Флориды

Чем больше вчитываться в текст «Метаморфоз», тем эти ноты пародии, – не серьезной, продуманной, горькой сатиры, как у Лукиана, а безобидной пародии и даже буффонады – звучат все яснее. Артистически пользуясь всеми средствами риторики, непрерывно играя всеми ее приемами и фигурами, Апулей особенно искусно умеет пародировать ее блестящие, но бессодержательные фокусы: такова, например, его длинная патетическая тирада о несправедливых судьях (X, 33) (ее декламирует осел сам себе по поводу театрального зрелища, изображающего суд Париса), о мощи любви (VIII, 2), вышеупомянутая «похвала волосам». Апулей пародирует и ссылки на мифы и на веру в мощь звезд; то он сопоставляет миф о полете Пегаса с прыжками испуганного осла: «может быть и пресловутый Пегас от страха сделался летучим… и, взлетая до самого неба, на самом деле… уклонялся от укусов огненосной Химеры» (VIII, 16); то он иронизирует над мифом о замене Ифигении ланью (VIII, 26); то он заставляет оценщика осла говорить о гороскопе, составленном ученым астрологом для этого осла. Сцены на Олимпе в сказке об Амуре и Психее тоже пародируют гомеровский совет богов, внося в него современные черты: Юпитер жалуется на то, что Амур заставлял его не раз нарушать «Юлиев закон», начинает свою речь к богам с формулы обращения к римским сенаторам и упрекает Венеру в желании молодиться.

Но наиболее блестящие пародии на риторические декламации Апулей дает в речах действующих лиц, особенно в речах разбойников: «Фразилеон, честь и украшение шайки нашей, потерял свою жизнь, достойную бессмертия… Так потерян был для нас Фразилеон, но не потерян для славы» (IV, 21)… «Тут мы, почтив мужество великодушного вождя нашего, закутали старательно останки его тела полотняным плащом и предали на сокрытие морю. Ныне покоится Ламах наш, погребенный всей стихиею» (IV, II). Пародический характер речи подчеркивается еще и тем, что в нее введена явная несообразность: грабеж происходил в Фивах, где моря нет. Такой же пародией на «милостивый» судебный приговор является речь разбойника, предлагавшего не просто казнить пленную девушку за попытку к бегству, а зашить ее живой в брюхо убитого осла (VI, 31 – 32): «даруем же девице жизнь, но такую, какой она заслуживает», – патетически говорит он. Речи Тлеполема, жениха пленницы, выдающего себя за знаменитого разбойника и становящегося во главе шайки, полны пышных тирад (VII, 5 – 10): «Привет вам, клиенты бога сильнейшего, Марса, ставшие для меня уже верными соратниками… я отпрыск отца Ферона,… вспоенный человеческой кровью, воспитанный на лоне шайки, наследник и соперник отцовской доблести… каменное это ваше жилище я превращу в золотое»; и сейчас же за этими торжественными фразами следует их антитеза в низком стиле: «я нисколько не посрамил ни отцовской славы, ни своей доблести… хотя и пришлось натерпеться мне страху, видя прямо перед собою убийственные мечи, все же, скрывшись обманным образом под чужой одеждой, я сумел сколотить себе деньжонок на дорогу»; или «я прошу вас верить, что побуждает меня лишь забота о вашей пользе… Ведь я полагаю, что для разбойников, – для тех, по крайней мере, кто ясно понимает свое дело, – выше всего должна стоять прибыль, даже выше, чем желание мести, осуществление которой часто связано с убытком». Даже для нас, не столь искушенных в тонкостях риторики, как современники Апулея, пародический характер этих «надгробных речей» и «суазорий» бросается в глаза; можно себе представить, какой успех они должны были иметь у тех, кто имел перед собой десятки пародируемых Апулеем образцов.

История, погубившая так много великих произведений античности, была милостива к Апулею, сохранив не только его философские трактаты, не имеющие большого значения, но и два его интереснейших сочинения, «Апологию» и «Метаморфозы», на многие века. «Золотого осла» читали даже церковные деятели, как, например, сохранивший для нас это название романа Августин. Апулей не только благополучно пережил враждебное языческим сказкам средневековье, но его повесть об Амуре и Психее была истолкована Фульгенцием (в V в.) в религиозно-мистическом духе, как святая любовь души к божеству. Уже в раннем Возрождении его эротические новеллы были использованы Боккаччо в «Декамероне»; в XVII в. к Амуру и Психее вернулся Лафонтен, в XVIII в. Богданович в своей поэме «Душенька». Изображения Амура и Психеи в живописи и скульптуре едва ли можно пересчитать. Первым русским переводом «Золотого осла», сделанным Е. Костровым и напечатанным в 1780 г., в типографии Новикова, зачитывались сотни людей. Можно надеяться, что и наш читатель откликнется на слова Апулея в 1-й главе его романа: «Внимай, читатель, будешь доволен».

M. E. Грабарь-Пассек

О языке и стиле Апулея

Вопрос о языке Апулея, по-видимому, уже перестал быть спорным. Вероятно, каждый согласится сейчас, что это латинский язык II в. н. э., тот же самый латинский язык, на котором писали Светоний, Фронтон, Авл Геллий, а не особый африканский диалект латинского языка (как доказывали некоторые ученые XIX в.). Признавая существование африканской латыни, как особого диалекта народного разговорного языка, современная наука считает, что влияние этого диалекта на язык произведений Апулея крайне незначительно и что характерные особенности, отличающие Апулея и других писателей африканского происхождения, носят в огромном большинстве случаев стилистический характер. Стиль этот (его часто называют tumor Africus – «африканская напыщенность») есть одно из частных проявлений так называемой «второй софистики» – литературного движения той эпохи, захватившего и греческую и римскую литературы и стремившегося к созданию нового стиля. Вторая софистика эклектически смешала принципы двух основных греческих стилистических направлений прошлого – азианизма, тяготевшего к пышной, блестящей форме (зачастую лишенной содержания) и всевозможным новшествам, и аттикизма, ориентировавшегося на строгий и скупой, уже ставший в какой-то мере архаическим язык классиков аттической прозы. Впрочем, следует отметить, что ведущая роль в этой смеси принадлежит азианизму: он был основой всего здания второй софистики. На римской почве в конце I и начале II в. н. э. процветали эпигоны и азианизма (традиции Сенеки) и аттикизма (школа Фронтона). Апулей учился и у тех и у других, равно как и у великих мастеров прошлого, и с уверенностью, свойственной лишь большому таланту, синтезировал архаистические тенденции Фронтона со смелыми языковыми новшествами, пользовался богатствами поэтического языка и, не задумываясь, черпал из сокровищницы просторечья. И синтез оказался удачным, какой бы анафеме ни предавали «игривый и развратный» стиль Апулея ученые эпохи Возрождения и даже XIX века (так Эд. Норден [130] не сумел удержаться от жестокой брани и сильных эпитетов). Он оказался удачным потому, что живая жизнь II века н, э. била в нем ключом, что маленькому человеку времен империи стала чуждой возвышенная простота лучших писателей прошлого, а для великих под тиранической властью принцепса места не оставалось. И напротив: виртуозность словесного жонглера, его страстность и порывистость, безумная расточительность в средствах языка, даже причудливая пестрота и вульгарный подчас тон – все это импонировало подданным императора. Увлечение Апулеем современников и потомков, дальнейшее развитие и расцвет африканского стиля доказывают это достаточно убедительно. Вот маленький, взятый вне связи с текстом отрывок: «…in fabulis audienda posuit, verum etiam in theatris spectanda proposuit, ubi crimina plura essent, quam nomina…» – «Да, это Апулей», – скажут те, кто читал в оригинале «Метаморфозы» или «Флориды», но они ошибутся: это не Апулей, а его враг и подражатель, крупнейший христианский писатель IV – V вв. Аврелий Августин, епископ Гиппонский (Ер. CXXXVIII, 19).

Не приводя примеров (читатель во множестве найдет их в примечаниях), укажем основные особенности апулеевского стиля.

1. Скопления и нагромождения синонимов и синонимических оборотов, направленные к созданию как можно более яркого и выпуклого описания или вызванные стремлением добиться максимальной красоты звучания. Отсюда многочисленные плеоназмы, нередко затрудняющие понимание.

2. Архаизмы как в лексике (обветшалые слова), так и в морфологии (вышедшие из употребления формы). Бывает, что торжественно звучащий архаизм употребляется в самом неподходящем контексте, что создает комический эффект.

3. Греческие заимствования во всех частях языка и в таком значительном количестве, что ученые говорят о греческом колорите (color Graecanicus) y Апулея. Однако по большей части эти грецизмы не являются нововведением Апулея, а заимствованы им у поэтов эпохи Августа.

4. Обилие неологизмов.

5. Вульгаризмы (элементы разговорной народной речи), придающие языку особую гибкость и живость. С влиянием разговорной речи связано и характерное для Апулея интонационное богатство фразы.

6. Афористичность речи, любовь к пословицам и поговоркам.

7. Частые злоупотребления средствами и приемами риторики (всем арсеналом их Апулей владел в совершенстве). Мысль его нередко тонет в море блестящих антитез, искуснейших параллелизмов (этот прием пользуется у Апулея особым предпочтением), замысловатых перифразов, патетических градаций и т. п. Здесь же уместно вспомнить о пристрастии Апулея к игре слов в самых разнообразных формах (тут и омонимы, и разные значения одного слова, и одно слово в разных формах, и однокоренные слова, и слова, сходно звучащие, и т. д.), к аллитерациям, ассонансам, рифмам (или, точнее, созвучиям). Все это, вместе взятое, равно как и тончайшая шлифовка каждой мелочи, зачастую стирает грань между прозой и стихом, тем более, что и ритмизованная проза – не редкость для Апулея.

8. Своеобразный синтаксис, анализ которого является важнейшей составной частью характеристики апулеевского стиля.

Огромный талант и языковое мастерство Апулея проявляются и в стилистическом разнообразии, отличающем его творчество. Еще гуманисты заметили, что в каждом сочинении он пишет иным стилем. И действительно, какой резкий контраст между искусственностью и жеманностью «Метаморфоз» и прозрачною простотою трактата «О вселенной» (De mundo), к которому очень близка в стилистическом отношении и «Апология»! Да и внутри одного произведения стиль то и дело меняется. Разве одинаково говорят разбойники и жрец Митра, разве одни и те же интонации звучат в новелле о легкомысленной жене бедняка и в рассказе о страданиях покинутой Психеи? Вот почему «Метаморфозы», несмотря на всю их искусственность, во многих языковых деталях живее, реалистичнее и ближе к разговорной речи, чем «Апология», примыкающая в какой-то мере к традициям цицероновской прозы.

Задачей переводчиков было, не впадая в грех буквализма и не нарушая законов русского языка, отразить эти стилистические особенности оригинала со всею возможною точностью. И если читатель будет иметь это в виду, его, вероятно, не удивит приподнятый и несколько необычный язык перевода «Метаморфоз».

С. П. Маркиш

Примечания

Перевод сделан с издания P. Valletle (Apulée. Apologie. – Florides. Paris, 1924).

* * *

Ввиду значительной стилистической сложности «Флорид», пришлось отступить от соблюдавшегося при переводе «Апологии» принципа точной передачи всех формальных особенностей оригинала: такая точность сделала бы перевод неудобочитаемым.

1

Во время молитвы древние сидели.

2

О каком городе идет здесь речь, неизвестно.

3

Рога оленей и других диких животных были обычным приношением богине охоты Диане.

4

Звериные шкуры также приносились в дар Диане или лесному богу Сильвану.

5

Имеется в виду, вероятно, алтарь из дерна.

6

Ср. «Апология», гл. 56.

7

Платоник Апулей называет Сократа, учителя Платона, своим предшественником.

8

Плавт, «Грубиян» (Truculentus), 489.

9

Разумеется, Сократ, живший двумя веками раньше Плавта, не мог знать его стихов, но мысли Сократа соответствует «вывернутый наизнанку» стих Плавта.

10

Гомер, «Илиада», III, 12 ел.

11

Вергилий, «Буколики», III, 27.

12

Инструмент, на котором, по словам Апулея, играл Гиагнис, представлял собою две дудочки, несколько напоминавшие современный гобой, в мундштуки которых дули одновременно. Первоначально в каждой из них было по 4 отверстия – соответственно числу свободных пальцев. Позже на стволы инструмента стали надевать особые передвижные кольца, закрывавшие все ненужные музыканту в данный момент отверстия, что позволило увеличить общее число последних.

13

Минерва (Афина) считалась у древних изобретательницей флейты. По другой, более распространенной версии мифа, состязание судили одни только Музы.

14

Апулей снова отступает от общепринятой версии, согласно которой не Музы. а сам Аполлон расправился со своим противником.

15

Знаменитый греческий флейтист и композитор конца V – начала IV вв. до н. э. родом из Фив.

16

См. прим. 50 к «Апологии».

17

Римляне обычно одевали покойников в тогу, а греки – закутывали в плащ.

18

Набатеи – арабское племя, проживавшее в начале новой эры в юго-западном Заиордании.

19

Арсакиды – парфяне, названные так по имени царя Арсака I (III в. до н. э.), основателя Парфянского государства.

20

Итиреи (или итуреи) – жители горной бесплодной области к северо-востоку от Палестины.

21

См. прим. 16 к кн. II «Метаморфоз».

22

Такой же точно рассказ находим у Плиния Старшего (VIII, 11).

23

Гимнософисты (буквально «нагие мудрецы») – древнеиндийские философы-аскеты, напоминающие современных йогов.

24

Никаких других упоминаний об этом «самом ученом и самом приятном из поэтов» не сохранилось.

25

Поликлет – греческий скульптор V в. до н. э., родом из Сикиона (город в северной части Пелопоннеса); жил целым веком раньше Александра. В действительности придворным скульптором Александра был земляк Поликлет а Лисипп.

26

Апеллес – крупнейший греческий живописец IV в. до н. э., уроженец города Колофона в Малой Азии.

27

Пирготель – прославленный греческий резчик гемм.

28

Плащ считался как бы обязательным для философа одеянием. Ср. «Флориды», IV.

29

Платье и обувь представителей различных сословий в Риме не были одинаковы. Так, сенаторы носили тогу с широкой пурпурной каймой и сандалии особой формы.

30

Солецизм – неправильный в синтаксическом отношении оборот речи.

31

В оригинале: torno et coturno vero comparatis. Слушатели ожидают от Апулея речи, отточенной и отшлифованной и, в то же время, исполненной высокого пафоса.

32

Т. е. лжефилософы. Ср. это место со второй половиной отрывка VII.

33

Возвышение, на котором сидели должностные лица при исполнении своих обязанностей.

34

Гиппий – греческий философ-софист середины V в. до н. э. Свой рассказ о нем Апулей заимствовал, вероятно, из диалога Платона «Гиппий меньший» (Hipp, rain., p. 368).

35

Здесь оканчивается в рукописях первая книга «Флорид».

36

Область на западе Пелопоннеса.

37

Писа – город в Элиде, близ которого происходили Олимпийские игры.

38

В оригинале: triplici licio, purpura duplici. Существует и другое понимание этого места: туника соткана в три нити, две из которых – пурпурные.

39

Чесалка и флакон с маслом (для умащения) – обычные банные принадлежности.

40

См. прим. 2 к кн. I «Метаморфоз».

41

Ветку лавра или мирта держали в руке, декламируя отрывки из эпических поэм. Обычно с такими декламациями выступали мальчики.

42

См. прим, 2 к кн. X «Метаморфоз».

43

Ср. «Флориды», XX.

44

Обращение, как явствует из дальнейшего, к наместнику провинции Африки Севериану. Повидимому, речь произносилась в Карфагене, в городском театре.

45

Наместники в провинциях сменялись ежегодно.

46

В Риме существовал строгий порядок и постепенность в переходе от одной должности к другой. Повидимому, Гонорин, состоявший легатом при проконсуле, уже прошел квестуру (или эдильство), и теперь ему предстояло баллотироваться на должность претора, а затем – консула.

47

Т. е. Марка Аврелия и Луция Вера. Совместный принципат этих двух императоров продолжался со 161 по 169 г.; к этим годам и относится та речь, из которой извлечен данный отрывок.

48

По-видимому, в прошлом и сам проконсул Севериан побывал в Африка в качестве легата при наместнике.

49

Учение о божествах среднего ранга, своего рода связующем звене между людьми и всемогущим богом, Апулей излагает в трактате «О боге Сократа».

50

Вергилий, «Георгики», I, 154.

51

Текст оригинала обрывается на середине фразы.

52

Плектр – палочка, которой ударяли по струнам кифары.

53

Удивительно, что Апулей среди птиц (aves) называет цикаду. Можно было бы думать, что это слово имеет здесь значение volucres, т. е. «крылатые» (все вообще, а не только птицы), и Флоридус (Флери) так и истолковывает его в своей подстрочной interpretatio. Однако у других авторов слово avis в таком значении, по-видимому, не засвидетельствовано.

54

См. прим. 90 к «Апологии». Ср. также «Апология», гл. 22.

55

Зенон из Китиона на острове Кипр (конец IV – начало III вв. до н. э.). основатель стоической школы, был одно время учеником киника Кратета.

56

Древний город Самос, некогда очень красивый и богатый, пришел в большой упадок после войн римлян с Митридатом и с пиратами (I в. до н. э.).

57

См. прим. 9 к кн. VI «Метаморфоз».

58

См. прим. 30 к кн. IX «Метаморфоз».

59

Бафилл – любимец поэта Анакреонта, который воспевал его в своих стихах

60

Поликрат (VI в. до н. э.) – тиранн Самоса, возвысивший этот остров до положения первой морской державы на Эгейском море. При дворе Поликрата жил поэт Анакреонт.

61

Камбиз (VI в. до н. э.) – персидский царь, покоритель Египта.

62

Зороастр (Заратустра) – реформатор древнеперсидской религии, главным богом который был Оромаз (Ормузд); Апулей вслед за Платоном считает Оромаза человеком, отцом Зороастра.

63

Кротон – греческая колония в Южной Италии. В Кротоне, по преданию, основал свою школу Пифагор.

64

См. прим. 26 к кн. II «Метаморфоз».

65

Ферекид (VI в. до н. э.), родом с Спроса, одного из Кикладских островов, был автором не дошедшего до нас прозаического сочинения «Пять углублений».

66

Анаксимандр (около 610 – после 546 гг. до н. э.) – древнегреческий философ, один из виднейших представителей милетской школы.

67

Эпименид – критский жрец и философ. В 596 г. до н. э., как рассказывает греческий писатель III в. н. э. Диоген Лаэртский (I, 109 ел.), очистил Афины от Килоновой скверны (так называлось проклятие, тяготевшее над убийцами и потомками убийц, умертвивших в 612 г. до н. э. участников заговора Килона, которые искали спасения у алтарей богов).

68

О Леодаманте нам ничего неизвестно.

69

Креофил – полулегендарный эпический поэт (может быть, родом с острова Самос).

70

См. прим. 17 к «Апологии». В оригинале характерная апулеевская игра слов: intra murum candentium dentium premere.

71

Отрывок XV заканчивает в рукописях вторую книгу «Флорид».

72

Где находится этот курорт, нам неизвестно, но, по-видимому, где-то неподалеку от Карфагена.

73

В оригинале: et sanis natabula et aegris medicabula.

74

Филемон (около 361 – около 263 гг. до и. э.) – древнегреческий комедиограф. Современное литературоведение считает его старейшим представителем новой аттической комедии (а не средней, как указывает несколькими строками ниже Апулей).

75

Узнание – характерный для новой аттической комедии фабульно-композиционный прием: встреча двух близких, но не подозревавших о своей близости людей, которые неожиданно узнают об этом.

76

Парасит – нахлебник, прихлебатель – характерная фигура, своего рода типическая маска средней и новой аттической комедии. Вечно голодный парасит скитается по чужим пирам, забавляя гостей и пресмыкаясь перед хозяином.

77

См. прим. 4 к кн. HI «Метаморфоз».

78

Такими словами, обращенными к зрителю, обыкновенно заканчивалась комедия.

79

Как правило, герои комедии после всех волнений и приключений вступали, наконец, в счастливый брак.

80

В оригинале непереводимая игра слов: legenda eius esse nunc ossa mox car-mina – сейчас нужно собрать его кости, а потом читать стихи.

81

В оригинале:…ante letum obire quam lectura, potius implere fata quam fanda, comsuramare potius animam quam historiam.

82

Эмилиан Страбон был консулом в 156 году.

83

Вергилий, «Энеида», IV, 336.

84

Место, трудное для истолкования. В оригинале: honorem meum non minus mereor, quam intellego. Может быть, Апулей хочет сказать, что заслуги его, конечно, очень незначительны, но зато и неизвестно ничего достоверного о подлинной цене оказанных ему почестей: дальше выясняется, что статуи, о которых он говорит, все еще не поставлены.

85

Страбон Эмилиан намеревался поставить Апулею еще одну статую, кроме той, которую собирались поставить карфагеняне на общественный счет.

86

Исполнилось ли это льстивое пророчество, неизвестно. С симпатиями же и антипатиями населения провинции власти в Риме нисколько не считались.

87

См. прим. 5 к кн. X «Метаморфоз». Слова «в этой курии» показывают, что Апулей произносит свою речь перед карфагенскими сенаторами; их-то и именует он пышным титулом «величайшие мужи Африки» (см. начало отрывка).

88

Непереводимая игра слов. В оригинале: sed de hoc I um ego perfectius, cum vos effectius.

89

Сципион Орфит был наместником Африки либо в 162/163, либо в 163/164 году.

90

В оригинале:…ut est taurorum gravis mugitus, luporum acutus ululatus, ele-phantorum tristis barritus, equorum hilaris hinnitus, nec non avium instigati clangores. nec non Ieonum, indignati fremores.

91

Вергилий, «Буколики», VIII, 56.

92

См. прим. 57 к кн. II «Метаморфоз».

93

См. прим. 56 к кн. VI «Метаморфоз».

94

В оригинале красивое созвучие: apud avios fluvios.

95

Здесь заканчивается в рукописях третья книга «Флорид».

96

Апулей выступает в городском театре Карфагена, перед очень большой аудиторией, а не в узком кругу немногих избранных, как подобало бы философу. Ср. «Флориды», VII.

97

См. прим. 4 к кн. III «Метаморфоз».

98

Мим – один из жанров античного театра (бытовые и пародийно-сатирические сценки, пьесы с острым авантюрным сюжетом и т. д.). Так же назывались и актеры – исполнители мимов.

99

В оригинале игра слов: convenientium ratio et dicentis oratio

100

Кого здесь имеет в виду Апулей, неизвестно.