Местоположение, или Новый разговор Разочарованного со своим Ба

Горацио: Советник деликатно намекает, что оно не для моих ушей, принц.

Фортинбрас: Послушай, Трувориус…

Трувориус (значительно): Чрезвычайной, ваше высочество.

Горацио (надув щеки, незаметно передразнивает Трувориуса): Бу-бу-бу…

Фортинбрас: Неужели настолько, что им нельзя заняться чуть позже?

Трувориус: Надеюсь, ваше высочество не думает, что я осмелился бы беспокоить вас, если бы не его чрезвычайная спешность?

Фортинбрас: Боже правый!.. (Горацио). Кажется, я вынужден просить у вас прощения, мой друг. Если эта муха привяжется, то будет жужжать, пока не добьется своего.

Горацио: Как будет угодно вашему высочеству. (Кланяется). Осмелюсь вам только напомнить, что против мух хорошо помогает одно английское средство… Оно называется «мухобойка».

Фортинбрас (со смехом): Ах, злой язык!.. Ну, хорошо. Я это запомню… Прощайте, Горацио. Надеюсь, мы с вами расстаемся ненадолго.

Горацио: Прощайте, принц. Я буду рад рассказать вам все, что хранит моя память.

Фортинбрас: А я – услышать ваш рассказ.

Горацио с поклоном исчезает.

(Трувориусу). Ну, выкладывай. И если окажется, что это дело могло подождать до завтра, то я сегодня же обзаведусь мухобойкой.

Трувориус: Вы изволили назвать меня мухой, принц, и это безо всякого с моей стороны повода. Вспомните мою преданность, и вам станет стыдно.

Фортинбрас (махая руками): Ж-жж-жж-ж-ж… Да, говори же, черт тебя возьми!

Трувориус: И пусть Бог даст мне силы вас убедить… (Идет по сцене, заложив руки за спину). Давайте поразмыслим, и притом со всею серьезностью, над тем, что мы только что услышали. Что будет, если этот наглый итальянец разнесет по всему королевству слух о том, что старый Гамлет был убит?.. Подумайте внимательно.

Фортинбрас: Что будет?

Трувориус: Да. Что будет. Кого, по-вашему, теперь назовут виновником этого несчастья? Да, неужели Клавдия? (Остановившись). Мне почему-то кажется, что скорее уж того, чей отец пал от руки Датчанина, и кто, наверное, жаждал отомстить сильнее, чем кто-нибудь другой. Того, кому молва припишет победу не в честном поединке, а с помощью хитрости, и кто подкравшись тайно, как змея, нанял убийц и заплатил им за эту грязную работу, чтобы потом, дождавшись удобного случая, прикончить Клавдия, Гамлета, а уж заодно и королеву, и все это, конечно, для того, чтобы отомстить и завладеть престолом… (Вновь неторопливо идет по сцене). Кто это опровергнет?.. Посмотрите – все сходится! И ваша ненависть к старому Гамлету, и ваше желание вернуть отцовское наследство, и частые приграничные стычки с Клавдием, и, наконец, ваше внезапное появление здесь, в ту самую минуту, когда датский престол опустел, словно по волшебству!.. Кто ж станет сомневаться? Уж так устроен человек, что он с легкостью принимает все, что лежит на поверхности, не утруждая себя ни размышлением, ни осторожным сомнением. (Подойдя к Фортинбрасу, негромко и зловеще). Вы видели сегодня эту толпу? Может быть, я и ошибаюсь, но мне почему-то стало казаться, что если эта история всплывет, то она поверит в нее охотнее, чем в какую бы то ни было другую…

Фортинбрас (перебивая): Постой. Помолчи. Я понял… (Негромко). Ты хочешь сказать, что та змея, которая укусила старого Гамлета, убила его сына и завладела датским троном – это я? Я?.. Надеюсь, я тебя правильно понял?

Трувориус: Не меня, ваше высочество, не меня…

Фортинбрас: Тебя иль нет – разница невелика, коль скоро моим именем станут пугать детей и шептаться за моей спиной, когда я пойду к Святой Чаше. (Помолчав, мрачно). Послушай-ка. А дело-то, похоже, хуже, чем я думал.

Трувориус: Гораздо хуже, мой принц. (Поспешно). И всему виной, как вы видите, этот чертов итальянец с его длинным языком.

Фортинбрас (не слушая, удивленно): Нет, ты подумай сам… А? Еще немного и все те, кто улыбаются мне сегодня в лицо, станут дома, за глаза, называть меня убийцей и узурпатором. Друзья начнут меня опасаться, народ будет распевать про меня похабные песенки, а потомки не откажут себе в удовольствии назвать меня «Кровавым» или вообще забудут мое имя, исполнившись к нему презрением… (Озираясь, тоскливо и хрипло). Тут что-то стало душно…

Трувориус: Прикажите открыть окна?

Фортинбрас: Не надо. (Наливает вино).

Фортинбрас пьет. Короткая пауза.

Ах, черт!.. Ну, что теперь прикажешь делать? (Вновь наливает себе вина).

Трувориус: Во всяком случае, не сидеть, сложа руки, положившись на случай мой принц. Нет, надо срочно что-то предпринять. И, притом, как можно быстрее.

Фортинбрас: Что, например? Седлать коней? Послать вперед дозорных? Выстроить пехоту? Трубить сигнал к атаке? (Пьет).

Короткая пауза.

(Поставив кубок на стол). Нет, милый мой. Тут этим не поможешь. Косые взгляды мечом не отразишь. А имя, втоптанное в грязь, не вычистишь, как грязные доспехи.

Трувориус: Ах, ваше высочество, на каждый трудный случай есть свое искусство, чтобы его распутать. Найдутся средства, – дайте только время… Пускай следователи работают с утра и до вечера, пускай они перетряхнут весь Кронберг, весь Эльсинор и всю Данию, пускай допросят всех, кто мог иметь отношение к этому делу, пока, наконец, не вытрясут из них всю подноготную!.. А этого итальяшку, этого наглого щенка, который распускает эти ужасные слухи, следует сегодня же посадить на цепь, да еще в самое глубокое подземелье, которое только найдется в королевстве!.. Не удивлюсь, если окажется, что он давно уже присягнул Британцу или Французу…

Фортинбрас (не сразу, издали): Оставь его.

Трувориус: Оставить?.. Ну, уж нет.

Фортинбрас: Я говорю, оставь… Всему виной не он.

Трувориус: Не он? А кто ж тогда?

Фортинбрас (с мрачной усмешкой): А ты не знаешь?.. Дерьмо, которое зовется «миром», и эти черви, которые в нем копошатся и которые называют себя людьми. Дай им волю, и они прогрызут дыру даже в небесной тверди… Тьфу, дьявол!..

Трувориус (осторожно): Они всего лишь прах, мой принц.

Фортинбрас: Такой, что с ног до головы вымажет тебя грязью, забьет глаза и встанет колом в горле!.. Нет, от них не спрятаться, хоть отрасти себе ангельские крылья, хоть стань святым! Они везде найдут. (Страстно, почти с изумлением). Но какая же все это дрянь, Трувориус! (Почти кричит). Какая ж это дрянь!.. И что? Все это ради этой побрякушки? (Толкает стоящую на столе корону, так что она со звоном летит на пол).

Трувориус бросается вслед за укатившейся короной и скрывается за столом. Короткая пауза.

(Сквозь зубы). Ей-Богу, если б знал… (Смолкает).

Трувориус (быстро подняв голову из-за стола): Что?

Фортинбрас: Ищи, ищи…

Трувориус скрывается. Пауза.

(Негромко). А помнишь бой под Старой Мельницей? Когда мы загнали поляков в болото, и они дрались, словно черти, потому что им уже некуда было отступать, а мы все напирали, так, что к полудню их осталось не больше четверти?.. Да, откуда тебе это помнить, коли ты, как всегда, таскался в обозе…

Трувориус возвращается и, стирая с короны рукавом пыль, аккуратно ставит ее на стол.

Они хотели прорваться, но всюду мы отбрасывали их назад, и все это почти без криков, слышны были только удары железа о железо, да ржание лошадей, да время от времени редкий пушечный выстрел, после которого ядро шлепалось в воду, да еще плеск воды под лошадиными копытами. Говорю тебе, они дрались, как черти, а когда убедились, что им отсюда уже не выбраться, то повернули коней прямо в болото, да так и пошли, увязая все глубже и глубже, так что мы сначала даже не поняли, что они хотят. Ну, а когда догадались, то все что нам оставалось, так это только отсалютовать им, как героям. Жаль, что они об этом так и не узнали, потому что ни один из них даже не соизволил повернуть в нашу сторону голову… Чертовы гордецы. (Резко). Ты что-то хотел сказать?

Трувориус (поспешно): Нет, нет… Что тут скажешь.

Фортинбрас: Вот именно. Эта вещь из тех, которые заслуживают, чтобы о них помалкивали…

Фортинбрас молчит, задумавшись. Пауза.

Трувориус (осторожно): Принц…

Фортинбрас (перебивая, почти сердито): Скажи-ка лучше вот что: где Егоза? Где Кронбах? Где старый Орджичь? Куда все запропастились?

Трувориус: Все при войсках, мой принц.

Фортинбрас: Зови их всех сюда.

Трувориус: Слушаюсь, принц.

Фортинбрас: И распорядись, чтобы принесли побольше вина. Побольше вина и побольше света. Тут темно.

Трувориус (осторожно): Но… ваше высочество…

Фортинбрас (нетерпеливо): Да, знаю, не волнуйся, знаю… Ничего. Мы сядем тихо, так чтобы никого не смутить в этот день печали. Закроем двери, занавесим окна… Прошу тебя, поторопись.

Трувориус: Считайте, что я уже вернулся. (Исчезает).

Фортинбрас (негромко, поднимаясь из-за стола): Уж эти-то не станут шептаться и перемигиваться за моей спиной. Не станут ни льстить, ни притворяться, ни лгать, глядя прямо в глаза… (Резко повернувшись). Кто здесь? (Осторожно пятясь, снимает со стены шпагу и какое-то время стоит, прислушиваясь). Должно быть, крыса… Крыса. (Кладет шпагу на стол и наливает себе вина). Ну же, бедный Гамлет… (В пустоту). За тебя. (Пьет).

3.

Небольшая площадь позади храма, где происходит отпевание убитых. Узкая и кривая улочка, зажатая между храмом и соседним домом, ведет к соборной площади. Оттуда слышится приглушенный гул многотысячной толпы, свист, крики. Несколько нищих стоят под двумя высокими зарешеченными окнами храма. Среди них – Калека, опирающийся на костыли. Еще двое, забравшись по стене, повисли на оконной решетке, заглядывая внутрь храма.

Калека (своему товарищу, забравшемуся на окно): Ну, что, видать что-нибудь?

Первый нищий: А как же. И очень хорошо.

Калека: Ну? Что там?

Первый нищий: Дай денежку, тогда скажу.

Калека: Побойся Бога! Откуда у меня денежка?

Первый нищий: Ну, как знаешь.

Калека: Ладно. Вот, возьми. Подавись. (Протягивает монетку).

Первый нищий: А говоришь – нету. (Забрав монетку, смотрит в окно).

Калека (нетерпеливо): Ну, что там?

Первый нищий: Угадай.

Калека: Ты меня знаешь, Осетр. Если я до тебя доберусь, ты позабудешь, как звали твою собственную мать.

Первый нищий: Ну, тут и забывать нечего, потому что я этого и так никогда не знал… Ну, ладно, ладно. Успокойся… Покойники лежат все в цветах, и у каждого в руке по горящей свечке. Бьюсь об заклад, что ты в жизни не видел столько вшей, сколько здесь цветов!

Второй нищий (повиснув на решетке второго окна): Что верно, то верно. Цветов здесь, как в раю.

Первый нищий: А знамен-то! Матерь Божья! И все расшиты золотом. Хватило бы на то, чтобы нашить подштанников для половины города!

Калека: А лица? Ты их видишь? Как они смотрятся?

Первый нищий: Должен тебя огорчить. Как и у всех покойников. Глуповато-глубокомысленно.

Калека: Бледные?

Первый нищий: Словно зимнее утро.

Калека: А принц?

Первый нищий: Не шелохнется. Лежит, как убитый.

Все нищие хихикают.

Третий нищий: Я знал его. Как-то он мне подал целый фартинг. Давно это было. Еще жив был старый Гамлет. Добрый был человек.

Калека (недоверчиво): Целый фартинг? Ты брешешь, как всегда.

Четвертый нищий: Наверное, он надеялся въехать на этом фартинге прямо в Рай. Странная, надо сказать, надежда для того, кто убил собственную мать.

Третий нищий: Не бреши. Принц никого не убивал. Всех кончил Лаэрт.

Четвертый нищий: Не говорил бы ты того, чего не знаешь.

Третий нищий: Говорю вам, Лаэрт. Мой кум женат на дочери аптекаря, а у той есть сводная сестра, которая приходится троюродной теткой одному конюху, чей дядя чинит обувь у дворцовой охраны. А уж он-то, наверное, знает, как было дело!

Калека: Я думаю, что все гораздо хуже. (Понизив голос). Ни Гамлет, ни Лаэрт.

Третий нищий: А кто ж тогда?

Калека: Что вы на меня уставились?.. Сами знаете. Тот, кому это на руку.

Третий нищий: Ты что хочешь сказать?.. (Смолкает).

Калека: Молчи, дурак!

Третий нищий: Пожалуй, оно и впрямь лучше будет помолчать, чем потом ходить без языка…

Второй нищий (припав к решетке): Гляди, гляди!..

Калека: Что там?

Первый нищий: Зашевелились.

Калека: Покойники?

Четвертый нищий: Господи, помилуй!

Первый нищий: Да, нет. Пришел караул.

Калека: Ну? Ну?

Первый нищий: Окружили покойников так, словно боятся, чтобы те не сбежали.

Калека: Не сбегут, я думаю.

Первый нищий: А я так почти в этом уверен.

Второй нищий: Раз пришел караул, скоро надо ждать остальных.

Калека (первому нищему): Гляди в оба. Ничего не пропускай.

Короткая пауза.

Третий нищий: А я где-то слыхал, что если убийца подойдет к гробу убитого, то у того кровь польется из раны ручьем, чтоб обличить убийцу…

Калека: Я же тебе сказал: прикуси язык. Ты тут не один.

Входят Горацио и Бернардо.

Бернардо: Возможно, нам удастся пройти здесь… Черт бы побрал всех этих зевак. (Заметив висящих на окнах нищих). Эй! Это еще что? А ну-ка, слезайте, пока я не поотрывал вам головы. Тут, что? Подмостки?

Первый нищий: Может быть, и не подмостки, милорд, но все-таки что-то вроде того.

Бернардо: Слезай, пока я не разозлился.

Первый нищий (спускаясь на землю): Подумайте сами, милорд. Если есть представление, то должны быть и зрители. Зачем же заставлять актеров играть впустую?

Калека: Истинная правда, милорд. На что еще годятся покойники, как ни для того, чтобы давать представление и собирать вокруг себя толпу? Это ведь их последний выход, так неужели же мы не будем милосердны и станем их обижать? В конце концов, они играют, как умеют.

Бернардо (Горацио): Но каков наглец!

Первый нищий: Вовсе нет, милорд. Вы измените свое мнение, если примите во внимание, что пьеса, которая разыгрывается в этом театре, в целом довольно поучительна, хотя и несколько однообразна. Она называется «Memento more», а это значит, что она способна сделать лучше даже такие заблудшие души, как наши. В конце концов, всем нам рано или поздно предстоит выйти на эту сцену, так не разумнее ли выучить свою роль заранее, милорд?

Бернардо: Язык, что помело! Ну, уж я затолкаю тебе его в твою поганую глотку!

Горацио: Оставь их, Бернардо.

Бернардо: Разве эта болтовня вас не задевает?

Горацио: Нисколько. Я подумал вдруг, что сказал бы принц, если бы он их услышал. Наверное, он остался бы доволен. Ей-ей. Эти мошенники в его вкусе. Он всегда доверял их чутью больше, чем всей теологической премудрости Виттенберга.

Бернардо: Вот и оставался бы там. По крайней мере, был бы сегодня жив.

Горацио: Боюсь, это уже ничего бы не изменило, Бернардо. Каждый таскает свою смерть у себя за плечами.

Бернардо: Вы смотрите на вещи слишком мрачно.

Горацио: Но, ей-Богу, не мрачнее, чем они на меня.

Первый нищий: Так мы можем смотреть пьесу дальше, милорд?

Горацио: Сделайте одолжение.

Первый нищий: Спасибо, милорд. (Быстро забирается на окно).

Второй нищий забирается на соседнее окно. Горацио и Бернардо направляются к улочке, ведущей на площадь.

Калека: Эй, милорды!… Позвольте дать вам хороший совет. Не ходите на площадь. Задавят.

Бернардо: Нечего сказать, хороший. Да, нам как раз туда и надо.

Калека: Если хотите послушать, как трещат человеческие кости, тогда конечно идите. Заодно посмотрите на тех, которых уже раздавили. Одного, так почти при мне.

Бернардо: Что за напасть! Так мы в западне?

Калека: Как и все мы, милорд.

Бернардо: Довольно умничать! Должен же здесь быть какой-то другой выход.

Калека: Как не быть, милорд. (Стучит костылем по решетке окна). Загляните сюда и вы его сразу увидите.

Бернардо: Все-таки надо было оторвать тебе язык, мошенник. (Горацио). Что будем делать?

Горацио: Да, то же, что и прежде, друг мой. Ждать.

Бернардо (ворчливо): У вас на все один ответ.

Горацио: И не худший, можете мне поверить.

Появляются Капитан и Солдаты. Двое солдат становятся возле запертой двери, ведущей в храм. Остальные быстро оцепляют площадь. Нищие в замешательстве.

Капитан: Все – вон! Вон, да поживее!.. Быстро! Быстро!

Солдаты подгоняют нищих древками копий. Те, с ворчанием, уходят.

Горацио и Бернардо). А вам что? Особое приглашение?

Горацио: Если это вас не затруднит.

Капитан (узнав Горацио): А, это вы… Простите, не узнал.

Горацио: Мы не в обиде.

Капитан: Да уж какие тут обиды. (Сняв шлем, вытирает потный лоб). Тут творится такое, что родного отца и того не узнаешь. Слышите, какой шум? Народ словно с цепи сорвался. Валит валом почище, чем в Светлое Воскресение. (Понизив голос). При покойном короле такого бы не случилось. Вмиг бы очистили площадь. (Оглянувшись, еще тише). Можете себе представить, Горацио, принц со всей своей свитой не сумел пробиться даже на площадь. Народ чуть не опрокинул его карету, и если бы не подоспели вовремя наши молодцы, то быть беде… Ну? Где вы такое видели при старом короле?

Бернардо: Где он теперь?

Капитан: Поехали в обход. С минуты на минуту будут здесь. (Помолчав). Я сразу сказал, что это была глупая затея отпевать убитых в городе, и все только затем, чтобы угодить народу. Отпевать надо было в замке, среди своих, да и дело с концом.

Горацио: Вы ведь знаете, капитан, народ был к Гамлету сердечно расположен. Его любили.

Капитан: Вот уж от чего избави нас Бог, так это от народной любви. (Прислушивается к доносящемуся с площади шуму, который становится громче). Слышите? Полюбит так, что потом и костей не соберешь. (Оглядываясь и понижая голос). А что до нашего принца, то я скажу вам так. Уж коли ты затеял дело, так доведи его, по крайней мере, до конца. Не бросай на полдороге. Черт возьми! Он должен был остаться в живых, а не подставлять свою печень под чужую шпагу. Теперь изволь расхлебывать эту кашу, которую он заварил. Чем-то еще все это кончится? (Оглянувшись и увидев что-то в конце невидимой для зрителя улицы, солдатам). Эй! Открывайте двери! Живо! Живо!

Солдаты безуспешно пытаются открыть двери.

А, черт! Попробуйте поддеть бердышом.

Дверь не поддается.

Эй, Мясник! Быстро беги к главным воротам, скажи, пусть отопрут. Умри, но доберись.

Один из солдат убегает.

Стучите в окна. Да, погромче!

Солдаты стучат в окна древками копий. Входят Фортинбрас, Трувориус, свита, дворяне, охрана.

(Бросаясь к Фортинбрасу, солдатам). На караул! (Фортинбрасу). Рады видеть ваше высочество в добром здравии. Надеюсь на этот раз все в порядке?

Фортинбрас: Лучше не бывает. А что у вас?

Капитан: Народ все прибывает, просто беда.

Фортинбрас: Усильте оцепленье. (Глядя на солдат, чьи копья остались висеть на решетках окон). Что это?

Капитан: Небольшая заминка, ваше высочество. Дверь на запоре.

Трувориус: Так откройте ее!

Капитан: Дело нескольких минут, ваше высочество.

Трувориус (зловеще): В иных обстоятельствах несколько минут могут стоить головы, капитан.

Капитан (сухо): Вы это про мою голову, милорд?

Фортинбрас: Оставь, Трувориус. Что за дурная привычка грозить при всяком удобном случае топором?.. Простите его, капитан.

Капитан с поклоном отходит.

(Заметив Горацио): А, Горацио… (Подходит ближе, свита идет вслед за ним). Рад видеть вас, хотя сегодняшний день создан не для радости. (Окружающим). Оставьте нас.

Свита отступает. Бернардо отходит вместе со всеми.

(Помедлив). Надеюсь, вы не в обиде на меня?

Горацио: Не припомню, чтобы ваше высочество давало мне к этому какой-нибудь повод.

Фортинбрас: О, целых два. Во-первых, мы вас не пригласили принять участие в учрежденной нами следственной комиссии…

Горацио: Избавив меня от необходимости копаться в ненужных бумагах, ваше высочество, за что я вам признателен от всей души.

Фортинбрас: Положа руку на сердце, Горацио. Как близкий друг нашего принца, чьи глаза и сердце еще подернуты печалью, вы легко могли бы пройти мимо истины и не заметить самого существенного. Это единственная причина.

Горацио: Ценю вашу заботу, принц… Но вы сказали, что есть и второй повод?

Фортинбрас: Ваша история, друг мой… (Поспешно). Нет, нет. Молчите. Я сам скажу. Должно быть, вы обиделись, что мы отнеслись к ней более чем прохладно. А как бы вы хотели? Она звучит так дико, что уши отказываются ее слушать, а разум спешит поскорее найти ей какие-нибудь правдоподобные объяснения. Тем более, не забывайте, что для множества людей, чей ум не слишком зрел, а в сердце гуляет ветер, ваша история легко может стать соблазном и понудить их к выводам, которые, при удобном случае, стали бы угрожать спокойствию датской короны и ее подданных… Вы понимаете, о чем я говорю?

Горацио: Да, мой принц.

Фортинбрас: Вот почему позвольте мне просить вас об одной услуге… Вы не рассердитесь?

Горацио: Уверен, нет.

Фортинбрас: Тогда сделайте нам одолжение. Воздержитесь до поры от того, чтобы рассказывать вашу историю. Оставим следствию решать, как было дело. Пусть ищут, допрашивают, собирают доказательства, копаются в уликах. Коль ваш рассказ найдет себе подтверждение, что ж, так тому и быть. Но до того – пусть царствует молчанье.