Вся правда о войне. Причины. Итоги. Потери

В-пятых, военнослужащие многих из этих «южных» этносов в силу некоторых причин (особенностей менталитета, культуры, истории, уровня социально-экономического развития регионов их проживания и т.д.) не отличались большой дисциплинированностью и стойкостью в бою. Большинство из них не знало или плохо знало русский язык, а их образовательный уровень, технические навыки, военная подготовка и даже, по данным историка А. Безугольного, физическое развитие вследствие указанных и иных обстоятельств характеризовались в среднем более плохими показателями [45]. Поэтому существовали сложности с мобилизацией, военным обучением и адаптацией в воинских подразделениях значительного числа лиц многих национальностей Кавказа и Средней Азии. Вследствие этого их направление на фронт, привлечение к наиболее важным и рискованным заданиям, да и вообще к боевым операциям было в целом гораздо меньшим, чем военнослужащих других национальностей. Не помогло полностью решить эту проблему и формирование национальных воинских частей. На все эти трудности, в частности, указывает сильное различие в цифрах как абсолютных, так и относительных потерь среди военнослужащих разной национальности [46].

Об указанных явлениях свидетельствуют также донесения военачальников, командиров и других должностных лиц РККА и НКВД самого разного уровня, в которых отмечаются такие проблемные и негативные факты, как незнание лицами коренных национальностей Кавказа и Средней Азии русского языка, большой процент среди них неграмотных, специфические национальные особенности, обычаи и уклад жизни, распространенная среди них круговая порука, нередкое панибратство командиров с подчиненными в национальных воинских частях и т.д. [47]. Вместе с тем в силу этих и иных обстоятельств для представителей названных народов, особенно Северного Кавказа, при комплектовании советских вооруженных сил в годы войны устанавливались те или иные ограничения, вплоть до отмены их призыва и мобилизации, а также увольнения в запас мобилизованных [48].

Разумеется, автор далек от мысли обвинять эти национальности в некоем уклонении от войны или какой-то ущербности, речь идет здесь прежде всего об объективных и двусторонних (между руководством страны и отдельными этносами в своей массе, между этническим большинством и этническими меньшинствами) проблемах участия их в этой войне.

Вместе с тем степень их участия в войне в рядах советских вооруженных сил была неодинаковой. Сравнение долей разных этносов в демографических потерях наших войск и населении страны показывает, что наивысшей она была у армян, грузин, казахов, а также киргизов, осетин, наименьшей – среди чеченцев и ингушей [49]. В любом случае подавляющее большинство из них внесло свой посильный вклад в нашу Победу, который в своей совокупности представляется весьма важным. В целом участие народов Средней Азии и Кавказа в этой, которой уже по счету войне для нашей державы было как никогда ранее существенным.

Не стоит забывать и то, что гражданами СССР накануне войны было до полутора миллионов этнических немцев (до 0,8 % населения страны), которых в Красной Армии по понятным причинам практически не было. И это не считая нескольких сотен тысяч немцев Прибалтики, Бессарабии и в меньшей степени других вошедших в состав СССР в 1939—1940 годы районов, большинство из которых до начала войны успело выехать в Германию. Кроме того, большинство из оставшихся немцев, проживавших до войны на Украине, в Прибалтике и некоторых иных регионах страны, не преминули, так сказать, возможностью признать себя «фольксдойче» и влиться в ряды «доблестной» германской армии и других формирований и организаций Германии.

Не было или было крайне мало в Красной Армии и представителей некоторых других этнических групп, проживавших на территории СССР: финнов, болгар, румын, венгров, а также ряда более мелких. Практически в той же мере это относится и к довольно многочисленным полякам, которые составляли значительную часть населения вошедших в 1939—1940 годах в состав СССР Западной Украины, Западной Белоруссии и Литвы, а также жили и в других регионах страны, насчитывая к середине 1941 года в общей сложности около 3 млн человек или даже более. Так, демографические потери советских военнослужащих-поляков за время войны составили в абсолютном отношении такую же величину, что и потери военнослужащих-карел [50], хотя численность карел в стране была в то время примерно в 12 раз меньше численности поляков. Можно, конечно, спорить, насколько обоснованно этим группам населения не доверяли советские власти, но факт остается фактом. Впрочем, значительная часть тех же поляков была направлена в сформированные во время войны в СССР польские армии В. Андерса и З. Берлинга, которые не вошли в состав вооруженных сил СССР, но так или иначе внесли свой вклад в противоборство с войсками Германии и ее союзников.

Наконец, призыву и мобилизации не подлежали ряд категорий заключенных-мужчин, которые по возрасту и состоянию здоровья были годны к военной службе. Общее число таких лиц могло достичь за годы войны 1 млн человек [51].

Надо помнить еще и о том, что доля мужчин военнообязанных возрастов среди русских и большинства других народов СССР была гораздо меньшей, чем у немцев, австрийцев, венгров и большинства других народов противостоявшей нам в войне стороны. Это было обусловлено ощутимо более высоким уровнем смертности населения СССР и России в трудоспособном и детском возрасте в течение не только 30-х годов, но и всех предшествующих десятилетий, а в отдельные годы катастрофически более высокой – в 1919—1922 и 1933 годах. Одновременно большие потери населения вследствие более высокой смертности в СССР замещались благодаря гораздо более высокой рождаемости [52]. Следовательно, доля детей и подростков в населении СССР была гораздо большей, а взрослых – гораздо меньшей, чем в населении Германии и союзных ей стран. Поэтому, к примеру, число военнообязанных этнических русских, с одной стороны, и этнических немцев и приравненных к ним лиц, с другой стороны, в абсолютных величинах накануне войны было не вполне пропорциональным соотношению их общей численности. Для русских это число военнообязанных можно оценить на момент начала войны примерно в 17 млн человек, а для немцев и приравненных к ним лиц – в 20 млн человек (более конкретное и подробное обоснование этих цифр дается в следующей части книги).

Другое дело, что война потребовала от СССР большего напряжения сил, и советское руководство смогло поставить под ружье и к станку своих граждан в процентном отношении, несомненно, больше от имевшихся мобилизационных и трудовых ресурсов. Помимо максимально возможных масштабов мобилизации мужчин военнообязанных возрастов (и даже 1890—1891 годов рождения) с предельно допустимой степенью изъятия их из народного хозяйства и других отраслей, власти СССР в наиболее трудный период войны сумели привлечь в Красную Армию в качестве добровольцев большое число лиц, которые не подлежали мобилизации по возрасту или вследствие иных обстоятельств, а также женщин. Так, многие сотни тысяч москвичей, ленинградцев, киевлян, одесситов, жителей других городов вошли в число воинов Красной Армии, вступив в народное ополчение, истребительные батальоны и иные формирования. При этом согласно постановлению ГКО от 4 июля 1941 года «добровольной мобилизации» в народное ополчение подлежали лица в возрасте от 17 до 55 лет. Кроме того, многочисленные добровольцы и патриоты, которые в силу различных причин не стали кадровыми военнослужащими, составили значительную долю партизан, подпольщиков и тех же ополченцев, также сыграв в их рядах важную роль в борьбе с врагом в самое трудное время войны.

Вместе с тем, поскольку доля несовершеннолетних лиц в СССР была существенно выше доли этой категории лиц в населении Германии, с каждым годом войны мобилизационные и кадрово-экономические возможности нашей страны в сравнительном отношении понемногу увеличивались. Речь здесь прежде всего идет о том, что доля лиц 1923—1927 годов рождения (а также в меньшей мере 1922 года рождения), которые достигли призывного возраста и активно направлялись в армию в течение войны, была в СССР сравнительно большей, чем в Германии. Пожалуй, еще большей была в нашей стране по сравнению с ней доля несовершеннолетних более младших возрастов, которые с каждым годом войны играли все более важную роль в оборонной и других отраслях ее экономики, а также в определенной мере участвовали в партизанском движении и даже при некоторых обстоятельствах зачислялись на военную службу.

Что касается нашего врага, то он за счет части населения оккупированных советских территорий, а также военнопленных, которых его вооруженные силы немало захватили в 1941 году, смог в начале войны в еще большей степени увеличить свои мобилизационные возможности, но эта «халява», слава богу, для него довольно быстро закончилась. Еще сильнее Германия использовала потенциал ранее захваченных, присоединенных и зависимых стран и территорий и их населения, как непосредственно перед войной, так и в разгар ее сражений. Особенно интенсивным было привлечение населения этих стран и территорий для решения экономических задач фашистского блока. Французские, чешские, бельгийские, голландские, датские, польские заводы, фабрики, шахты, рудники и иные предприятия в основном исправно работали на экономику нашего врага, производя в том числе военную технику и оружие. Многие жители оккупированных Германией государств также были привлечены, в том числе угнаны силой, непосредственно к работе на ее предприятиях и других объектах. Они составляли до 40 % рабочих, занятых в германской промышленности в годы войны [53]. Нацисты и их союзники могли также свободно использовать транзитную территорию этих стран, их дороги, порты и другие объекты для своих экономических, военных и иных целей.

Об экономическом сотрудничестве Германии, Италии и других государств нацистско-фашистского блока, наверное, вообще излишне напоминать. Различные формы экономического и иного сотрудничества немцы и их союзники поддерживали и с такими внешне нейтральными европейскими странами, как Швеция и Швейцария, которые превратились, по сути дела, в значительной мере зависимые от Германии анклавы. По тем или иным каналам, в частности с помощью Испании и французского правительства с резиденцией в Виши, они имели экономические отношения накануне войны и в ее начале также со многими неевропейскими странами: африканскими, азиатскими и южноамериканскими и даже с некоторыми фирмами США. Во всяком случае, они могли в некоторой степени использовать сырьевые, а порой и иные ресурсы отдельных из этих стран, в отличие от СССР, единственным союзником которого в этот период была Монголия, а союзнические отношения с другими странами только начинали налаживаться.

Кроме того, немецко-фашистские захватчики сумели быстро оккупировать значительную часть территории СССР: к ноябрю 1941 года она насчитывала население (в довоенном исчислении) до 70 млн человек Правда, большинство военнообязанных, проживавших на этой территории, мобилизовать советским властям все же удалось, как и получилось эвакуировать большую часть крупных промышленных и иных предприятий и организаций, а также большинство специалистов и немало иных лиц. Всего, как считает известный историк Г. Куманев, «из угрожаемой зоны удалось переместить на восток различными видами транспорта в 1941—1942 гг. около 17 млн человек» [54]. Другими словами, немцам и их союзникам досталась не самая трудоспособная, а тем более боеспособная часть населения. Да и та далеко не в полном составе работала на врага. Помимо этого, значительную часть оставшихся заводов, шахт, рудников, электростанций, мостов, транспортных объектов советским властям удалось уничтожить или вывести из строя, как и вывезти или перегнать бóльшую часть транспортных и других материальных средств. Но все же и нашему врагу досталось немало, особенно сырьевых и сельскохозяйственных ресурсов, как, впрочем, малоквалифицированных и неквалифицированных трудовых ресурсов тоже.

Таким образом, благодаря перечисленным, а также иным обстоятельствам, Германия и ее европейские союзники (с учетом оккупированных и присоединенных ими территорий) в целом значительно превосходили нашу страну в экономической мощи. К началу войны СССР имел над ними преимущество лишь в добыче нефти, заготовке леса, производстве некоторых видов цветных металлов (в основном меди и никеля) и, кроме того (хотя это и спорно), в мощностях по производству тракторов, а следовательно, и танков. Но при этом достигнутое нашей страной превосходство в этих отраслях было отягощено большими экономическими издержками, связанными с более неблагоприятными природно-климатическими и географическими условиями функционирования отечественной социально-экономической сферы, а также гораздо менее развитой социальной и экономической инфраструктурой [55].

Зато фашистский блок намного превосходил СССР в добыче угля, мощностях по производству электроэнергии, черных металлов, алюминия и особенно сильно – автомобилей и других транспортных средств, различных видов приборов, радиотехнических устройств и другой продукции машиностроительной промышленности. Кроме того, в 1939—1941 годах Германии удалось захватить в побежденных странах довольно много различных видов сырья и материалов, в том числе черных и цветных металлов, не говоря уже об автомобилях, иных транспортных средствах, других видов промышленной, а также сельскохозяйственной продукции [56].

Согласно данным, приведенным в 3-м томе «Истории Второй мировой войны 1939—1945 гг.», производство наиболее важных видов продукции, являвшихся базовыми для всей экономики, включая оборонную промышленность, в 1940 году составило [57]:

О большом превосходстве нашего врага в индустриальных мощностях весьма красноречиво говорит и такой факт: в СССР парк металлорежущих станков в 1940 году составлял 710 тыс., а в Германии в 1941 г. – почти 1,7 млн [58]. Важно также отметить, что с учетом производства алюминия в оккупированных странах Германия к началу войны намного опережала по выплавке этого важнейшего вида сырья для авиационной промышленности все другие страны мира, а СССР – в несколько раз [59].

Забегая немного вперед, нельзя здесь не вспомнить и то, что нехватка алюминия стало одной из наиболее важных проблем советской авиации накануне и во время войны. К примеру, известный авиационный специалист В. Кондратьев одной из главных причин низких характеристик советских самолетов по сравнению с немецкими, наряду с историческим отставанием в развитии отечественной авиации, двигателестроения, приборостроения, радиотехники, считает «необходимость использования» в их конструкции «древесины, фанеры и стальных труб вместо дефицитных алюминиевых и магниевых сплавов». «Непреодолимая тяжесть деревянной и смешанной конструкции, – пишет он дальше, – вынуждала ослаблять вооружение, ограничивать боекомплект, уменьшать запас топлива и экономить на бронезащите» [60].

Что касается союзников, то у немцев их в 1941 году, как указано, было немало, и все они тогда были достаточно надежными. Во всяком случае, правительства этих стран оставались верными Германии, как и не было тогда на их территории крупных восстаний или мятежей. Не было ничего подобного и на территории оккупированных или присоединенных Германией стран, за исключением, пожалуй, только продолжавшегося сопротивления захватчикам в Сербии и других регионах Югославии, а также в меньшей степени в Греции и Албании, то есть в странах, которые автор в актив германско-фашистского блока не включил. Правда, Италия довольно сильно увязла в столкновениях в Северной Африке, вишисты и другие прогерманские силы постепенно стали терять контроль над французскими колониями и иными территориями в Африке и на Ближнем Востоке. Затем, уже в августе – сентябре 1941 года, британские и советские войска оккупировали ориентированный на Германию Иран, чем сильно подорвали ее позиции в Юго-Западной Азии. Однако на вероломное нападение на СССР Германии и ее союзников и последовавшее вслед за этим их успешное наступление эти события существенно не влияли.

А вот о союзниках СССР сказать почти нечего, потому что их практически еще тогда не было. Можно вспомнить миллионную Монголию, но чем она, находясь далеко на востоке, могла помочь Красной Армии в тяжелые дни испытаний? Разве что лошадьми, овчинами и мясом, да и то в сравнительно небольших количествах. Что касается Великобритании, то союзнические отношения с ней складывались довольно медленно, а ее помощь поначалу была в основном моральной. Разумеется, нельзя недооценивать военное противостояние этой державы с Германией и ее союзниками на море, в воздухе, а также и на земле – в Северной Африке и Юго-Западной Азии, но существенного влияния это на ситуацию на фронтах Великой Отечественной войны в 1941 году не оказывало. Тем более никакой заметной роли тогда не могла играть созданная генералом Ш. де Голлем «Свободная Франция», которая еще только собирала силы, а действовала практически лишь в некоторых французских колониях против сил коллаборационистского правительства А. Петэна.

Поэтому Германия смогла выставить в начале войны против СССР 66,5 % своих пехотных и кавалерийских дивизий и 94,3 % танковых и моторизованных [61]. Остальная часть ее сухопутных войск решала в это время преимущественно небоевые задачи, располагаясь в самой Германии, на оккупированных ею территориях и в зависимых от нее странах. Большинство своих основных сил направили против СССР и ее союзники, кроме Италии, которая тогда была довольно сильно вовлечена в бои с британскими войсками и другими силами в Северной Африке и иных регионах.

Таким образом, ни Великобритания, включая ее доминионы и колонии, ни «Свободная Франция», ни другие силы сопротивления почти никаких больших помех Германии и ее союзникам в войне против СССР в 1941 году не создавали, отвлекая их силы в меньшей степени, чем, например, Япония и отчасти формально нейтральные Турция и Иран отвлекали советские силы. Подавляющее большинство своих боеспособных войск блок фашистских государств, кроме Италии, направил для реализации гитлеровского захватнического плана «Барбаросса». В этот период существенной помехой для Германии были, пожалуй, лишь британские ВВС, которые сковывали немалую часть ее авиации. Также значительное число немецких ВМС было задействовано в военно-морском противостоянии с Великобританией, но в 1941 году крупных морских операций против СССР фашистские государства не проводили, как и в ответ советский Военно-морской флот не мог нанести серьезные удары по Германии.

Для сравнения можно отметить, что СССР к началу войны сосредоточил в своих западных военных округах, то есть непосредственно против Германии и ее союзников, 54 % своих дивизий и бригад. Да и потом долю сражающихся на советско-германском фронте войск советское руководство не могло слишком сильно увеличить ввиду необходимости размещения крупных войсковых группировок на других вероятных театрах военных действий – Дальневосточном и Южном [62]. Кроме того, слишком большое число советских солдат и офицеров находилось во внутренних районах СССР из-за огромных размеров его территории: в пути в среднем наши войска следовали гораздо дольше, чем немецкие и другие западноевропейские, а также на мобилизационные и иные мероприятия нужно было направлять военнослужащих относительно больше в связи с низкой плотностью населения и отставанием в мобилизации. Доля бойцов и командиров, находившихся тогда на фронте, была сравнительно не столь уж и велика еще и потому, что в начале войны Красная Армия понесла слишком большие потери. В силу этого советские военные власти вынуждены были в большей мере, чем противник, держать своих военнослужащих на обучении, излечении, переформировании войсковых соединений и частей и т.д.

О значении угрозы со стороны Японии в начале Великой Отечественной войны свидетельствует то, что сосредоточенная у наших границ на Дальнем Востоке японская Квантунская армия вместе с войсками союзного им государства Маньчжоу-Го (основная часть Северо-Восточного Китая), по данным А.В. Шишова, насчитывала летом 1941 года до 1 миллиона человек. Он также отмечает: «На вооружении Квантунской группировки японских войск состояло 6640 артиллерийских орудий и минометов, 1215 танков и самоходных орудий, 1907 боевых самолетов и 26 речных кораблей». Кроме того, у японцев имелись большие возможности укрепить эту группировку, в частности переправив при необходимости значительную часть из 2,5 миллиона своих солдат и офицеров, которые находились на близко расположенных островах Японии фактически как резерв [63]. «Присутствие на дальневосточных границах мощной группировки вооруженных сил Японии вынуждало Советский Союз на протяжении всей Великой Отечественной войны с Германией и ее союзниками держать на Востоке… войск общей численностью более 1 миллиона солдат и офицеров, 8—16 тысяч орудий и минометов, свыше 2 тысяч танков и самоходных артиллерийских установок, от 3 до 4 тысяч боевых самолетов и более 100 боевых кораблей основных классов. Это составляло от 15 до 30 процентов боевых сил и средств советских вооруженных сил», – указывает этот автор [64].

«По данным разведуправления японского Генштаба от 12 июля 1941 года, за три недели после начала советско-германской войны с Дальнего Востока на Запад было переброшено лишь 17 % советских дивизий, а механизированных частей – около одной трети. При этом японская разведка сообщала, что взамен убывающих войск Красная Армия восполняется за счет призыва среди местного населения», – так описывает сложившуюся на линии советско-японского противостояния ситуацию летом 1941 года В. Люлечник в своей работе «Почему не состоялась Советско-Японская война» [65].

Значительную часть войск советское руководство вынуждено было держать и на юге – в Закавказье и Средней Азии, где существовала турецкая угроза, а также возможны были враждебные действия определенных сил в Иране и Афганистане. Кроме того, вплоть до начала Великой Отечественной войны у СССР были довольно напряженными отношения и с Великобританией, у которой здесь поблизости располагались колонии и, соответственно, колониальные войска.

Так кто же в большей степени вынужден был действовать в 1941 году на несколько фронтов (ТВД)? В конце концов, немцы могли достаточно быстро перебросить в случае необходимости свои войска в Западную Европу, а попробуйте быстро перебросить войска из Восточной Европы на Дальний Восток или хотя бы в Забакайлье либо обратно. Надо ли доказывать, что расстояние от Парижа и Брюсселя до Львова и Бреста во много раз меньше, чем от последних до Читы, а тем более Хабаровска и Владивостока? И это еще при гораздо более низкой пропускной способности отечественных железных дорог по сравнению с европейскими и почти полном отсутствии на большей части территории СССР того времени шоссейных дорог с твердым покрытием, как, впрочем, сколько-нибудь существенного парка автотранспорта – тоже. В Германии же к войне были построены знаменитые автобаны, а ее автопарк с учетом трофеев превышал советский как минимум в 4—5 раз. С учетом же в несколько раз меньших размеров территории Германии и подконтрольных ей стран Европы по сравнению с СССР и лучшего качества немецких автомашин превышение возможностей нашего противника в интенсивности и объеме автомобильных перевозок могло достигать 10—15 раз.

Таким образом, общее превосходство Германии и ее европейских союзников над СССР в экономических, мобилизационных, трудовых и иных ресурсах к моменту нападения на нашу страну было весьма значительным. Если исходить из приведенных в настоящей главе данных о численности населения и показателей промышленного производства, оно составило разницу примерно в 1,7—1,8 раза. Внешнеполитическая, геополитическая, военно-стратегическая ситуация была в это время тоже явно в пользу фашистского блока. Это и предопределило тогда большое превосходство его вооруженных сил над советскими в силах и средствах и как следствие – значительные военные успехи этого блока в начале войны.

4. Соотношение сил и средств сторон в начале войны

Если обратиться к тем данным, которые традиционно приводятся в исторической литературе в нашей стране, преимущество Германии и ее союзников в силах и средствах в начале войны не выглядит столь уж убедительным. Более того, во многих трудах имеются высказывания и даже вполне конкретные данные, в которых, по существу, отрицается немецкое количественное военное превосходство в 1941 году. Чаще же всего в трудах отечественных авторов отмечается то, что немцы и их союзники имели в этот момент довольно большое преимущество в численности личного состава благодаря заблаговременному проведению мобилизации и переброске войск, но при этом немало уступали нашим войскам в количестве боевой техники.

Обратимся к источнику, который среди трудов о войне в последние годы приобрел значение чуть ли официального и ставшего уже хрестоматийным, – статистическому исследованию коллектива военных историков под руководством Г.Ф. Кривошеева «Россия и СССР в войнах ХХ века». Аналогичные данные представлены и в новом издании этого коллектива «Великая Отечественная без грифа секретности. Книга потерь». В них суммарное соотношение сил и средств, сосредоточенных у западных границ СССР, оценивается как 1,19: 1 в пользу Германии и ее союзников. Но при этом в танках советская группировка будто бы имела огромное преимущество – в соотношении 0,3: 1 (4,3 тыс. против 14,2 тыс.), почти такое же оно было в боевых самолетах – 0,54: 1 (5 тыс. против 9,2 тыс.). И даже в орудиях и минометах немецкое преимущество было не такое уж и большое – 1,43: 1 (47,2 тыс. против 32,9 тыс.). Зато в численности личного состава у врага было почти 2-кратное преимущество (5,5 млн чел. против 2,9 млн чел.) [66].