Утерянные земли России. XIX–XX вв.

1830 год ознаменовался революционными выступлениями по всей Европе. 27 июля восстал Париж. Два дня баррикадных боев, и над королевским дворцом был поднят трехцветный флаг революции 1789 г. 2 августа король Карл Х отрекся от престола и бежал в Англию. Началась революция в Бельгии, поднялись волнения в германских государствах, активизировались карбонарии в Италии.

Польские заговорщики решили, что их час настал. Подавляющее большинство панов и часть мещан были настроены революционно. Но вот определенных планов ни у кого не было. Одни требовали строго соблюдения царем конституции 1815 г., другие – независимости Польши в полном объеме. Тут возник вопрос о границах новой Польши, и началась полная бестолковщина. Несколько упрощая ситуацию, можно сравнить панов-заговорщиков с Василием Алибабаевичем из кинофильма «Джентльмены удачи»: «А ты зачем побежал? – Все бежали, и я побежал».

Поводом к восстанию стало распоряжение Николая I о подготовке сбора денежных средств и размещении на постой русских

войск, намеченных для прохода через Польшу с целью подавления революции в Бельгии.

В ночь с 17 на 18 (29 на 30) ноября 1830 года часть польских войск подняла мятеж. Повстанцы захватили арсенал и дворец Бельведер, где проживал Константин Павлович. Тем не менее великий князь сумел бежать из Варшавы. Замечу, что несколько десятков польских генералов и старших офицеров отказались от участия в бунте и были перебиты заговорщиками. Позже по приказу Николая I в Варшаве на Саксонской площади убитым польским военачальникам будет поставлен большой обелиск с восемью львами, сидящими у его подножия.

Русский гарнизон Варшавы состоял из двух гвардейских пехотных полков, трех гвардейских кавалерийских полков и двух батальонов гвардейской артиллерии, всего менее 7 тыс. человек. Из-за бездарности и либерализма великого князя Константина русский гарнизон не оказал должного сопротивления полякам и днем 18 ноября покинул Варшаву.

Великий князь Константин заявил: «Всякая пролитая капля крови только испортит дело» и отпустил верные ему польские части, находившиеся в Варшаве, на соединение с мятежниками. Крепости Модлин и Замостье были переданы полякам, и великий князь с русскими войсками бежал в русские пределы.

В Варшаве образовалось временное правительство во главе с генералом Ю. Хлопицким.

10 декабря 1830 года (новый стиль) самозваный «диктатор» отправил Николаю I условия мира, в случае принятия которых Царство Польское осталось бы под властью царя. Документ буквально потрясающий:

«1. Свободное и полное действие в Королевстве Польском Конституционной хартии, дарованной в 1815 году Его Величеством императором Александром I на основе трактатов.

2. Распространение на основании этих трактатов той же Конституционной хартии на Литву, Волынь, Подолию и Украину.

3. Созыв 1 мая 1831 года генерального сейма, в котором примут участие послы и депутаты не только Королевства Польского, но и вышеназванных провинций.

4. Обязательство императорской армии не вторгаться на территорию Королевства Польского.

5. Полная амнистия всем, кто участвовал в событиях и допускал те или иные высказывания»[60].

В популярном изложении это означало: мы, мол, согласны быть вашими верноподданными, но за это отдайте нам земли и побольше православных хлопов.

Николай ужаснулся подобной наглости, но предложил Хлопицкому решить дело миром, пообещав амнистию всем восставшим. Увы, вполне миролюбивое предложение царя встретило бурю возмущения в Царстве Польском.

В январе 1831 г. Хлопицкий ушел в отставку, а вместо него стал шестидесятилетний Адам-Ежи Чарторыский, тот самый, который был другом Алексан-

дра I и министром иностранных дел России с 1803 по 1807 год. Между прочим, этому Адаму было мало поста главы национального правительства и президента сената, он явно метил в короли. После поражения восстания Адам Чарторыский эмигрировал в Париж, где считался до самой своей смерти в 1861 г. первым кандидатом на польский трон.

21 января 1831 г. (н. с.) сейм официально низложил Николая I с польского престола. Сейм провозгласил лозунг «За вашу и нашу свободу!» как девиз солидарности польского и русского революционного движения. Но позже сейм «наступил на грабли» – отклонил предложение об отмене крепостного права, чем лишил себя поддержки крестьянства.

А как реагировали в России на польское восстание? Давно пора покончить со сказками советской профессуры, что, мол, все «простые люди России поддерживали борьбу поляков против самодержавия».

Действительно, на сторону повстанцев перешли, по одним сведениям 49, а по другим – 27 офицеров, но все они были поляками.

«Любовь к Польше – неизбежность для русского интеллигента» – так писал в ХХ веке поэт Давид Самойлов. В том, был ли «русским интеллигентом» Давид Самуилович Кацман, живший и умерший в Эстонии, я спорить не буду.

Но если он прав, то можно ли считать интеллигентами Александра Пушкина, Михаила Лермонтова, Федора Достоевского, Федора Тютчева, Николая Некрасова, Петра Чаадаева, Константина Леонтьева, Василия Жуковского, Владимира Даля, Николая Лескова, Константина Аксакова, Алексея Хомякова, Вильгельма Кюхельбекера?

Цитировать «Клеветников России» или «Бородинскую годовщину» я не буду. Думаю, их наизусть должен знать каждый русский человек. Я говорю «русский» в широком смысле слова, то есть и татарин, и чуваш, и др.

Интересно, что наши мудрые пушкинисты утаили от народа, что поручик Пушкин в составе драгунского Финляндского полка усмирял в 1831 году буйных панов. Александр Сергеевич лично хлопотал, чтобы брата Льва зачислили в этот полк и в письме от 6 апреля 1831 года поэт наставлял братца, застрявшего в Чугуеве: «Ты мог уже быть на Висле. Немедленно поезжай в полк»[61].

За операции в Польше поручик Лев Пушкин был произведен в капитаны.

Поляков же поддержали Герцен и Огарев, кое-кто из декабристов, а из более-менее известных фигур – князь Вяземский.

Богатый русский барин Петр Андреевич в молодые годы любил фрондировать. В польских делах он мало что понимал, но зато обожал выступать в салонах. И по салонам разошлось мудрое княжеское высказывание: «Наши действия в Польше откинут нас на 50 лет от просвещения Европейского»[62].

Вяземский пишет письмо Пушкину, в котором ругает Жуковского: «Охота ему было писать шинельные стихи (стихотворцы, которые в Москве ходят в шинелях по домам с поздравительными обедами) и не совестно ли “Певцу во стане русских воинов” и “Певцу на Кремле” сравнивать нынешнее событие с Бородином? Там мы бились один против 10, а здесь, напротив, 10 против одного»[63]. Обличая Жуковского, он пытается оскорбить Пушкина. Однако, написав mot[64], Петр Андреевич задумался о вспыльчивости Александра Сергеевича, вызывавшего к барьеру за одно обидное слово, и решил письмо не отправлять.

Кстати, о Пушкине. 1 июня 1831 года он пишет из Царского Села в Москву Вяземскому: «Здешние залы очень замечательны. Свобода толков меня изумила. Дибича [командовавшего русскими войсками в Польше. – А.Ш.] критикуют явно и очень строго… Но все-таки их [поляков. – А.Ш.] надобно задушить, и наша медленность мучительна. Для нас мятеж Польши есть дело семейственное, старинная, наследственная распря»[65].

Сие писание дошло до Петра Андреевича, но он нисколько не возмутился. Мало того, случайно увидев во французском журнале статью о корректном поведении русских войск в Польше, князь побежал с ней к… шефу жандармов Бенкендорфу. И статью, и Петра Андреевича заметили. Вяземскому поручили перевести статью на русский язык для публикации, и в том же году «безработный» князь Вяземский был назначен «чиновником для особых поручений по министерству финансов».

Когда в 1848 г. паны вновь попытались побузить, Вяземский ответил стихотворением «Святая Русь»:

Безумствуя, вражда слепаяНа бой нас вызвать ли дерзнет?Подымется стена живаяИ на противников падет.

Ну а в 1863 г. князь напишет в брошюре «La Question Polonaise et M. Pelletan» («Польский вопрос и г-н Пеллетан»): «Русское правительство заслуживает некоторого порицания за проявленные им вначале терпимость и непредусмотрительность: крутые меры, принятые вовремя, избавили бы от суровых мер, к которым силою обстоятельств вынуждены были прибегнуть позднее».

Короче, мало панов били!

Шансов победить русскую армию у поляков не было. Зачем же было бунтовать? Как всегда, паны надеялись на Европу также, как их деды на Карла XII, Луи XV, Луи XVI и Наполеона. Недаром в манифесте польского сейма от 6 декабря 1830 года говорилось: «…не допустить до Европы дикой орды Севера… Защитить права европейских народов».

Но в 1830–1831 гг. в Европе никто и пальцем не пошевелил, чтобы помочь панам. Наоборот, правительства Австрии и Пруссии закрыли свои границы, а их войска преследовали повстанцев, перешедших границу.

Одна из активных участниц восстания панна Кицкая позже написала в мемуарах: «Армия москалей растекалась по всей стране. Не очень уверенная в своей силе, потрепанная в сражениях, она усилилась за счет временного включения в свои ряды прусских офицеров и большого количества солдат прусско-познанского ополчения, переодетых в русские мундиры»[66]. Таким образом, монголообразных москалей не хватило, и подавили бедных ляхов пруссаки.

27 августа 1831 г. войска фельдмаршала И. Ф. Паскевича взяли Варшаву. В сентябре 20 тысяч поляков бежали в Пруссию, где были интернированы.

25 сентября (7 октября) сдался польский гарнизон крепости Модлин. Последней капитулировала крепость Замостье – 9 (21) октября 1831 г.

Так закончились боевые действия в Польше.

После подавления восстания Николай I кардинально изменил политику в отношении Царства Польского. В ноябре 1831 г. император Николай I учредил Временно правительство Польши во главе с И. Ф. Паскевичем. Русский император уничтожил польскую конституцию. В феврале 1832 г. был опубликован Органический статут, согласно которому Царство Польское объявлялось неотъемлемой частью Российской империи, а польская корона – наследственной в русском императорском доме: отдельной коронации императора теперь не требовалось. Управление Польшей возлагалось на Административный совет с наместником императора во главе. Сейм был упразднен. Польскую конституционную хартию Николай приказал хранить в Оружейной палате как историческую реликвию.

В конце 1831 г. вышел императорский указ, объявлявший амнистию участникам восстания 1830 г. Однако амнистия коснулась не всех. Так, не были амнистированы участники событий в Варшаве 29 ноября 1830 г., члены сейма, голосовавшие за детронизацию Николая I, члены «Народного правительства» и офицеры польских частей, бежавших за границу.

Обиженных беглых панов с удовольствием принимали во Франции, Италии и других странах Западной Европы. Но паны желали воевать с московитами немедля, а Европа не хотела. И тогда тысячи шляхтичей обратили взоры на Османскую империю, уже полтора столетия ведшую войны с Россией.

Но чтобы стать пашой, надо принять ислам. Плевать! И праведные католики становились в очередь делать обрезание.

Вот, к примеру, нынешние герои Польши Теофил Липинский и Иосиф Бем приняли ислам и стали, соответственно, Теффин-беем и Амурат Беком.

Любопытна история шляхтича Михаила Чайковского. Тот после восстания 1831 г. бежал в Турцию, принял ислам, стал Саддык-пашой, воевал с Россией в Крымскую войну. Позже решил стать атаманом некрасовцев-старообрядцев, убежавших из России при Петре I. Но казаки послали пана пашу куда подальше. В 1872 г. Саддык-паша из ислама перешел в православие, был прощен Александром II и окончил свои дни в Киеве.

Продолжать подобные трагикомические истории можно бесконечно. Повторяю, панов, убивавших христиан вместе с басурманами, были многие тысячи. Вот, к примеру, в 1855 году русские взяли крепость Карс на забытой Богом северо-восточной окраине Оттоманской империи, и там, к их удивлению, тоже оказалось два десятка пашей – героев 1831 г.

Любопытно, что даже у известного турецкого поэта Назыма Хикмета был польский прадедушка Константин Боржецкий. Пан перешел в ислам и стал Мустафой Джелламеддин-пашой.

15 февраля 1851 г. вышло Высочайшее повеление о строительстве железнодорожной линии Петербург – Варшава. Трасса этой магистрали проходила через Гатчину, Лугу, Псков, Остров, Двинск, Вильно, Гродно, Белосток. Проектная протяженность составляла 1280 км. В 1859 г. поезда из Петербурга пошли в Псков, в 1860 г. —

в Динабург, а в 1862 г. – в Варшаву. В том же 1862 г. была введена в строй железнодорожная линия Вильно – пограничная станция Вержболово, где произошло соединение с прусской системой железных дорог.

К 1831 г. западные крепости России – Замостье, Модлин, Брест и другие – влачили жалкое существование. Восстание 1831 г. кардинально изменило взгляды Военного ведомства на крепостную оборону западных областей России. При этом имел место и субъективный фактор – император Николай I, будучи еще великим князем, ведал инженерными делами и крепостями. Николай I приказал построить три линии крепостей для защиты западной границы. В первую линию вошли крепости, расположенные в Царстве Польском: Модлин, Варшава, Ивангород и Замостье.

Система русских крепостей непрерывно совершенствовалась с 1830 по 1894 год.

На Западе довольно высоко оценивали состояние инженерной обороны русской границы. Основываясь на данных немецких специалистов, Фридрих Энгельс писал: «Русские, в особенности после 1831 г., сделали то, что упустили сделать их предшественники. Модлин (Новогеоргиевск), Варшава, Ивангород, Брест-Литовск образуют целую систему крепостей, которая, по сочетанию своих стратегических возможностей, является единственной в мире».

По мнению автора, тут классику можно верить: во-первых, он хорошо разбирался в военном деле, а, во-вторых, очень ненавидел царскую Россию, и обвинить его в приукрашивании трудно.

В 1837 г. в русской Польше воеводства были переименованы в губернии, воеводские комиссии стали называться губернскими правлениями, а их председатели – гражданскими губернаторами. Вообще, местные власти получили русские названия, чем выражалась их зависимость от центральных органов империи. Чтобы стереть все признаки обособленности царства, в 1851 г. была уничтожена таможенная граница, отделявшая его от Российской империи.

В 1846 г. Николай I издал указ, запрещавший панам выселять крестьян-земледельцев и уменьшать их поля, отменявший барщину (помочи) и принудительный наем. Император обещал также помощь при заключении оброчных (чиншевых) договоров.

Несмотря на русофобию панства, Николай I, а затем Александр II широко открыли двери для поляков, желавших сделать карьеру внутри России. Так, в середине 1850-х годов доля поляков среди петербургского чиновничества составляла 6 %. Еще больше поляков служило в русской армии. К 1862 г. в армии служило православных – 69,37 %, католиков – 20,06 % и протестантов —

9,33 %. Статистика по национальностям в нашей армии не велась, но католики были почти исключительно поляки, а протестанты – немцы. Таким образом, каждый пятый офицер императорской армии был поляком, хотя поляки не составляли и 6 % населения России.

В 1861–1863 гг. в Польше произошло новое восстание. На сей раз повстанцам не удалось захватить не только Варшаву, но и ни одного крупного города. В отличие от кампании 1831 г. больших сражений в 1863 г. не было, и действия русских сил свелись к преследованию отдельных отрядов повстанцев.

Наряду с военными мерами русское правительство действовало и политическими методами. Объективно говоря, в ходе восстания 1863 г. в роли революционеров выступили не паны и ксендзы, а Александр II и его сановники. Так, 1 марта 1863 г. Александр II объявил указ Сенату, которым в губерниях Виленской, Ковенской, Гродненской, Минской и в четырех уездах губернии Витебской прекращались обязательные отношения крестьян к землевладельцам и начинался немедленный выкуп их угодий при содействии правительства. Вскоре это распространилось и на другие уезды Витебской губернии, а также на губернии Могилевскую, Киевскую, Волынскую и Подольскую. Таким образом, царь резко ускорил ход реформ в губерниях, охваченных восстанием. Подавляющее большинство польских крестьян оставались в стороне от восстания, а многие помогали русским войскам.

Повстанцы отбирали у польского населения под «квитанцию» лошадей, подводы, одежду и продовольствие. Деньги приобретались сбором податей за два года вперед, вымогательством у состоятельных лиц, грабежом касс и другими подобными способами. Сначала повстанцы набрали 400 тысяч злотых (1 злот = 15 коп.), потом, в июне 1863 г. в Варшаве из главной кассы Царства было похищено три миллиона рублей, и в других местах еще около миллиона.

По данным историка А. А. Керсновского, в 1859–1863 гг. повстанцы убили около 5 тысяч мирных жителей, в подавляющем большинстве этнических поляков[67].

29 марта 1864 г. полиции удалось арестовать весь «ржонд народовый» с его председателем Траунутом (бывшим русским подполковником). Официально признано считать военные действия оконченными 1 мая 1864 г.

В ходе боев русские войска потеряли около 4500 человек, из них собственно в Польше 3343 человека (826 убито, 2169 ранено, 348 пропало без вести). Потери польских повстанцев русские генералы оценивали в 30 тысяч человек. Сотни поляков были приговорены военно-полевым судом к смерти, тысячи – сосланы в отдаленные губернии Российской империи. Среди последних был и мой прадед – дворянин Сильвестр Антонович Домброва, сосланный на Кавказ.

Действия царских властей современные интеллигенты могут считать жестокими. Но Александр II не менее жестоко обращался и с русскими нигилистами. А сравнение его с карательной политикой британских властей в ходе подавления восстания сипаев в 1857 г. в Индии делает Александра II чуть ли не либералом.

А мог ли Александр II действовать иначе? Ведь правое крыло руководства повстанцев было склонно к… союзу с самодержавием. Цена же покорности царю – Кресы.

А что такое «Кресы»? 99,99 % населения РФ отродясь не слыхали ни о каких Кресах, ни о западных, ни о восточных. Зато все

100 % поляков знают, что такое Кресы, и для них Кресы – самый больной вопрос.

Как такое могло случиться? Очень просто. Польские правители, дипломаты и деятели искусств постоянно разглагольствуют о Кресах у себя дома, но, пересекая восточную границу Республики Польша, мгновенно забывают это слово.

Ну а руководство наших СМИ также не пропускает слово Кресы сквозь решетки якобы отсутствующей у нас цензуры.

Интересно же, что само по себе слово Kresy – Кресы не несет какой-либо политической нагрузки, а буквально переводится как «конец», «край». Но в XIX–XXI веках Кресы у поляков ассоциируются исключительно с современными Литвой, Беларусью и Украиной, а иногда в состав Кресов включают еще и Смоленскую область.

Для России беда, что мы даже не понимаем, о чем говорят наши западные соседи. В ХХ веке советские пропагандисты все противоречия между поляками и русскими валили на самодержавие и польских феодалов. Ну а сейчас полонофилы, правящие бал в РФ, винят не только самодержавие, но и советскую власть, ну а польские феодалы у них белые и пушистые.

Между тем польские историки, политики и большая часть населения не считают русских… русскими. Возьмем, к примеру, обращение польских дворян Подольской губернии в 1862 году к царю Александру II: «Августейший монарх! … Русь соединилась с Польшей торжественным и добровольным Люблинским договором, целыми поколениями принимала формы родственной цивилизации. Образованность и общественная жизнь ее, с незапамятных времен запечатлены характером исключительно польским!»

И вот дворяне Подольской губернии нижайше просят административно воссоединить Русь (!) с остальными землями Польши. Ну а дальше, царь-батюшка, правь нами и далее. Увы, Александр II отказал, да еще приказал ускорить освобождение крестьян в западных губерниях России. Возмущенные паны за это обозвали царя… коммунистом.

Наивные русские либералы – Герцен, Огарев, Бакунин и др. – в 1863 г. утверждали: «Освобождение Польши – половина освобождения России», призывали панов совместно свергнуть «самодержавие – колосса на глиняных ногах».

Увы, панам, за исключением кучки левых, нужны были исключительно Кресы и проживавшие там хлопы. Замечу, что в ходе польских восстаний 1831 и 1863 годов их руководители даже и не помышляли об освобождении от русской «тирании» Польши в этнических границах, то есть по линии, прочерченной в 1919 г. русофобом лордом Керзоном. Ни в 1831-м, ни в 1863 годах подобный вариант не рассматривался даже в качестве программы-минимум. Цель восстаний – границы Речи Посполитой образца 1792 г. Это я говорю об умеренных панах, а остальные требовали границы Великого княжества Литовского времен князя Витовта – «от можа до можа».

В конце концов, намерения восставших дошли и до Герцена, и он 29 апреля 1867 г. в сердцах написал Бакунину, что его поддержка панов «была колоссальной ошибкой», и о своем убеждении «в совершенной неспособности, отсталости, тупости этой доблестной и глупой нации».

В ходе восстаний 1831 г. и 1861–1863 гг. паны больше надеялись не на свои силы, а действовали по принципу «заграница нам поможет». И, надо сказать, что в 1863 г. Англия и Франция всячески морально поддерживали повстанцев и осуждали Россию. Однако посылка двух русских эскадр к берегам США, откуда они могли грозить океанским коммуникациям Англии и Франции, быстро привели в чувство Париж и Лондон. Шестидесятифунтовые пушки русских крейсеров оказались более весомым аргументом, нежели ноты «железного канцлера» Горчакова.

В состав эскадры Атлантического океана, начальником которой был назначен контр-адмирал С. С. Лесовский, вошли фрегаты «Александр Невский», «Пересвет» и «Ослябя», корветы «Варяг» и «Витязь» и клипер «Алмаз». В состав эскадры Тихого океана вошли корветы «Богатырь», «Калевала», «Рында» и «Новик» и клипера «Абрек» и «Гайдамак». Начальником эскадры был назначен контр-адмирал А. А. Попов.

Поход обеих эскадр происходил в обстановке строжайшей секретности. Корабли эскадры Лесовского шли в Америку порознь, причем фрегат «Ослябя» шел не с Балтики, а из Средиземного моря. Зато все суда почти одновременно, 24 сентября 1863 г., оказались в Нью-Йорке. А 27 сентября эскадра контр-адмирала Попова бросила якорь на рейде Сан-Франциско.

Когда через неделю пассажирский пароход привез в Лондон американские газеты с сообщением о прибытии русских кораблей, в Форин офис[68] заявили, что это обычные газетные утки. Позже наступил шок. Судоходные компании резко подняли стоимость фрахтов, страховые компании начали менять правила страховок. К сожалению, никто из современников не посчитал убытки, нанесенные экономике Британии. Замечу, что и без этого английская промышленность находилась в кризисе, вызванном войной в Соединенных Штатах и рядом других причин.

Кстати, наши историки, говоря о походе русских эскадр в Америку, забыли, что часть русских крейсеров находилась на британских коммуникациях и в других районах мирового океана. Так, до конца 1863 г. на Средиземном море крейсировали фрегат «Олег» и корвет «Сокол».

Через три недели после прибытия русских эскадр в Америку Александр II в рескрипте на имя генерал-адмирала

(от 19 октября) назвал Польшу страной, «находящейся под гнетом крамолы и пагубным влиянием иноземных возмутителей». Упоминание в обнародованном рескрипте об «иноземных возмутителях», которое до прибытия русских эскадр в Америку могло бы послужить casus belli, теперь было встречено западными державами молча, как заслуженный урок.

Сразу же после прибытия эскадр в Америку антирусская коалиция развалилась. Первой поспешила отойти Австрия, которая, сразу почуяв всю шаткость положения, предвидя близкую размолвку Англии и Франции, побоялась принять на себя совместный удар России и Пруссии. Австрия, круто изменив свою политику, не только пошла на соглашение с Россией, но даже стала содействовать усмирению мятежа в Царстве Польском.

Английским дипломатам с большим трудом удалось задержать на полпути, в Берлине, грозную ноту с угрозами в адрес России, которую должен был вручить Горчакову лорд Непир. Теперь Форин офис пошел на попятную. Так «заграница» в очередной раз подвела буйное панство.

В конце XIX – начале ХХ века привисленские губернии, как, впрочем, и большинство других районов империи, охватил невиданный экономический подъем. К 1 января 1914 г. в девяти привисленских губерниях проживало 12,24 млн человек, то есть 6,9 % населения империи, однако в 1908 г. там производилось 11 % промышленной продукции, а через четыре года – уже 12,1 %.

Так, к примеру, крупным промышленным центром стал город Лодзь, где к 1890 г. проживало уже более 300 тыс. человек. Недаром Лодзь называли польским Манчестером.

По производству угля и стали Польша стояла на втором месте после Донецкого района. В Польше производились 42 % полотна, в производстве сукна ее доля составляла 29,6 %, шерстопрядении – 77 %, вязальном производстве – 76 %.