Война с Ганнибалом

– Как осадил Ганнибал Сагунт – с вашего ли согласия и одобрения, господа сенаторы, или по собственному почину?

Тут же кто-то из карфагенян отвечал:

– И первое ваше посольство, римляне, когда вы прямо требовали выдать Ганнибала, было грубой опрометчивостью, и нынешнее не назовешь менее грубым и необдуманным, пусть даже ваши слова звучат теперь мягче и сдержаннее. Да, потому что теперь уже не о Ганнибале «дет речь, а о нас самих: мы должны признать свою вину и дать вам немедленное удовлетворение. Но суть дела, по-моему, совсем не в том, как началась осада Сагунта – с нашего ли ведома или нет, – важно другое: были при этом оскорблены право и справедливость или не были. Во всем, что касается проступков нашего гражданина, мы намерены разобраться сами, с вами же готовы обсудить только одно – нарушен ли наш с вами договор.

Вспомните же, что в договоре и Риму, и Карфагену оставлено право защищать своих союзников, но о сагунтянах там нет ни слова, потому что в ту пору они еще не были вашими союзниками. Да, возразите вы мне, но это старый договор, после него был заключен новый – с Гасдрубалом. Но ведь и вы тоже считаете себя связанными лишь такими договорами, которые составлены по воле сената и народа, а между тем Гасдрубал даже не известил нас о своих переговорах с римлянами. Так что оставьте-ка в покое Сагунт и реку Ибер и выскажите наконец то, что уже давно у вас на душе.

Тогда Квинт Фабий сложил край своей тоги вдвое и резко объявил:

– Глядите, здесь лежат война или мир, которые мы вам привезли. Выбирайте!

Не менее резок был и ответ.

– Что хочешь, то и давай! – отозвались сенаторы.

– Ну, так вот вам война! – сказал римлянин, распуская складку.

И все в один голос закричали:

– Принимаем! И воевать будем с такою же решимостью, с какою нынче приняли ваш подарок!

В безуспешных поисках союзников.

Из Карфагена римские послы отплыли в Испанию, чтобы склонить тамошние государства и племена к союзу с Римом или хотя бы расстроить их дружбу с пунийцами. Первыми, кого они посетили, были баргусии, которые встретили римлян вполне радушно: могущество Карфагена было им я тягость. Ободренные этой удачей, послы отправились дальше и во многих народах, обитавших южнее Ибера, пробудили жажду мятежа. Но затем очередь дошла до волькианов; ответ волькианов, который сразу же стал известен всей Испании, лишил римлян всех прежних удач и безнадежно осрамил их на будущее. В Собрании, перед которым появились послы, выступил ветхий старик – возможно, самый старый во всем племени – и сказал так:

– Нет у вас, римляне, ни стыда, ни совести, если вы уговариваете нас предпочесть вашу дружбу карфагенской! Ведь вы предали своих союзников, которые склонились на такие же уговоры, и в вашем предательстве больше жестокости, чем в бешеном гневе врагов, пунийцев. Ищите же союзников там, где о гибели Сагунта никто не знает. Для испанцев развалины Сагунта навсегда останутся страшным уроком и грозным предупреждением.

Немедленно вслед за тем послам велели покинуть землю волькианов, и уже нигде в Испании они не слышали ничего иного. Убедившись, что все их усилия бесполезны и бесплодны, они отправились в Галлию.

Галлы отличаются и от римлян, и от испанцев тем, что приходят в Собрание вооруженными. Блеск оружия смутил и испугал послов, но они сумели справиться со своею растерянностью. Вначале они прославляли величие и доблесть римского народа, описывали, как далеко простирается его власть, а под конец просили галлов не пропускать через свои поля и города карфагенян, идущих войною на Италию. В ответ загремел такой оглушительный хохот, что начальники и старики лишь с большим трудом восстановили порядок, – до того глупой и наглой показалась эта просьба, чтобы галлы, спасая Италию, обратили острие войны против себя самих. Когда шум наконец улегся, послам был дан ответ, что галлы не видели от римлян таких благодеяний, а от карфагенян таких обид, которые побудили бы их взяться за оружие в защиту одних или против других. Мало того, доносится молва, будто ближайшие родичи галлов терпят от римского народа всяческие утеснения: будто галлов гонят прочь из Италии и заставляют платить дань.

Такие речи римским послам приходилось выслушивать повсюду в Галии, пока они не прибыли в Массилию: этот город был истинным и верным союзником Рима. Массильские власти тщательно разузнали все, что занимало и тревожило послов. Оказалось, что Ганнибал уже сговорился с галлами. Впрочем, и ему не удастся хранить согласие с этим народом, таким диким и неукротимым, если время от времени он не будет радовать сердца вождей золотом, до которого галлы необыкновенно жадны.

Итак, изъездив Испанию и Галлию, послы возвратились в Рим, где все было полно тревоги и напряженного ожидания: ходили упорные и как будто достоверные слухи, что пунийцы уже перешли Ибер.

Приготовления к походу.

Взяв Сагунт, Ганнибал ушел на зимние квартиры в Новый Карфаген. Получив известия о последних событиях в Риме и Карфагене, он поспешил раздать и распродать остатки добычи, а затем созвал на сходку воинов испанского происхождения.

– Вы сами понимаете, друзья-союзники, – сказал он им, – что теперь, когда все народы Испании покорены, нам остается либо распустить войско, либо начать новую войну, в иных краях. Но я убежден, что лишь тогда испанские племена смогут воспользоваться благами не только мира, но и победы, когда мы начнем искать добычи и славы в чужих пределах. Итак, вас ожидает далекий и долгий поход, не скоро доведется вам снова увидеть свой дом и своих родных, а потому всякий, кто хочет повидаться с близкими, может получить отпуск. Но к началу весны все должны возвратиться, и с помощью богов мы начнем войну, которая принесет нам безмерную славу и несметную добычу.

Мало нашлось воинов, которых бы не обрадовало это разрешение: почти все уже стосковались по дому, а теперь вдобавок обнаружилось, что предстоит разлука куда дольше прежней. Отдых длился целую зиму и приготовил тело и дух к новым испытаниям. Ранней весной войско Ганнибала снова было в сборе, точно исполнив приказ.

Но пока карфагеняне держат путь в Италию, римляне из Сицилии могут напасть на Африку. Опасаясь этого, Ганнибал решил поставить в Карфагене и других африканских городах сильные сторожевые отряды из испанцев, а взамен потребовал подкрепления, из Африки: он нисколько не сомневался, что каждый воин лучше будет нести службу вдали от дома, когда две половины Карфагенской державы словно бы обменяются заложниками. Верховное начальствование в Испании он поручил своему брату Гасдрубалу, оставив ему немалое пешее войско, флот для обороны побережья и боевых слонов.

Ганнибал в пути. от Ибера до Родана.

Завершив все приготовления, Ганнибал выступил в поход. Рассказывали, что уже невдалеке от Ибера он увидел вещий сон. Появился юноша божественной наружности и назвался посланцем Юпитера.

«Я поведу тебя в Италию, – возвестил он Ганнибалу. – Следуй за мной, но только не вздумай оборачиваться или глядеть по сторонам».

Ганнибал в испуге повиновался и сперва шел, не озираясь, но мало-помалу свойственное человеку любопытство взяло верх над страхом, к он оглянулся и увидел громадного змея, который полз за ним по пятам, сокрушая лес и кустарник, а за змеем ползла грозовая туча, то и дело раскалывая небо громом.

– Что означает это страшное знамение? – спросил Ганнибал своего проводника.

– Разорение Италии, – услыхал он в ответ. – Но поспешай вперед, ни о чем более не спрашивай и не пытайся заглянуть в будущее.

Переправившись через Ибер (для скорости войско разделилось на трое, и все три части – девяносто тысяч пехоты и двенадцать тысяч конницы – переходили реку одновременно), Ганнибал послал своих людей к галлам, хозяевам тех земель, по которым ему предстояло пройти. Послы должны были задобрить галлов подарками и разведать, альпийские перевалы.

Первыми противниками Ганнибала оказались испанские племена, обитавшие между Ибером и Пиренейскими горами: илергеты, баргусии, авсетаны и лацетаны. Когда они покорились, карфагенское войско начало переход через Пиренеи. Тут только варвары поняли, что это значит – «война с Римом», и три тысячи пехотинцев из племени карпетанов дезертировали; все знали, что испугала их не столько сама по себе война, сколько далекий путь и неприступные Альпы. Уговорить их вернуться добром казалось Ганнибалу едва ли возможным, а удерживать силой – просто опасным, потому что тогда, вероятно, взбунтовались бы и остальные испанцы, все, как один, раздражительные и необузданные, и потому он отпустил по домам еще семь тысяч малодушных, сделав вид, будто и карпетаны тоже ушли с его согласия.

Затем, чтобы безделье не смущало и не тревожило души воинов, Ганнибал проворно завершил переход через горы и стал лагерем у северного их подножия. Галлы слышали от послов, что война направлена против Италии, но молва об испанцах, которых карфагеняне покорили силою, очень, их пугала. Несколько галльских племен взялись за оружие. Больше, чем войны с галлами, Ганнибал боялся задержки и промедления. Его послы тут же прибыли к вождям этих племен и от имени полководца объявили:

– Ганнибал желает переговорить с вами лично и готов встретиться в любом месте, какое вы сами назначите: он будет рад принять вас в своем лагере, но с не меньшею охотою приедет и к вам. Не сомневайтесь, он пришел в Галлию гостем, а не врагом и обнажит меч не раньше, чем переступит границу Италии. Разве только вы сами заставите его изменить этому решению…

Галльские вожди встретились с Ганнибалом у него в лагере, получили подарки и вполне миролюбиво пропустили войско через свои владения.

Между тем поднялись галльские племена в самой Италии – словно не Пиренеи перешел Ганнибал, а уже Альпы. Восставшие действовали так успешно, что сенат приказал консулу Публию Корнелию отправить для борьбы с ними целый легион и пять тысяч союзкой пехоты на помощь претору Луцию Манлию. Консул набрал новый легион взамен отправленного против галлов и на шестидесяти грузовых судах отплыл из Рима.

После долгого плавания Корнелий остановился и высадился у самого восточного устья Родана – эта река впадает в море несколькими рукавами, – все еще не слишком веря известию, что Ганнибал перевалил через Пиренеи. Но тут же обнаруживается, что пуниец уже вот-вот переправится и через Родан, а где – никто не может сказать. Консул высылает вперед, на разведку, отборный отряд римской конницы с массильскими проводниками: это не только позволяет ему получить нужные сведения о противнике, но и дает возможность прийти в себя солдатам, измученным качкою на море.

Переправа через Родан.

Ганнибал находился тем временем во владениях сильного галльского племени вольков, которое живет по обоим берегам Родана. Не рассчитывая остановить пунийца в открытом бою, вольки почти всем племенем перебрались на левый берег и там укрепились, положив меж собою и врагом преградою реку. Зато прочие галлы, населявшие земли вдоль Родана, и даже те среди вольков, что не захотели бросить насиженные места, поддались на уговоры Ганнибала и на его щедрость и согнали для карфагенян все лодки и корабли, какие только смогли найти, да еще и новых построили немало; впрочем, они и сами мечтали поскорее избавить свои поля от жадной и хищной толпы чужеземных солдат.

И вот собралось несметное множество лодок и челнов, снаряженных кое-как, способных выдержать лишь самый недолгий путь.

Галлы долбили челноки из цельных стволов, а глядя на них и убедившись, какое нехитрое это дело, взялись за топоры и солдаты. Правда, их челноки больше напоминали корыта, чем лодки, но карфагеняне ни о чем ином и не заботились, кроме того, чтобы эти корыта держались на воде и вмещали груз.

Когда все было готово, Ганнибал вызвал Ганнона, сына Бомилькара, и приказал ему в первую стражу ночи[6] выйти из лагеря с отрядом конницы и испанских пехотинцев. Поднявшись вверх по Родану на один дневной переход, они должны были в первом же пригодном для этого месте пересечь реку неприметно для вольков, чтобы затем, в нужный миг, ударить им в тыл. Проводники-галлы сообщили, что примерно в тридцати километрах от лагеря есть очень широкое, но зато сравнительно мелкое место: река разделяется на два рукава, обтекая небольшой островок. Там поспешно вяжут плоты и перебрасывают на другой берег коней, всадников и поклажу.

Испанцы же надули кожаные мехи, предварительно сложив туда свое платье, сверху привязали щиты и, держась за эти поплавки, переплыли Родан.

Воины были очень утомлены ночным переходом и трудами, но Ганнон дал им на отдых всего день – он спешил исполнить замысел полководца. Продолжив свой путь, они вышли к какому-то холму и на вершине разложили костер. Завидев дым, Ганнибал понял, что нельзя терять ни минуты, я тут же дал знак начинать переправу. У пехотинцев стояли наготове челноки и лодки, у всадников – суда покрупнее, чтобы грузить лошадей. Лодки переправлялись ниже, Крупные суда – выше, чтобы первыми принять на себя напор течения и ослабить его силу. Кони во множестве плыли следом за лодками, привязанные поводьями к корме, а те, которых погрузили на суда, были заранее взнузданы и покрыты чепраками[7], чтобы всадники могли ринуться в бой, едва только высадятся.

Вольки высыпали на берег с завываниями и боевыми песнями; в левой руке каждый держал щит, потрясая им над головой, в правой – дротик. Зрелище, которое им открылось, было достаточно грозным: туча судов на белой от пены, оглушительна ревущей воде, разноголосые крики лодочников и солдат – и тех, что боролись с течением, и тех, что ободряли товарищей, оставаясь пока на суше. Галлы оробели, а тут еще поднялся отчаянный шум у них за спиной – это Ганнон ворвался в их лагерь. Вскоре он был на берегу, и вольки очутились меж двух огней. После нескольких тщетных попыток отразить опасность они бросились в ту сторону, где путь к бегству еще оставался открытым, и, полные ужаса, рассыпались по своим селам. Впрочем, Ганнибал и не думал за ними гнаться.

О том, как переправили слонов, рассказывают по-разному. По одним сведениям, их собрали всех вместе на берегу, и погонщик принялся дразнить самого злого и раздражительного среди них. Когда зверь пришел в неистовство, погонщик прыгнул в реку и поплыл, слон – за ним, а следом двинулись и остальные. Правда, глубины они боялись, но, когда дно под ногами исчезло, течение мигом вынесло все стадо к противоположному берегу.

Впрочем, больше доверия вызывает другой рассказ – что их перевезли на пароме. Плот длиною почти в шестьдесят метров, а шириною в пятнадцать одним концом спустили на воду, а другим – накрепко привязали к берегу толстыми канатами. Получилось что-то вроде моста, который сверху засыпали слоем земли, чтобы животные чувствовали себя уверенно и ничего не боялись. «Мост» продлили вторым плотом, таким же точно по ширине, но вполовину короче. Слонов погнали цепочкою, поставив впереди самок. Когда с неподвижного плота они перешли на плавучий, его тут же отвязали, и быстроходные лодки потянули паром за собой. Так в несколько приемов переправили всех слонов.

Пока паром не отделялся от «моста», никаких признаков тревоги, разумеется, не было, но посреди реки крайние принимались испуганно тесниться к тем, что стояли дальше от края, однако же самый страх перед водою, плескавшеюся со всех сторон, водворял среди животных порядок. Иные из них, впрочем, так и не смогли успокоится и срывались в воду; но и тут ни один не утонул – все благополучно, хотя и не сразу отыскали брод.

Пока переправляют слонов, пятьсот нумидийских всадников уходят, по приказу Ганнибала, в разведку, чтобы выяснить, где римляне разбили лагерь, сколько их и что они замышляют. Эти всадники встретились с конным отрядом римских разведчиков, который двигался от устья Родана. Стычка была на редкость ожесточенная, и римляне уже изнемогали от усталости, когда нумидийцы дрогнули и повернули коней. Победители потеряли сто шестьдесят человек, побежденные – больше двухсот. Первая схватка с неприятелем правдиво возвестила римлянам весь ход дальнейших событий: войну они выиграют, но борьба будет долгой, кровавой и богатой самыми тяжкими для них неожиданностями.

От Родана до подножия Альп.

Ганнибала взяло сомнение: продолжать ли начатый поход или сперва сразиться с теми, кто старается преградить ему дорогу. Он уже склонялся к тому, чтобы дать сражение, но тут явились послы бойев – одного из тех галльских племен, что поднялись против римлян в самой Италии. Они предлагали себя в проводники и вызывались разделить с карфагенянами любые опасности.

– Все силы, – говорили посланцы бойев, – надо сохранить и сберечь для вторжения в Италию.

А солдаты боялись врага, и по-прежнему их не столько страшила память о римских победах в Первую Пуническую войну, сколько долгий, никем еще не мерянный путь и Альпы. Поэтому, согласившись с бойями и решив идти вперед без промедления, Ганнибал созвал сходку и произнес искусную речь, стараясь и пристыдить своих воинов, и внушить им отвагу.

– Теперь, – говорил он, – когда большая часть пути уже позади, когда мы одолели Пиренеи, пробив себе дорогу среди свирепых варваров, когда перешли Родан, сломив сопротивление стольких тысяч галлов и даже силу течения укротив, точно дикого зверя, перед Альпами, по другую сторону которых уже Италия, – неужели теперь, у самых ворот врага, мы остановимся, обессилев? Да и что такое эти Альпы? Высокие горы, и ничего больше! Вы боитесь, что они выше Пиренеев? Пусть так, но нет на всей земле вершины, которая касалась бы неба и была неприступна для человека! Альпы! Да на них и люди живут, и растет хлеб, и пасутся стада! Кто станет утверждать, что их перевалы наглухо закрыты для войска? Каким же тогда образом попали сюда эти послы, которых вы видите перед собою? Не на крыльях же прилетели! А их предки – разве они родились в Италии? Нет, они пришли туда, пришли из-за этих самых Альп и не один раз преспокойно через них переваливали громадными толпами, с женами и детьми, наподобие обыкновенных переселенцев. Что может быть неприступным, неодолимым для солдата, у которого нет с собою ничего, кроме оружия? Ради того, чтобы взять Сагунт, каких только мук мы не вытерпели за восемь месяцев осады! Теперь наша цель – Рим, столица всего мира, и мы откажемся от этой цели, испугавшись жертв, мук и трудов? Этот город был в свое время добычею галлов[8], а пуниец и подступить к его стенам не рассчитывает и не надеется? Ну что же, признаемся, что мы трусливее и малодушнее того народа, который сами столько раз били за последние дни!.. Не хотите? Тогда запомните, что концом нашего пути будет Марсово поле меж Тибром и стеною Рима!

На другой день войско снялось с лагеря. Ганнибал двинулся вдоль Родана вверх, желая уйти подальше от моря и от консула Корнелия. Чтобы уберечь солдат от лютых альпийских морозов, надо было позаботиться о теплой одежде, и дорогою удалось сделать большой запас зимнего платья.

Первым препятствием на их пути оказалась река Друенция. Среди всех рек Галлии она для переправы самая трудная, потому что воды несет массу, а ни одно судно или хотя бы лодка по ней пройти не может: постоянных берегов у нее нет, и она то и дело меняет русло, образуя всё новые мели и водомоины, да вдобавок катит острые каменья. Понятно, что не менее опасна она и для пешего, который пускается вброд. Легко себе представить, какой страх и смятение царили на переправе, тем более что как раз тогда Друенция вздулась от обильных дождей.

Альпы! Альпы!

Перейдя Друенцию, Ганнибал легко достиг подножия Альп. Молва всегда и всё преувеличивает, и воины, казалось, были готовы ко всему, но тут, увидев вышину гор, снега, теряющиеся в облаках, убогие хижины, прилепившиеся к скалам, тощий, высушенный стужею скот, грязных людей, обросших волосами и бородой, – увидев это собственными глазами, они ужаснулись.

Войско начало свой первый подъем, и тут же на холмах, что нависали над склоном, по которому карабкались карфагеняне, появились горцы. Если бы они выбрали другую, лучше укрытую позицию, то смогли бы ударить совершенно неожиданно и учинили бы настоящее побоище. Ганнибал отдал приказ остановиться и выслал вперед галлов, которым эти места были знакомы. Когда разведчики доложили, что горцы прочно закрыли подход к перевалу, он велел разбить лагерь прямо на склоне.

Те же галлы-разведчики, мало чем отличавшиеся от горцев и хорошо понимавшие их язык, незаметно смешались с ними, завели разговоры и вскоре выведали, что на ночь все расходятся по домам, бросая свои посты. Утром Ганнибал придвинулся вплотную к холмам, словно бы намереваясь днем пробиться к перевалу силой. День прошел в этих обманных попытках сбить противника с его позиций, а к вечеру карфагеняне вернулись в прежний лагерь. Ганнибал не отрываясь наблюдал за холмами и, как только убедился, что защитники ушли, оставив лишь редкие и малочисленные караулы, немедленно с несколькими отрядами пехотинцев занял все высоты.

На рассвете пунийское войско снялось с лагеря. Проснулись и горцы и направились было ко вчерашним своим постам, как вдруг обнаружили, что часть неприятелей захватила их твердыню, а другая часть движется по тропе, огибая склон.

Сперва они оцепенели от удивления, но потом, видя суматоху и беспорядок на тропе, видя, что люди в страхе теснятся, мешая друг другу, а кони обезумели вконец и рвут поводья, сообразили, что надо только усилить это замешательство, и враги погубят сами себя. И вот они сбегают вниз, не разбирая дороги, и пунийцы уже борются и с узостью ненадежной тропы, и с врагами одновременно и больше поражают друг друга, чем неприятелей, потому что каждый думает только о себе – как бы поскорее увильнуть от опасности самому.

Больше всего вреда причинили карфагенянам собственные кони. Они были насмерть перепуганы разноголосым криком, который усиливало и многократно повторяло эхо в горных долинах, и любая рана, даже совсем легкая, приводила их в совершенное неистовство; они сбрасывали тюки с поклажей, сталкивали с тропы погонщиков, и всё летело в бездонную пропасть; немало разбилось и воинов.

Тяжко и мерзко было Ганнибалу на это смотреть, но он не трогался с места, чтобы не увеличивать смятения на запруженной до отказа тропе. Однако горцы уже отсекли обоз от основных сил, а войско без обоза, даже целое и невредимое, мало чего стоит, и Ганнибалу пришлось спуститься. Легкая пехота с ходу, одною силою натиска, рассеяла врага, зато и паника в рядах пунийцев вспыхнула с новой силой. Правда, она сразу же улеглась: горцы бежали, путь очистился, и обозные прошли беспрепятственно, в тишине и покое.

В следующие три дня Ганнибал продвинулся довольно далеко вперед, потому что и дорога была не такая уж трудная, и горцы больше не показывались.

Теперь карфагеняне были во владениях другого горного племени; здесь они едва не пострадали от того, в чем были особенно сильны сами, – от коварства и обмана. К Ганнибалу явились старейшины из нескольких крепостей и сказали ему так:

– Пример наших соседей послужил хорошим уроком и для нас. Мы хотим узнать твою дружбу, а испытывать твою силу не хотим нисколько. Мы исполним все, что ты нам ни прикажешь. Прими же продовольствие для солдат, корм для скота и проводников, которые поведут тебя дальше, прими и заложников – ради собственного спокойствия.

Ганнибал не дал веры их льстивым словам, но отвечал ласково и благосклонно, опасаясь, что любой иной ответ превратит этих льстецов в открытого неприятеля. Он принял и заложников и съестные припасы, но войско к переходу изготовил совсем не так, как поступают в дружественной земле: впереди он поставил слонов и конницу, а сам с главными силами пехоты шел следом, зорко озираясь по сторонам, готовый ко всяким неожиданностям.

Сперва все было спокойно, но когда дорога сузилась и с одного края над нею навис крутой скат, вдруг из засады выскакивают варвары.

Они нападают сразу и с фронта, и с тыла, завязывают рукопашную и сбрасывают сверху огромные камни. Больше всего врагов наседало сзади, и, если бы хвост карфагенской колонны не был так надежно укреплен, беда оказалась бы неминуемой и непоправимой.

Ганнибал медлил, не решаясь повернуть назад пехоту, находившуюся под прямым его началом, и, пока он медлил, горцы скатились по круче, разорвали походную колонну врага надвое и оседлали дорогу. Всю ночь Ганнибал оставался отрезанным от своей конницы и обоза, и только наутро обе половины войска снова соединились и прошли злополучное ущелье: натиск варваров был в этот день куда слабее, чем накануне.

В дальнейшем действия горцев напоминали скорее разбойничьи набеги, чем войну. Они появлялись мелкими группами и тревожили то самую голову, то самый хвост походного строя, используя всякое преимущество, какое давала им горная местность или же неосторожность самих карфагенян.

По узким тропам, над обрывами и пропастями слоны двигались, разумеется, очень медленно, но зато они повсюду служили прекрасной защитою остальному войску: горцы, никогда прежде не видевшие этих животных, боялись их и не смели приблизиться.