Королевская кобра

Малати дала ребенку монетку и взяла одну из змей, бело-желтую, толстую. С тихим шипением и, показывая красный раздвоенный язык, она стала обвиваться вокруг подруги.

Но Малати не позволила ей сомкнуть кольца. Своевременно направляя, она позволила змее свободно ползать по телу, а сама, напевая, закружилась в танце.

Голос подруги, звонкий и мелодичный, взмывал к небу и опадал на празднующих, собирая их в круг, посредине которого она танцевала.

Малати подмигнула мне и кивнула на зевак. Я пошла по кругу, подставляя свободный конец дупатты под монеты, кидаемые щедрой или не очень рукой.

Тонкие руки взлетали над головой, покрытые пылью ноги мелькали из-под юбки, стан изгибался не хуже, чем у змеи. Малати мотыльком порхала с места на место и, опираясь только на пальцы, покачивалась, словно цветок на ветру. Создавалось впечатление, что это не стоит ей никаких усилий. Зрители посмеивались и одобрительно качали головами, но я видела, как по вискам подруги стекают струйки пота, а ступни покраснели.

Кружась, она тем не менее не сводила глаз с одной точки, будто пыталась удержать кого-то.

Я проследила за ее взглядом и увидела двоих – мужчину и юношу, они выделялись на фоне веселящейся толпы, как ростом, так и одеждой, поражающей богатой вышивкой и благородным блеском. У обоих в левом ухе было по маленькому золотому колечку, а за широкими поясами шаровар виднелись кинжалы, вернее, их рукоятки из слоновой кости, украшенные яркими, блестящими на солнце камнями. Мужчина и юноша были так похожи – высокие скулы, пронзительный взгляд карих глаз, прямые носы – что не оставалось сомнений – они отец и сын. У старшего губы прятались под длинными черными усами и густой бородой, у младшего же – аккуратными очертаниями темнели на гладком лице.

И они оба не сводили глаз с Малати: отец – с веселым любопытством, а сын – с каким-то странным напряженным вниманием.

Я настолько засмотрелась на странную парочку, что совсем забыла о своей обязанности, и Малати, приблизившись в танце, ощутимо меня толкнула. Я очнулась, подошла к ним и подставила угол дупатты.

– Отец, посмотри, еще одна, – младший из двоих удивленно меня разглядывал. – Кажется, в нашем городе кто-то занимается тайным разведением цветов. Он достал из-за пояса мешочек, и серебряная монетка упала в подставленную шаль. – А ты почему не танцуешь?

Он еще какое-то время рассматривал меня, а потом снова повернулся к Малати. Мне стало обидно и очень захотелось научиться танцевать так же красиво, как и подруга, чтобы и от меня зрители не могли отвести взгляд, и чтобы в обращенных на меня глазах горел тот же алчный огонь, что и в глазах молодого кшатрия.

Я уже хотела было уйти от них, но тут заговорил старший. Его голос накатывал на меня, так же, как волны бились о пристань, на которую меня как-то водила подруга.

– Откуда ты, девочка? – и в шаль опустилась еще одна серебряная монета. – Где ваш с сестрой дом?

Он не видел, как под дупаттой мой рот от удивления открылся сам собой, но округлившиеся глаза не заметить не мог.

– Не бойся, я тебя не обижу. Но не следует девочкам в вашем возрасте одним танцевать на улице. Где ваши родители?

Не зная, что делать и отвечать, я испуганно обернулась на подругу и отступила от знатного мужчины.

– Отец, не смущайте девочек, – не отводя взгляда от Малати, произнес юноша. – Наверняка, не от сытой жизни вышли на улицу развлекать народ. К тому же, кажется, она немая.

Воспользовавшись тем, что мужчина отвлекся на сына, я ускользнула от них и продолжила обходить зрителей, с другой стороны.

Серебряных монеток больше не бросали, но все-таки поблескивающая горка продолжала расти.

Когда знатная парочка отошла достаточно далеко, чтобы забыть о нас, но недостаточно, чтобы потеряться из виду, Малати прекратила танец, отдала мальчишке змею и, схватив меня за руку, потащила из сквозь толпу. Я еле успела завязать дупатту, чтобы не растерять монетки.

– Почему мы уходим? Я еще не успела всех обойти. Ты могла заработать больше, – задыхаясь, спрашивала я.

– Молчи, – шикнула на меня Малати.

Она сама, прячась в тени, вжалась в дерево и тянула в тень меня. А впереди степенно двигались две спины в богатых одеждах.

Так, перебегая от тени к тени, прячась в узких проулках от веселящихся горожан, мы дошли до большого богатого дома, возвышающегося над искрящимся под солнцем морским простором.

– Я выйду за него замуж, – подруга указала взглядом на скрывающуюся за высокой стеной спину молодого человека. – И мы будем жить здесь. Он будет очень сильно меня любить, и у нас будет много, очень много детей, – она сказала это так уверенно, что невозможно было не поверить.

Я посмотрела на величественный особняк, длинные резные галереи, высокие, забранные ажурной решеткой окна и, как наяву, увидела подругу. Открывая тяжелые двери, она нарядная, с аарати и подношениями, в сопровождении гомонящих ребятишек отправлялась на службу. Кружилась в танце по нескончаемой галерее под восхищенным взглядом мужа, получала благословение и подарки от свекров.

Мне тоже захотелось такой жизни, но пандит сказал, что я принесу несчастье в семью мужа.

– Откуда ты знаешь, что он женится именно на тебе? – немного обиженно спросила я. – Может, он выберет в жены знатную и богатую девушку. Зачем ему уличная танцовщица? – сказала и испугалась, что Малати обидится, но она лишь рассмеялась. Очень звонко и весело.

– Женится! – она задорно сверкнула черными глазами. – Он уже меня любит, только еще не знает этого. А когда узнает, то ничто его не остановит.

И я снова подивилась уверенности, с которой говорила подруга.

– Пойдем, а то нас хватятся, – она взяла меня за руку и потянула.

Возвращались мы преимущественно переулками, стараясь не попадаться на глаза прохожим. Протиснулись в узкий проход, и Малати, разделив монеты, спрятала свою часть за камнем.

– А ты свои куда денешь? – в полумраке виднелись только блестящие белки глаз и сверкали в улыбке зубы.

Не зная храмовые закоулки, я пожала плечами.

– Давай сюда! – Малати протянула руку. – Да не бойся, я твоего не возьму, – ногти царапали по рукам, сжимающим пригоршню монет. – Когда я исчезну, будешь знать, где искать – твоя часть будет дожидаться здесь.

Дернув, она оторвала кусок от моей дупатты, завернула в него заработок и сунула за камень.

Мы пробрались к пруду, обмыли ноги и освежили шеи, после чего вернулись в общую комнату.

– Где вы были? – уперев руки в мягкие бока, нас встретила Ратна. Ее прищуренные глаза, казалось, совсем спрятались за тяжелыми, масляно поблескивающими щеками. – Вы разве не знаете, что нельзя покидать территорию храма? – она продолжала сверлить нас щелками глаз. – Я сейчас же все расскажу Пратиме, – и еще выше подняла и без того вздернутый нос.

– Иди! – Малати просияла широкой улыбкой. – А хочешь? Пойдем вместе!

Ратна замешкалась и неуверенно посмотрела.

– Передумала? – участливо поинтересовалась подруга. – И правильно. Не стоит звать беду на свою голову. Ведь мы, в отличие от тебя, не спали весь день, а усердно занимались, чтобы не оплошать на уроке танцев. Нейса так увлеклась, что даже не заметила, как наступила на дупатту и порвала ее, – Малати незаметно мне подмигнула и хитро улыбнулась.

А Ратна, разочарованно фыркнув, снова улеглась и укрылась пледом.

Глава 9. Подготовка к шествию

На первый взгляд следующий день начался, как обычно – мы совершили омовение, отстояли службу и собрались во внутреннем дворе.

Ожидая Мохини, девочки расселись на полу и болтали. Едва я опустилась рядом, как Малати толкнула меня в бок и взглядом указала на ненавистные выемки в камнях, напоминая о необходимости заниматься. После вчерашней беготни по городу, болели мышцы и горели ступни, поэтому я решила сделать вид, что не поняла знака подруги и вместе со всеми стала насмехаться над Падмой.

Но стоило Малати отойти, как шутки девочек перестали казаться смешными, и я покосилась на подругу – на меня она больше не смотрела, отошла от веселящихся девочек и стала отрабатывать движения, надолго застывая в невообразимых позах.

И вдруг стало стыдно. Малати всегда мне помогала, поддерживала, рассказала свой секрет, а сейчас, я словно ее предала. Лицо пылало, словно его опустили в горшок с горячим рисом. Я подошла к подруге и попыталась повторить ее движения. Освобождая мне место, Малати молча подвинулась, но показалось, что ее взгляд подобрел, и по губам скользнуло подобие улыбки.

Малати выставила одну ногу вперед и присела. Оставшаяся позади нога всего лишь на волосок не доставала до пола, и подруга застыла, удерживая вес тела на одной опорной ноге и пальцах другой.

В ее исполнении это выглядело настолько легко, что я поспешила повторить. Благодаря усердным занятиям, на это раз я выдержала дольше, но все равно, вскоре ноги начали ощутимо дрожать, а потом и подпрыгивать. Несмотря на это, я старалась сохранить неподвижность, пока не упала. Оглушенная, не сразу поняла, что пришла Мохини. Как всегда, несмотря на внушительный вес, она появилась незаметно и сейчас равномерно и неторопливо хлопала большими ладонями.

– Так-так-так, – прогудела она. – Только Нейса и Малати планируют принять участие в предстоящем шествии? Остальные уже выбрали чем будут заниматься? Стирать, готовить или убирать? Молодцы, девочки.

Наверное, мне никогда не привыкнуть, к тому, что у такой внушительной женщины могут быть настолько мягкие пальцы, сейчас коснувшиеся моей щеки и щеки Малати.

Остальные девочки поспешно выстроились полукругом.

– Возможно, вы уже знаете, а если нет, то сейчас узнаете, – многозначительно сказала Мохини и помолчала, обводя нас пронзительным взглядом.

Очень хотелось сжаться в комочек и стать совсем незаметной, но усвоив болезненный урок, мы хоть и дрожали, но держали спину.

Кажется, Мохини осталась довольна и продолжила:

– Приблизилось самое главное испытание для будущих жриц. Начиная с сегодняшнего дня, усилия всех ваших наставниц будут направлены на подготовку вас к шествию. Внимательно слушайте, запоминайте, не ленитесь, и все будет хорошо. Те, кто не попадет на шествие, не будет допущен к следующему этапу обучения. Приступим! – она резко повернулась и складки сари заколыхались на необъятном теле.

Этот урок был сложнее и продолжительнее предыдущих. Мохини требовала, чтобы мы двигались одновременно, не сталкивались и не спотыкались, а браслеты на руках и щиколотках, звенели в такт и дополняли танец. Стоило какой-нибудь девочке сбиться и испортить рисунок, Мохини сурово хмурилась, и несчастная мечтала провалиться сквозь землю, лишь бы не стать причиной недовольства учительницы.

По окончанию урока, когда все мокрые мы собирались на урок к Пратиме, лишь одна девочка удостоилась скупой одобрительной улыбки. Конечно же, ею стала Малати. Но после ее выступления на площади, я уже ничему не удивлялась. Казалось, что она существует лишь для того, чтобы танцевать.

Пратима удивила не меньше Мохини. Мы расселись на настилах и приготовились к тяжелому и тоскливому перетиранию трав, разбавляемому только окриками наставницы и шутками девочек, но Пратима раздала нам по полотнищу тонкой шелковистой ткани и велела взять с полок за ширмой лампы и пиалы.

Когда мы расселись обратно и расставили все, что принесли, Пратима обошла нас с двумя кувшинами. Из одного она наполняла пиалы, а из другого – лампы. Маслянистый сандаловый запах заполнил комнату, и, следуя указаниям, мы опустили ткань в миски. После того, как полотно полностью пропиталось сандаловым маслом, его опустили в наполненные касторовым маслом лампы и подожгли.

Пока ткань горела, и удушливый дым поднимался к потолку, Пратима раздала нам металлические коробочки и тонкие костяные палочки.

– Когда погаснет огонь, палочкой соберете сажу со стенок лампы и сложите в коробочку. Полученным порошком будете подводить глаза перед выступлениями. Обращайтесь с ним аккуратно и старайтесь не рассыпать, как видите, для его получения используются дорогие компоненты. Каждая из вас сама будет делать краску для лица. Не пользуйтесь плодами чужого труда, потому что помимо самого красителя, в состав порошков будут входить и ядовитые растения, и если одна ошибется в количестве яда, то пострадать может другая. Будьте внимательны и предельно осторожны.

Все заметно оживились – вместо неинтересного, неизвестно для чего предназначенного занятия, нам предстоит сделать что-то, результат чего нам понятен. Сопя от напряжения, мы принялись соскабливать сажу и перекладывать ее коробки. В этом занятии тоже пригодились приобретенные на уроках танцев точность движений и твердость рук.

Порывистая и не очень складная Ратна несколько раз слишком сильно взмахнула рукой и уронила драгоценные комочки. Испуганно осмотревшись, она поспешно размазала сажу по покрывалу.

Я вопросительно посмотрела на Малалти – не отплатить ли Ратне за вчерашнее желание донести, но подруга только загадочно улыбалась и методично работала.

– Теперь, возьмите свои коробки и по очереди подойдите ко мне, – велела Пратима, когда все отложили палочки и отерли лбы.

Мы выстроились змейкой, а учительница придирчиво осматривала содержимое ящичков, взвешивала на маленьких весах и одобрительно кивала. Добравшись до Ратны, Пратима придирчиво осмотрела количество сурьмы, затем испачканные пальцы девочки и склонилась над весами. Вся фигура учительницы излучала неодобрение. Когда же весы подтвердили подозрения Пратимы, то недовольство приобрело вполне осязаемое воплощение и хлестко опустилось на пальцы Ратны, оставив на них красные полосы.

– Впредь будешь аккуратнее, – сурово отрезала Пратима, когда провинившаяся подняла на нее полные слез глаза. – Все во двор! – приказала она, и мы высыпали на солнце.

Еще больше, чем приготовлению краски для лица, мы удивились тому, что Пратима разбила всех на пары, дала тонкие бамбуковые палочки и велела накрасить друг друга.

Руки дрожали от волнения, палочка скользила во влажных пальцах, когда я поднесла ее к закрытым глазам Малати. Остро заточенный кончик дернулся, затем еще раз.

– Не надо выковыривать мне глаза, – от неожиданности я вздрогнула и тут же прыснула – подруга продолжала держать один глаз закрытым, зато второй, открытый, смотрел на меня до смешного серьезно.

Мы толкались, хохотали и делали вид, что хотим выколоть друг другу глаза, пока суровый окрик Пратимы не прекратил наше веселье.

Малати снова сомкнула веки, а я, прикусив губу и сдерживая рвущийся смех, чертила рваную линию.

Я закончила разрисовывать лицо подруги, как ни странно, оставшейся с целыми глазами, зато вокруг них красовались неровные, толстые круги. Теперь настала очередь Малати наносить краску.

Только она поднесла палочку к моему лицу, как я зажмурилась и фыркнула. Прикосновение было щекотоным и прохладным.

– Не бойся, дай мне тебя накрасить, – попросила подруга. Но я не могла расслабиться и в ответ на ее уговоры продолжала жмуриться.

– Ах так! – воскликнула Малати и двумя размашистыми движениями прочертила полосы практически до волос.

– Уже готово? – удивилась Пратима, когда Малати отложила палочку, и подошла посмотреть на результат. – Плохо! – покачала она головой. – Очень плохо. Если бы вы не баловались, а приложили достаточно стараний, то получилось бы так же… – Пратима обвела взглядом комнату, отыскивая, кого бы привести в пример.

Осмотрелись и мы. Успехи у всех девочек были примерно одинаковыми – ни у кого черный контур не проходил около ресниц, у всех он прыгал, словно волны в сильный ветер.

– Итак, я смотрю, что все вы отнеслись к этому заданию, как к развлечению, – уперев руки в бока, нависла над нами Пратима. – Напрасно вы так решили. Жрицы всегда были образцом красоты и грации. На шествии, да и в другое время, все будут видеть только ваши глаза. Глаза – это самая выразительная часть на лице женщины, – учительница прохаживалась перед нами. И подтверждая свои слова, поводила глазами из стороны в сторону. Блестящие белки контрастировали с черным контуром и притягивали взгляд. – Ваши глаза должны увлекать, пленять, заставлять забыть обо всем. Те, кто не хочет ради этого потрудиться, не сможет принять участие в празднестве. Сейчас тренируйтесь. Завтра проверю ваши успехи.

Оставив нас с этим пугающим знанием, Пратима ушла. Мы же не знали чем заняться – снова наносить краску или отрабатывать движения танца.

Я вернулась в комнату и забралась на настил, служащий нам кроватью. Из-под сложенных аккуратными квадратами пледов вытащила подаренный купцом кусочек зеркала, посмотрела и снова рассмеялась. В отражении я могла видеть только один глаз, но он был таким огромным, вытянутым, к тому же обведенный толстым черным овалом, что удержаться было невозможно.

– Над чем ты там смеешься? – я не заметила, как Малати оказалась рядом и, стараясь рассмотреть, что так развеселило, с размаху ударилась в меня лбом.

– Ай! – одновременно воскликнули мы, потирая ушибленные места.

– Дай, я тоже посмотрю, – она протянула ладонь, и я, не раздумывая, вложила в нее свое единственное сокровище. – Глаза должны пленять, увлекать, – глядя в отражение, передразнила Малати Пратиму. – Увлекайся, увлекайся, – как мантру повторяла она. При этом так широко открыла глаза, что казалось они сейчас выпадут. От смеха у меня уже катились слезы и болел живот, но подруга продолжала напевно растягивая слова. – Нет, не увлекают, – горестно вздохнула, покачала головой и, рассмеявшись, вернула мне зеркало.

Тут же со всех сторон потянулись руки – оказывается, привлеченные нашими голосами, пришли и остальные девочки.

– Дай. Дай. Мы тоже хотим посмотреть, – наперебой просили они.

Отдавать было страшно, но и не дать не могла – девочки и так косились, что мы с Малати держимся от них на расстоянии. Дрожащей рукой протянула осколок и с тревогой наблюдала, как девочки берут его, смеются и передают дальше. Несколько раз казалось, что он вот-вот упадет и рассыплется множеством осколков, тогда мое сердце, сжимаясь, тоже падало в живот.

Успокоилась я только когда зеркало снова вернулось ко мне и было надежно спрятано под покрывалами.

– Девочки! – Малати запрыгнула ко мне и повысила голос, обращая на себя внимание. – Сегодня мы вызвали недовольство сразу двух учителей. Давайте, сейчас снова попытаемся друг друга накрасить, а когда сядет солнце, повторим танец.

– А почему ты решаешь за всех?

Девочки обернулись и увидели Ратну. Она стояла расставив ноги и наклонив голову, как бодливый бычок.

– Почему мы должны делать то, что ты сказала? Когда ты стала учительницей?

– Можешь не делать, – спрыгивая на пол, легко согласилась Малати. – Можешь даже по своему обыкновению лечь поспать, Только не удивляйся, когда из учениц тебя переведут в служанки.

– Но почему мы должны сейчас учиться наносить краску, а после этого танцевать? Почему не наоборот? – от слов Малати Ратна попятилась, но все равно продолжала спорить. Мне показалось, что она делает это только из вредности и будет против всего, что предложит подруга.

– Потому что сейчас еще светло, а при свете рисовать проще, чем в сумерках. Когда зайдет солнце, станет прохладнее – самое то для танцев. К тому же, если мы сначала будет упражняться в танце, то потом станут дрожать руки, тогда точно не сможем провести ровную линию. Кто согласен, пойдемте во двор! – воскликнула она и первая побежала к озеру – смывать черные круги под глазами. Как созревший горох из лопнувшего стручка, мы высыпали за ней.

Умывшись в пруду, мы снова взяли палочки. На этот раз Малати решила быть первой.

– Закрой глаза и не морщись, – попросила она, нацелившись на меня черным острием.

Я тут же зажмурилась и почувствовала легкий щелчок по уху. Улыбнулась и постаралась расслабиться, но веки все равно подрагивали. Почувствовала прохладное прикосновение и вздрогнула.

– Тш-ш, – раздалось над ухом.

Не торопясь, твердой рукой, подруга провела сначала по одному веку, а за тем и по второму.

– Готово, – отстранилась она, а я бросилась к пруду.

Даже подернутое рябью, отражение показало мне две проведенные вдоль ресниц ровные линии.

– Как это у тебя получилось?! – развернувшись, я не моргая уставилась на подругу.

– Ты забыла, что я здесь живу, сколько себя помню? – Малати смешно сморщила нос. – Когда старшие девочки уходили на занятия, я пробиралась в их комнаты и училась накладывать краску.

– Так ты умеешь краситься? Зачем же тогда обманывала, что не умеешь? – я не понимала ее поступков. Если бы я умела так танцевать, как она на площади или краситься, давно бы стала лучшей ученицей и тогда мне бы не грозила участь стать служанкой. Малати же, словно специально допускала ошибки, чтобы держаться в середине и не выделяться.

– Затем, что не всегда надо показывать все, что умеешь, – вздохнула она, подтверждая мои догадки. – Ты же и сама замечаешь, что на тебя и меня начинают коситься. Девочки могут разозлиться и нарочно делать пакости. Тебе нужны враги? Представь, что на одном из занятий тебя «случайно» порежут или поставят подножку, – она поправила на плече браслет из девятиликих лунных рудракши.

Вспомнилось, как папа после работы, присев во дворе около нас с Реяншем и Анви, рассказывал о происхождении рудракши.

Давным-давно три демона-асура захотели обладать непобедимым могуществом. Они истово совершали самые строгие аскезы, и за это Брахма наградил их тремя самыми неприступными городами. Тогда-то асуры и проявили свой истинный лик – уверенные в своей непобедимости, демоны начали притеснять богов. Уже не зная, как справиться с наглостью асуров, боги взмолились Шиве, прося о помощи. И Шива откликнулся на зов. Он сел напротив городов асуров и стал смотреть. Под его взглядом города горели, камни рассыпались, но и из глаз Шивы потекли слезы. Там где они упали, выросли деревья, дающие плоды рудракши. Из слез солнечного глаза – желтые, лунного – светлые, а огненного – черные.

Но вот что значило девятиликая, то есть зерно из девяти сегментов, этого я вспомнить не могла и отчаянно копалась в памяти.

– Теперь, давай ты, – она закрыла глаза и подставила лицо заходящему солнцу.

Я посмотрела на ее спокойные черты и чуть не подпрыгнула, вспомнив – девятиликая рудракша дает покровительство девяти шакти Шивы – Дурги и остальных ее воплощений. Но зачем Малати покровительство Шакти Шивы? И случайно ли она оказалась именно в этом храме? Ведь Кали – тоже шакти Шивы. От кого моя подруга ищет защиты? Я взглянула на Малати, но она продолжала сидеть неподвижно, словно статуя.

Прикусив губу и задержав дыхание, я поднесла палочку к лицу подруги. Руки дрожали, и покрытый краской кончик снова начал выписывать штормовые волны.

– Дыши ровно и не волнуйся, – услышала я спокойный голос Малати. – Расслабь руку. Не получится сейчас, получится позже.

Прислушиваясь к советам подруги и к гомону остальных девочек, я вывела две не очень ровные, но уже не такие дерганные линии.

Солнце уже почти скрылось за верхушками деревьев и окрасило воду пруда в золотисто-розовый цвет. В него, словно начищенное медное блюдо, девочки рассматривали получившийся контур. Смотрела и я. Закат придал отражениям девчоночьих лиц неземную гладкость и свечение, словно наша кожа сияла изнутри. Именно сейчас казалось, что мы не те девочки, которых оторвали от родного дома, не те, что когда-то бегали босыми по улице. Что мы настоящие жрицы… или будем ими.

Кажется, не только меня посетили такое мысли, потому что мы вскочили почти одновременно и с воодушевлением принялись повторять танец.

Мы так усердно занимались, что едва не пропустили вечернее омовение. На этот раз в купальнях никто не брызгался и не смеялся. Уставшие, мы молча сидели, не желая двигаться. На молитву плелись уже сонные, но все равно в голове настырно крутилась мысль расспросить Малати о ее появлении здесь. Я об этом помнила вплоть до того момента, пока голова не коснулась подушки, после наступила сплошная чернота.

***

Громкий голос Пратимы вернул в реальность. Ночи словно и не было, и сейчас стены комнат розовеют не от зарождающегося, а от угасающего дня. Казалось, ресницы слиплись и не давали открыть глаза, а все тело ныло. С трудом я сползла с настила осмотрелась. Остальные девочки выглядели такими же хмурыми. Кто-то прихрамывал, кто-то крутил шеей, у меня же было ощущение, будто за спину повесили тяжелый тюк, и очень хотелось согнуться, но, помня строгость учительниц, распрямила плечи.

Боясь опоздать на утреннюю молитву, улитками поползли к купальням. Оступившись и едва не упав в прохладном сумраке коридоров, я схватила Малати за руку и вспомнила о чем хотела спросить перед сном.

– Расскажи, как ты сюда попала? – по-прежнему не отпуская ее руку и едва поспевая за быстроногой подругой, я плелась следом.

По прохладному дуновению поняла, что она повернулась ко мне – волосы взлетели темным облаком и мягкими волнами легли вокруг бледного овала лица. В пляшущем свете факела сверкнули белки глаз и зубы – Малати улыбалась.