Записки «ренегата»

Вернувшись из очередного рейса, я решил, что пора заканчивать мою холостую жизнь, и сделал предложение моей будущей жене, Наташе. В промежутках между экспедициями я успел все-таки отбить ее у первого мужа и ряда поклонников, и мы сыграли шумную свадьбу. В процессе свадьбы, каюсь, я и мой свидетель зазевались и – мою невесту украли! И мне, как жениху, пришлось «выкатить» похитителям изрядный выкуп. Кроме красавицы невесты в награду мне достался сын от первого ее брака, которого я усыновил. Он стал носить мою фамилию по своему желанию и называть меня отцом. Много лет спустя, выступая в суде по поводу угона нашей машины, он столкнулся со своим «кровным отцом», перековавшимся из биолога в юристы и защищавшим в суде угонщиков. Представляю, что испытывал Алексей, слыша, как его родной сын, Кирилл, говорил обо мне как о своем отце! Находясь много времени в море, я не мог уделять ему достаточного внимания, но он, в основном благодаря усилиям моей жены, вырос достойным человеком.

После обучения в Севастополе на «подводного наблюдателя» и водолаза-совместителя (фото 10) на Севастопольской базе по подводным исследованиям «Гидронавт» (СКБП) Министерства рыбного хозяйства (Минрыбхоза) СССР я уже был готов к работам с подводной техникой, которую Министерство планировало направить на Дальний Восток. Из-за своей настырности, если не ошибаюсь, я стал первым дальневосточником, который пошел под воду в подводном аппарате. Хотя мой завлабораторией, В.Е. Родин, на мои просьбы отвечал: «Куда? В Севастополь учиться на подводного наблюдателя? На БАМ[38] тебя!»/ И неизменно посылал меня в колхоз – «на картошку», несмотря на то, что я только что оттуда вернулся! Но я все же «прорвался» и прошел обучение на базе Севастопольской базы по подводным исследованиям (СКБП) Минрыбхоза СССР, получив вожделенные корочки как наблюдателя, так и водолаза-совместителя. Что мне очень пригодилось в дальнейшем.

Начиная с 70-годов Минрыбхоз начал заказывать автономные и буксируемые обитаемые подводные аппараты. Примерно в это же время в ДВО АН СССР начали создавать необитаемые ПА. Все это дало мощный толчок подводным исследованиям биоресурсов океана, особенно на богатейшем шельфе Дальнего Востока. Было проведено несколько экспедиций с использованием ПА в интереснейших районах западной части Берингова и Охотского морей, у Курильских островов и в Японском море. Автор участвовал в трех рейсах судов-носителей «Гидронавт» и «Гидробиолог» с подводным аппаратом «ТИНРО-2» (фото 11). Как написал наш гидролог Шура Шутенко на черновике отчета: «Наш лозунг – Служим Минрыбхозу!

Окрабим, окреветим и обрюхоножим все население СССР[39]!». Как и многие севастопольцы, он обладал удивительном чувством смешного, даже там, где смеяться вроде как было и не над чем. С некоторым чувством зависти к более удачной семейной жизни другого коллеги – подводного наблюдателя Валеры Фейзуллаева по кличке «Фейс[40]», он пародировал супругу «Фейса», которая любовно приговаривала: «Валерика-лапулика» так болела, так болела!», стоит только Валерке подхватить легкий насморк. В море Шуру толкала «сребролюбивая» жена, которая уже после двух недель пребывания его на берегу начинала «нудить»: «Шура – иди в рейс, деньги нужны!». Так он и не вылезал из рейсов, «отдав концы» внезапно в Охотском море от сердечного приступа.

Благодаря знаменитому фильму «Титаник» и отлично снятым документальным фильмам, широкой публике хорошо известны подводные аппараты «Мир» и «Пайсис», принадлежащие Академии наук. Гораздо менее известны аппараты, созданные для рыбохозяйственных исследований: подводная лаборатория (ПЛБ) «БЕНТОС», «Север-2» с глубиной погружения 2000 метров, «ТИНРО-2», «Лангуст», «Омар», буксируемый аппарат «ТЭТИС». Аппараты были надежные, хотя и не столь продвинутые, как построенные за границей «Пайсисы» или «Миры». Так, например у «рыбных» гидронавтов вызывает улыбку растиражированная телевидением «вольтижировка» водолазов при закреплении подхватов при подъеме «Мира» на борт. На «наших» судах-носителях подъемное устройство захватывает аппарат (ПА) автоматически, с помощью так называемого «члена Чикера», названного, как говорят, в честь адмирала Николая Петровича Чикера, который его и изобрел.

Буксируемый с помощью кабель-троса обитаемый аппарат «Тэтис», который мы осваивали в Севастополе (фото 12), позволял опускаться на движущийся за судном трал и даже заходить внутрь него. Был еще, правда, аппарат Академии наук: «Оса», созданный совсем другим ведомством, космическим. Он был похож на летающую тарелку, управлялся совсем по-другому и, по отзывам, был довольно непрактичным – сам я на нем не погружался, не берусь судить. Да, в этой сфере мы тогда, наверное, были не хуже американцев, а вот вычислительная техника была еще та. Может кто-то помнит примитивные ЭВМ – «Проминь», ЭВМ системы ЕС – громадные, неповоротливые, мигающие лампочками, потребляющие огромное количество энергии[41]? Тогда было трудно представить все эти айфоны, смартфоны, планшеты и что любой ребенок сможет делать то, что нам и в голову не могло прийти. Правда – взамен – вместо реального мира некоторые люди живут уже в виртуальном пространстве буквально с детства. Так, я наблюдал своими глазами, как малыш лет пяти, подойдя к окну, пытался приблизить «картинку», водя по оконному стеклу пальцами – как по экрану айфона!

Две экспедиции в 1980 и 1982 гг. в Берингово море и у Курильских островов были организованы для изучения распределения, поведения и численности креветок и крабов, брюхоногих и двустворчатых моллюсков – трубачей и гребешков-«хлямисов». Были проведено сравнение оценок численности с помощью ПА и традиционного способа – донных траловых съемок. Оказалось, что трал облавливает около четверти креветок, находящихся на грунте, что позволило увеличить оценку их запасов, а следовательно, и объема вылова. Вот пример, когда одна только цифра может дать довольно большой экономический эффект.

Когда я на глубине 130 метров увидел черно-белое, стремительное тело кайры и возопил: «Вижу кайру!!!», мои коллеги на борту судна-носителя язвительно осведомились: «А зайчиков там не бегает?». К слову сказать, когда я проконсультировался у крупнейшего специалиста по морским птицам (и не только по ним), человека энциклопедических знаний Вячеслава Петровича Шунтова, он сказал, что, судя по наличию в содержимом желудков кайр соответствующих донных животных, это вполне возможно, так что это не было галлюцинацией. При приближении к дну можно было наблюдать миграции крабов, когда они как роботы маршируют в одном направлении, напоминая марсиан из незабываемого романа Герберта Уэллса. Это впечатление усиливается, когда ПА снижается над крабом, который принимает оборонительную стойку и, кажется, готов подпрыгнуть, бесстрашно атакуя многотонную махину аппарата. Наблюдения за крабами у креветочных ловушек позволили сделать интересные наблюдения, когда краб-стригун, размеры которого не позволяют ему влезть в ловушку, «затыкает» своим телом входное отверстие и упорно не пускает внутрь пугливых креветок, для которых, собственно, и распахнуты гостеприимно входы ловушек.

Кстати о гостеприимстве. Долгосрочные рейсы часто приводят к интересным психологическим эффектам. В районе Командорских островов я назначил погружение ПА больше из любопытства, чем по необходимости, – ведь зона островов до сих пор практически слабо изучена. Поднявшийся после погружения на борт судна наблюдатель Слава Попов божился, что видел в расщелине между скал огромного, похожего на тропического морского ежа, но не смог достать его манипулятором. Никогда не забуду выражение почти бессменного капитана и одного из создателей ТИНРО-2 – Михаила Игоревича Гирса, когда мы погружались на скопления гигантских актиний, напоминающих гигантские хризантемы, вокруг которых скапливаются крупные креветки. Увидев в непосредственной близости от иллюминатора особо крупный экземпляр актинии, он, пока я вел фотосьемку, произнес в микрофон для записи протокола подводного аппарата: «А вот призывно открытое устье актинии!». Да, долговременное пребывание в море не проходит даром…

Нужно сказать, что за рейс ученые в процессе биологического анализа промеряют десятки тысяч рыб и беспозвоночных, а на примерно 70 человек экипажа на борту в лучшем случае 3–5 женщин. Один ихтиолог рассказывал о своем сне, который посетил его на пятом месяце рейса, когда он увидел себя на палубе при подъеме трала. Когда трал раскрыли, из него высыпались на палубу масса трепещущих как рыбы обнаженных женщин. А он берет мерную доску и меряет их, меряет, меряет… Фрейд, по-моему, отдыхает! Правда, спорт (Фото 13), а также купание в холодных водах Охотского моря отвлекали от «грешных» мыслей. И ну-ка угадайте с трех раз, кто имел преимущество в борьбе за женское сердце?

Правильно – зачастую капитан и первый помощник капитана, так называемый помполит, в просторечье «помпа». Мне, как начальнику рейса, с помполитами часто приходилось конфликтовать, хотя это было небезопасно для карьеры. Один раз, при заходе в Сингапур, капитан и его первый помощник, составив группы по трое членов экипажа – «тройки» на выход в город, объявили, что для «соблюдения социальной справедливости» научная группа не должна гулять по городу больше, чем матросы палубной команды». Хотя для капитана судна, меня и капитана подводного аппарата явно предполагалось сделать исключение, я взбунтовался, и распоряжение было отменено. Другой помполит очень любил слушать, о чем говорят в свободное время члены экипажа, зачастую просто просовывая свою голову между говорящими. Единственным противоядием от него были разговоры о неверности жен, остающихся на берегу. Имея молодую красавицу жену, он это снести не мог и убегал в свою каюту – «страдать». Но и среди партийцев были юмористы.

Когда меня пригласили на собеседование в партком перед очередным рейсом, хотя коммунистом я никогда не был, сонный партинструктор при зачитывании моей характеристики, услышав слова: «…проходил обучение в Севастополе для получения специальности «гидронавт – подводный наблюдатель», ехидно спросил: «За подводами наблюдаете?». Но для некоторых моих коллег эти собеседования заканчивались печально – их лишали допуска заграницу «за незрелость». Правда, с наступлением перестройки влияние партии ослабело. В ТИНРО будущего замдиректора по аквакультуре Андрея Темных пригласили вместе с директором Николаем Петровичем Новиковым в райком, «на утверждение». Андрей носил пышные кудри, и партийная мадам, увидев его, решила сделать ему замечание: «Вы бы хоть постриглись – в райком партии пришли!», на что последовал ответ – «Вам дай волю, вы бы и Карла Маркса постригли!». Слава богу, партия была уже «на излете»…

Встречи в море всегда событие в довольно однообразной жизни на борту, и я с радостью узнал, что параллельно с нами на борту СРТМа работает мой коллега – Олег Булатов. Связавшись с ним по рации, я узнал, что у них разбились все термометры, а работать им было еще долго. Наши же работы в Беринговом море заканчивались, и я решил поделиться ими с товарищем. Мы, как теперь говорят, «сбили стрелку» по рации и ждали их недалеко от бухты Натальи Корякского побережья. Был вечер, и я, решив, что им уже пора бы и подойти, высунулся в иллюминатор и вдруг увидел несущийся на меня светящийся, как новогодняя елка огнями, пароход! Еле успел убрать голову, как СРТМ, стукнув наш борт так, что все загремело, пролетел мимо – что-то там у них не сработало с задним ходом… Передав Олегу термометры, я заглянул к нему в каюту. Несмотря на то, что он был, как и я, «начальником рейса», жил он в лазарете, прямо рядом с машинным отделением, так что вибрации судовых переборок не давали ему спать (хотя наши «пароходы» были примерно одного размера, у меня была отдельная каюта с душем, что считалось большой роскошью!). Вот в таких условиях зачастую делалась, да, наверное, и сейчас делается рыбохозяйственная (и не только) наука!

После работы в Беринговом море, где из-за большого количества планктона и биогенов аппарату часто приходилось буквально «ползти на брюхе», район Курильских островов поразил потрясающей многометровой прозрачностью воды и интересным рельефом дна. Неизгладимое впечатление оставили плотные скопления, буквально кучи гребешков, на пятачке шельфа северокурильского острова Онекотан и осьминоги, лакомившиеся ими как заправские гурманы. Благодаря сравнению численности, рассчитанной для гребешков с помощью подводных наблюдений и уловов, мы посчитали коэффициент уловистости не только для «креветочного» донного трала, но и для драги, что очень существенно позволило уточнить оценки промысловых запасов этих ценных объектов промысла. Очень интересно было наблюдать мутьевые потоки, которые поднимались с 500 до 50 метров глубины! Часто отмечался так называемый антропогенный, человеческий фактор, когда на дне наблюдались брошенные или потерянные орудия лова – тралы, ловушки, дохлая рыба, выброшенная за борт рыбаками, и даже груды банок с консервами. В этом случае обычно говорилось, что «водоем заантропогажен»… и это отмечалось в протоколе погружения.

У острова Итуруп, во время водолазной станции, когда у меня закончился в баллоне воздух, поднимаясь на борт водолазного бота, я услышал интересный диалог между судоводителем и кем-то из водолазов:

– По-моему, что-то коричневенькое в кустах, наверное, медведь.

– Нееет – это не медведь….

И когда кусты стланника раздвинулись, это оказались гнедые лошади, на которых восседали довольно дикого вида пограничники… «Приказ начальника заставы доставить вас к нему!» – закричал один из них, – «при неподчинении приказано открыть огонь!» (по мне уже стреляли трассирующими пулями – пренеприятнейшее ощущение, я вам доложу). Поэтому мы подошли к берегу, и я, сидя на носу лодки, попытался объясниться: «У нас документы на борту, позвольте нам съездить за ними, или приглашаем вас на борт – мы не планировали высадку на берег»… Но погранцы были неумолимы – приказ есть приказ… Пришлось мне сдаться на милость победителя и «проследовать» на заставу. Несмотря на критичность ситуации – а старпом по рации уже сообщил на борт, что начальник рейса арестован, члены экипажа не утратили свойственное всем южанам «списуальное» чувство юмора. Капитан объявил по громкой связи: «Начрейса арестован – ужин на него можно не готовить!». Потом я вызвал немалое веселье на боте, пытаясь в скользком мокром гидрокостюме влезть на лошадь без седла, но, в конце концов, пограничники тоже спешились, и я под дулом автомата был отконвоирован на заставу. Часть из них остались сторожить наш бот, хотя вряд ли мои товарищи бросили бы меня на произвол судьбы… Начальник заставы, правда, оказался милейшим человеком, закончившим несколько лет назад московское пограничное училище. Он с явным сожалением отказался от посещения судна, хотя «диверсант» в японском гидрокостюме и совращал его, как мог, перспективой увидеть маленькую “yellow submarine” (наш подводный аппарат был выкрашен в желтый цвет) и отведать наших разносолов и спирта, коего на протирку легочников аквалангов нам выдавалось великое множество. Мы даже не успели произвести обмен «картошку на рыбу», так как к нему должно было нагрянуть начальство на вертолете, а нам нужно было спешить в «бананово-лимонный» Сингапур[42] на бункеровку перед переходом на базу в далекий Севастополь. Вернувшись на борт, мы, не мешкая, подняли якорь и подались на юг.

Ночью, при прохождении пролива Лаперуза, мне позвонил капитан. Обычно спокойный, как мороженый минтай, наш Корнеич был озабочен и сказал: «Дите (он меня неофициально так называл, мне было лет 30, но он был в два раза меня старше), мы получили сигнал «SOS» – рыбацкое судно намотало на винт кошелек и дрейфует на скалы». Мы, поскольку погода была ветреной, отбуксировали рыбацкое судно за мыс. И приступили к очистке лопастей его винта от накипевшего на них капрона. Ныряли по очереди, но ножи тупились довольно быстро, и их точили прямо на палубе. Прошло несколько часов, и винт был свободен. Замерзши как собака, я поднялся в каюту Корнеича, где капитаны вели обстоятельную дискуссию о подписании акта о спасении судна за «рюмкой чая»… Колхозный капитан предлагал рассчитаться наличкой, чтобы не заниматься «бюрократией», наш – стоял на «букве закона», надеясь получить причитающееся вознаграждение (которое мы, кстати, так и не получили!). Мне дали громадный бутерброд с красной икрой и налили стакан водки, для «сугрева». Три опорожненные капитанами бутылки уже катались по каюте. Подписав необходимые документы, мы заспешили на бункеровку в Сингапур, опоздание куда грозило нам неприятностями.

Про благословенный город Сингапур, его чистоту, удивительную архитектуру и аромат написано столько, что я опущу описание моих первых впечатлений от него и перейду сразу к нашим приключениям в Аравийском море (нужно отметить, что по дороге в Севастополь я насчитал не менее 14 морей, которые мы пересекли). После Цусимы в Восточно-Китайском море у нас на судне жила три дня ушастая сова, отдыхая на перелете. Шел 1982 год, и похороны Брежнева застали нас у берегов Йемена, на подходе к Баб-Эль-Мандебскому проливу, где мы остановились на минуту молчания. («Баб-Эль-Мандебский пролив, дядя, – это самое гиблое место на Земле!», как было сказано в одном популярном советском фильме, помните?). Тогда еще не было череды похорон верховных старцев, которые потом стали повторяться с небольшими интервалами, вызвав целую серию грустно-ироничных анекдотов:

– «Какой любимый спорт в Политбюро? – Езда на лафетах»

Или:

– «Товарищ, куда вы рветесь через оцепление на похороны Генерального секретаря? У вас есть пропуск?

– У меня абонемент!»

Судно дало продолжительный гудок в память о Брежневе, мы стояли на палубе, и в это время появился патрульный американский самолет, который на бреющем полете несколько раз заходил на нас, видимо, фотографируя наши скорбные лица. Но несмотря на все усилия помполита, музыка звучала почти в каждой каюте! Немного жалко было дедушку Брежнева, привыкли мы к нему, но лихорадка меломании охватила тогда всех! Команда, набрав в Сингапуре магнитофонов-двухкассетников и кучу кассет с любимыми исполнителями, поющими «пестни» нашей молодости – Битлы, Абба, Саймон и Гарфункель с их знаменитым – «Высоко кондор летает» – «El Condor Pasa», Элтон Джон с не менее известной «Дорогой из желтого кирпича» – «Yellow Brick Road», Пинк Флойд с «Темной стороной луны» – «Dark Side of the Moon», очаровательно хриплый Род Стюард и темнокожие красотки – Донна Саммер (Donna Summer) и Шейд (Shade). А я «встрял» в музыку стиля блюз – особенно в творчество Би Би Кинга – с легкой руки моего севастопольского коллеги и друга Валеры Петрова. Хотя слушали и таких певцов того времени, как Валерий Ободзинский и Муслим Магомаев – непревзойденные на мой взгляд таланты, каких сейчас просто нет! Покупали все, чего не было в советских магазинах. Я, например, купил ментоловые таблетки «Тик-так», думая, что это какое-то волшебное средство «от сердца», а некоторые члены экипажа, готовясь к заходу в порт, скупали в лавках некую «хрень-мазь», я думаю, вы понимаете, зачем.

При прохождении острова Миникой в Индийском океане, красивого, зеленого, привлекательного, несмотря на то, что, судя по лоции, этот остров ранее служил колонией для больных проказой, так хотелось под его пальмы на золотистый песок! Финиковые пальмы Суэца, минареты и пряничные домики, лепящиеся на склонах Стамбула, так и притягивали взгляды после серых «хрущевок» нашей родины. И хотя мы также видели на берегах Суэца глинобитные норы бедняков, лодки, подвозившие к нам лоцманов и «вочменов» (watchmen), клянчивших все что попало, цветистый Восток привлекал, манил. И когда при прохождении Босфора наш помполит сказал: «Да-а-а, не такой хотел бы я видеть Турцию!» мы, собравшиеся на палубе, спросили: «А какой??» Ответ был – «Социалистической!» Все так и «грохнули»! Тогда еще не было массового исхода из СССР, и почти ничего не предвещало краха системы. Поэтому, замороченные пропагандой, мы не мыслили о том, чтобы сбежать за границу. Позже я прочитал об ученом Славе Курилове, который в 1974 году спрыгнул за борт круизного судна и 3 суток плыл в океане (позже он написал об этом книгу «Один в Океане». Слышал я и страшные истории о людях, которые прыгали за борт с аквалангом, пытаясь уйти из «советского рая», а капитан и помполит отдали приказ ходить по этому месту и рубить «изменника Родины» винтами, каково? Сейчас это звучит дико, а тогда многие воспринимали это с одобрением. Недаром еще 21 ноября 1927 года, по информации «Новой газеты», ЦИК СССР (высший орган государственной власти) постановил: «Лица, отказавшиеся вернуться в Союз ССР, объявляются вне закона. Объявление вне закона влечет за собой: а) конфискацию всего имущества осужденного, б) расстрел осужденного через 24 часа после удостоверения его личности. Настоящий закон имеет обратную силу».

Однако вернемся в Суэцкий канал. Гигантские суда, идущие в обратном направлении, когда мы зашли в озеро, чтобы их пропустить, отделенные от нас полосой песка, казалось, плывут прямо по дюнам. Те лоцманы и «вочмены»[43], которые сели к нам на борт, хотя были очарованы пышными формами нашей поварихи Раечки, есть нашу пищу отказались и потребовали отдельно им готовить. Мы решили выдать им продукты сухим пайком, и я, со вторым помощником, спустился в трюм, чтобы они выбрали, что разрешает есть их религия. Когда мешок заполнился, включая блок перемороженной камбалы, чудом сохранившийся еще с Дальнего Востока, толстый араб сказал своему длинному напарнику: «Ты неси мешок, я – босс!». Но длинный был противоположного мнения, и сказал: «Я – босс!». Последовала перепалка на арабском языке в лучших традициях фильма Леонида Гайдая «Бриллиантовая рука», после которой длинный, недолго думая, врезал между глаз толстому. Тот сразу понял, «кто босс», и, схватив мешок, живо побежал на палубу. Готовя себе еду на палубе, они, причмокивая и щелкая языком, провожали нашу повариху Раечку восхищенными взглядами, когда она проходила мимо них в коротком халатике. Лоцман тоже не сводил с нее взгляда, так что я даже боялся, что мы сядем на мель. В Босфоре турецкий лоцман вел себя более сдержанно, но тоже сказал, что такая женщина очень дорого стоит, если жениться, – калым придется платить большой. Поэтому женятся они поздно, лет в 28–30, когда уже встанут на ноги, имеют хорошую зарплату и собственный дом.

В 1986 году я опять оказался на борту «Гидронавта» в Японском море. Опускали подводный аппарат (ПА), наблюдая крупных гребенчатых креветок, крабов, опускали дночерпатель, драгу, наблюдали за поведением крабов и крупных креветок у ловушек и гигантских актиний (Фото 14). Мне даже удалось поймать одну из креветок рукой-манипулятором! В заливе Петра Великого (Японское море) уже сам ПА был пойман в трал одним из судов, ведущих донный промысел рыб. Находясь на борту судна-носителя, мы, беспокоясь о жизнях наших двух товарищей, срочно связались с «удачливым» капитаном и потребовали, чтобы он осторожно «выбрал»[44] трал. После этого наши водолазы подплыли к всплывшему аппарату и освободили его от сети. Он самостоятельно подошел под борт нашего судна-матки. На следующий день слышали в эфире диалог двух капитанов, щедро сдобренный ненормативной лексикой:

«Ты, говорят, какую-то хрень поймал?» – «Ага, какой-то вельбот переделанный – шпионы, наверное, но больше я там тралить ни в жисть не буду!».

Работая у северного Приморья, мы зашли ненадолго в поселок Рудная Пристань. Я пошел собирать землянику, а когда вернулся, обнаружил нескольких наших «гидронавтов» во главе со стармехом Борей Нечаевым в веселом состоянии духа, что-то живо обсуждавших между собой. Оказалось, что они, идя по улицам поселка, набрели на дом, где на веранде за накрытым столом сидели девушки, а во дворе несколько мужиков крушили друг другу ребра штакетинами от забора. Осторожно обойдя их, они поднялись на веранду и были приглашены за стол. Оказалось, что это геологическая партия празднует день рождения одной из девушек, и их мужики выясняют, кто главнее, прямо как упомянутые арабы в Суэце! Нужно ли говорить, что девушки потом пришли на причал и долго махали нам вслед платочками (некоторые были почему-то с годовалыми младенцами на руках)… После работ на севере Приморья мы опять спустились в залив Петра Великого, зашли на остров Попова пополнить запасы перед броском на запад – пора было возвращаться в Севастополь, на основную базу. За время рейса продолжительностью около четырех месяцев «ТИНРО-2» прошел под водой расстояние, равное дистанции от Петербурга до Севастополя!

Проходя вдоль Курил, мы встретились с судном-колхозником, занимающимся приемкой лосося на переработку. Рыба вспарывалась, икра солилась в бочки, а вспоротые тушки летели за борт. Мы подошли и обменяли кое-какие продукты на лосось, которым нам засыпали всю палубу – все равно выбрасывать! Два дня шла засолка, свежайшую рыбу ели на завтрак, обед и ужин, но часть все равно пришлось выбросить – морозильные камеры-то на нашем судне были заменены на ангар для подводного аппарата. Мне тогда это не казалось таким уж диким – только много позже я стал задумываться – как не по-хозяйски мы распоряжаемся тем, что дала нам мать-природа! И та самая столица дикого лосося – Петропавловск-Камчатский много лет являл собой тогда жалкое зрелище. Только недавно, в двухтысячные, он стал перестраиваться, но все равно – видишь привычный для Камчатки контраст между золочеными куполами недавно выстроенного храма на сопке, супермаркетами и убогими в основной своей массе жилищами камчадалов. Я уж не говорю про поселки, стоящие на рыбных реках, утопающие в грязи и нищете – все деньги-то идут мимо местных бюджетов! Позже, когда я уже работал во Всемирном фонде дикой природы (WWF), мы старались помочь местным жителям принять участие в управлении своим хозяйством – был создан модельный бассейновый совет на реке Большой. Я рад, что Бассейновый совет, как и Коалиция «Сохраним лосося вместе», которую собрал Сергей Иванович Вахрин с нашей помощью, существуют до сих пор (в виде одноименного фонда).