Склеп духовных скреп

– Я влюблен только в себя. Причем я не нарцисс какой-нибудь и не эгоист. Я довольно к себе самокритичен, и я не считаю, что все блага мира должны принадлежать одному лишь мне. Мое мировоззрение устроено иначе. Я считаю, что если человек никого не любит кроме себя, но при этом никого не обижает и не делает никому зла, то такой человек добродетелен. Такой человек избегающий страданий, не причиняет людям страдания и это вполне можно назвать любовью.

– Значит, вы, Бибиков, любите только одного себя и в том находите добро? Это похвально.

– Так в любви к себе и есть весь закон доброй жизни. Раз я люблю себя, то это значит, что я буду делать добрые поступки, которые мне приятны, именно одному мне, тогда как злые деяния не стану совершать, так как они меня опечалят. Для чего мне причинять человеку насилие, когда моя совесть, моя человечность будет от этого страдать. Ведь я люблю себя и потому страдать не желаю. Физические и моральные страдания мне противны. Я сам не желаю страдать и не желаю того, чтобы и живые существа страдали по моей вине. Если же люди творят зло, сеют в мире страдания, то я их зверству уподобляться не стану. Я не буду делать людям то, чего самому себе не желаю. Добрая жизнь проста. Предельно проста. Мне на это отвечают – будто жизнь устроена иначе. Так я знаю, что люди живут по-другому. Но это не значит, что я буду жить как они. Пускай, этот мир ужасен и эта варварская страна, в которой мы живем, преступна. Что с того? Я буду жизнь по-своему. Я умру в грязи и в нищете, но зато с чистой совестью. Нравственность важна не в загробном мире, которого не существует, нет, нравственность важна именно здесь и сейчас.

– Высоконравственный эгоизм. – сказал Неверов со смешком на кончиках губ.

– А вот и нет. – возразил Бибиков. – Эгоизм – это когда ставишь себя выше людей. Эгоисты – это все властители, церковные иерархи, военные иерархи, и все другие подобные им. Для меня же все люди равны, они все не ниже меня, но все они не выше меня. Они равны мне, а я равен им.

– Вас преподобнейший Бибиков, можно с легкость обозвать “святым еретиком”.

– Называйте меня как хотите. Как только меня не обзывали за всю мою жизнь. Люди склонны на всё и всех вешать ярлыки. – словесно отмахнулся Бибиков. – Я своей верой могу уничтожить любую религию. И сделаю это быстрее вашего атеизма.

– И какова же ваша разрушительная концепция? – впервые заинтересовался Неверов.

– Предельно проста, насколько легковесно мое мировоззрение. Я не верю в загробную жизнь. Но если бы я верил в нее, то сказал бы, что я верю в рай, но не верю в ад. Значит, для меня все люди после смерти попадают в рай, именно в тот рай, который они себе представляли. И заметьте все люди, без исключений. Почему я так верю – спросите вы у меня. На что я отвечу – я так верю, потому что я люблю людей и желаю им только добра. Ведь только человеконенавистник может выдумать ад, только человеконенавистнический бог мог бы создать ад. Именно эту ненависть религии и проповедуют, если не все, то многие. Что церкви твердят и пишут – не будете правильно верить – в ад, не будете участвовать в наших обрядах – в ад, не будете посещать церковь – в ад, не будете каяться – в ад, и так далее. Но если моя вера права и всем уготован рай, то все их слова бессмысленны, все их действия бессмысленны. Все эти религиозные запугивания теряют всякую силу. Страх побежден. Нужно здесь жить добродетельно, а там, если что и есть, то только вечная добродетель.

– Вы, Бибиков, действительно агностик, потому рассматриваете религиозные концепции. Мне же они неинтересны. Не нужно себя обнадеживать. Впрочем, Бибиков, вы же любите разочаровываться, значит, вам суждено в конце жизни принять последнее разочарование. – пошутил Неверов. – Но вы правы, говоря, что религии так утроены. Люди верят не в бога. Люди верят в справедливость. А какая тогда справедливость без наказания? Поэтому и государство устроено по тому же принципу. И тут, не понять то ли религия – это калька с государства, или же государство – это отражение религии. Но скажу вам, Бибиков, если восторжествует ваш анархизм, предполагающий личную высокую нравственность каждого из людей, то мир погрузится в хаос и добра в этом не будет. Если не будет больше законов, тюрем и судов, то миром начнут править преступники.

– И что же? – возразил Бибиков. – Есть законы, суды и тюрьмы, а правят всё равно преступники. Разве преступления не происходят? Среда обитания портит людей или воспитание. Добродетельному же человеку законы не нужны, или по-другому заповеди, он и без них будет жить порядочно. Потому что эти законы и заповеди находятся в человеческом сознании, дабы тот жил и не мешал жить другим.

– Вы, Бибиков, знатный утопист. Вы не просты. Вы наивны. И хорошо, что вы столь откровенны, теперь-то я смог вас понять и теперь смогу с легкостью предсказать ваши действия. Вот вы, Бибиков сравнили религию с женщиной. Так я вас познакомлю с одним человеком, который будучи религиозным, разочаровывает религию, как он выражается – снимает с нее розовые очки.

– Охотно взгляну на того религиозного человека, если, конечно, он не религиозный фанатик. С такими людьми говорить не о чем. – ответил Бибиков и подумал. – “Как будто слова могут выразить всё внутренне устроение человека. Я поделился с тобой лишь ничтожной частью своего мировоззрения. А он, как и все другие, подумал, что в этих сентенциях заключен весь я. Глупо. Человек всегда сложней, чем кажется. Только религии и государственные идеологии хотят превратить людей в однотипное быдло”.

      Далее, прекратив беседу, они покинули уютную университетскую беседку и направились к автомобилю Неверова, припаркованному неподалеку. Их неспешное перемещение в пространстве наблюдал сторож Гнидов, которому эта парочка крайне не понравилась. Ведь по какому такому важному поводу этот либеральный журналюга Неверов столь доверительно обсуждает с неудачником Бибиковым, должно быть какие-нибудь гнусности. “Видимо думают, как получше оклеветать матушку Русию. – думал Гнидов. – “Наверняка на иностранцев работают, голубые ублюдки. А я смотрю, что этот Бибиков какой-то странный. Не выпивает, не женат. Надо будет в его каморку наведаться. Не удивлюсь, если обнаружу там радужный флаг. А вдруг он вовсе шпион, предатель родины. Что ж, Бибиков, я это дело так просто не оставлю”. – продолжал думать Гнидов, выглядывая из окна. – “Всё куда-то Неверов его увозит. Всё что-то вынюхивает проклятый журналюга. Хочет надыбать компромат на университет, чтобы испортить его репутацию. Небось, нечто пакостное замышляете за моей спиной. Но я же сторож. Мне поручено сторожить, значит, мне нужно оберегать университет, а то не заметишь, как интернет начнет выливать помои на нашего ректора. Хорошо, что вовремя я убрал эту компрометирующую университет надпись. Но я все ваши махинации выведаю. Я всё узнаю. Я не только университетский сторож, я как гражданин этой страны обязан сторожить честь страны. Не позволю я всяким либерастам порочить нашу страну. Давить вас надо как паразитов, без всякой толерантности и терпимости”. Казалось бы, мертв светский союз, а доносы люди писать не разучились. На этого донесли. Посадили. На того донесли. Посадили. И будто всё во благо страны. Зло во благо – устремление фашистской идеологии. Однако сторож Гнидов о высоких аналитических материях не помышлял, его консервированный мозг смог выдать только озлобление и подозрительность. Гнидов готов был прямо сейчас раскрыть секрет этого странного тандема: известного журналиста и никому не известного дворника. Правда, будучи глуповатым бюджетником, который привык слушаться начальства и голосовать всегда за кормящую власть, он пока что не придумал, каким именно способом он раскроет их коварный план. Потому следовательская возбужденность в нем скоро спала, однако он затаил в себе гнетущее подозрение. “Закрутим потуже гайки, и никакая зараза к нам не просочится”. – патриотично думал Гнидов.

      Сами же две подозрительные личности поместились в автомобиль и помчались по маршруту, известному одному только водителю Неверову.

      Бибиков в пути видел колонны автозаков, едущих к очередному протестному выступлению молодых людей, которые по очереди выходят на одиночный пикет и полицейские их по очереди утаскивают в автозаки, в эдакие полицейские автобусы для перевозки задержанных. “Символ современной Русии это дети в автозаках”. – подумал Бибиков. – “Дети против государства, против тиранического кровавого режима. Пропагандисты усмехаются, слыша это утверждение. Но сколько убито людей в современных войнах развязанных Русией. Сколько подростков искалечено на митингах. И это самая настоящая кровь. Но не это самое страшное, страшно то, что кровоточат детские мечты о правовом прогрессивном современном государстве. Что ж, смейтесь пропагандисты, закидывайте эфиры своим соловьиным пометом, ваше время уходит. Дети гораздо умнее вас”.

      В пути Неверов, приметив задумчивый вид Бибикова, продолжил свои расспросы.

– Задумчивый, Бибиков, вы слышали ли что-нибудь о роботе Феодоре.

– Странные, однако, вы мне сегодня вопросы задаете. Можно подумать, что вы решили взять у меня интервью. – тут он несколько секунд вспоминал. – Помнится, Гнидов мне что-то про него рассказывал. Да, я, кажется, припоминаю. Бесполезнейшая вещица. То, что это робот, это интересно. Вот только, что именно делать, он запрограммирован? Вы правильно подумали. Какой самый полезный навык у человека для этой милитаристской страны. Только – стрелять. Кого они еще могли создать, как не робота-убийцу. Пусть тогда вручат роботу дубинку и пусть колотит ею протестующих, а не то полицейские уже, небось, устали, бедные.

– Тише, Бибиков, не надо подавать им заманчивые идеи. – усмехнулся Неверов и добавил. – Недавно робот Феодор побывал на международной космической станции и вот недавно вернулся.

      Бибиков нежданно для Неверова вспыхнул негодованием.

– А дальше то что? Я уже ничему не удивляюсь. На дух не переношу всех этих вояк!

– Помнится, вы, Бибиков говорили, что вы являетесь пацифистом. Хотя в то же время говорите, что брезгуете ярлыками.

– Так это я себя такими словами характеризую, что мне людские суждения. Я если вы уж спросили, не просто пацифист. Я – биологический пацифист. Мне противно любое насилие, и мне противно всё, что связано с войной, армией и милитаризмом. Я лучше умру, чем совершу насилие.

– Интересно. – сказал и задумался Неверов. – Но всё в вас объяснимо. Вы, Бибиков слабое звено эволюции, вы слабый представитель homo. Вы не желаете бороться за жизнь, вас не любят женщины, значит, вы не будете размножаться. Да и ваша низкооплачиваемая профессия вряд ли позволит вам отдыхать, покупать хорошие лекарства и вообще правильно питаться.

– Моя жизнь противоречит вашим заключениям. Я жив. Я всё еще жив, пускай и благодаря прогрессу цивилизации. Премного благодарен вам за вашу честную характеристику моей персоны. – тут уже улыбнулся Бибиков, нисколько не оскорбившись. – Но в одном вы правы. Я действительно слабый человек, который отвергает стаю, стайные инстинкты и тому подобную дичь. Но силен же я тем, что я добровольно так живу, когда мог бы изображать из себя тем, кем я не являюсь и кем я бы не хотел быть. К тому же я сейчас здесь, и всё еще вам интересен.

      “И мартышки на деревьях ведут себя интересно”. – подумал Неверов, но сказал иное.

– Безусловно, вы, Бибиков небезнадежны, и я, может быть, выведу вас в люди. Вот только вам необходимо поправить качество своей речи. Не произносите это ваше словосочетание – биологический пацифизм. Это звучит ненаучно. Даже скажу, что антинаучно. В вашем организме, Бибиков, происходит постоянное насилие. Одни микроорганизмы борются и уничтожают другие микроорганизмы. И это самое насилие, которое вы так ненавидите, поддерживает в вас жизнь.

– Так что с того? – молниеносно возразил Бибиков. – Пускай я – это скопление бактерий, сгусток атомов, которые постоянно воюют. Но разум-то мой, почему-то мыслит противоположное, мой разум велит – не причиняй таким же скоплениям бактерий, таким же, как и ты, насилие, боль, страдания. Значит, во мне есть и мирные микроорганизмы. Не так ли? Ведь будь они все воинственны, то я бы и мыслил воинственно. Что, конечно, можно во многих людях наблюдать. Тогда что же я, мутант, что ли какой? Нет, я простой человек. Микробы же – это машины без разума, но с программой. А я человек, я не вирус. Будь я животным, к примеру хищником, то я бы охотился насилием, будь я жертвой, то я бы защищался насилием. Но разум мой запрещает мне совершать насилие. Я отказываюсь быть и хищником, и жертвой. Я выше их, я лучше их. Это-то и есть разумность. Это-то и есть человечность. Разум спрограммирован на добро и любовь в обход инстинктов. Однако тут нужно помнить, что государству не нужны мирные люди, государству нужны солдаты, которых и программируют особенным способом. Армия людей превращает в человекообразных животных. В том-то одна из главных мерзостей государства. И моим словам вы не удивляйтесь. Пацифизм и был придуман для ненасильственного сопротивления милитаризму. А люди еще удивляются, почему я ветеранов войн называю убийцами, злодеями, насильниками и преступниками. Мне всегда хочется им сказать – а как, по-вашему, пацифист должен относиться к насилию, войне, армии и солдатам. Только негативно. Только с полным отвращением и осуждением. Вы что думаете – говорю я им, что из-за вашего извращения, когда вы убийц называете героями, буду вам поддакивать или буду молчать. Нет, я вас военолюбцев не оскорбляю, потому что вы всё, что есть в мире доброго и мирного, сами оскорбляете своим победобесием и оправданием насилия. Именно вы пацифистов оскорбляете, даже того не осознавая. Я же никого не оскорбляю, а говорю правду о том, что эти ваши старики ветераны подлые предатели миролюбия и вообще человечности как таковой. Я выступаю за правду о людях, но при этом я не против людей, пускай даже они в прошлом совершили убийство или убийства. Старикам нужно помогать, это верно. Но при этом не нужно оправдывать их зло насилия.

– Лучше молчите, Бибиков, за такие слова в Русии вас могут приговорить к штрафу или к принудительным работам. – сказал Неверов, а сам подумал. – “Впрочем, горячись, Бибиков. Мне только это от тебя и нужно”.

– Конечно, рано или поздно за мной однажды придут полицейские. В этом я даже не сомневаюсь. Но пусть сами себя обвиняют в клевете, заявляя, будто убийцы могут быть героями. Всюду врут, детям врут, и из вранья творят себе религию вечной войны. Религии и творят изо лжи. Так я для них еретик, это само собой. Меня они покарают. Они религиозные фанатики, самые настоящие. Стоит сказать им правду, так они сразу ревут и голосят и пальцем тычут, дескать, вот того растерзайте, он не из наших, он мыслит иначе. Оправдывают убийц, всех этих нынешних дедов и старух, которые способствовали убийству, насилию и разрушению. Это самые настоящие злодеи, и пусть знают об этом. Да и чему им оскорбляться, когда эти люди участвовали в войне, убивали людей или причиняли им насилие, творили разрушение городов и домов, и при этом я, как пацифист называю их убийцами. Так то, что они убийцы, это неопровержимый факт, причем задокументированный. А раз они убийцы, то значит они злодеи, так как убийство живого существа – это зло, и они преступники, так как убийство всегда считается преступлением, по крайней мере, в развитых странах. И что самое ужасное, они и продолжают злодействовать, выступают в школах, в армии, уча молодых людей злу человекоубийства. В этой стране чествуют и награждают убийц, тогда как пацифистов отправляют в тюрьмы. Всех неугодных живых в тюрьмы, всех неугодных мертвых в ад. Такова их земная и небесная религия. Только воры и преступники в их земной иерархии и в небесной иерархии. И меня обязательно обвинят и отправят в тюрьму, в этой стране с интеллигенцией обращаются только такими методами. Фашистская страна, считающая, что она победила фашизм. Ведь каковы атрибуты фашизма: национализм, пренебрежение к правам человека, иллюзии, будто кругом враги и их нужно обнаруживать и зачищать, милитаризм, карманные СМИ, тесное сотрудничество религии с государством, четкие определения полов, многогодовое верховенство одной власти, подавление свободомыслия среди интеллигенции, цензура, коррупция, и фальсификация выборов. В этой стране всё перечисленное имеется. Пусть тогда эта страна победит саму себя и всему миру тогда сразу станет легче. Но и другие страны не лучше, а может быть даже и хуже. Везде этот античеловечный милитаризм. Вот недавно солдат Самсонов расстрелял своих сослуживцев. В итоге восемь человек убито, двое ранено. И виной тому эта мерзкая военщина, и как ее плод – дедовщина. Самсонову угрожали, грозили уничтожением, изнасилованием. И что же? Армия же учила его убивать людей, вот он и убил. Он сделал то, чему вы его учили. Вот только он не тех убил, кого вы бы хотели, чтобы он убивал. Ошибочка вышла. В вашей чудовищной программе произошел сбой. Видимо ему просто забыли сказать, кому ему нужно ненавидеть. Вот он и убил не тех, кого нужно. Не те оказались враги. А ведь его учили убивать врагов или дубинками калечить собственный народ. Учили насилию, а потом удивляются, почему же так произошло. – Бибиков вконец вспылил – Тупые мужланы! Ведь что они творят из страны! Концлагерь рабов! Омерзительное призывное рабство!

      “А я в тебе, Бибиков не ошибся”. – подумал Неверов и сказал. – Значит, могу сделать вывод из ваших слов, что вы, Бибиков, не служили в армии Русии?

– Нет, конечно. И слава вашей эволюции, которая снабдила меня заболеванием, которое дало мне право не быть рабом. Оказалось, что в болезни есть польза. В этой стране хочется быть больным, потому что здесь больного не трогают, больной не нужен, с него нечего взять. Горе в этой стране здоровым. – ответил Бибиков и добавил. – Помнится, в военкомате мне сказали, будто у меня слабый ум. Видите ли, с математикой у меня плохо. Так я и не спорю, что я глуп. Я себя называю гуманитарным идиотом.

– Вы, умнейший Бибиков, и вправду идиот. – подтвердил Неверов и помыслил. – “Только идиот, будет произносить или писать такие протестные речи в этой тоталитарной стране”.

– Так я лучше буду свободным идиотом, нежели чем умным рабом. – сказал Бибиков и услышал, как у него зазвонил телефон в кармане. Он достал из кармана брюк свой кнопочный телефон и увидел на экране отобразившийся знакомый номер и обозначение – “родители”. Бибиков нажал на кнопку “принять вызов”.

– Здравствуй. – сказал отец Бибикова. – Тут мама хочет с тобой поговорить.

– И вы не хворайте. – ответил ему несколько раздраженный Бибиков. – Вы всегда звоните вместе, поэтому она и так всё прекрасно слышит.

      Отец на это замечание сына не ответил, а тем временем трубку взяла его супруга.

– Ну как ты поживаешь? Мы надеемся на то, что ты отыскал новую работу. Мы переживаем за тебя. – сказала она.

– Напрасно переживаете. – ответил Бибиков. – Мне думается, что после того, как я пять раз отчислялся из университета, вы уже отчаялись увидеть мое светлое будущее. И в который раз, я вам сообщаю, что мне нравится моя работа. Я делаю мир чище.

– Да, что это за работа такая, полы драить и на улице мусор убирать.

– Главное, что мне нравится. – не стал больше спорить Бибиков, потому что было бесполезно.

      После некоторой паузы, мать продолжила бубнить.

– Такими темпами ты никогда не женишься.

– А я и не желаю жениться. Все женщины меркантильные самки, которым кроме денег квартир и машин, больше ничего не нужно. И пусть так жизнь устроена, мне то, что с того? Я от этого устройства отказываюсь. И притом ничего не теряю. И не говори мне, что якобы мужчина “должен”. Я зарабатываю себе на жизнь и мне этого вполне достаточно.

– Но этого же мало. – возразила мама.

– Вот о чем я и толкую. Вам всего всегда мало.

– Опять ты строишь из себя не такого как все. Мы вот с твоим отцом собрались на литургию к отцу Тучеву. Очень он нам нравится.

– Этот поп, который хамит, обзывается, орет на прихожан, оправдывает военщину и выступает вместе с государственными пропагандистами. Если вы хотели найти самого типичного классического попа, то выбрали правильно. Вот только передайте ему, что в его воинственного отсталого бога Православа, бога победобесных мракобесов я не верю. Я презираю такую веру, потому что она деструктивна и тоталитарна.

      “Да, Бибиков, тебе даже родители попались характерные”. – думал Неверов, подслушивая их разговор.

– Для нас маловеров часто нужно строгое слово. – ответила мама Бибикова. – Но меня огорчают твои слова. Ты совсем с возрастом не меняешься.

– А разве я могу мыслить иначе, когда мои родители и многие другие люди готовы терпеть любое хамство, лишь бы им хамил поп, который, по их мнению, обладает некой волшебной силой.

– Так ты, значит, отказываешься с нами идти в храм?

– Нет, не пойду, как и раньше не ходил. Вы же знаете, что если часто смотреть одну и ту же постановочную театральную постановку, то она, рано или поздно всем наскучит…

      Пип-пип – прозвучало в трубке.

– Вот так всегда заканчивается мой разговор с набожными родителями. – вздохнув произнес уже успокоившийся Бибиков.

– Сильно они религиозны? – поинтересовался Неверов.

– Насколько вы слышали, они неизлечимо больны религиозным фанатизмом. Сами понимаете, что всему виной их возраст, чем они ближе к смерти, тем больше в них страхов.

      После разговора с родителями, Бибиков утратил всякое живое настроение, замолчал и ехал тихо, насупившись, словно всеми обиженный ребенок.

      Около получаса Бибиков и Неверов ехали в полнейшей тишине, покуда автомобиль не затормозил. Дверь автомобиля отворилась, и к Бибикову подсел на заднее сиденье тучный мужчина в черно-сером выцветшем подряснике.

– Знакомьтесь, Бибиков, это дьякон Кусаев. – огласил Неверов.

– Что? Тот самый? – вопросил Бибиков, уставившись на соседа.

– Всем добрый день. – в ответ негромко сказал дьякон Кусаев.

      Бибиков немного потеснился, затем отодвинулся, дабы получше рассмотреть знаменитого мыслителя богослова, проповедника и критика современного уклада церкви.

– Я читал ваши работы. – отозвался Бибиков. – Вот только они показались мне несколько, как бы помягче выразиться….

      “Заманчивое зрелище мне предстоит увидеть и услышать”. – думал Неверов, заводя автомобиль. – “Что же сейчас будет. Целое представление, а у меня как раз самое лучшее место в зале”.

– …Религиозно напыщенные. Вы всё время преувеличиваете значимость организации, в которой вы состоите.

– Можете уточнить, что именно вам не понравилось в моих работах. – нехотя вступил в разговор дьякон Кусаев.

– Даже не знаю, как мне понятней выразиться. Дело в том, что я думаю лучше, чем говорю. Поэтому, мне тяжело четко формулировать мысли. – сказал Бибиков. – Вот сегодня Неверов назвал меня идиотом. Что ж. Я и есть идиот. Поэтому не обращайте на меня особого внимания.

– Почему же, говорите, как умеете. Я вас выслушаю. – любезно отозвался дьякон, он в своей публичной карьере и не таких странных людей встречал.

      “Ну, дьяк, ты сам напросился. Жги Бибиков и пусть всё горит”. – мысленно усмехнулся Неверов.

      И Бибиков начал говорить.

– Тогда не обессудьте, сели я сморожу какую-нибудь глупость. Я не компетентен в вашей религии. Я агностик. Мне нужны доказательства, без доказательств я верить не стану. И никто мне пока что не смог показать бога и какое-нибудь явственное чудо. Но верующим людям, создалось у меня такое впечатление, всё это и не нужно. Раз бога и чудес они не видят, то что им остается? Жрецы и храмы, потому что они осязаемы и обозримы. Мне понятно то, что люди хотят собираться в какие-либо субкультуры. В группы, кружки по интересам. Вот и мои родители посещают церковные службы. И что же? А вот что. Они страдают. Мучаются и снова идут. Стоят на службе, думая, что тем самым они совершают подвиг. У них ломит в спине, в пояснице, болят их конечности. Бывает, они садятся на лавочку, но потом снова встают, мучаются. Они слушают тексты так называемого священного писания, произносимого на мертвом языке, на котором уже никто не разговаривает. Они слушают и ничего не понимают. Я однажды спросил – о чем пели певчие, но родители мне не ответили. Им читают якобы божьи слова, которые им непонятны. Потому зная это, я всё хочу понять – для чего?

– Ваши родители видимо только недавно начали посещать храм. В них явно прослеживается рвение новоначальных. Им нужно попривыкнуть.

– В том-то дело, что они в церкви давно. И давным-давно меня маленького водили в храм. Я помнится, смотрел на изображения страдающих людей, и думал – что ж, они страдают, значит, и я пострадаю. Однако вскоре я узнал о том, что они якобы в будущем воскреснут, и больше не будут страдать. Тогда как мои родители страдают, умрут и они не воскреснут. Тогда к чему всё это? Я вашу страдальческую религию понять не могу. Ведь они не только физически страдают, но и морально. Таинства вашей церкви унижают людей. Вы не ослышались. Причиняют людям моральное унижение. Я помнится, рассказывал жрецу все свои потаенные плохие делишки, которые не желал никому произносить и страдал от этого. Я чувствовал унижение. И начинал чувствовать превосходство этого жреца надо мною, так как он знает мои грехи, а я о его грехах ничего не знаю. Мы не равны. И в этом вся суть вашего жречества. Вы возвышаетесь за счет людского унижения. – Бибиков замолчал, ожидая реакции дьякона, но тот не ответил, потому он продолжил. – А после таинства я остался прежним, что делал, то и продолжил делать. Как и родители мои остаются при своих привычках. Как и другие люди, как грешили своими мелкими грешками, так и продолжают. Конечно, другим людям хочется высказаться перед жрецом, словно перед психотерапевтом, так только потому, что они одиноки, либо они не прочь лишний раз посплетничать. Ну а смысл во всем этом какой? Никто и ничто не изменяется.