Полная версия
Разоблаченная Изида. Том I
Таков платонизм.
«От Платона исходит все, – говорит Ральф Уолдо Эмерсон, – о чем пишут и спорят мыслители».
Он вобрал в себя всю ученость своего времени – греческую от Философа до Сократа, затем пифагорийскую в Италии, а затем всю, какую мог добыть из Египта и Востока. Он был настолько широкомыслящ, что вся философия Европы и Азии вошла в его доктрины. И вдобавок к культуре и мыслительным способностям он еще обладал душою и талантом поэта.
Последователи Платона, в общем, строго придерживались его психологических теорий. Однако, некоторые, подобно Ксенократу, отважились на более смелые спекуляции Спевсипп, племянник и наследник великого философа был автором «Анализа чисел», трактата о пифагорийских числах. Некоторые из его спекуляций не вошли в написанные «Диалоги»; но он был слушателем ненаписанных лекций Платона, и Энфилд прав, утверждая, что он не отклонился от своего учителя. Хотя его не называют по имени, по-видимому, он был тем противником, которого критиковал Аристотель, когда выступал по поводу цитаты в аргументе Платона против доктрины Пифагора, что все вещи сами по себе являются числами или, вернее, не отделимы от идеи чисел. Он особенно старался доказать, что платоническая доктрина об идеях существенно отличалась от пифагорийской доктрины, что в ней предполагается, что числа и величины существуют отдельно от вещей. Он также утверждал, что Платон учит, что не может быть реального познания, если предмет этого познания не вынесен за пределы трезвого мышления.
Но Аристотель не был заслуживающим доверия свидетелем. Он искажал Платона и почти шаржировал доктрины Пифагора. Существует канон толкования, которым мы должны руководствоваться в наших исследованиях всех философских мнений:
«Человеческий ум, под действием его собственных законов, всегда был вынужден питать те же самые основные идеи, и человеческое сердце – лелеять те же самые чувства во всех веках».
Несомненно, Пифагор вызвал к себе глубочайшие интеллектуальные симпатии своего века, и его доктрины оказали мощное воздействие на ум Платона. Его кардинальной идеей было, что существует постоянный принцип единства, скрытый под формами, изменениями и другими феноменами вселенной. Аристотель уверял, что он учил, что «числа являются первыми принципами всех сущностей». Риттер выразил мнение, что эта формула Пифагора должна пониматься символически, что, бессомненно, правильно. Аристотель продолжает ассоциировать эти числа с «формами» и «идеями» Платона. Он даже заявляет, что Платон сказал: «формы суть числа» и что «идеи существуют, как нечто вещественное, они реальные существа». Все же Платон учил не так. Он заявил, что конечная цель – Высшее Благо – το άγαθόν.
«Идеи суть объекты понимания для человеческого рассудка и они атрибуты божественного разума» [5, i, ix].
Также он никогда не говорил «формы суть числа». Что он действительно сказал, находим в «Тимее»:
«Бог создавал по мере возникновения сущего, по формам и числам».
Современной наукой признано, что все высшие законы природы принимают форму количественного выражения. Это, пожалуй, более полная разработка и более исчерпывающее подтверждение пифагоровой доктрины. Числа рассматривались, как лучшие представители законов гармонии, которые существуют в космосе. Мы также знаем, что в химии учение об атомах и их комбинациях базируется на числах. Как выразился в связи с этим Арчер Батлер:
«Мир по всем своим отделам представляет живую арифметику в своем поступательном развитии и реализованную геометрию в своем покое».
Ключом к пифагорейским догмам служит общая формула единства во множественности, единое, переходящее во множество и напитывающее множество. Это древняя доктрина об эманировании, выраженная в нескольких словах. Даже апостол Павел принял ее, как истину. «Εξ αυτού, και δι αυτοΰ, και εις αυτoν τά πάντα» – Все из него и через него и в нем содержится. Это, как вы сейчас увидите, чисто индийское и брахманическое:
«Когда растворение – пралайя – достигло своего конца, Великая Сущность – Пара-Атма или Пара-Пуруша – Господь, существующий от себя, от которого и через которого все стало быть и будет решил эманировать из своей собственной субстанции различных тварей» [6, i, шл. 6, 7].
Мистическая декада 1+2+3+4=10 является выражением этой идеи. Один – это Бог, Два – материя, Три – комбинация Монады и Дуады (единицы и двойки), несущие в себе природу обоих, есть феноменальный мир; Тетрада или форма совершенствования, выражает пустоту всего, а Декада или сумма всех включает в себя весь космос. Вселенная есть комбинация тысяч элементов, и все же она – выражение единого духа – хаос для чувств и космос для разума.
Вся эта комбинация чисел, выражающих идею творения, – индийская. Бытие, существующее само по себе Свайямбху или Свайямбхава, как его некоторые называют, едино. Оно эманирует из себя творящую мощь Брахму или Пурушу (божественное мужское начало) и единое становится Двумя; из этой Дуады, союза чисто интеллектуального принципа с принципом материи, происходит третий – вирадж, феноменальный мир. Из этой невидимой и непостижимой троицы, брахманической Тримурти, происходит вторая триада, которая представляет три силы: творящую, сохраняющую и преобразующую. Они олицетворяются Брахмой, Вишну и Шивой, но они опять-таки слиты в единое. Объединенный, Брахма, или как его называют в Ведах, Триденди, есть трояко проявленный Бог, от которого произошло символическое Аум или сокращенное Тримурти. И только под этой троицей, всегда действенной и осязаемой для всех наших чувств, невидимый и незнаемый Монас может проявляться в мире смертных. Когда он становится Шарира, или тем, кто принимает видимую форму, он олицетворяет все принципы материи, все зародыши жизни, он Пуруша, бог трехликий или тройственная сила, сущность ведической триады.
«Пусть брахманы знают священный Слог (Аум), три слова из Савитри, и пусть каждый день читает Веды» [7, iv, шл. 125].
«После создания вселенной Тот, чья власть непостижима, исчез опять, будучи поглощен Высочайшей Душой… Удалившись в первоначальный мрак, Великая Душа остается внутри непознаваемого и лишена всякой формы…»
«Когда, опять соединившись с тончайшими элементарными принципами, он войдет в растительное или животное семя, он в каждом примет новую форму».
«И таким образом, попеременно пробуждаясь и покоясь, Неизменное Бытие вечно заставляет оживать и умирать все существующие твари, как активные, так и инертные» [7, i, шл. 50 и далее].
Кто изучал Пифагора и его размышления о Монаде, которая после того как эманировала Дуаду, погружается в молчание и мрак и таким образом создает Триаду, – тому понятно, откуда пришла философия великого мудреца из Самоссы, и вслед за ним – Сократа и Платона.
Кажется, Спевсипп учил, что психическая или туметическая душа так же бессмертна, как духовная или разумная душа; далее мы познакомим с его доводами. Он также, подобно Филолаю и Аристотелю, в своих изысканиях по поводу души – делает из эфира элемент; таким образом получилось пять начальных элементов, которые соответствовали пяти регулярным фигурам геометрии. Это также стало доктриной александрийской школы.[15] В самом деле, в этой доктрине было много от филолетианства, что не появилось в трудах более поздних платонистов, но, несомненно, преподавалось по сути самим философом, но по обычной его осторожности не было изложено письменно, так как было слишком сокровенно для опубликования. Спевсипп и Ксенократ после него, подобно их великому учителю, верили, что AnimaMundi, или мировая душа, не была божеством, но проявлением. Эти философы никогда не думали об Едином как о живой природе [38, 141]. Изначальный Единый не существовал в таком смысле, как мы понимаем этот термин. До тех пор, пока он не соединился со многими – эманированными существованиями (монадой и дуадой) – ни одно существо создано не было. Τίμιον, почитаемое – нечто проявленное, обитает в центре как и в окружности, но это только отражение божества – мировая душа [9, i, 862]. В этой доктрине мы находим дух эзотерического буддизма.
Человеческая идея о Боге есть то изображение ослепляющего света, которое он видит в кривом зеркале своей души, и все это, по правде не есть Бог, а только его отражение. Его блеск и слава там, но то, что человек видит, есть только свет его собственного духа, и это все, на что он способен глядеть. Чем яснее зеркало, тем светлее будет божественное изображение. Но внешний мир в одно и то же время не может наблюдаться в нем. В экстатическом йоге, в озаренном провидце дух будет сиять, как полуденное солнце; в испорченной жертве земных влечений это сияние исчезает, потому что зеркало затемнено пятнами материи. Такие люди отрицают своего Бога и готовы одним ударом лишить человечество души.
Нет Бога? Нет души? Страшная разрушительная мысль! Сводящий с ума кошмар безумного атеиста, представляющийся его горячечному взору вроде уродливой непрестанной процессии искр космической материи, никем не созданной, самопоявляющейся, самосущей и саморазвивающейся, и это Я не Я, ибо оно никто и ничто, и оно плывет ниоткуда, и нет Причины, двигающей его, ибо нет никакой Первопричины, и все стремительно несется никуда. И все это происходит в круге Вечности, слепой, инертной и беспричинной. Что же тогда, по сравнению с этим, представляет буддийская нирвана даже в том неправильном представлении, как ее некоторые понимают? Нирване предшествуют бесчисленные трансформации духа и метемпсихозы, в течение которых существо ни на секунду не теряет чувства своей собственной индивидуальности, и что может длиться миллионы веков, пока не будет постигнуто конечное ничто.
Хотя некоторые ставят Спевсиппа ниже Аристотеля, тем не менее мир в долгу перед ним за определение и изложение многого, что Платон оставил затемненным в своей доктрине о Чувственном и Идеальном. Его максим был:
«Нематериальное познается посредством научной мысли, материал познается научным восприятием» [10, vii, 145].
Ксенократ изложил многие из незаписанных теорий и учений своего учителя. Он также высоко оценивал пифагорейскую доктрину и его систему чисел и математику. Признавая только три степени познания – Мысль, Восприятие и Озаренность (или Интуитивное познание) – он заставлял первое заниматься всем тем, что находится за небесами; Восприятию он отводил то, что в небесах; Интуиции – сами небеса.
Мы опять находим эти теории и почти в тех же словах в «Манавадхармашастре», где говорится о создании человека:
«Он (Высочайший) извлек из своей собственной сущности бессмертное дыхание, которое не погибает в существе, и этой душе существа он дал Аханкара (самосознание), верховного водителя. Затем он дал душе этого существа (человека) разум, образованный из трех качеств и пять органов внешних восприятий».
Этими тремя качествами являются Разум, Сознание и Воля. Они соответствуют Мысли, Восприятию и Озаренности Ксенократа. Связь чисел с Идеями была разработана им дальше, чем у Спевсиппа, и он превзошел Платона в своем определении доктрины о Невидимых Величинах. Сокращая их до их идеальных первичных элементов, он продемонстрировал, что каждая фигура и форма произошли из тончайшей неделимой линии. Что Ксенократ верил в те же теории, что и Платон, касающиеся человеческой души (считающейся ими числом), это очевидно, хотя Аристотель противоречит этому, как и всем другим учениям этого философа [11, 407, 3]. Это служит окончательным доказательством, что многие из учений Платона передавались устно, даже если бы стали доказывать, что не Платон, а Ксенократ был первым, кто создал теорию неделимых (бесконечно малых) величин. Он производит душу из первой Дуады и называет ее самопроизвольно движущимся числом.[16] Теофраст замечает, что он занимался и разработал теорию души более, чем какой-либо другой платонист. Он построил на ней космологическую доктрину и доказал необходимость существования во всех частях вселенского пространства последовательных постепенно возрастающих серий живых и думающих, хотя и духовных, существ [9, 1, 62]. Он изображает человеческую душу, как сложное составное из наиболее духовных свойств монады и дуады, обладающей высшими принципами обоих. Если, подобно Платону и Продику, он упоминает об Элементах как о божественных силах, и называет их богами, то ни он сам, ни другие не связывали с этим названием никаких антропоморфических идей. Криски указывает, что он называл их богами лишь для того, чтобы эти элементарные силы не смешивались в человеческих представлениях с демонами невидимого мира [12, 322 и далее] (элементарными духами). Так как «мировая душа» насыщает весь космос, то даже животные должны иметь в себе нечто божественное [13, v, 590]. Это также является доктриной буддистов и герметистов, а Ману наделяет живой душой даже растения и малейшую травинку.
Демоны, по этой теории, являются промежуточными существами между божественным совершенством и человеческой греховностью [14, гл. 25, с. 360], и он делит их на классы, причем каждый класс делится еще на многие подклассы. Но он точно и ясно говорит, что индивидуальная или личная душа есть ведущий ангел-хранитель каждого человека, и что никакой демон не имеет над нами больше власти, чем наш собственный. Таким образом Демонион Сократа есть бог или божественное существо, которое вдохновляло его всю его жизнь. Зависит от человека, раскроет он или закроет свои восприятия навстречу божественному голосу. Подобно Спевсиппу он приписывал бессмертие ψυχη, психическому телу, или неразумной душе. Но некоторые герметические философы учили, что душа обладает отдельным продолжающимся существованием только до тех пор при ее переходах через сферы, пока в ней существуют какие-либо материальные или земные частицы; и когда она полностью очищена, то она уничтожается, и только квинтэссенция этой души сливается со своим божественным духом (Разумной душой) после чего двое трансформируются в одно.
Зеллер повествует, что Ксенократ запрещал есть животную пищу не потому, что приписывал животным какое-то сродство с человеком, как он приписывал им сознание о Боге, но по прямо противоположной причине —
«чтобы, неразумность животной души не приобрела какого-либо влияния на нас» [16].
Но мы полагаем, что, скорее всего, он говорил так потому, что подобно Пифагору, имел своими учителями и образцами поведения индийских мудрецов. Цицерон описывает Ксенократа, что последний презирал все, за исключением высших добродетелей [17, v, 18, 51; С, 559].
«Освободиться от подчиненности чувственному существованию, победить титанические элементы в нашей земной природе с помощью божественной природы – вот наша задача».
Зеллер приписывает ему слова [16]:
«Чистота, даже в тайных мечтаниях сердца, – наша величайшая обязанность и только философия и посвящения в мистерии помогают достижению этой цели».
Крантор, другой философ, связанный с первыми днями Академии Платона, мыслил человеческую душу как созданную из первичной субстанции всех вещей, Монады или Единого и Дуады или Двуединого Плутарх подробно говорит об этом философе, который подобно своему учителю верил, что души, распределенные по земным телам, несут наказание и находятся в изгнании.
Гераклит, хотя некоторые критики не верят, что он строго придерживался первоначальной философии Платона [15], учил той же самой этике. Зеллер представляет его нам, как учителя, который, подобно Гицетасу и Экфанту, преподавал пифагорейскую доктрину суточного вращения земли и неподвижности некоторых звезд, но он добавляет, что Гераклит не знал о годовом вращении земли вокруг солнца и о гелиоцентрической системе [16]. Но у нас имеются достоверные доказательства, что гелиоцентрическая система преподавалась в мистериях, и что Сократ умер по обвинению в атеизме, т. е. разглашении священных тайн. Гераклит полностью принял пифагорейские и платонические взгляды о человеческой душе и ее способностях Он описывает ее, как светящуюся весьма эфирную сущность. Он подтверждает, что души обитают на «млечном пути», прежде чем спуститься в «зарождение» или подлунное существование. Его демоны или духи обладают воздушными или парообразными телами.
В «Эпиномисе» полностью изложена доктрина пифагорейских чисел и их соотношение с сотворенным. Как истинный платонист, его автор утверждает, что мудрость может быть достигнута только тщательным изучением оккультной природы творения, одно это только дает нам уверенность о блаженном существовании после смерти. В этом трактате много размышлений по поводу бессмертия, но автор этих размышлений добавляет, что мы можем достичь этого знания только через полное постижение значения чисел, ибо человек, неспособный отличить прямую линию от кривой, никогда не будет иметь достаточно мудрости, чтобы дойти до математической демонстрации незримого, т. е. мы должны убедиться в объективном существовании нашей души (астрального тела), прежде чем мы узнаем, что мы обладаем божественным и бессмертным духом. Ямвлих говорит то же самое, добавляя, кроме того, что это является тайной высшего посвящения. Божественная сила, говорит он, всегда негодует на тех, «кто делает очевидным состав icostagonus», а именно, кто передает способ вписания в сферу додекаэдра.[17]
Идея, что «числа», обладающие величайшей добродетелью, всегда производят добро и никогда не производят зла, имеет в виду справедливость, уравновешенный темперамент и все, что гармонично. Когда автор о каждой звезде говорит, как об индивидуальной душе, он только подразумевает то, что индийские посвященные и герметисты учили до него и после него, а именно что каждая звезда является самостоятельной планетой, которая, подобно нашей земле, имеет свою собственную душу, причем каждый атом материи насыщен божественным приливом мировой души. Она дышит и живет, она чувствует, и страдает и радуется жизни по-своему. Какой естествоиспытатель в состоянии оспаривать это с достаточно убедительными доказательствами? Поэтому мы должны рассматривать небесные тела, как образы богов, разделяющих силы своих субстанций, и хотя они не бессмертны в своем душевном существе, их роль во вселенской экономии заслуживает божественного почитания, такого, какое мы воздаем меньшим богам. Идея сказанного ясна, и, действительно, нужно быть злонамеренным, чтобы ее неправильно истолковывать. Если автор «Эпиномиса» помещает этих огненных богов выше, чем животных, растения и даже человечество, которым всем, как порождениям земли, он отводит более низкое место, – кто может доказать, что он вовсе неправ? Тому, кто захотел бы понять различные воплощения концепций древних философов, которые, в конечном счете, обоснованы на идентичных понятиях о естестве Первопричины, ее атрибутах и методах, – тому следует погрузиться в самые глубины абстрактной метафизики старых философов.
Опять-таки, когда автор «Эпиномиса» помещает между высочайшим и низшими богами (воплощенными душами) три класса демонов и населяет вселенную невидимыми существами, – он более рационален, чем наши современные ученые, которые между этими двумя крайностями оставляют зияющий пробел, арену слепых сил. Из этих трех классов первые два невидимые; их тела – чистый эфир и огонь (планетные духи); демоны третьего класса обладают парообразными телами; они, обычно, невидимы, но иногда уплотняются и становятся видимыми на несколько секунд. Это земные духи или астральные души.
Вот это те доктрины, которые, при изучении их посредством аналогий по принципу соответствий, вели древних и могут теперь повести современных филалетийцев шаг за шагом к раскрытию величайших тайн. На краю мрачной бездны, отделяющей духовный мир от физического мира, стоит современная наука с закрытыми глазами и отвернувшейся в сторону головой, провозглашая при этом бездну непроходимой и бездонной, хотя она держит в своей руке факел, и стоит ей только опустить этот факел ниже, как она увидит свою ошибку. Но терпеливый исследователь герметической философии через эту бездну построил мост.
В своих «Фрагментах науки» Тиндаль делает следующее грустное признание:
«Если вы меня спросите, разрешила ли наука или разрешит в нынешнее время проблему вселенной, – я должен с сомнением покачать головой».
Если впоследствии он вносит поправку и уверяет свою аудиторию, что экспериментальные данные помогли ему открыть в этом позором покрытом деле «обещание и потенциальную мощь по всем граням жизни», то он только шутит. Профессору Тиндалю было бы так же трудно достать доказательства для своих утверждений, как Иову подцепить на крючок левиафана.
Чтобы избежать путаницы, которая легко может возникнуть при частом употреблении некоторых терминов в другом смысле, чем их употребляет читатель, будет своевременным дать несколько объяснений. Мы не хотим дать повода ни для недоразумения, ни для лжетолкования. Магия для одного класса читателей может иметь одно значение, для другого класса – другое. Мы придадим ей значение, какое она имеет в умах изучающих ее на Востоке и лиц ею занимающихся. То же самое со словами герметическая наука, оккультизм, иерофант, адепт, колдун и т. д.; в последнее время мало было согласия о их значении. Хотя различия между терминами часто были весьма незначительными – только этнические – все же массовому читателю будет полезно узнать в точности, что это такое. Мы дадим некоторые из них в алфавитном порядке.
АЛХИМИКИ – От Ал и Кеми, огня, или бога и патриарха Кхам, это также название Египта. Розенкрейцеры средних веков, а именно Робертус ди Флактибус (Роберт Флад), Парацельс, Томас Воган (Евгений Филалет), Ван Гельмонт и другие – все были алхимиками, которые искали скрытый дух во всей неорганической материи. Некоторые люди, вернее, большинство людей обвиняли алхимиков в шарлатанстве и обмане. Конечно, таких людей, как Роджер Бэкон. Агриппа, Генри Кунрат и араб Джебер (первый, кто ознакомил Европу с некоторыми законами химии) – едва ли можно называть обманщиками, а менее всего – глупцами. Ученые, которые строят физику на базисе атомической теории Демокрита, как об этом снова заявляет Джон Далтон, забывают, что Демокрит и Абдера были алхимики, и если их умы были способны так глубоко проникнуть в тайны природы в одном направлении, то тут, должно быть, имелись веские причины, чтобы они стали философами герметизма. Олаус Борричия говорит, что колыбель алхимии нужно искать в очень отдаленных временах.
АСТРАЛЬНЫЙ СВЕТ – то же самое, что и звездный свет Парацельса и других герметических философов. Физически – это эфир современной науки. Метафизически и в своем духовном или оккультном значении эфир есть нечто гораздо большее, чем думают. В оккультной физике и в алхимии хорошо продемонстрировано, что он включает в своих безбрежных волнах не только «перспективу и мощь всех качеств жизни» Тиндаля, но также реализацию всех качеств мощи духа. Алхимики и герметисты верят, что их астральный и звездный эфир, кроме вышеупомянутых свойств серы, белой и красной магнезии или магнес, есть AnimaMundi, цех природы и всего космоса, как духовного, так и физического. «Великий магистериум» проявляется в феномене месмеризма, в «левитации» человека или инертных предметов; по его духовному аспекту его можно назвать эфиром.
Обозначение астрал древнее и употреблялось некоторыми неоплатониками. Порфирий описывает это тонкое тело, которое всегда соединено с душой, как «бессмертное, светящееся и звездоподобное». Корень этого слова, может быть, находится в скифском айст-аэр, что означает звезду, или в ассирийской Иштар, что, согласимся с Бэнауфом, вызывает те же самые ассоциации. Так как розенкрейцеры рассматривали действительное как прямое противоположение кажущемуся, и учили, что то, что материи кажется светом, есть тьма для духа, то они искали последнего в астральном океане невидимого огня, который окружает мир; и они претендуют на то, что они проследили невидимый божественный дух, который осеняет каждого человека и ошибочно называется душой, до самого трона невидимого и непознаваемого Бога. Так как великая первопричина всегда должна оставаться невидимой и непостижимой, они могут подтвердить свои утверждения только демонстрированием её следствий в этом мире материи, вызывая их из непознаваемого в познаваемую вселенную следствий. Что астральный свет напитывает весь космос, скрываясь в своем латентном состоянии в мельчайших частицах скалы, они демонстрировали посредством искры из кремня и из других камней, чей дух, будучи насильно разбужен, внезапно возникает перед нашим взором искрой, чтобы моментально исчезнуть в область непознаваемого.