bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 2

Ястребов на мгновение растерялся.

– Простите, теперь неслужебное время, и по делу я вас прошу прийти ко мне завтра к одиннадцати часам.

– Очень хорошо!

– Что же до наследства, это меня не касается. На ввод есть законный срок, а до той поры все у судебного пристава.

Трехин словно опомнился.

– Очень хорошо! Прошу извинить! До завтра! – и, щелкнув каблуками, он повернулся и вышел.

Ястребов лег на диван.

– Чушь, – сказал он вполголоса, – убийца так открыто не появился бы. Просто баба из ревности наплела… Однако рожа разбойничья, – через минуту пробормотал он, – в уголовной практике встречаются всякие наглецы. Завтра выясню, – решил он и закрыл глаза.

* * *

Патмосов вышел из вагона и, не заходя домой, направился в меблированные комнаты на Невский, в дом пятьдесят четыре.

– Где здесь живет Трехин? – спросил он дворника.

– А в номере шестнадцать, у Анфисовой. Вон лестница направо, – указал он.

Патмосов поднялся по лестнице, остановился у квартиры № 16 и позвонил.

Незапертую дверь открыли, и Патмосов увидел высокую старуху с нечесаными волосами и выпученными глазами.

– Трехин, Степан Петрович, дома? – спросил он.

Старуха энергично тряхнула головой.

– Третий день нет. Как ушел, так и нет. Вам что?

– Дело есть. Позвольте ему записку оставить.

– А, сделайте милость. Войдите к нему. Вот дверь направо!

Патмосов отворил дверь и вошел в типично меблированную комнату. Он подошел к письменному столу и присел.

В комнате появилась старуха и спросила его:

– Вы кто же будете? Из приятелей?

Патмосов кивнул.

– Чай, по «Зеленому якорю»? – сказала снова старуха и продолжала: – Его нет, а в газетах пишут, что его дядюшку ухлопали. Наследник теперь. То-то начудит!

– Не без этого! – вставил Патмосов.

Старуха подошла ближе и понизила голос:

– А он-то его ругал да поносил! Как напьется, так и ругать его! Тут в субботу вернулся пьяный-пьяный и ну кричать: «Убью я его, пса старого!» Даже страшно. Ан и накликал!

Патмосов встал.

– Я лучше зайду завтра!

– А записку?

– Нет, я уж на словах.

– Как знаете, а коли его завтра не будет, объявку сделаю и комнату сдавать буду. Ну его!

Патмосов отправился в сыскное и попросил найти Резцова, дав его адрес.

– Просто сыскать?

– Да! И если он есть на квартире, известить меня, а нет – поискать по городу и тоже меня известить. Арестую я сам!

Дома Патмосов достал бумажник, вынул из него три почтовых листика и начал внимательно прочитывать их.

Это были три письма, писанные, несомненно, одной и той же женщиной к любимому человеку, и для Патмосова, по мере чтения их, становилось ясно, что процентщик не может получать таких писем.

Первое письмо начиналось воплем любящего сердца: «Сережа, не мучай меня так безжалостно!» Дальше шло страстное объяснение в любви и опять просьба не говорить о чем-то – «об этом».

«Я не могу решиться на это никогда, никогда, – читал Патмосов. – Он для меня отец, я для него дочь. Могу ли я надругаться над его чувством и оставить его одинокого! Я и так считаю себя подлой, подлой. Не мучай же меня, Сережа, и не говори мне об этом», – оканчивалось письмо, и после него подпись: «Твоя В.».

Второе письмо касалось ребенка – «маленького нашего Сережи». «Я была вчера у него», – написано было дальше, и следовало восторженное описание младенца.

И, наконец, третье – не письмо, а записка: «Бога ради, съезди туда и сегодня же сообщи мне, что с С.? У нас прием, и я как арестованная. Бога ради!»

И все.

Как они попали в бумажник Дергачева? Кто этот Сережа, эта В.? И что-то подсказывало Патмосову, что в этих письмах тайна убийства.

* * *

Следователь еще спал, когда наутро следующего дня к нему приехал Патмосов и прямо прошел к нему в спальню.

– Вы извините меня, что я прямо лезу, но времени мало, – здороваясь, сказал он лежащему в постели Ястребову.

Ястребов встрепенулся.

– Что-нибудь новое?

– Резцова арестовал.

– Что же он?

– Сказать не могу, но странного много. Двадцать седьмого он ушел из квартиры и не показывался в ней. Я отрядил искать его по всем вертепам, и вот на Подольской, в непотребном доме, его нашли совсем пьяного. Он угощал компанию и хвастал деньгами. Я приехал и арестовал его. Свез в отделение к нам, и там у него нашли четыреста рублей и серебряный портсигар с монограммами.

– Спрашивали? – быстро спросил Ястребов.

– Украл, несомненно, но путает. Что был у Лукерьи, сознается; а где ночь провел – не указывает.

– Ну вот! Понятно, он убил! – воскликнул Ястребов. – Где же он?

– Вам его сегодня к одиннадцати часам доставят.

– Вы будете?

– Нет, я хочу на похороны сходить.

Ястребов стал одеваться, а Патмосов собрался уходить.

– Вот найденное у него и протокол обыска, – сказал он, кладя на стол деньги в засаленном кошельке и массивный портсигар.

– Из залогов, верно, – предположил Ястребов.

– Вы позволите взять его на несколько часов? – попросил Патмосов.

– Пожалуйста!

Патмосов ушел, а Ястребов напился чаю и прошел в камеру.

Флегонтов был уже на месте.

– Ну, Севастьян Лукич, – весело сказал Ястребов, – убийца-то, кажется, у нас. Сейчас приведут.

– Кто же это, Виктор Иванович?

– А Резцов, слесарь Резцов!

– Патмосов то же говорит?

– Он и арестовал. Да что он! Знаете, они все сыщики только, как ищейки, если их по следу пустить. А чтобы додуматься до истины…

В этот момент дверь распахнулась, и в камеру в сопровождении сторожа ввалился Трехин.

– Вот и я! Честь имею кланяться!

Ястребов сердито посмотрел на него и строго сказал:

– Надо было доложить о себе, а не врываться.

– Я и не врывался, а если ваш сторож свою цигарку курит, мне некогда ждать. Я хочу еще на погребенье поспеть.

– Садитесь! – сказал ему Ястребов.

– Сел! – Трехин опустился на стул, вытянул ноги и закурил папироску.

– Рекомендую вам говорить только правду, – предупредил Ястребов и предложил обычные вопросы.

– Трехин, Степан Петров, православный, тридцати четырех лет, холостой, дворянин, поручик в отставке. Вот! Под судом не был, у следователя впервые!

Трехин затянулся папироской.

– Так. Так вот, некая девица Караваева обвиняет вас…

Трехин резко повернулся на стуле.

– В убийстве дяди! Ха-ха-ха!

– Что вы можете сказать по этому поводу? – сухо спросил следователь.

– То, что она – дура! Захоти я, и она сегодня же придет к вам и будет клясться, что наплела, но мне плевать!

– Однако вы не любили своего дяди?

– За что любить? Жид, закладчик.

– Вы грозили убить его?

– И не раз! И убил бы, если бы на момент попал, – сверкая глазами, ответил Трехин.

– Гм. И вот он убит. Где вы были двадцать седьмого числа?

– Разве я помню!

– Ну, постарайтесь припомнить. Припомните хотя, были вы в Павловске или нет?

– В Павловске? Был!

– И поздно уехали?

– В час ночи.

– И дядю видели?

– Видал.

– Где?

– На вокзале. Он шел и разговаривал с одним молодым человеком. Пошел мимо театра, по дороге к павильону.

Следователь быстро переглянулся с Флегонтовым.

– Ну-с, а вы, значит, сзади шли.

– Да, – угрюмо ответил Трехин, – я с ним говорить хотел.

– И что же?

– Не дождался, когда он кончит, и бросил их.

– Куда же вы пошли?

– А это уж мое дело, – резко ответил Трехин.

– Совершенно верно. Потрудитесь подписать ваши показания.

– С полным удовольствием! – и Трехин с росчерком подписал свою фамилию. – Извольте!

– А теперь, господин Трехин, – сказал следователь, – я вас должен арестовать и препроводить в тюрьму!

Трехин вскочил и исступленно завопил, тараща глаза:

– Что ж, вы мне не верите? Дворянину не верите? По оговору девки я – убийца?

– Пожалуйста, не кричите! – сказал Ястребов. – Возьмите его! – приказал он вошедшей тюремной страже.

Трехин хотел что-то сказать, приостановился, но вдруг с отчаянием махнул рукою и вышел из камеры. В эту минуту вошел городовой с рассыльной книгой.

– А! Резцова привели?

– Так точно-с! – ответил городовой, подавая книгу Ястребов расписался.

– Впустите его!

В камеру широким шагом вошел Резцов и остановился у порога с видом привычного ко всему человека.

Это был парень лет тридцати, типичный мастеровой, в высоких сапогах и пиджаке поверх парусиновой[8] грязной блузы.

– Вас вчера задержали в доме терпимости на Подольской улице?

– Так точно.

– Кутили?

– Так точно.

– На какие же деньги?

– Нашел. Шел это ночью по Загородному мимо полка и нашел. Лежит папиросница. Я ее взял, а в ней деньги.

– Так. Лукерью Анфисову вы знаете?

– И очень даже хорошо. Земляки.

– Когда вы у нее были в последний раз?

– Позавчера, двадцать седьмого числа.

– И пробыли?

– Так часов до восьми. На восьми уехал.

– А не поранее?

– Никак нет. Спросите ее.

– Хозяина Дергачева вы видели?

– Не видел. Лукерья ходила в комнаты. Он обедал, потом спал.

– Так что вы ушли после него?

Резцов чуть улыбнулся и ответил:

– Зачем после, когда в восемь часов?

– А он ушел в котором часу?

– А я-то почем знаю? – уже резко ответил Резцов.

– Пока довольно, – сказал следователь и приказал увести Резцова.

– Господин просят войти, – сообщил сторож и подал Ястребову карточку.

Ястребов прочел: «Карл Эмильевич Розенцвейг».

– Проси!

В комнату вошел маленького роста, седой старичок, одетый в длинный нанковый[9] сюртук, с тростью в руке.

Он церемонно поклонился, сел и, обернувшись всем корпусом к Ястребову, заговорил:

– Я за убийств господин Дергачев прошу взять господина Савельев. Да! Молодой господин Савельев. Николай Николаич! А почему? Господин Дергачев и я с ним давали денег под вексель, под гут вексель. И Савельев давал два вексель на тысячу двести рублей и брал у нас деньги. А потом мы узнал, что его папаша не давал свой подпись.

– Значит, этот Савельев дал вам с чужой подписью вексель?

– Ja![10] С подписом отца, коммерц-советник Савельев.

Следователь кивнул.

– Ja! – продолжал немец. – А двадцать восьмого им был срок, и я видел, как Савельев этот был в Павловск и ловил Дергачев и был пьян. Это он убил его и взял вексель!

– Завтра я осмотрю бумаги покойного, и если этих векселей не окажется, я приму к сведению ваше сообщение.

– Пожалуйста! Это очень дурной молодой человек! Николай Николаевич, сын Савельева, свой дом на Гороховой, у Красного моста. Это он сделал!

Немец встал, торжественно откланялся и вышел. Ястребов вскочил с кресла.

– Вот вам и третий! Что вы скажете?

– Трудное дело, Виктор Иванович, – вздохнув, сказал Флегонтов. – Запутанное дело!

* * *

Патмосов подоспел к выносу тела.

Мимо него пронесли гроб и прошли немногие из провожавших, какие-то женщины и между ними Марья Васильевна. Лукерья собиралась запереть двери и идти тоже, когда Патмосов нагнулся и как будто поднял с порога серебряный портсигар.

– Смотри, обронил кто-то!

Лукерья взглянула на вещь и побледнела. Дверной ключ упал у нее из рук.

– Узнала? – тихо сказал Патмосов.

– Ничего не узнала! – грубо ответила Лукерья. – А напугали вы меня!

– Ну, так моя находка, – усмехнулся Патмосов и пошел к кладбищу.

Скоро он догнал процессию и зорко осмотрелся, но ничего из того, чего он ждал, не увидел.

Он дошел до кладбища, был в церкви и уехал домой с твердым решением отыскать «Сережу» и «В.».

* * *

На другой день Патмосов, еще лежа в постели, получил от Ястребова телеграмму, которой тот звал его к себе.

– Ишь его разбирает, – усмехнулся Патмосов и, отложив письмо в сторону, стал одеваться.

В это время раздался звонок, и в комнату Патмосова заглянула прислуга.

– Вас один барин повидать хочет! – сказала девушка.

– Проси!

Окончив туалет, Патмосов вышел в свой рабочий кабинет, куда уже входил пожилой господин, одетый с изысканной простотой.

– Алексей Романович Патмосов?

– К вашим услугам!

– Я к вам с рекомендацией от Ивана Дмитриевича, – сказал гость. – Выручайте, а я уж не обижу!

Гость протянул визитную карточку Путилина, на которой Патмосов прочел просьбу оказать всякое содействие подателю.

– Чем могу служить? Садитесь!

Гость опустился в кресло.

– Меня зовут Николай Поликарпович Савельев. Может, слышали?

Патмосов поклонился с улыбкою.

– Как же не знать Савельева!

– Известно вам, что у меня есть сын?

Патмосов кивнул.

– И о нем все известно?

– Не у дел, любит кутить, тратить…

– Сегодня, в шесть часов утра, я побывал у его приятеля, большого мерзавца, Константина Дмитриевича Носова. Ну-с, так тот объяснил, что сын мой дал этому Дергачеву с моей подписью векселей на тысячу двести рублей, получив восемьсот рублей, и двадцать седьмого, заметьте, был у него в Павловске, а двадцать восьмого им срок. Вот и все.

– И вы думаете?…

Савельев вытер платком вдруг вспотевшее лицо.

– Ничего не думаю и всего ожидаю. Так вот, просьба. Расследуйте это дело и, если можно, спасите мальчишку! – Савельев взял за руку Патмосова.

Патмосов сочувственно пожал его руку и ответил:

– Будьте покойны, по простому подозрению его не привлекут. Я выгорожу. А теперь вы можете взять его на поруки. Я сейчас еду в Царское.

Савельев встал.

– Я не забуду вам этого!

– Глупости! – ответил Патмосов, провожая гостя до самых дверей.

«И с чего он схватил Савельева?» – думал Патмосов через полчаса, идя к вокзалу Царскосельской железной дороги.

* * *

Ястребов встретил его радостный и возбужденный.

– Вы у меня обедаете, – сказал он, – и поговорим. Я другими делами занят, но скоро освобожусь. Вы необходимы мне!

Патмосов поклонился.

До обеда было еще добрых три часа, и он не спеша направился к Павловску, мимо того места, где было совершено убийство.

Он шел дальше, глубоко задумавшись, когда вдруг услышал густой лай большой собаки; он обернулся; его нагонял всадник, а впереди всадника бежал огромный дог, оглашая пространство лаем.

Вдруг к ногам Патмосова упал предмет, при виде которого он вздрогнул всем существом.

Это был окурок папиросы. Окурок с таким же длинным мундштуком, такой же толщины, как те…

Патмосов с жадным любопытством взглянул в сторону удалявшегося всадника и увидел только широкие плечи и густые каштановые волосы, прикрытые соломенной шляпой.

Он рванулся было бежать за ним, но потом одумался, добрался до первой скамейки и сел на нее. Подле него дворник мел дорогу.

– Богатое место! – сказал ему Патмосов.

– Мое-то? – удивился дворник.

– Не ваше, а эта дорога! Сколько по ней собственных экипажей едет, сколько тысячных коней! А верхом! Вон сейчас проскакал. Кто это? Не знаете?

– Где их всех знать! Этот из Царского. Часто ездит. Пронесется туда, потом назад – и все! Завсегда с собакою.

Патмосов встал, кивнул дворнику и бодрым шагом пошел к Ястребову.

– Мы на балконе сядем, – сказал следователь радушно, – жара! У меня великолепнейшая ботвинья[11]!

Они съели ботвинью, съели отбивные котлеты, малину со сливками, и, наконец, прислуга подала коньяк и кофе. Ястребов налил кофе, предложил гостю сигару, рюмку коньяку и наконец, раскурив сигару, откинулся к спинке плетеного кресла.

– Ну-с, дорогой Алексей Романович, теперь поговорим! Вы знаете, я вчера еще арест сделал и ни свет ни заря уже допрос снял.

– Молодого Савельева? – сказал Патмосов.

Ястребов вытаращил глаза.

– Вы откуда знаете?

– Я все знаю, – улыбнулся Патмосов, – но что же вы от него узнали и почему арестовали?

– На него вчера показания сделал компаньон Дергачева, Розенцвейг.

– Так!

– Он видел его с Дергачевым – раз, а два – у Дергачева были векселя с подложной подписью, работы этого господина Савельева.

– Так!

– Но что важно, на него указывает Трехин. Наконец, Савельев сказал сперва, что не видел, потом видел, и совершенно не говорит, где был ночью. Вот видите, подозрительно? А? Да, да! И еще! Векселей его я не нашел у Дергачева. Вчера с судебным приставом все пересмотрел. Векселей куча, и все по срокам разложены, а его векселей нет! А?

Патмосов молчал. Ястребов поправился в кресле.

– Теперь этот Трехин! – заговорил он снова. – Тоже не говорит, где ночь провел, тоже видел Дергачева, и ко всему – неистовый человек. Совершенно одержимый! А убить – расчет, едва он узнал, что наследство может мимо носа пройти. А?

Патмосов опять промолчал.

– И, наконец, Резцов! Этот – прямо разбойник. Был на очной ставке с дворником и все свое: «Уехал в восемь часов, а деньги – нашел!»

– Портсигар Лукерья признала. Вот он!

Патмосов положил портсигар на стол и передал эпизод с Лукерьей.

– Вот видите! – оживился Ястребов и заговорил просительным голосом: – Теперь все от вас зависит, голубчик, Алексей Романович!

– Что же от меня-то?

– Обличить их надо! Где были, когда выехали, как убили, чем. Я вам бумажки уже изготовил. Сделайте обыски у них, опросите всех. Господи, да вы уж знаете все это! – взмолился Ястребов.

Патмосов встал, встал и Ястребов.

– Вот эти бумажки. Пожалуйста!

– Хорошо, я сделаю, – сказал Патмосов, прощаясь с хозяином.

– Ну вот. Ведь из трех уж, наверное, один убийца!

– Четвертый! – засмеялся Патмосов и, пожав руку хозяину, вышел в сад.

* * *

По пути домой Патмосов размышлял: «Который из трех? Да, понятно, четвертый! И этот четвертый – тот всадник с собакою. И это – убийство не для грабежа. Все ясно. А тайна – в письмах и там, подле Серёжи! Да, да!»

Дома он сел к столу, взял лист бумаги и написал:

«Уважаемый Николай Поликарпович! Знаю наверное, что сын ваш не совершил этого дела. Что касается опрометчиво подписанных бумаг, то они исчезли неизвестным образом. Ваш…».

Он подписался, вложил письмо в конверт и надписал адрес Савельева.

* * *

Таинственный всадник был найден Патмосовым на другой же день.

В двенадцать часов дня он уже сидел на той скамье, в парке Павловского вокзала, подле которой вчера видел всадника, курил, читал газету, гулял по аллее, а время ползло, как черепаха.

Но вот пошел второй час, и на аллее из Царского показался всадник. Патмосов внимательно разглядел его.

Это был красавец блондин лет тридцати шести, с окладистой русой бородой, с пышными волосами, богатырь по сложению. Он ехал медленным шагом, держа руки на луке седла.

«Теперь ждать, когда поедет обратно», – решил Патмосов и пошел по прямой аллее до первого поворота в Царское. Этого места всаднику не миновать.

И опять потянулись часы ожидания.

Но вот раздался лай собаки, и показался всадник.

На этот раз он ехал крупной рысью и мерно подскакивал на седле.

Патмосов проводил его глазами до следующего поворота и, заметив направление, быстро пошел за ним. Дойдя до поворота, он увидел сторожа парка и спросил его:

– Скажите, в каком направлении проскакал господин на лошади? Еще с ним большая собака. Я поднял портсигар, который он обронил! – и Патмосов показал серебряный портсигар.

– А прямо в ворота и налево!

Дойдя до Софии, Патмосов с тем же вопросом обратился к городовому.

– По этой улице!

Дальше, на углу Велиовской, городовой ему сказал:

– Господин Санин, дом нумер девять!

Первая часть задачи была выполнена. Патмосов прямо направился в полицейскую часть, назвал себя и попросил дать справку о Санине.

– В одну минуту! – с готовностью отозвался пристав. – Богатейший барин. Художник. Портреты пишет и, говорят, дешевле двух тысяч не берет! А? Зовут Сергеем Матвеевичем, а живет здесь в гостях, у князя Таруханова, кирасира.

– А в городе?

– В городе у него мастерская. Позвольте! – он заглянул в листки. – Тучкова набережная, три. Ишь куда занесло!

– Благодарю вас!

Патмосов почувствовал смущение. Такое лицо вряд ли может быть убийцей.

Вдруг он остановился посреди дороги и крепко хлопнул себя по лбу. А! Он – Сергей, и тот – Сережа! Что же это значит?

* * *

На другой день Патмосов нарядился денщиком[12] и направился на Тучкову набережную, три.

На тяжелой, массивной двери он прочел дощечку: «Сергей Матвеевич Санин» и смело дернул шнур звонка. Дверь отворил молодой человек плутоватого вида, без пиджака, подпоясанный зеленым фартуком, с метелкой в руке.

– Чего тебе? – спросил он.

– Полковница прислала, – простодушно ответил Патмосов, – приказала спросить, когда приехать портрет писать?

– Сергей Матвеевич завтра быть обещался, – ответил слуга.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Будуар – комната хозяйки в богатом доме.

2

Дисконтер – лицо, ведущее учет векселей.

3

Иван Дмитриевич Путилин – первый начальник сыскной полиции Санкт-Петербурга.

4

Роты – исторический район Санкт-Петербурга.

5

Камера – присутственное место, канцелярия.

6

Косарь – большой русский хозяйственный нож с широким и толстым клинком.

7

Меблированные комнаты, род дешевой гостиницы в дореволюционной России.

8

Парусина – грубая, толстая льняная ткань.

9

Нанка – прочная хлопчатобумажная ткань буровато-желтого цвета.

10

Да! (нем.).

11

Ботвинья – холодный суп на кислом квасе.

12

Денщик – солдат-слуга при офицере до революции.

Конец ознакомительного фрагмента
Купить и скачать всю книгу
На страницу:
2 из 2