Царская сабля

Работа заняла полтора дня, отчет – еще столько же. Зато в обмен на принятый с одобрением доклад молодой человек получил упакованную в пленку большую картонную коробку без сопроводительных документов и разрешение от начальницы потратить еще один день на расследование своих подозрений.

От предвкушения чуда у Жени даже засосало под ложечкой. Опасаясь разочарования, он не спешил открывать коробку сразу. Для начала запер ее в несгораемом железном шкафу у себя в кабинете, сходил в столовую. Выпив кофе и подкрепившись парой пирожных, вышел на улицу освежиться на морозном воздухе и, только когда озяб, вернулся на рабочее место, приготовил блокнот и лист писчей бумаги для заметок, выбрал среди ручек гелевую, проверил, как ручка пишет, и наконец после этого извлек из-за железной дверцы драгоценную посылку.

Канцелярским ножом Леонтьев срезал пленку, сбросил ее в корзину для мусора, осторожно открыл коробку, извлек из нее картонную папку для бумаг, разительно похожую на ту, что хранилась в архиве на Ленинском проспекте, положил перед собой, погладил ладонями обложку с завязочками, посмотрел в верхний левый угол. Там округлым ровным почерком было старательно выведено: «Томъ 7», «АС-7—3-3-кеВ»; «Басаргинъ секторъ».

Затаив дыхание, молодой аудитор распустил завязки, открыл папку, чуть наклонился вперед, читая заголовок на первой странице, в соответствии с обратной нумерацией оказавшейся триста седьмой:

«Отчет помощника фининспектора Батайского отдела Наркомфина Василия Попова о проверке достоверности сведений о расходах школы рабочей молодежи станции Лягушево Мурманской губернии…»

Женя Леонтьев удивленно вскинул брови, скользнул взглядом по листку. Глаз моментально выхватил три упоминания о сиротах, а также число воспитанников учреждения: в тысяча девятьсот двадцать шестом году их было аж двести шестьдесят один.

– Лягушево… – почесал аудитор в затылке. Женя не помнил поселка с похожим названием возле проверенного полмесяца назад интерната. Хотя, с другой стороны, детский дом выглядел относительно новым, построенным году в девяностом, не ранее. Возможно, его просто перенесли на новое место? Ладно, посмотрим самое интересное…

Аудитор перекинул сразу все содержимое, осторожно отлистнул последние страницы, непривычно толстые и желтые, нашел первый лист первого доклада:

«Повеленiемъ действительнаго статскаго советника Ивана Яковлевича Бухарина, генерал-губернатора губернiи Архангелогородской, Вологодской, Олонецкой и главнаго командира Архангельскаго порта мною, мичманомъ Петромъ Косливцевомъ во флотскомъ сиротскомъ прiюте имени святого Антонiя ревизiя учреждена…»

Губы Евгения невольно расползлись в широкой улыбке – акт проверки датировался седьмым марта тысяча восемьсот двадцать второго года от Рождества Христова!!!

– Бинго! – выдохнул он. – Каждый том отмеряет сто лет ревизской сказки! Шесть томов – это, считай, шестьсот лет обратно…

Правда, небольшой нюанс Евгения все-таки смущал, но разрешился он легко и просто. Первый же запрос «Яндексу» по истории Мурманской области раскрыл Леонтьеву, что сам город Мурманск был основан только в тысяча девятьсот шестнадцатом году. И что вплоть до двадцать шестого года прошлого века эти земли Кольского полуострова считались Александровским уездом Архангельской губернии.

– Значит, детский дом находился примерно там же, где и сейчас, – понял Леонтьев. – Просто подчинялся другому центру.

Увлеченный своим исследованием, на твердые шаги в коридоре Женя внимания не обратил, но, когда открылась дверь в кабинет, голову все-таки поднял. Увидел темную дыру направленного точно в лоб глушителя и моментально нырнул с кресла под стол. Громкий хлопок указал, что с линии огня он успел уйти лишь в самый последний момент. А разум напомнил, что второй выстрел киллера будет смертельным. Письменный стол в крохотном кабинете надолго своего владельца не спасет.

Евгений скользнул глазами по сторонам в поисках оружия, ничего подходящего не увидел, схватил кресло за стойку сиденья, с ревом вскочил, чтобы метнуть его в убийцу, но в кабинете было уже пусто.

– Вот черт! – облегченно выдохнул аудитор, роняя стул обратно на пол. – Ни хрена себе, посетители заглядывают!

В крови бушевал адреналин, желание рвать и метать, бить в морду и резать глотки, но стремление погнаться за гостем он в себе все же подавил. Нарываться на пулю по глупости Евгений не собирался. Ведь, как говаривал на срочной их ротный: «В рукопашной схватке всегда побеждает тот, у кого больше патронов».

У противника эти самые патроны имелись, а у него – нет.

Гораздо проще было снять трубку телефона и…

…и обнаружить, что тот не работает.

– Вот черт! – повторил аудитор, посмотрел на вырванный с мясом провод, схватился за сотовый, набрал сразу «112», услышал гудок, щелчок соединения…

– Надеюсь, Евгений Иванович, вы не воображаете, что уцелели исключительно благодаря своей ловкости? – проговорил ему в ухо вкрадчивый баритон. – Поверьте мне на слово, если бы у курьера был приказ вас убрать, вы бы уже стояли перед вратами рая.

– Кто вы?! Что вам нужно?! – Женя в коридор все-таки выскочил, посмотрел направо и налево. Но и здесь было пусто.

– Нам нужно, чтобы вы не совались в дела, которые вас не касаются, Евгений Иванович, – спокойно ответил баритон. – Вы хорошо сделали свою важную и полезную работу. Без независимого контроля со стороны даже самые честные и достойные люди иногда впадают в ненужные соблазны. Теперь хочу напомнить, что вы давали подписку о неразглашении информации, ставшей вам доступной по ходу службы. Вы не имеете права никому и никогда рассказывать о том, что узнали в ходе ревизии.

– Про школу-интернат, которая существует на Кольском полуострове уже восемь веков?

– Должен предупредить, Евгений Иванович, – пропустил вопрос мимо ушей неведомый собеседник, – что ответственность за нарушение подписки вам теперь грозит отнюдь не административная и даже не уголовная. Именно это вы и должны уяснить из сегодняшней досадной неприятности. Если вас вдруг спросят о затребованных документах, ответите, что вернули их в архив через секретариат.

– Ч-черт! – Леонтьев крутанулся на месте, метнулся обратно в кабинет.

Папки с ревизионными отчетами у него на столе больше не было.

– И вот еще, – добавил баритон в трубке, – Виктории Яковлевне обо всем этом не рассказывайте. Зачем расстраивать милую женщину? Считайте, что подписка о неразглашении распространяется на нее так же, как на других.

Сотовый коротко запищал.

Женя, обойдя стол, потрогал аккуратную дырочку на подголовнике кресла, сунул в нее мизинец. Палец прошел насквозь. Молодой человек заглянул за спинку. Отверстие в стене уходило довольно глубоко в крашеный бетон перегородки. Посетитель стрелял боевыми.

Евгений набрал «112» еще раз, потом «02», потом просто домашний телефон. Везде оказалось занято. Его «трубу» явно заблокировали. Оставалось надеяться, что ненадолго.

И это было куда серьезнее пулевой пробоины. Ведь ствол в принципе может добыть любой гопник, и чтобы нажать на спусковой крючок – много ума не надо. А вот для перехвата сигнала сотового требуются специальная аппаратура, хороший специалист и направленная работа против конкретной жертвы. Затратное развлечение. Даже если это и уголовщина – то весьма и весьма высокого уровня.

Леонтьев опустился в кресло, заглянул в оставшуюся на память коробку от тома с «Делом».

Тому, что он все-таки получил заказанный из архива материал, могло быть две причины. Возможно, хранитель тайны хотел узнать, кто именно сунулся в сферу его интересов, кого конкретно нужно пугать и за кем приглядывать? А возможно, случилась одна из обыденных бюрократических накладок, когда в крупной организации правая рука не знает того, что делает левая, и, пока одна рука секретит какую-то информацию, другая щедро выкладывает ее в открытый доступ. А иногда и одна рука одновременно делает два противоположных дела – выдает секретную информацию в ответ на правильно составленную заявку и одновременно сообщает в «органы» о собственном проступке. Не по злобе, а просто потому, что обязана выполнять должностную инструкцию. И поскольку запрос составлен правильно – его следует исполнить, пусть даже после этого весь мир рухнет в пропасть.

Евгений больше склонялся к первому варианту. Быстрота и точность действий неведомого противника плохо вязались с возможностью бардака в делопроизводстве. При бардаке о его запросе на архивный том в спецотделе узнали бы только через месяц – по истечении срока заполнения документации.

– Получается, следили за томом, – сделал вывод вслух молодой человек. – Кто-то опасается, что протоколы ревизий, проводившихся с тысяча восемьсот двадцать второго по тысяча девятьсот двадцать шестой год, попадутся на глаза посторонним людям. Бред какой-то… Даже если кто-то что-то и своровал в детском доме девяносто лет назад, сроки давности давно вышли, свидетели истлели, преступники ушли в мир иной. Кому есть интерес до того, что происходило в столь давние времена?

Он подтянул к себе блокнот, полистал страницы с записями. Наткнулся на дату с вопросительным знаком.

– Двенадцатый век? – Евгений взял со стола ручку, задумчиво покрутил в пальцах. – Желая меня выследить, эти странные анонимы позволили мне полистать записи девятнадцатого века. Наверное, ничего особо ценного в этом томе не было. Они не очень опасались, что я увижу что-то лишнее. Анонимы лишь предупредили, чтобы я не копал глубже. Выходит, самое ценное там, в прошлом?

Женя Леонтьев обвел число «12» кружком. Склонил голову набок, созерцая немыслимую дату: «Интересно, что такого могло случиться на Руси восемьсот лет назад, если за попытку это узнать в людей стреляют до сих пор? Двенадцатый век… Хрень какая-то!!! Они на чем тогда писали? На бересте, что ли? Или на пергаменте? И подшивали в канцелярские папки из липового лыка? По современным правилам делопроизводства? Шизофрения…»

Евгений поднял голову, осмотрелся в поисках скрытых камер, но тут же оставил эту мысль как заведомо бредовую: для телерозыгрыша сложившаяся ситуация выглядела слишком заумной и совершенно несмешной. На всякий случай он заглянул в инет и тут же узнал, что первый известный на Руси бумажный документ относится к середине четырнадцатого века, а просто первый из сохранившихся – к середине тринадцатого.

– Выходит, что первый том ревизионных отчетов не уцелел? – задумчиво констатировал молодой аудитор. И тут же, спохватившись, сплюнул: – Вот черт! Я, кажись, уже с ума сходить начал.

Аудитор выключил компьютер, откинулся на спинку кресла – и явственно ощутил затылком аккуратную дырочку в подголовнике.

Если он и сошел с ума, то явно не один. Поскольку за откровенно невозможный архив кто-то без колебаний стрелял вполне реальными пулями.

И, наверное, делал это не просто так.

Леонтьев подумал еще немного, подтянул блокнот ближе, пролистал, а потом вывел на последней странице все те куцые факты, которые успел установить:

– очень старая школа;

– восемь томов, восемь веков;

– хранятся в «Басаргине секторе».

– мичман Петр Косливцев, Архангельск, тысяча восемьсот двадцать второй год.

Для того чтобы делать хоть какие-то выводы, информации набиралось слишком мало. Однако молодой аудитор понимал: если начали стрелять – значит, он нащупал что-то важное. Пока непонятно что, но проверить нужно. К архиву детского дома его, конечно, больше не подпустят. Но Евгений уже придумал, где можно найти дополнительные зацепки.

Басарга

Доктор наук Александр Березин выглядел именно так, как должен выглядеть маститый профессор. Лысина, окладистая с проседью борода, солидное брюшко, поношенный коричневый костюм, слегка прищуренный снисходительный взгляд умудренного жизнью человека – в наличии имелось все. Покажи такого в любом кинофильме, и зритель сразу поймет: профессор.

Кабинет Березина тоже был «правильный»: два обшарпанных письменных стола, книжный шкаф слева – с научными трудами, стена справа – вся в африканских ритуальных масках. А может, не ритуальных и не африканских. Женя Леонтьев в этом совершенно не разбирался.

– Чем обязан, молодой человек? – Откинувшись в кресле назад и чуть влево, ученый сложил ладони в замок на животе. – По-моему, к числу моих студентов вы не относитесь?

– Увы, нет, Александр Степанович, – полез за удостоверением аудитор. – Это я вам звонил два часа назад. Счетная палата, Евгений Леонтьев. Мне нужно задать вам несколько вопросов.

– Всегда рад помочь родному государству, – не очень искренне ответил профессор.

– Скажите, пожалуйста, где вы находились в середине декабря прошлого года?

– В середине декабря? – вскинул брови Березин. – Как странно. В силу некоего совпадения, меня очень просили не отвечать на подобные вопросы. Точно не помню, но мне, кажется, даже полагается какое-то наказание, если я вдруг стану об этом распространяться.

– Не беспокойтесь, Александр Степанович. Я государственный аудитор, у меня есть доступ к любой служебной информации, которая может быть связана с моей работой. И я тоже связан обязательствами по ее неразглашению.

– Простите, но я не очень понимаю все эти тонкости, – пожал плечами профессор. – Меня просили не рассказывать о своей командировке, и мне бы не хотелось оказаться обманщиком. Никаких преступлений я не совершал, это я знаю точно, и свидетелем подобных событий не был.

Спрятав «корочки», молодой аудитор немного подумал и предложил:

– Давайте, я задам вопрос иначе. Мы проверяем возможность нецелевого использования государственных средств в некоем интернате. В соответствии с их бухгалтерской отчетностью вы получили довольно крупную сумму за курс прочитанных для детей лекций. Все, что мне нужно знать, так это то, читали ли вы в декабре лекции вне стен института и получали ли за это деньги? Мы подозреваем, что документация липовая и служит лишь оправданием для выведения государственных средств на подставные счета.

– Ну, если так, – кивнул преподаватель, – то могу с чистой совестью доложить, что с данным интернатом у Института всеобщей истории действует многолетний договор еще со времен СССР, деньги перечисляются открыто и легально, и свой гонорар за лекции я получаю здесь, в кассе, а не тайком в конвертике.

– Проследить денежные потоки нетрудно, – хмыкнул Женя. – Нам важен сам факт чтения лекций.

– Заверяю вас, я их читал, – посерьезнел профессор. – Никакой липы.

– Тогда назовите местность. Можно без деталей, раз уж вас связали честным словом.

– Север, сопки, тундра, – пожал плечами Березин. – Такой ответ вас устроит?

– Вполне, Александр Степанович, – кивнул Леонтьев. – Скажите, а вас не удивило, что читать лекции небольшой группе детей вызывают доктора наук из самой Москвы?

– А вас не удивляет существование Суворовских училищ или Школ спортивного мастерства Олимпийского резерва? – усмехнулся профессор. – Когда дети талантливы, то все равно, если вы хотите получить от них высокий результат, воспитать из ребят хороших специалистов, в их воспитание и образование нужно вкладываться. Так что за этих детишек с Севера я всегда только радовался. Они попали в хорошие, любящие руки, они станут достойными людьми, настоящей элитой общества. Скажу вам больше, молодой человек, меня злит, что подобных интернатов до обидного мало. Вот смотрите: наша промышленность, институты, силовые ведомства постоянно плачутся из-за нехватки людей. Так вырастите их! Возьмите шефство над детскими домами, направьте интерес подростков в нужное русло, дайте им профессию и качественную подготовку. Взамен вы получите высококлассных работников, а выпускники детдомов будут выходить в жизнь, зная в ней свое место и имея перспективу на будущее. Может быть, тогда детдомовцы, наконец, перестанут пополнять ряды уголовников и наркоманов, а вместо этого станут нашей гордостью?

– Кстати, об образовании, Александр Степанович, – пользуясь случаем, вытянул свой потрепанный блокнотик аудитор. – Вы не могли бы меня просветить как ведущий специалист, когда появились на Руси первые школы? Как обстояло у нас в стране дело с образованием в древности и Средневековье?

– Хороший вопрос, – кивнул профессор. – Чтобы получить на него в нашем институте достаточно развернутый ответ, вам понадобится всего четыре года. Зато по окончании вы получите степень бакалавра.

– Спасибо, степень у меня уже есть, – улыбнулся Женя. – Только по экономике. Как раз сейчас я пытаюсь ее отработать. Может, развеете мою дремучесть хотя бы поверхностно? Ну, чтобы я понимал, какими в нашей стране были основные этапы развития науки и преподавания?

– Поверхностно… – Профессор вскинул ладони к лысине, ласково погладил себя по голове. – Если поверхностно, то образование на Руси существовало всегда. Судя по тому, что на некоторых найденных археологами берестах шестого-седьмого веков нацарапаны записки типа: «Приходи опосля дойки на сеновал, люто по тебе скучаю», – грамотность была доступна даже простому люду. Такие писульки явно не волхв для летописи сочинял и не купец в расходную книгу заносил. Но первые школы, в нашем понимании этого слова, на Русь принес князь Владимир, вместе с христианством. В десятом веке он открыл первую государственную школу на триста учеников. При его сыне Ярославе Мудром школы открылись в Новгороде, Переяславле, Чернигове, Суздале.

– Это десятый и одиннадцатый века? – уточнил Евгений.

– Да, – согласился Березин. – В ордынское время потребность в грамотности оказалась столь велика, что в городах появились платные заведения, обучающие счету и грамоте. Но принято считать, что качество преподавания в них было куда хуже, нежели в церковных школах. Никакой философии, теологии и прочих премудростей. Только базовые навыки. Если же говорить про науку, то главной вехой тут можно считать изготовление в тысяча четыреста четвертом году в Москве первых часов. Их смастерили русские умельцы под руководством сербского монаха Лазаря. Через тридцать лет часы появились в Новгороде, еще через тридцать – во Пскове, ставили их и во многих монастырях. Изготавливали эти сложнейшие механизмы в Новгороде. В Соловецком монастыре, кстати, одни из таких древних русских «ходиков» пятнадцатого века сохранились по сей день. Думаю, не нужно объяснять, что сама способность изготавливать часы доказывает факт существования на Руси высокоразвитой инженерной школы, высокоточного инструментария и знания механики? Это вам не мельницу топором на глазок срубить.

– Я понимаю, – согласился Женя.

– Кстати, о мельницах, – спохватился профессор. – Пороховые нередко взрывались, о чем неизменно упоминалось в летописях. Благодаря этим трагедиям мы знаем, что порох на Руси изготавливали аж с четырнадцатого века. При сыне Дмитрия Донского Василии Первом пороховые мельницы уже работали в Москве, Угличе и Ярославле. Может, и в других местах стояли, но только не взорвались. Соответственно, отливались и пушки, в которых порох использовался.

– Понятно, – опять кивнул Евгений.

– Что еще можно сказать про науку? – откинул назад голову профессор. – В тысяча пятьсот тридцать четвертом году на Руси был опубликован медицинский справочник «Прохладный вертоград». То есть у него имелся автор, квалифицированный медик. А также это означает, что на него был спрос. То бишь – практикующие врачи. «Книга сошному письму» того же времени посвящена уже геометрии и землемерию.

– А образование, Александр Степанович? – вернул собеседника к более насущной теме Леонтьев.

– С образованием на Руси после выхода из состава Орды стало плохо, – моментально погрустнел ученый. – Настолько скверно, что на «Стоглавом соборе» тысяча пятьсот пятьдесят первого года юный царь Иван Грозный назвал положение буквально катастрофическим. С его подачи Собор постановил повсеместно открывать училища в домах священников и дьяков в селах, а в городах создавать школы при монастырях. Насаждение грамотности подкреплялось изготовлением огромного тиража «Азбуки» и «Часослова» для этих школ. Кстати, печатал их в том числе и небезызвестный Иван Федоров, наш, так сказать, «первопечатник». Славу ему принес «Апостол», но эта книга известна лишь как первая датированная. Печатный же двор, построенный по приказу государя, заработал еще в тысяча пятьсот пятьдесят третьем году, и минимум семь напечатанных там «анонимных» книг сохранились до наших дней. Но не будем умалять славы Федорова. Весьма вероятно, что на казенном печатном дворе он тоже трудился, «Буквари» для школ издавал. К чему это я? А-а, да, образование… Принятые меры принесли быстрый результат. К концу шестнадцатого века русские пушки – знаменитые «чоховские» – уже считались лучшими в мире. Русский архитектор Федор Конь в те же годы по своему проекту строит огромные крепости в Москве и Смоленске, где ему даже воздвигли памятник. На Руси повсеместно строятся бумажные фабрики, заводы с водяным приводом, публикуется «Устав ратных, пушечных и других дел», который, несмотря на грозное название, является учебником по физике, механике и химии… В общем, русская инженерная школа поднялась на значительную высоту. По тем меркам, разумеется.

– А образование? – опять напомнил настойчивый аудитор.

– У-у, не то слово! – вскинул руки профессор. – В семнадцатом веке на Руси возникло сразу аж целых три серьезных общеобразовательных направления! Было течение византийско-русское, разработанное Федором Ртищевым. Его училище при Андреевском монастыре, начиная с тысяча шестьсот сорок девятого года, обучало греческой, латинской и славянской грамматике, риторике, философии, физике и другим наукам одновременно сотни учеников. Греческие монахи Сафроний и Иоанникий Лихуды по высочайшему повелению царя в тысяча шестьсот восемьдесят седьмом году основали Славяно-греко-латинскую академию. Это, кстати, первый университет в истории России. Он базировался на западноевропейском мировоззрении и обучал юношей в соответствующем ключе. Существовала еще старообрядческо-начетническая школа протопопа Аввакума, которая в тысяча шестьсот пятьдесят втором году начиналась с «кружка Вонифатьева». Самого Аввакума, как известно, сожгли, но вот учение его и книги живут по сей день. Теперь, скорее, как религиозно-философские.

– Наверное, это было тайным учением? – насторожился Евгений.

– Скорее, спорным, – не согласился профессор. – Сторонники латинофильской школы в конце семнадцатого века попытались решить вопрос разницы в подходе к естествознанию силой, но старообрядцы унесли учение в леса и сохранили. А старообрядцы, как известно, хозяева в большинстве крепкие, люди разумные, стойкие к порокам. Учение аввакумовское им явно на пользу идет. В общем, в семнадцатом веке умы на Руси бурлили, как никогда. Именно семнадцатый век стал точкой наивысшего расцвета русской науки и образования. Семнадцатый век – это прекрасные русские географические карты Семена Ремезова, Петра Годунова и Ерофея Хабарова, в честь которого получил свое название Хабаровск; это крупнейший научный труд, лучшее исследование Древней Руси за все время существования исторической науки – а именно «Скифская история» Андрея Лызлова, изданная в тысяча шестьсот девяносто втором году; это знаменитая на весь мир «Арифметика» Магницкого из двух томов, на которой выросли десятки, если не сотни поколений школьников; это первая в русской истории обсерватория, открытая в Холмогорах возле Архангельска…

– Возле Архангельска? – встрепенулся аудитор.

– Да, где-то в пятидесяти километрах, – легко согласился Березин. – Архиепископ Афанасий как раз там наукой с образованием и занимался. Привез телескоп, отгрохал библиотеку и учебные корпуса, поставил крепость. Считайте, из забвения Холмогоры возродил, вдохнул в город новую жизнь.

– А потом? – облизнул моментально пересохшие губы Евгений.

– А потом на трон вступил Петр Первый, всю русскую науку и образование разогнал и заменил их западноевропейскими, – совсем не в тему ответил ученый. – Разумеется, русская инженерная школа и ученая мысль продолжали блистать и в дальнейшем. В тысяча семьсот восемнадцатом году русский механик Нартов изобрел токарный станок с подвижным суппортом, вызвавший фурор в Европе; Ломоносов открыл закон сохранения материи и движения; в тысяча семьсот шестидесятом механик Глинков придумал прядильную установку с водяным приводом; в семьдесят шестом Кулибин разработал проект первого в мире арочного однопролетного моста; в восемьдесят девятом вышла книга Головина «Плоская и сферическая тригонометрия», но… Но эти события уходят уже далеко за пределы Средневековья, о котором вы меня спрашивали.

– Спасибо огромное, Александр Степанович, вы нам очень помогли, – спрятав блокнот, поднялся аудитор. – Можно последний вопрос?

– Задавайте.

– Термин «Басаргин» вам ни о чем не говорит?

– Басаргин? – неожиданно рассмеялся профессор. – Ну как же, как же не говорит! Забавно, что о нем спрашиваете именно вы. Вы ведь из Счетной палаты, ревизиями занимаетесь? Так вот, Басарга Леонтьев – это ваш прямой и ярчайший предшественник. Самый знаменитый ревизор за всю историю России. Настолько знаменитый, что на Кольском полуострове его имя до сих пор знает каждая собака…