союзной Португалии, где, по сведениям, уже вовсю бесчинствовали испанцы. Однако противные ветры задержали плавание флота почти на месяц. Лишь на исходе сентября голландские корабли подошли к Лиссабону. Испанцев там к этому времени, естественно, уже не было. Вскоре лазутчики донесли, что неприятельский флот числом в двадцать четыре корабля находится у Кадикса. Острожный Гузельс решил напрасно не рисковать, а, спустившись к мысу Сант-Винцент, подождать там союзные португальский и французский флоты и уже общими силами навалиться и раздавить испанцев.

Однако исполнить задуманное не удалось. Едва голландский флот подошел к мысу, как обнаружил там испанцев.

Немедленно началось приготовление к предстоящему испытанию. Корабли напоминали в эти минуты растревоженные ульи. Одни возились у орудий, другие обматывали цепями реи, чтобы их тяжелее было перебить, третьи готовились к возможному абордажу.

Сражение было неминуемым, и оно разразилось. Видя, что столкновения не избежать, и несмотря на превосходство противника, адмирал Гузельс решил атаковать первым. Бой начался с восходом солнца и продолжался до середины дня. С самого начала каждый из капитанов кораблей действовал и выбирал себе противника по своему собственному усмотрению. Никакого единого построения не было, и общее сражение сразу же рассыпалось на большое количество частных поединков, где каждый был сам себе начальник, и вскоре превратилось в самую настоящую свалку. Несмотря на храбрость голландцев, отсутствие у них боевого опыта и численное меньшинство, в конце концов дали себя знать их морское мастерство и умение лучше использовать ветер. В результате этого боя голландцы потеряли два корабля, один из которых был взят испанцами на абордаж, а второй затонул, разбитый артиллерийским огнем. Впрочем, и испанцам сражение обошлось недешево. Они также потеряли два своих корабля и более тысячи человек, выбывших из строя.

Бой при мысе Сан-Винцент, несмотря на отсутствие явного успеха, стал первым настоящим боевым крещением для Рюйтера. И он выдержал его блестяще. Биограф адмирала по этому поводу писал: «Рюйтер отличился в сей битве особым мужеством и искусством. Он с невероятною неустрашимостью подходил на помощь всем бывшим в опасности и освобождал их от неприятелей. Корабль его был избит, как решето».

– Лучше иметь льва, командующего зайцем, чем зайца, командующего львом! – так сказал адмирал Гузельс, прозрачно намекая на название корабля Рюйтера.

После побоища у Сан-Винцента голландцы вернулись к Лиссабону, где занялись исправлением повреждений. Король Португалии Иоанн Первый, довольный тем, что испанцам все же досталось на орехи, велел снабжать союзников всем необходимым, а каждому из голландских капитанов, участвовавших в бою, прислал по полторы сотни ливров, золотую цепь и медаль со своим изображением.