Полная версия
Сокровища горы Монастырь
Зато когда моя первая любовь шагнула на крыльцо, я просто обалдел. Передо мной стояла настоящая топ-модель. От нее веяло настоящими французскими духами. А макияж, а маникюр, а прическа, а платье, а туфельки? Все – супер! Она снова покраснела, но тут же, присев в реверансе, горделиво, с вызовом посмотрела на меня. Я изобразил восхищение (практически искреннее), поцеловал даме ручку, открыл дверцу и усадил ее на сиденье.
И все же мне стало не по себе. Через неделю-две я возвращусь в Барнаул, а она, как тогда, десять лет назад, снова останется одна. О, как я был тогда влюблен в нее! Воистину, был «готов целовать песок, по которому ты ходила». Но уже тогда я мечтал покорить весь мир и не собирался ограничиваться покорением одной сельской красотки. Я уехал тогда в Барнаул и надолго позабыл дорогу в Тихоновку.
Моя любимая тогда назло мне выскочила замуж за какого-то десантника. Брак оказался неудачным. Ее избранник в худших традициях русской деревни быстро спился, тратил все свое время и силы на поиски водки, самогона да пьяные разборки. Промучившись с ним шесть лет, Галочка подала на развод. С тех пор она жила одна, перебиваясь время от времени краткосрочными романами с женатыми, в основном, мужиками. С тем же участковым, например…
И вот история повторяется. Как все нескладно! Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, я, изобразив легкую форму ревности, поинтересовался причиной визита в магазин участкового.
– Он по делу! – пояснила Галочка, лукаво посмотрев на меня. – Ищет одного чудика, сбежавшего из больницы, – Женьку Чернова! Спрашивал, не заглядывал ли он ко мне в магазин купить чего-нибудь.
– И что? – улыбнулся я, поддерживая беседу. – Не заглядывал? Чудик этот? Чисто случайно! Купить чего-нибудь.
– Нет! – выдохнула она. – Но его… ищут…
Она хотела заинтриговать меня, и я не стал разочаровывать ее.
– Кто же? – преувеличенно заинтересованно спросил я.
– Один даже очень еще ничего себе мужчина. Худощавый такой. Аккуратная бородка, усы. Сам в камуфляже, панаме защитного цвета, солнцезащитные очки, на правой руке нет двух пальцев – мизинца и безымянного, – охотно поделилась со мной наблюдениями подружка своим с легкой хрипотой голоском. – Сказал, что сам он предприниматель из райцентра, что сюда приехал за медом.
Попутно вот заскочил в магазин узнать про соседа, Евгения Чернова. На днях, пояснил, Евгений исчез, сбежал из больницы. Мать с ума сходит от переживаний, наказала расспросить про него в Тихоновке – вдруг он здесь. Ну как мать не уважить? Святое дело! Вроде бы куда с добром мужчина, душа нараспашку, улыбчивый, обаятельный… но чую – тот еще гусь!
– Почему вроде бы? Почему гусь?
– Потому что! Маскарад не люблю! – азартно отозвалась Галочка. – И еще борода у него темнее волос на висках. Не его она – приклеенная! К бабке не ходи!
Приехал на «Волге». Тоже подозрительно. Мало того что черная, так еще и стекла затемненные. Как у бандитов!
– Ну ты, подруга, даешь! – восхитился я.
– Даю, даю! – со смешком прикололась Галочка. – Но не берет никто… Модничают, сволочи! Но это я так, размечталась… о своем, о девичьем.
Теперь о втором… Высоченный и здоровенный такой хромой Карабас-Барабас.
Она чуточку подумала и описала в красках Карабаса-Барабаса:
– Тяжелый, властный взгляд пронзительных черных глаз из-под дурацкой бейсболки, большой рот с толстой нижней губой, крепкий, выдающийся вперед подбородок.
Я внутренне напрягся. Значит, Анатолий не померещился мне несколько часов назад. Он точно здесь. Карабас – Анатолий, по словам подружки, начал вешать ей лапшу на уши об исчезнувшем племяннике и о том, как он весь испереживался.
Сейчас Галочка шутила, что переживать монстру было нечем – нет и не может быть у него такого органа. Тогда же она испытывала лишь безотчетный ужас. А девица она не робкого десятка. Но все обошлось. Дальше я слушал ее щебет с легкой хрипотцой уже вполуха, переваривая полученную информацию и следя за дорогой.
– А мне, Валер, этот Женька в прошлом году… – хотела (решилась) сообщить мне подружка что-то важное снова осипшим голосом уже на подъезде к «Эльдорадо» и вдруг осеклась: – Смотри!
Впереди, у ограды, прижавшись к ней спиной, какой-то парень отбивался от четверых рослых мужиков.
– Это Забалдуй с дружками… шпана местная… Вот сволочи! – ахнула Галочка, вцепившись мне в руку. – Не связывайся! Им человека зарезать… Я сама!
– Не буду! – притормозив, согласился я, мягко, но решительно освобождая руку. После этого я посигналил и крикнул негромко в окно: «Матэ! Брейк! Этого не трогайте! Он со мной!»
Хулиганы неприязненно посмотрели на меня, но ослушаться не посмели. Они уже были наслышаны обо мне от моих двоюродных братьев и дядьки. Один из них, длинный белесый парень с серьгой в ухе, даже кивнул мне, другой сплюнул и зашвырнул в кусты обломок трубы, третий сразу шмыгнул в побитый желтый москвичок. А вот Забалдуй отступать не собирался.
– А ты сам с кем? – ощерившись желтыми зубами и нервно поигрывая ножом, поинтересовался он. Тупая забубенная физиономия, весь в наколках, вихлястый, как на шарнирах. Он изо всех сил косил под вора в законе.
– Рехнулся, Забалдуй! – нервно шепнул, скорее крикнул ему длинный малый с серьгой в ухе, тот, что кивнул мне. – Это же Мачо!
Забалдуй отпихнул его и, вихляясь и кося под невменяемого, двинулся на меня.
– Мачо ху…чо! – цедил он. – У меня на зоне такие… Й-а-х!
Я так и не узнал, что делали у него на зоне такие, как я. Не договорив, Забалдуй нанес резкий удар снизу. Я аккуратно (небрежность в таких делах непозволительна и один раз вышла мне боком – дыркой в боку) блокировал его, затем еще семь или восемь не менее хитрых, с точки зрения Забалдуя, ударов. На его лице отразилась растерянность.
После этого я так же аккуратно выбил у бывшего зэка нож и поработал первым номером сам, нанося достаточно жесткие удары руками и ногами в разные части головы и туловища, хм, соперника. Ни на один из них Забалдуй так и не сумел среагировать: ни поставить блок, ни уклониться, ни отшагнуть назад. Лицо его превратилось в кровавую кашу, он поплыл.
Наконец (хорошего помаленьку) я, работая на публику, нанес ногой сокрушительный удар в голову. Забалдуй взмыл в воздух, рухнув на траву, уже не подавал никаких признаков жизни.
– Минута на эвакуацию! – тихо, одними губами проговорил я, посмотрев на часы. – Время пошло!
Они услышали: на автостоянке воцарилась мертвая тишина. Хулиганы, подобострастно извиняясь, запихали бесчувственного Забалдуя в «москвич» и попрятались в нем сами. Машина резко развернулась, едва не зацепив одну из двух стоящих на площадке иномарок, и тут же скрылась за деревьями.
Я подмигнул Галочке, та в ответ погрозила мне прелестным пальчиком. После этого мы переключили свое внимание на все еще стоящего у ограды юношу. Вид у него был плачевный: синяки, ссадины, рассеченная, сильно припухшая нижняя губа, изодранная в клочья футболка, глубокие царапины на плече, руке и бедре.
Я достал из аптечки йод, вату, бинты, и мы занялись его ранами. Гриша, так звали юношу, стоически морщился и не без юмора описывал подробности наезда. Оказалось, что Забалдую и его дружкам приглянулись его часы. Отдавать их Забалдую по-хорошему юноша категорически отказался. Чего это ради? Он раздает милостыню исключительно по воскресеньям. Да и самому Грише часы тоже нравились. Очень! Да и не его они – папины!
«С характером парнишка, – подумал я. – Мог бы разговаривать с хулиганами в чужой деревне как-нибудь подипломатичнее. А если бы я не поспел?»
Юноша вытянул руку и похвалился: «Электронно-механические, кварцевые, с позолотой! Папу за хорошую работу наградили. Вот выпросил поносить. Как в чужой деревне без часов?»
– Базаров нет! – согласился я.
– В самом деле – как? – почему-то насмешливо поинтересовалась Галочка, и Гриша слегка покраснел. Был он хорош собою, высок, спортивен.
– Рискну предположить, что занимаешься борьбой, – заметил я, осмотрев его фигуру.
– Да, самбо, – со скромной гордостью подтвердил он. – Кандидат в мастера спорта. А вы?
– А я так – любитель, – еще скромнее отозвался я. – Дашь потом автограф?
– Обязательно! – с самым серьезным видом пообещал юноша, и я не понял, кто над кем пошутил. Закончив санобработку и перевязку, я огляделся. У дверей кафе изнывали от жары несколько человек.
– Закрыто, что ли? – поинтересовался я у Гриши.
– Да нет! – улыбнулся тот, немного гордясь своей осведомленностью. – Просто сейчас кафе оккупировала бригада рэкетиров… Из Барнаула! Банкет у них. Победу какую-то обмывают.
Я уже слышал от дядьки и от друзей, что в Тихоновке этим летом ошивались барнаульские рэкетиры. Бандюки вроде бы выколачивали в райцентре из кого-то чей-то долг, шерстили коммерсантов на рынке, а здесь отдыхали от трудов неправедных. А может, и праведных. Теперь не разберешь и не отличишь уже добро от зла, а белое от черного…
Я их еще не видел. Представился прекрасный случай познакомиться и поставить кое-кого на место. Я усмехнулся про себя: «На сегодня достаточно. Хорошего помаленьку. Успею! А сейчас я не за этим приехал».
А следом мне пришла в голову мысль, что Анатолий, раз он все-таки здесь, вполне мог обосноваться именно в этом заведении. В Тихоновке его точно не было. Такое шило ни в одном мешке не утаишь. А вдруг здесь? Да и о подозрительном предпринимателе не худо навести справки.
Оставив Галочку с Гришей у машины, я направился к мужику, выкашивающему на дальнем конце турбазы траву мотоблоком. Через несколько минут я узнал, что Анатолий действительно поселился здесь, что он целыми днями пропадает где-то, сюда приезжает лишь переночевать, и то не всегда. Меня снова охватила необъяснимая тревога…
О подозрительном предпринимателе мужчина ничего не слышал. Но кто-то из его знакомых видел в лесу черную «Волгу» с тонированными стеклами. Пытаясь унять недобрые предчувствия, я поболтал с мужиком уже о рыбалке, охоте и возвратился назад.
Заляпанный йодом и лейкопластырем, с бинтом на правой руке, Гриша стоял у ворот и неприметно охорашивался, глядя куда-то за мою спину. Меня он не заметил. Рваная футболка и шорты были заменены на элегантную кремовую рубашку с коротким рукавом и светлые брюки. На запястье сияли позолотой знаменитые электронно-механические часы.
– Хорош! – шепнул я Галочке, любуясь юношей и стараясь не выказать тревоги.
– Ей-богу, с ним не все в порядке! – также шепотом поделилась со мной своими наблюдениями Галочка. – Острит, хохмит, хохочет, а, чувствую, на душе кошки скребут…
Я пожал плечами – ничего странного я в поведении Гриши не заметил.
– А кто не любил – тот меня не поймет! – с вызовом и не без легкой горечи пропела приятным хрипловатым голоском моя подружка. Ей всегда казалось, что я люблю ее не так сильно, как она меня.
«При чем тут любовь?» – подумал я, но спорить не стал. Бесполезно! В таких делах она никогда не ошибалась. И точно, она и на этот раз оказалась права. Все прояснилось минут через семь-восемь. По крайней мере, для меня.
Крутые, оторвавшись по полной программе и натешив самолюбие, с гоготом, матом и песнями повалили из кафе. Это были самодовольные, уже слегка заплывшие жирком, но все еще сохраняющие спортивные фигуры представительные, бритые наголо мужики. Они уже не заморачивались с прикидом: футболки, шорты, шлепки. Статус избранных подчеркивали лишь массивные золотые цепи на шеях да кобуры под мышками.
Их главаря, в прошлом неплохого боксера по кличке Мясник (Мясников Сергей), я немного знал. Он тоже узнал меня и милостиво кивнул, проходя мимо. Смутно знакомым показался мне и сопровождающий его «шифоньер», но где я встречал его, я так и не вспомнил.
Именно в этот момент Галочка толкнула меня локотком в бок и показала глазами на Гришу. Я повернул голову и по его побелевшему, разом осунувшемуся лицу понял, что случилось нечто непоправимое. И не сразу даже сообразил, что именно. А вот Галочка и здесь оказалась на высоте. Она кивнула головой в сторону кафе. По дорожке, заметно отстав от остальной группы, следовала парочка.
«Влюбленные часов не наблюдают», – мелькнуло у меня в голове. Кавалер – невысокий, но крепкий парень с короткой, бобриком стрижкой, голубыми глазами и рядом золотых зубов в улыбчивом рту. Бежевые стильные брюки, рубашка в тон брюкам и роскошные подтяжки делали его неотразимым.
Она – эталон женской красоты: точеная фигурка, черные выразительные глаза, прямой изящный носик, пухленькие губки. На ее фоне слегка (чуть-чуть!) поблекла даже моя подруга. Ее шейка сразу стала казаться коротковатой, а талия полной.
Кавалер то и дело склонялся к ушку своей дамы, что-то шептал ей, поблескивая золотыми зубами, а она мило краснела и закрывала его рот миниатюрной ладошкой. Тем временем влюбленные достигли ограды. Девушка, увидев Гришу, застыла на месте, затем что-то шепнула своему парню. Тот хмыкнул и перевел взгляд на молодого человека с перебинтованной рукой.
Гриша, молодец, взял себя в руки и, честное слово, был хорош в этот миг. Этакий бледненький израненный герой, воплощение красоты, благородства и мужества. В глазах красотки промелькнуло не то сострадание, не то восхищение.
Гриша не выказал ни малейших признаков нервозности, не говоря про ревность или подавленность. Наоборот, он принялся непринужденно пикироваться с девушкой и даже слегка озадачил ее этим. Парень с золотыми зубами терпеливо и снисходительно слушал их приколы.
Наконец Гриша, приняв самую неотразимую позу, выразительно посмотрел на часы (так вот для чего он выпросил их у отца и стоял из-за них насмерть в стычке с местными придурками!) и дал понять девице, что аудиенция окончена, что у него нет времени на пустые разговоры, невпроворот важных дел, не говоря уже о том, что он умирает с голода. Он небрежно помахал красотке рукой и что-то пошутил насчет медового месяца.
После этого, вроде бы сразу позабыв про нее, он поворотился ко мне с видом крайней заинтересованности и спросил о чем-то совершенно заумном. Я с моим высшим образованием, красным дипломом и магистратурой так и не понял – о чем? Тем не менее я охотно подыграл ему, ответив еще более заковыристой фразой, краем уха наблюдая, как несколько шокированная подобным пренебрежением красотка со своим кавалером направились к машине.
– Путь свободен! Вперед к еде! – демонстративно весело объявил юноша. – Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда!
Мы понимали, что говорит он это не нам, а усаживающейся в иномарку девушке. Покачав головой, Галочка направилась к заведению. Мы с Гришей двинулись за ней. Юноша еще держался и пытался острить. Но при этом он напоминал продырявленный шар, из которого стремительно выходит воздух. Было ясно, что надолго его не хватит.
И действительно, к первому он не прикоснулся, вяло поковырял вилкой котлету и выпил стакан компота. После этого окончательно скис, делано беспечно помахал нам рукой и направился к выходу. М-да… Хотя любовь приходит и уходит, кушать хочется не всегда.
Новые обстоятельства
Нам тоже некогда было рассиживаться, и через полчаса мы последовали к машине. Гриша сидел на пеньке возле своего велосипеда и, казалось, был в не себе.
– Э, самбист, так не пойдет! – нарочито грубовато сказал я, взъерошив рукой его волосы. – Раскисать нельзя. Все проходит. И любовь тоже. Как ты сам не так давно нам доказывал. Куда путь держим?
– В Тихоновку, – вяло ответил Гриша.
– Тогда нам по пути, – усмехнулся я. – Не возражаешь прокатиться с нами?
Гриша не возражал. Я прикрепил его велосипед к багажнику своей «восьмерки», и мы отправились назад. Я молчал, положившись на Галочку. Та деликатно пыталась растормошить юношу, и это ей удалось.
Грише и самому захотелось выговориться, спустить пар и все такое. Помолчав, он сообщил нам, что с Надей, той девушкой, которую вел под руку парень с золотыми зубами, он познакомился полгода назад на смотре художественной самодеятельности.
Она спела какую-то популярную песенку, и все дружно аплодировали ей. Особенно Гриша. Потом они вроде бы случайно столкнулись в фойе Дома культуры, познакомились, поболтали немножко и прошли в зал. Она сидела у него на коленях. В зале не было свободных мест. Да так им было и приятнее.
Это обстоятельство сильно не понравилось его матери. Сам Гриша объяснял тогда ее неудовольствие крайней отсталостью. Что взять с человека, который сам влюблялся при царе Горохе – при Леониде Брежневе.
– Неужели она была права? – грустно спросил юноша. Мы лишь пожали плечами.
Потом они созванивались, переписывались. Она приезжала в райцентр на олимпиаду по английскому языку, он навестил ее во время весенних каникул. Незадолго до отъезда Гриша заподозрил что-то неладное: девушка постоянно отсутствовала, а когда она все-таки брала трубку, то голос ее звучал как-то сухо и напряженно.
Позже, в письме, Надя заверила его в вечной любви и объясняла телефонный официоз постоянным присутствием поблизости то мамы, то бабушки, то брата. Не разговоришься, не изольешь душу. Он и поверил тогда. Развесил уши, раскатал губенки. Семьдесят вот километров отмахал на велосипеде. Летел с горы на гору как на крыльях, мечтал преподнести сюрприз.
– И надо же, как удачно получилось! – нашел в себе сил пошутить юноша. Мы с Галочкой переглянулись. По затаенной тоске в ее глазах я понял, что она много бы отдала, если бы я любил ее так же сильно… Мне стало немного не по себе. Возле ее магазина толпилось несколько человек.
– Всегда так! – пожаловалась почему-то Грише моя подружка. – День отстоишь – никто не заглянет. Стоит отлучиться на пять минут – сразу вся деревня сбежится!
– Ну, на пять минут здесь не тянет, – хмыкнул я, тоже избегая ее взгляда. Она сухо кивнула и вышла из машины. В нарядах, с несбывшимися мечтами, обиженная и разочарованная до слез. У меня даже сердце кольнуло от жалости. На мгновение я снова почувствовал себя виноватым, но усилием воли переключился на другую тему.
– Тебе куда? – спросил я Гришу. Тот пожал плечами. Это означало, что идти ему здесь уже не к кому. Оставлять его одного в таком состоянии, да еще в такие времена в чужой деревне мне показалось неправильным.
– Может, тебя домой отвезти? – поинтересовался я. – Говори, не стесняйся! Мне и самому позарез надо в райцентр.
– Спасибо вам, дядя Валера. Не переживайте за меня. Я справлюсь! – тихо, но твердо ответил юноша. – И сюда я приехал совсем не из-за Нади. – Здесь он густо покраснел и счел необходимым поправиться: – Ну, не только из-за Нади. У меня здесь важное дело. Я ищу друга – он исчез!
Я напрягся. Сразу припомнился разговор Галочки с участковым, который искал агента 007, Евгения Чернова. А еще его искал какой-то предприниматель на черной «Волге», якобы сосед. И Анатолий, якобы дядя.
– Тогда поедем со мной! – решил я. – Переночуешь у меня в палатке, а там видно будет. Утро вечера мудренее!
Он грустно и благодарно посмотрел на меня, и я плавно тронулся с места. Отчасти – чтобы как-то растормошить Гришу, еще больше – чтобы удовлетворить свое любопытство, я стал расспрашивать его о друге и об обстоятельствах его исчезновения.
Друга звали Евгением Черновым. Все сходилось – Галочка тоже назвала именно эту фамилию. Чернов лежал в больнице и вдруг… исчез. О том, как это случилось, Гриша и сам почти ничего не знал. Поскольку за последние две недели ни разу не удосужился навестить его.
– Огород, поливка, прополка, колорадские жуки, – оправдывался он. – А тут еще родители ремонт затеяли.
Но я-то знал, что главной причиной подобной черствости была Надя. Остальной мир перестал для него существовать. Ему было известно лишь то, что друг его Женя сбежал из больницы ночью. И почему-то не через дверь, а через окно. И вдобавок через окно не его собственной палаты, расположенной на первом этаже, а из чужой, со второго этажа, связав несколько простыней. Какое-то совершенно непонятное нагромождение несуразностей.
Главный же, по мнению Гриши, прикол заключался в том, что ни малейшей необходимости в подобном экстриме не было. В принципе, его приятель мог не бежать из больницы тайком, темной ночью, через окно, а спокойно уйти. Днем! Через входную дверь, как и все нормальные люди. Никто особо не держал. Они с отцом не раз и не два забирали его к себе по выходным. И ничего – никто не запрещал.
Подобный финт Гриша объяснил лишь тяжелой психической болезнью своего друга. Кажется, мания преследования или еще что-то в этом роде. Гриша, по известной причине, в это дело особо не вникал.
Здесь наш разговор прервался – я вырулил на поляну и не без умысла притормозил возле нашего с Галочкой Терема. Мой замысел оправдался. Это восьмое чудо света произвело на юношу сильное впечатление, и на какое-то время он забыл про свое горе. Он медленно обошел Терем и произнес несколько раз восхищенно: «Круто! Класс! Круто!» После этого мы последовали к моей палатке и продолжили разговор уже возле нее.
Направление поиска определила фраза, произнесенная Женей во сне. Он часто разговаривал во сне, иногда даже вскакивал при этом с постели. Вот и в последний раз ночуя у них в гостях (Гриша еще не успел заснуть), Чернов рывком вскочил с постели и внятно проговорил: «В Тихоновку, быстрее в Тихоновку! Золотая карета ждет меня!» И так и не проснувшись, полез прятаться за диван.
«Это ты не друга спасать сюда рвался, – мелькнуло у меня в голове. – К подружке летел. Фраза товарища во сне – лишь предлог. Назови он тогда любую другую деревню – еще неизвестно, сдвинулся бы ты тогда с места или нет».
Я невольно ухмыльнулся от такого предположения.
– Ты чего, дядь Валер? – насторожился Гриша.
– Это я о своем, о девичьем – снова ухмыльнулся я, взъерошив его волосы. – А у тебя, спасатель, есть фото приятеля?
– Конечно, есть! – с достоинством, даже обидевшись (но очень уж вяло), ответил Гриша и извлек из нагрудного кармана цветную фотографию. На ней был запечатлен сам Гриша в компании молодого человека неадекватной внешности.
Высоченный, на голову выше своего приятеля, но узкий в плечах и болезненно бледный. Маленькие голубенькие глазки, тонкие губы искривлены в самодовольно-глуповатой улыбке. Темно-синяя фетровая шляпа сдвинута на затылок, в картинно отведенной в сторону руке – папироска. Что-то шевельнулось в моей душе при виде этой фотографии… Но что?
– Я хотел ее продавщице в магазине показать, – не без гордости за свою предусмотрительность сообщил юноша. – Вдруг Женя заходил купить чего-нибудь.
– Кто ж мешал? – хмыкнул я, пытаясь что-то вспомнить. – Она тебе перевязку делала. Да и из «Эльдорадо» вместе ехали. С продавщицей-то! Ладно, не бери в голову – шучу! Устраивайся тут, пока я эту самую продавщицу навещу. Если что – продукты в этом рюкзаке. Обязательно подкрепись. А завтра займемся твоим другом.
Юноша в ответ лишь грустно улыбнулся. Эту улыбку я истолковал приблизительно так: «Вот если бы с любимой и любовью все было в порядке, то я бы горы свернул. А сейчас, когда жизнь практически кончена, какое все это имеет значение?» Подобный настрой не понравился мне.
– Друзей бросать в беде нельзя! – строго сказал я. – Сам погибай, а товарища выручай!
– Я понимаю! – виновато, но как-то уж очень безвольно отозвался Гриша. Покачав головой, я направился было к машине, но сразу остановился.
– Да, Гриш, у твоего приятеля дядя есть? – обернувшись, поинтересовался я. – Здоровенный такой, хромой на левую ногу, в шрамах. Дядя Толя из Барнаула!
– Не знаю… Вряд ли… – подумав, отозвался Гриша. – Я бы знал. А что?
– Я так и думал! – заявил я, оставив вопрос без ответа, и продолжил допрос: – А знакомый предприниматель у него имеется? Живет по соседству, разъезжает на черной «Волге».
– По соседству с нами живет дядя Валера Зуев. Но у него вишневая «девятка», – вдруг улыбнувшись, сообщил юноша. – Они завтра с папой сюда на ней приедут. А что?
– Я так и думал! – повторил я, снова оставив его вопрос без ответа, и направился к машине.
Темная история
Однажды Николай I беседовал с наместником на Кавказе. В конце беседы он из вежливости поинтересовался здоровьем супруги наместника. Тот пожаловался на ее расстроенные нервы.
– Нервы? – переспросил Николай и прибавил: – У императрицы тоже были нервы. Но я сказал, чтобы никаких нервов не было, и их не стало.
В отношениях с Галочкой я придерживаюсь аналогичной линии. Она дорога мне, но… я все еще надеюсь покорить мир или хотя бы выбиться из нищеты. Поэтому в обозримом будущем женитьба и всякие там семейные радости не входят пока в мои планы. И я не хочу, чтобы моя подружка обольщалась на этот счет, лелеяла в душе какие-то иллюзии и загружала меня своими неосуществимыми мечтами.
И она не загружала меня. Вот и на этот раз к моему приезду она справилась с собой и смотрела на меня заплаканными глазами даже чуть заискивающе. Мне снова стало жаль ее. Но я и на этот раз не поддался своим чувствам и сразу протянул ей фото, взятое у Гриши. Галочка наигранно бодрым голосом подтвердила, что именно этим длиннющим парнем интересовались и участковый, и предприниматель на черной «Волге», и хромой Карабас-Барабас на синей «Ниве».