Я спас СССР. Том II

Алексей Вязовский

Я спас СССР. Том II

© Вязовский А., 2020

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Глава 1

Напрасно разум как ни мучай,грядущих лет недвижна тьма,рулетку жизни вертит случай,смеясь убожеству ума.И. Губерман

– Ну же! И раз, и два!

Я давлю на грудь Аджубея, тело мужчины трясется, глаза невидяще смотрят вверх.

«Живи! Не сдавайся! – Продолжаю делать массаж сердца. – И раз, и два…»

Вокруг с ошалевшими лицами бегают сотрудники «Известий», кричат, суетятся… Седов крутит диск телефона, пытаясь дозвониться до «Скорой», кто-то дергает фрамугу окна, чтобы пустить больше воздуха в кабинет главного редактора газеты. Этот самый редактор сейчас умирает у меня на руках.

А началось все так.

Рано утром 17 июля, прихватив диктофон с пленкой, я помчался в «Известия». На пленке Брежнев, Семичастный и Шелепин обсуждали убийство Хрущева. Компромат убойный, в буквальном смысле. На дворе середина лета 1964 года – а уже в октябре должны снять Никиту Сергеевича и заменить его «дорогим» Леонидом Ильичом. Мирно и без крови. Должны были… если бы не один «корректор реальности» – молодой человек по имени Алексей Русин. Студент журфака МГУ и стажер газеты. А заодно пожилой школьный учитель из будущего.

«Корректор реальности» вообразил себя богом и начал двигать историю по другому пути. Тайно слил английской журналистке выдуманный компромат на председателя КГБ, добился его отстранения от должности. И вот все покатилось к чертям. Заговорщики испугались и пошли по более жесткому пути – решились на убийство главы государства.

Я об этом узнал совершенно случайно. 16 июля приехал записывать мемуары Брежнева – и оставил включенный диктофон, когда к Леониду Ильичу явились друзья-заговорщики. Вуаля, у меня на руках оказалась бомба замедленного действия. Которая, не дожидаясь, рванула в кабинете главного редактора «Известий».

Так что утром 17 июля я уже сидел в приемной зятя Хрущева. Аджубей оказался ранней пташкой – пришел задолго до секретарши. Удивленно посмотрел на меня. Я глубоко вздохнул, решаясь.

– Ко мне?

– Да, Алексей Иванович. – Я сделал шаг вперед, в кабинет. Все, дорога назад отрезана.

Редактор мне сразу показался нездоровым. Одышливый, покрасневший. Явно высокое давление на фоне избыточного веса. К тому же от мужчины ощутимо попахивало перегаром – похоже, вчера много пил.

– Ну, заходи, тезка…

Мы вошли в кабинет, Аджубей грузно опустился в кресло за рабочим столом. Я примостился рядом на стуле, поставил на столешницу диктофон «Филипс».

– Прочитал твое интервью Седову. – Редактор закурил, пустил струю дыма в сторону окна. – Надо связаться с Михалковым и попросить его о комментарии. Дадим врезкой к интервью.

– Комментарий про что?

– Как про что? Ты же его слова в гимне СССР поправил? Авторское право у нас еще никто не отменял.

– Допустим, он против. – Я, разозлившись, поднял глаза к потолку. Не о том говорим. Какая ерунда – будут у гимна страны новые слова или нет. Самой страны через двадцать семь лет не станет. А теперь, может, даже раньше. Я потрогал рукой клавиши «Филипса». Пальцы чуть подрагивали.

– Тогда я не знаю, что делать. – Аджубей глубоко затянулся сигаретой. – Без одобрения Михалкова скандал случится.

– Никита Сергеевич уже велел записать новые слова хору Александрова. – Я пожал плечами. – Михалков что, с ним теперь спорить будет?

– Я знаю. – Редактор раздраженно вдавил сигарету в пепельницу. – Брежневу вечно больше всех надо, везде лезет, во все свой нос сует. С гимном надо было сначала ко мне прийти!

Кем себя Аджубей воображает?! Вообще-то Брежнев сейчас – второй человек в государстве… А совсем скоро может и первым стать. Я еще раз тоскливо посмотрел на диктофон.

– Это случайно получилось на приеме у Фурцевой. Экспромтом.

– А нам потом этот экспромт разгребать! Ладно, выкладывай, с чем пришел?

Я побарабанил пальцами по столешнице. Включать пленку или нет? Слишком уж Аджубей слаб и боязлив. В моей реальности он тоже узнал заранее о заговоре, но испугался и ничего не сделал, чтобы спасти тестя. Наверное, я зря с него начал. Ладно, прогонит – пойду к Мезенцеву. Генерал – мой последний шанс.

– Пришел с бедой.

– Ну давай, не тяни кота за яйца.

– Я был у Брежнева дома… записывал его мемуары. И на пленку случайно попал вот этот разговор. – Я нажал на кнопку воспроизведения.

Раздались голоса Шелепина и Семичастного. Аджубей явно узнал их, удивленно поднял брови. По мере разговора челюсть редактора «Известий» поехала плавно вниз, глаза округлились. Он еще больше покраснел, нервно ослабил воротничок рубашки.

– Вот же сволочи!.. Никита вытащил их из грязи, перетащил в Москву, а эти мрази!..

Аджубей начал страшно ругаться. Такого грязного мата даже Русин в армии не слышал. Задрожали стекла от крика, редактор еще больше покраснел… Потом вдруг у него посинели губы, он начал хрипеть, схватился за грудь и повалился на пол.

Я бросился к двери в кабинет, заорал: «На помощь!» Аджубей все больше синел, и выхода у меня не оставалось – начал делать ему искусственное дыхание, непрямой массаж сердца. В кабинет сбежались сотрудники, вокруг нас поднялась суета…

Вот так все и началось.

И теперь я давлю на грудь Аджубея, а в голове у меня в этот момент почему-то звучит не СЛОВО, а песня британской группы Bee Gees – «Stayin alive». Под ее ритм, оказывается, очень удобно делать массаж сердца.

Наконец-то появляются врачи «Скорой». Мужчина в белом халате расталкивает толпу, наклоняется к телу.

– Что с ним случилось?

– Захрипел, посинел, упал. Вот, делаю массаж сердца и искусственное дыхание.

– Все правильно, продолжай.

Достает стетоскоп. Пока я делаю искусственное дыхание, расстегивает рубашку Аджубея, слушает сердце. Набирает в шприц с большой иглой прозрачную жидкость из ампулы. Колет прямо в сердце. Адреналин? Сотрудники дружно вздыхают.

– Забираем!

В кабинет вносят носилки, перекладывают на них редактора. Тому явно стало получше, кожа немного порозовела, и задышал уже сам. Спустя минуту Аджубей открыл глаза, обвел нас всех мутным взором.

– Несем!

Санитары подхватили носилки, двинулись к двери.

– Подождите… – просипел редактор, цепляясь рукой за стул.

– Больной, не мешайте! Вас нужно срочно везти в больницу, вот, пока разжуйте аспирин.

Врач кладет в рот Аджубею таблетку. Тот ее выплевывает:

– Русин! Спаси Никиту. Он через четыре часа вылетает в Свердловск на встречу с немцами. Они сейчас, а не потом его уронят. Вешали лапшу Лене…

Все вопросительно смотрят на меня, а я чувствую, как ноги подгибаются. Что значит «сейчас»?!

– Так! Уносим, – командует врач. – У больного бред, такое бывает при гипоксии. Глотайте быстро аспирин, он кровь разжижает.

В рот Аджубея отправляется новая таблетка, редактор отцепляется от стула, и его наконец уносят. Сотрудники все еще стоят в шоке. Я тоже в ауте. Совсем не так я себе представлял развитие событий. В голове набатом начинает бить СЛОВО. Ну, здравствуйте, высшие силы, очнулись!

– Никита – это Хрущев? – первым соображает Седов.

– Откуда я знаю? – Забираю «Филипс» со стола, иду к выходу. Надо спешить.

– Русин, ты куда?!

– Родину спасать…

* * *

До Лубянки, вернее до площади Дзержинского, дошел пешком. Благо идти не так далеко – мимо Дома Союзов и Большого театра, всего минут двадцать. Пока шел быстрым шагом по утренней Москве – судорожно размышлял. Если у Шелепина с Семичастным есть свой человек в охране первого секретаря ЦК и он может пронести, например, взрывчатку с таймером на борт самолета, то что заговорщикам действительно мешает убить Хрущева прямо сегодня? Обещание Брежневу? Ерунда! Скажут, что в последний момент переиграли. Слишком велик риск провала, если дожидаться поездки в Чехословакию.

Смотрю на часы. Сейчас восемь тридцать утра. Если Аджубей прав, то Никита улетает в Свердловск в полдень. Скорее всего, из Внуково-2. СЛОВО в голове согласно бьется. Да понял я, что надо спешить! Прибавляю шагу, вскоре перехожу на бег и притормаживаю только на Лубянке, перед входом в Большой дом. С проходной звоню по номеру, что мне дал Мезенцев, и, на мою удачу, отвечает Литвинов:

– Привет, Алексей! Что случилось?

– Срочно нужен Степан Денисович!

– Он сейчас на совещании.

– Андрей, оформи мне пропуск и спустись за мной. МНЕ ОЧЕНЬ НУЖЕН МЕЗЕНЦЕВ! СРОЧНО!

В трубке повисло молчание. Ну же… Ты же мне должен!

– …Хорошо, я все сделаю.

Не прошло и десяти минут, как хмурый Литвинов действительно за мной пришел. Провел меня сквозь придирчивую охрану, поднялись на этаж, где теперь обитает генерал. Мезенцев уже явно вырос в иерархии КГБ. Большая приемная, много народу. Впрочем, в прошлый раз я был на Лубянке в воскресенье, так что сравнивать трудно. Смотрю на часы – уже около девяти. Время поджимает!

– Что случилось-то? – Литвинов выводит меня назад в коридор. – На тебе лица нет. Опять с диссидентами подрался?

Если бы…

– Имей в виду, Степан Денисович на тебя очень зол. Ходят слухи, – Литвинов понижает голос, – на тебя Второе управление дело завело. Подробностей пока не знаю.

– Теперь уже плевать. – Я тру покрасневшие глаза. Ночью практически не спал. Сначала еще раз, тайком на кухне, прослушивал пленку. Потом меня мучила и пытала обеспокоенная Вика, которая проснулась и не обнаружила меня в кровати. Тут ее предчувствие снова сработало. Я же только отмалчивался. Не хватало еще и ее втягивать в это дерьмо.

Стоим, молчим. Ждем Мезенцева.

– А вот и Степан Денисович.

По коридору и правда идет мрачный Мезенцев. Генерал осунулся, на лице прибавилось морщин.

– Русин? Что ты тут делаешь?

– Дело жизни и смерти.

Я делаю глубокий вдох, стараюсь успокоиться. Надеюсь, генерала удар не хватит – они тут тренированные. Мезенцев внимательно на меня смотрит, открывает дверь.

– Ну, пошли.

– Товарищи, – генерал обращается к присутствующим. – Прошу прощения, срочное дело. Андрей, принимай звонки.

Мы входим в большой кабинет с длинным столом для совещаний. Книжные шкафы пусты, и вообще в помещении ощущается дух переезда. На полу – коробки с документами, на стенах заметны следы от висевших там ранее картин.

– Взял пока Литвинова к себе адъютантом. Прежний с язвой в больницу слег. – Генерал усаживается за рабочий стол, кивает на «Филипс». – Ну давай уже, включай.

Догадливый. Я тяжело сглатываю.

– Был у Брежнева дома, он мемуары хочет написать про свое фронтовое прошлое.

Мезенцев насмешливо хмыкает.

– И вот что случайно попало на пленку. – Я жму кнопку воспроизведения. – А Хрущев сегодня в полдень летит в Свердловск.

Генерал слушает молча. Не ругается, ничего не спрашивает. Взгляд застыл, рука с силой сминает так и не зажженную сигарету. Запись заканчивается, я выключаю «Филипс». Мезенцев бросает быстрый взгляд на наручные часы.

– КТО ЕЩЕ ЗНАЕТ О ПЛЕНКЕ?!

Генерал с ходу ухватил главное.

– Аджубей. – Я повесил голову, тяжело вздохнул. – Первым делом пошел к нему. А у него… в общем, случился сердечный приступ. В больницу увезли.

– Слушали у него в кабинете?

– Да.

– Вы мудаки! И ты, и он.

– Зачем же так грубо?!

– Потому что кабинет Аджубея прослушивается! – Мезенцев бросил еще один взгляд на часы, что-то быстро подсчитал в уме, шевеля губами. – Значит, Захаров уже знает. Кабинет выведен «на кнопку», о таком ему сразу же сообщают. И хоть запись неважного качества, нам нужно готовиться к худшему.

Он швырнул смятую сигарету в пепельницу, открыл сейф. Достал вороненый «ТТ».

– Стрелял из такого в части?

– Да… – промямлил я. Черт, как все обернулось-то…

Взял пистолет, выщелкнул магазин. Он полный. Передернул затвор. Мезенцев вооружился таким же черным «ТТ».

– Аджубей сказал, что, поскольку Хрущев в полдень вылетает из Внуково, заговорщики…

– Рот закрой. Вы с Аджубеем уже нас всех закопали на три метра под землю.

– Нас? Вы с нами?

Генерал, не отвечая, берет трубку белого телефона с гербом.

– Павел Евсеевич? Доброе утро, Мезенцев. Звоню сообщить, что, в связи с осложнением оперативной обстановки в Москве, объявлена повышенная боеготовность по всем подразделениям… Да, и для вас в первую очередь. Поднимайте первый и второй полк в ружье, сажайте на «Уралы» и бэтээры и ждите приказа. Вам позвонит лично Никита Сергеевич и поставит задачу. Не отходите, пожалуйста, от вертушки. Да, личному составу пока можно сообщить об учениях.

– Я ничего не знаю. Но догадываюсь.

– Павел Евсеевич! Ладно, но только вам. Действуем по плану «Альфа-прим». Да, все так серьезно. Почему не Захаров звонит? Он экстренное совещание со всеми нашими службами проводит. Вы же знаете, какая у нас чехарда началась в связи с отстранением Семичастного. Я и сам только в курс дела вхожу. Все. Отбой.

Мезенцев смотрит на меня тяжелым взглядом, и я спрашиваю:

– Вы подняли в ружье дивизию Дзержинского?!

– Если бы ее не поднял я, то это сделал бы Захаров. И Семичастный – я его видел в здании с утра. И тогда они выполняли бы их приказание.

Да… Дела. Дивизия Дзержинского – это не армейцы, подчиняются напрямую КГБ. Базируются под Балашихой, им быстрым ходом сорок минут до Кремля. Что я устроил?! Так гражданские войны и начинаются.

Я осторожно кашлянул.

– Э… и что дальше?

– А вот что, – Мезенцев опять кому-то звонил. – Сергей Семенович? Доброе утро, Мезенцев. Уже по голосу догадываетесь?

Генерал грустно усмехнулся.

– Да, боевая тревога. Кремлевский полк – в ружье. Действуем по плану «Альфа-прим». Будьте пожалуйста, у телефона – Никита Сергеевич детали объяснит лично. Дивизию Дзержинского я тоже поднял. Так что… Да, вы все правильно поняли, могут появится рядом с вами… Резкое осложнение оперативной обстановки. Это пока все, что я имею право сообщить. Да, ждите разговора с Хрущевым.

Я понял, что Мезенцев звонил коменданту Кремля. Всех поднял.

– А теперь последний, самый сложный звонок, и едем. – Генерал закрыл глаза, сделал глубокий вдох, выдох. Решительно набрал следующий номер. – Полковник Литовченко? Доброе утро. Да, Мезенцев. Никифор Трофимович, вы сейчас где? Во Внуково? Отлично. Никита Сергеевич уже выехал? Интересуюсь потому, что получена оперативная информация о готовящемся покушении. Почему я звоню, а не Захаров? Он как раз проводит совещание по этому вопросу с оперативным составом девятки. Да, проверяем, вводим усиленный режим. Нет, разворачивать кортеж не надо, ситуация под контролем. Сейчас я выезжаю к вам во Внуково. Я лично доложу Никите Сергеевичу всю информацию. А там уже сообща примем решение о полете… Предварительно?..

Первый раз вижу растерянный взгляд Мезенцева. Не рассказывать же ему по телефону детали с пленки. Шепчу:

– Албанский террорист-смертник, взрывчатка.

Генерал удивленно на меня смотрит, но повторяет:

– Албанский террорист-смертник. Со взрывчаткой. Да, внешнее оцепление будет небесполезным. Только предупредите насчет меня. А то еще с испугу подстрелят. Все, отбой, выезжаю.

– Так, – Мезенцев повесил трубку, опять взглянул на часы. – Полчаса он будет расставлять оцепление, встречать Хрущева. За это время мы постараемся добраться первыми до аэропорта с диктофоном. С албанцем ты, кстати, хорошо придумал! Поехали.

Рисковый все-таки он мужик! Я трясся, просчитывая варианты, а он моментально принял решение, поставил на уши дзержинцев и кремлевцев. Теперь все они будут ждать звонка Хрущева в полной боеготовности и посылать на три буквы Захарова с Семичастным с их приказами. Мы встали, я повесил «Филипс» на плечо. «ТТ» убрал в карман пиджака. Мезенцев же, покопавшись в одной из коробок, нашел наплечную кобуру. Надел ее, вложил пистолет. Сверху прикрыл пиджаком.

Мы вышли в приемную.

– Товарищи, извините, срочное оперативное мероприятие, – обратился к присутствующим генерал. – Андрей, идем в гараж.

Литвинов без разговоров вскочил и первым проскользнул в коридор. Мы пошли следом. Спустились на первый этаж, проследовали куда-то коридорами. На одном из переходов нос к носу столкнулись с группой мужчин.

Впереди Семичастный с незнакомым мне генералом в форме. Позади них еще двое. Я засовываю руку в карман пиджака и на всякий случай смещаюсь вправо. Мы останавливаемся.

– Генерал Мезенцев! – первым начинает Семичастный. – Вы арестованы. Русин, ты тоже. Отдай диктофон!

– Санкцию на мой арест может дать только президиум ЦК, – спокойно отвечает Мезенцев и расстегивает пиджак.

– Степан, вы проиграли, – скрипит генерал рядом с Семичастным. Это новый председатель КГБ Захаров? Сам лично нас задерживает? – Мы все знаем и заберем пленку. Если надо будет, то с ваших трупов.

– С дороги! – Мезенцев выдергивает из кобуры «ТТ».

– Взять их!

Сопровождающие Захарова начинают двигаться одновременно с нами. Они первыми вскидывают пистолеты, но я уже нажимаю на курок, стреляя прямо через карман пиджака.

Гдах, гдах!

Глава 2

Чтоб не вредить известным лицам,на Страшный суд я не явлюсь:я был такого очевидцем,что быть свидетелем боюсь.И. Губерман

Руку обжигает пороховыми газами, первым складывается и валится на пол Захаров. Пуля проходит через председателя навылет и попадает в правого сопровождающего. Второй выстрел делаю в левого. Тот тоже стреляет, но курок его пистолета щелкает впустую. Осечка. Кажется, высшие силы берегут меня сегодня! Одновременно со мной стреляет Мезенцев. По ногам. И тут же бьет рукояткой «ТТ» Семичастного в голову. В коридоре воцаряется ад и неразбериха. Крики, стоны боли, мужской мат.

– Ходу! – Мезенцев плечом сбивает с ног скрючившегося охранника Захарова (или Семичастного?), грузно бежит по коридору. За ним мчится Литвинов с побелевшим лицом. Я же бегу последним, достав пистолет из кармана и постоянно оглядываясь. А ну как будут стрелять вслед? Хотя нет, все четверо продолжают валяться на полу. Из кабинетов начинают выглядывать ошарашенные сотрудники КГБ.

– Быстрее! – Мы прибавляем темпа, выскакиваем в проходную главного входа. Тут уже ждут – несколько охранников вытащили табельное оружие и даже наставили его на нас.

– В здании враги! – кричит им издалека Мезенцев. – Ты и ты – в левое крыло, остальные – занять оборону.

Генерала узнают, начинается суета. Мы же в это время беспрепятственно выскакиваем наружу.

– Андрюха, колеса! Быстро!

Литвинов бросается прямо на проезжую часть, визжат шины черной «Волги». Лейтенант прижимает к лобовому стеклу красное удостоверение чекиста, кричит страшным голосом: «Вон из машины!» Из-за руля выскакивает испуганный водитель.

За руль «Волги» садится Мезенцев, рядом – Литвинов. Я быстро втискиваюсь на заднее сиденье.

– Пушку убери, дурак! – Генерал успевает одновременно рулить и оглядываться назад. Мой «ТТ» и правда еще в руке, ствол его пахнет кислым порохом. Ставлю курок на предохранительный взвод, засовываю пистолет назад в дырявый карман пиджака. Меня трясет от волнения, моих «подельников», кажется, тоже изрядно потряхивает. Оба ругаются матом, и все больше на меня.

– Русин, мудак, ты зачем стрелять начал?! – орет на меня, обернувшись, бледный Литвинов. – Нам же Захарова и его ребят не простят!

– А что мне, блин, надо было ждать, пока они в нас первыми выстрелят?!! А потом с моего трупа пленку заберут?! – ору в ответ я, ощупывая «Филипс». Слава богу, цел!

– Мы бы мирно не разошлись, Андрей, – не соглашается с Литвиновым Мезенцев. – Они нас там бы и положили.

Я вижу крупные капли пота, текущие по его шее за воротник, кровь на щеке. Кровь Семичастного? Голову ему Мезенцев разбил прилично, а вот сам, слава богу, не пострадал.

Машина тем временем выскочила на пустой Ленинский проспект, спидометр достиг отметки 160 километров в час. Космическая по местным меркам скорость. Сейчас взлетим.

– На выезде из Москвы нас перехватят, – комментирует Андрей, открывая окно. Внутрь дрожащей от напряжения «Волги» врывается свежий столичный воздух.

– Не успеют, вон Кольцевая уже.

Мы проскакиваем под эстакадой. Очень похоже, что именно здесь, на новой двухъярусной развязке, снимали фильм «Берегись автомобиля». В последний момент из будки выбегает орудовец с жезлом, машет палкой. Ага, так мы тебе и остановились! Еле сдерживаю себя, чтобы, как мальчишка, не показать ему язык в заднее стекло. Это явно нервное.

Дальше путь свободен. Мезенцев ведет «Волгу» уверенно, профессионально. Еще полчаса, и мы у Внуково-2. Правительственный аэропорт действительно оцеплен, и нас тормозят еще на подступах к нему. Выходим, а дальше идти приходится быстрым шагом, под конвоем охранников Хрущева, вооруженных автоматами Калашникова. Видно, что ребята сильно нервничают.

У самого терминала к нам подошел Литовченко. Красивый высокий мужчина лет пятидесяти, в брюках и белой рубашке с закатанными рукавами. Поверх рубашки, как и у Мезенцева, – наплечная кобура с пистолетом. На лбу – солнцезащитные очки. Нахватались уже у западных телохранителей, но вещь вообще-то нужная. Я стащил простреленный пиджак, перекинул его через руку.

– Прошу сдать оружие! – Вместе с Литовченко к нам приблизились еще пятеро охранников. – Банников только что звонил. Сообщил, что вы все трое участвовали в перестрелке с Захаровым и Семичастным. Совсем охренели?! – Разумеется, Литовченко выразился более энергично. Мат так и сыпался из него.

– Как они? – Мезенцев безропотно отдал охране пистолет. Разоружились и мы с Литвиновым.

– Пока все живы, и генералов, и охранников доставили в Склиф, оперируют.

– Осторожнее вот с этим. – Я ткнул пальцем в диктофон, который у меня тоже отобрал один из подчиненных Литовченко. – Ради него мы и пошли на стрельбу в главном здании КГБ.

Взгляды окружающих скрестились на «Филипсе».

Литовченко осмотрел диктофон, отщелкнул аккумулятор, открыл кассетоприемник. Осмотр его удовлетворил.

– Ты кто такой?

– Я тот, из-за кого все это завертелось. Алексей Русин.

– Подожди… Видел тебя по телевизору. – Литовченко наморщил лоб. – Рядом с Гагариным. Стихи читал.

– Точно.

– Ладно, Русин, молись. Никита Сергеевич рвет и мечет, – тяжело вздыхает глава охраны Хрущева. – Если вы и правда стреляли в Комитете по генералам, то суда не будет – мы вас тут сами при попытке нападения на охраняемое лицо исполним.

– Семичастный и Захаров готовили покушение на Хрущева. Веди к шефу, – спокойно произносит Мезенцев. – Думаю, что мы с парнями еще потопчем землю.

Входим в здание аэропорта. Маленький, пустой, стеклянный терминал встречает нас тишиной. Не ревут моторы самолетов, женские голоса не объявляют рейсы. Нас еще раз тщательно обыскивают, мы стоически терпим.

И тут меня, наконец, накрывает отходняк. Перед глазами встают скорчившиеся на полу тела Захарова и охранников. Кровь, крики… Это ведь я их… Падаю на колени, и меня выворачивает прямо на пол. Абсолютная память усиливает эффект – я повторно слышу чавкающий звук, с которым пуля попадает в тело генерала, ощущаю запах пороха. Тело сотрясает дрожь, и лишь огромным усилием воли я беру себя в руки. Литвинов помогает мне встать, все окружающие мужчины смотрят на меня без осуждения.

– Ну и кто тут блюет? – Неожиданно открывается дверь, и в компании двух охранников к нам выходит Хрущев.

Привычного румянца на лице Никиты нет, под глазами – мешки, дышит тяжело. Телохранители расступаются, но стволы автоматов не опускают. Черт, а ведь среди них может быть тот самый «человек» Семичастного! Полоснет по нам всем сейчас очередью от бедра – и привет. Я вытираю рукавом рубашки губы, сплевываю на пол – не до приличий сейчас.

– Блюю я, Никита Сергеевич. Первый раз сегодня стрелял в живых людей вот так… глаза в глаза.

Мезенцев молчит, Литвинов тоже. Хрущев хмурится.

– Говори. Только коротко.

Я замечаю за ремнем брюк Хрущева какой-то импортный пистолет. Этот применит оружие без раздумий.

– А чего говорить-то? Возьмите вон диктофон. – Я киваю в сторону одного из телохранителей, того, что держит «Филипс». – И послушайте пленку, что я случайно записал у Брежнева во время подготовки мемуаров. Только слушайте без охраны, там не для всех информация.

– Ты проверил? – Хрущев переводит взгляд на главу своей охраны. Литовченко молча кивает.

Первый секретарь ЦК КПСС забирает диктофон и уходит. Мы стоим, ждем. Литовченко не выдерживает, дает команду позвать уборщиков. Приходят две пожилые женщины в серых халатах, с ведрами. Начинают швабрами убирать мое «художество». Я краснею от неловкости, но они, кажется, и не к такому привыкли – спокойно убирают и так же спокойно уходят.