Чеченцы: быт, культура, нравы, обычаи, религия. Кавказская война. XIX век

Когда так я был занят видом новой для меня местности, старик, уставший хождением по досадной дороге, отдыхал себе на мураве под раскидистым чинаром, под тенью которого по крайней мере батальон солдат нашел бы пристанище. Там долетели мне из яра веселые песенки и гомон смешанных женских голосов. Я не знаю для чего тогда пришла мне на милое мнение Езенды. Я напряг слух и зрение в сторону, из которой слышались голоса, но все напрасно; я не видел никого, хоть голоса казались откровенно ко мне оттуда слышны. Заметил старик мое удивление, улыбнулся, а повысившись немного поддерживаемый на локте, крикнул громким горным голосом: «Езенд sowola okuzy», что значило: «Езенда пойди сюда». То неожиданное выражение и слово Езенды, как-то сильно ворвалось в мою душу. За ним тяжело дыша Фахрудин, еще более сильно на меня произвел впечатление. Но то было ничем по сравнению с появлением милой девушки, которая стрелой спустилась к нам со скалы, бегала быстро и по извилистой тропе наверх. Мое удивление на вид девочки не убегало замечания старика. Девочка одинаково заметив меня в том месте, в момент когда должна была кинуться в объятия старика, с поудивлением от встречи остановилась на бегу, с ртом на половину открытым, с зрением, рисующим это удивление. Во втором разе, среди европейского общества, трогательная но и наивная сцена сдалась бы мне может обычную. Но здесь при сопровождающих обстоятельствах, встреча существа, к которому привязывала меня уже благодарность, на месте величественными видами природы, случай то необычного для меня было значения и осталось навсегда мне из тех пор памятным. Разговор девушки со стариком на чеченском языке был для меня непонятен. Несколько слов приветствия, радостных с шаловливой улыбкой и движениями говорила со стариком, потом мгновенно встала, в серьезном положении, лицо бледное как полотно, грустно диким, бросая через слезы на черных ресницах взгляд ужаса и ужаса. Очень сдался мне этот переход от веселого нрава к такому грустному. Предпочитало мне видеть перед собой ангела, извещающего людям наказания извечного. Малая ей ручка, как у ребенка, энергично поднятая вверх указывая на небо, предъявляла необычную силу духа и воли. Старик со склоненной головой, с рукой на седой бороде, в задумавшись слушал слова этого ангела; а поднявшись медленно на ноги, вступил к ней и сложив дрожащее свои руки на ее голове, прерывистым голосом произносил слова молитвы и прощания. Езенда отдаляясь от нас, крестила нас взглядом, в котором еще светлым было вдохновение, которое ее минуту оживляло. Исчезала перед нашим взором, как тень, когда солнце выглянет, зажмурив глаза по извилистой тропе. Мы же в молчании противоположной дорогой мы возвращались к аулу мюридов. Старик понял мысли мое, но молчал, пока не вытянулся из впечатления, которое свежо испытало. Наконец трудно вздохнув, вымолвил обычные слова молитвы: Ля Илляха Илаллах, а передвигая медленно руку по бороде мгновенно сказал ко мне: – Ты знаешь я, она мне то говорила, ты ел ее хлеб рукой поданный в тюрьме; она была свидетелем смерти твоего товарища, в момент, когда спешила с едой к вам и ужас убийственной смерти несчастного узника доныне тревожит невинной ей я душу. Она также несчастная, хоть еще такая молодая. Потеряла мать в детстве, имеет только отца древнего старика и брата, которые ее любят без ума, а ведь же отвернуть приговор неумолимой судьбы, тяготеющий над ней, не имеют способа. Она что женилась человеку, до какого отвращения преодолеть не может, а который теперь смотрит на нее как на свою собственность и ожидает минуты, когда но дойдя совершеннолетних лет, должен стать дружиной его. Что женилась когда ее еще на свете не было. Бедное дитя! Ладно и сверх возраста свой умная. После этих слов старик ничто не вымолвил. Казалось, что вес печали сковал его речи. Болезненно звучала в моей душе короткая несчастная истории Езенды. Я не знаю каким чувством что влечется, или сердечной склонности, или через благодарность к ней, от этой минуты непрерывно я думал о Езенде; я чувствовал себя словно раздвоенным, словно моя душа где-то при ней все время оставалась. Старик больше не поднимал уже разговора об этом, я не смел исследовать его вопросами, чтобы не сдаться чувству, в каком для Езенд я становился. Обычно мои дневные трудоустройства были почти всегда одинаковы. Я носил старику свежую воду, в сакле его я обеспечивал сухим топливом, я готовил общую нам еду, варя хинкали (вид больших галушек) из муки кукурузы, и печа из той же свежую муку чуреки. К этим трудоустройствам не тороплюсь я, я был почти свободен. Старик советов был из меня; другие начали мне предъявлять какое-то уважение по поводу вестей, которых им я давал о других странах, через моего толмача старика Фахрудина. Был он происхождения из татар Казанских в молодости служил в войсках русских на Кавказе и до времен памятного там Ермолова. Потом дезертировал в горы, и до времени объявления в горах науки Мюридизма через Кази-Мулла первого Имама горных народов левого крыла Кавказского, оставался в Салатавии. Рассказы его о поколениях среди которых нашло гостеприимное убежище, о Кази-Мулле, Хамзат-Беке и о Шамиле, как занимательное, я намереваюсь здесь коротко навести. Цепь Кавказских гор от Каспийского к Черному морю, что тянется, от незапамятных времен проживало через разные племена Кавказского и монгольского происхождения. Делимые этот люд того любовью прекрасная страна, в которой осели, попахивающее воинственным духом, делали частые нападения на соседние страны, уже то поодиночке, уже то большими или меньшими массами. Те набеги были всегда неожиданными, резки, а часто связанные с варварством. То было поводом для России начала войны с заде надоедливым соседом. Первые экспедиции начинал Петр Великий, который сразу предусмотрел далекие выгоды из подчинения Кавказа. Доныне указывают сувениры пребывания Петра Великого на Кавказе. Не испытал он однако там успехи в своих военных мероприятиях, по поводу недоступной местности и энергичного сопротивления со стороны поколений кавказских; был должен следовательно прекратить свои планы, оставляя выполнение их своим преемникам. В более позднем лишь времени начатые заново действия против народов Кавказа вытеснили их с из предверхних равнин в недоступные места. Старые преследуемые за признание от которого отступить не хотели, выходили с России на Кавказ, проживали в лесных предгорьях, безнаказанно себя с тамошними жителями, которые в более позднем времени, вступая силе русских заставленными были отказывать в гостеприимстве русским амбулаториям. Тем то способом тебе совпадения отталкиваемые с одной стороны через горцев, из другой я притягиваю обещаниями российского правительства, сошли с гор то есть, микрорайонов по над Тереком и сформировали полк называемого казаки гребенские. Калмыки и Ногайцы племен улусами, которые кочуют, в предверхних степях, не будучи в возможности переселения в горы со стадами скота, овец и коней, для которых нуждались обширных и свободных пастбищ на равнинах, приняли подданство России. Другое же, как я говорил, племена двигались в горы каждый раз глубже, каждую пядь земли обливая кровью врагов и собственную и заселенные места. Система ведения войны через Русских на Кавказе изначально не совсем был меток и делают большие экспедиции в горы, и почти без всякого следствия; покинутые же места через русские отделы, немедленно были снова тронуты через горцев. Погорелые через Русских аулы быстро отстраивались наново, и обильная растительность вознаграждала уничтоженные на полях посевы. Правда беспокоящиеся частыми экспедициями горцы поддавались частично, а даже и целыми правительственных русского, но при первой возможности или неудаче русских, заново возникали и становились надолго страшными врагами. Правда, Россия в этой борьбе с горцами умела получить большую провинцию Дагестана и другую часть Кавказа, ведь нынешняя система ведения войны, что зависит на продвижении вперед боевой линии крепостей вместе с поселениями линейных казаков, неодинаково более определен. Далеко однако еще от того, чтобы вымолвить слово: то мое, имея дело с людом новым, доблестным и способным перенести всевозможные страдания и физические труды. Пока горец сильной ладонью сжимает неотступное оружие, а эту отобрать ему можно разве только вместе с жизнью, большое дело завоевания, еще недоконченное. Наименьшая неосторожность со стороны местного правления, наименьшая погрешность в способе поведения с людом Кавказским, вызывает страшный и гибельный мятеж, как то уже неоднократно повторялось. Кавказские племена вели издавна жизнь патриархальную; те, которые правят от старейшин в своих аулах не терпели никогда сильную власть, которая ограничивала их свободу. Беспокоящееся воинственным духом и жадностью добычи, нападали часто на местопребывания собственных земляков и присваивали себе их имущество правом более сильного. Отсюда возникала необходимость присмотра могущества над более слабыми. Часто аул ополчался против соседнего аула, или одна провинция, против другой провинции. Более сильные в этом разе принимали верх над более слабыми, ведя их к бою, или скрываясь сообща с ними в своих аулах и недоступных башнях. Отсюда что возник, что первые принимали название князей и усваивали себе верх над более слабыми, считая их своими пленниками и подданными, которым обширное свои земли в горах отдавали в пожизненное заключение за некоторый вид барщины. При таком беспорядке могли бывшие русские много пользоваться в войне кавказской, хоть чаще всего общее дело соединяло всегда неприязненных себе горцев. Часто русские войска далеко оружие заносили в горы. Тогда князьям предоставлялась власть над низшим людом, поскольку тебе принимали подданство России, и эта власть опиралась на преимуществе русского оружия. Но совокупность народа через такое унижение и его затирании личности, тем более терял охоту против новых правителей. Пользовался таким положением вещи знаменитый Кази-Мулла, который первый принял смелую мысль во главе кавказских народов, объявляя новую здесь науку Мюридизм, основанием которой было общее возникновение сторонников Пророка против неверных и врагам свободы Кавказского народа. Думая религиозно и политически большая, поддерживаемая произносимым словом фанатичных муллов, скоростью молнии разнеслась себя среди горцев. Много провинций уже подчиненных России повысило с кинжалами в руках признак Пророка. Ужасная война взорвалась с новым запалом. Кази-Мулла принимает на себя Имана (святого лица) достоинство и правители всех кавказских горцев, окружается значительным числом испытанных в верности мюридов, а распространяя фанатизм среди людей, стачивает ярую борьбу с русскими. Но недолго благоприятная звезда ему присвечивает. В одной борьбе с русскими, завершает жизнь под штыками, сдавая свою власть Хамзат-Беку, одному из отважных мюридов. По смерти мятежные Кази-Муллу провинции возвращены в подданство России. Князья опять возвращают над немые закачанное свои права и вещи идут по давнему. Хамзат-Бек, защищаясь против русской армии, внедряет снова порядок, очерченный от его предшественника, но чувствует сопротивления со стороны князей и ханов. Нападает следовательно на столицу Аварского ханства chaństwa, Хунзах Hunzak, почти сильнейшего в горах, облегает аул, но не может получить его силой, удается к измене. По смерти Аварского Хана, осталась по нему вдова с тремя сыновьями, осажденная в Hunzaku через Хамзат-Бека, сильный ему оказывает сопротивление. Хамзат-Бек делает вид, что хочет войти с ней в переговоры и для ведения собственно таких нуждается одного из сыновей ханских к своему состоянию (стоянки). Отосланный сын задержан в лагере. Желая узнать о его судьбе прибывает другой сын, который такжестал заключенным. Третий наконец тем же способом достается в руке Хамзат-Бека. Получив этим способом в свои руки всех трех сыновей Хана Аварии, Хамзат-Бек колеблется сделать на них задумчивое преступление. Шамиль, который был мюридом при Кази-Мулле, а у Хамзат-Бека наибом, здесь нынешний сетует решительно эти слова: «Куй железо пока горячее». То побуждает Хамзат-Бека действоватьi и сыновья аварского хана погибают убийственной смертью под кинжалами *) – добытый Аул Hunzak и целая Авария поддалась власти Хамзат-Бека. Хамзат-Бек, желая сдержать влиятельных горцев, подверг свое лицо их ненависти и мести. Благосклонный ему Шамиль предостерегал его, чтобы имелся на осторожности, но Хамзат-Бек не мог ли, или также не умел отвернуть угрожающей ему опасности и погиб убийственной смертью в мечети, где отправился на молитву. Говорят, что Шамиль на предупреждение его о заговоре на его жизнь, велел только желает Аллаха и его Пророка, смело шел к мечети, поздравил собранных там на молитву слову: «Ассаламу-Алейкум,» на что не заведено ему я привык приветствием: «ruałajkium salam;" наоборот, выступили против него с и упреками об убийстве влиятельных горцев и князей, а в то же время один из заговорных, Hadży-Miurat, пырнул его кинжалом в грудь и этим злодейским поступком прорезал пасмо дней его. После смерти Хамзат-Бека, Беленец и глава иракца были отданы Шамилю как мужчину опытной храбрости и смелого разума. Шамиль Таулинец, родившийся в ауле Гимры, от родителей довольно преуспевающего, но простого происхождения. Он получил элементарные учения вместе с другими детьми в Гимрах, а затем усовершенствовал свои знания, принятый в стране, перейдя из учеников, к имаму в мечети, в которой молодые люди получают соответствующее образование от местных муллов бесплатно, а кроме того имеет таким, что встретились, через добровольных жертв жителей, самые первые потребности жизни, такими есть: поживание, стол и укрытие. Наделенный от природы наипрекраснейшим внешним видом и обширным умом, сразу был отличен от других товарищей в самом начале благоприятной своей фортуны. При прекрасном внешнем виде юность, возвышенная положение, сила мускулов чудесно гармонизировали с прекрасной его лицом и движений в теле. При смугловатом росте, необычной ширины плечи и сильной груди, талию имел такую стройную, что почти можно ее было обнять двумя пядями. Лицо овала размерами отвечало целому телосложению. Белая кожа лица, чрезвычайно деликатная, цвет волос ясный белокурый, высокое чело, полное огня и энергии, и одновременно чувствительной кротости, проницательность окает страшной для виновника, на которого его повернул; большой нос, орлиный, но пропорциональный к целому лицу, умеренный рот, не очень полное, благодушно улыбается, зубы белые слоновой кости, борода вытянутая, круглая, с небольшим подбородком; прибавив до того руке с пальцами, необычной красоте, вот будет портрет Шамиля. Я узнал его уже в возрасте приблизительно лет 40, но следы его красоты были видимы в целом положении. Физиономия патриархальная напоминала отца израильского народа – Авраама; в том только уже изменился, что немного потолстел, а величественное лицо его затмила большая борода, которую, согласно повсеместному там обычаю, красил на темно-коричневый цвет.

Обняв правительства по Хамзат-Беку, обширным наделенный умом, поддерживаемый опытом обоих своих предшественников, понял какой политики для установки своей власти держаться ему выпадало. Действуя в духе Корана, вперед насилием и ловкостью сделал народ независимым от могущества своих противников, которых мог встретить в князьях и влиятельных фамилиях, неприязненных свободам народа, которых до основания истребил, раздавая их владению между бедными сообщающими его доброту и мудрость, и обогащая национальную кассу, оборудованную при своем лице. По второе, всевозможных постановлений и устройств не наложенной силой, но умел так вещи управлять, что казалось, что они из воли народа происходят.

На собраниях каждый один раз, на которое съезжались наибы, муллы и другие уважение, которое имело, и доверие у народа, опытной добродетели, воспитанности характера и ясного ума; на тех то собраниях изобретенные средства защиты страны на год целый и постановлял всевозможное другие потребности. Там удобно представлял народу необходимую для общего блага всевозможную реформу, которую по строгому обдумыванию принимали за постоянное государственное право, применяясь в том всегда к обычаям, характеру и запасам жителей. Этим способом принятая вещь вписываемую была к книге прав и становилась такой, что уже обязывает. Похожую дорогую Шамиль предоставил подчиненным своим называемое право Шариатом, которое народ принял добровольно, как будто сам себе его установил.

На одном таком собрании в 1838 году, в ауле Автуры, в Большой Чечни, где чаще всего собирались, Шамиль представил необходимость избрания по себе преемники; в коротких словах вычеркнул все, что доброго для страны сделал, завершая свою речь тем, что стремился бы, чтобы преемник его также в духе народа, как он вел себя, чтобы начатое через него при помощи Бога и народа дело счастья и благоприятного будущего сторонников пророка, в началах своих не упало. Заседания обычно происходили под открытым небом. Для Шамиля разбивается палатка; другие толкались здесь же около namiotn, чтобы не упустить ни одного слова Имана отреченного. После речи Шамиля, собранный народ разделялся на партии и он слушал спокойно предмет, поданный к публичному совещанию. Сотрясения недолго длились. Даниэл-Бек, первый наиб Шамиля, от имени собранных отозвался до Имана в эти слова: «что обычаем является по всем государствам, чтобы старший сын по отцу наследовал власть от Бога ему предоставленную. Для того народ, в одно правоверное государство сегодня через соединенный Шамилем, стремится, чтобы подобный обычай случился и для него непоколебимо правом. Как следствие того народ преемником по Szamilu выбирает себе другого из его сыновей, Кази-Магомета, поскольку первый сын Шамиля, Джаммаль-Эддин, находился как заложник в России. Выслушав эту речь, Шамиль протестовал против требования народа, давая за причину, что он, будучи тяжелой болезнью, под неблагословением выругал своих детей, чтобы не осмеливались принимать никаких публичных обязанностей, которые их возвеличивали сверх ординарного люда. Примечательный Даниэл-Бек, по короткому совещанию с древними людьми преклонного возраста, отозвался к Шамилю, что «народ избирая его сына преемником по нему, не может изменить своего постановления для причин через отца приведенных; что наконец отец не должен был власть запретить детям служить общему благу, потому что обычным порядком вещи, с началом уже своей жизни затянули обязанности относительно совокупности». Тогда Шамиль, убежденный о справедливых требованиях народа, возникает на ноги, поднимает руки над головой Кази-Мухамеда, двенадцатилетнего парня, бывшего на том собрании, и трогательные слезы выливая, говорит: – Боже! Ты видишь и слышишь волю народа Твоего; голос его является Твоим голосом и воля его пусть воля, совместимую с Твоей волей; Ты ее руководи для хвалы, Твоей святой и для счастья народа Твоего на все века. Аминь. После этой короткой молитвы, которой нынешние слушая, трогательные слезы выливали, вступили до того, чтобы поцеловать руку преемника, на знак винной ему из тех пор подчиненности. Первый поцеловал руку Кази-Магомета Даниэл-Бек, потом старшие муллы, люди преклонного возраста, все другие там нынешние, а в конце сам Шамиль. Право следствия внесено к книге Шариату и выполнена присяга на сдерживание его.

Энергичное поведение Шамиля, связанное с глубокой политикой в устройстве страны, вызвало пристальную бдительность со стороны России, которая хочет себе обеспечить места, с великим напряжением добытое, и что намеревается по-прежнему вести войну с горцами. Шамиль резиденцию свою заложил в Ахульго, на скалах и горах наинедоступнейших; доступные места башнями укрепил фортификационными сооружениями и откармливал валом, ожидая, так обеспечится против русских. Грустный опыт убедил его, что случилось наоборот. Многочисленный отдел войск русских окружил в 1839 году крепость Шамиля. Из обеих сторон бой был ярым: русские довели неоднократно мужества и смелости, но не меньшим было сопротивление со стороны осажденных. После больших из обеих сторон потерь, когда уже более важные пункты и господствующие верхушки через русских были заняты, Шамиль вступил к переговорам с главнокомандующим войсками русскими, генералом Гурко Hurko. Их свидание, личное, имело это следствие, что Шамиль отдал России заложника сына своего двенадцатилетнего парня, Джаммаль-Эддина. Должен был вступить с своимвойском с Ахульго и отдалиться в горы. Неизвестное по какому поводу соглашение было оборвано. Бой возобновился с новым упорством. Шамиль, не имея ниоткуда новых пособий и терпя полный недостаток воды и продовольствия, уступал побеждающей силе русских, ścieląc по за собой кровопролитную дорогу труппами врагов. Видя полную невозможность оставления дольше в своем укреплении, когда его число защитников, мучаемых голодом и стремлением с каждой минутой уменьшалась, ночной порой, тайно с женой, детьми и нескольких при силах еще мюридами сошел с горы, прокрался через русские пикеты, и связав хилый плот, отпустился на нем ни от кого niepostrzeżony по быстрой реке, которая текла, у стоп Ахульго, рекомендуя своих защитников присмотру Аллаха. Таким способом завоеван Ахульго. Защитники его в значительном еще числе, с женами и детьми добрались до неволи; о Шамиле же не было наименьшего известия нет у русских, ни между горцами. Добытое Ахульго представляло ужасный вид уничтожения и понесенных страданий от его мужественных защитников. Кучи мертвых тел пачкались, были не похоронены, толпы раненных и умирающих от голода и стремления людей преклонного возраста, женщин и детей оставались без спасения. Немая слов на описание ужасного вида, который представился глазам победителей! Похожее поражение Шамиля, которое стоит русских значительную потерю войск и сокровища, казалось, обеспечит надолго левое крыло Кавказа. Целая Авария и целая почти Таулия поддались добровольно; Чеченцы также сдержали свои дерзкие походы. В Hunzak, Ziraniach, Gergebilu и других более важных пунктах возвышались русские крепости. Безопасная и беспрепятственная коммуникация ничем почти не была прерывиста и война с горцами предпочитала быть уже законченную. Тем временем Szamil в своем укрытии среди гор заключал планы, словно более благоприятно вернуть свою моду и повысить достоинство народа. Куча верных ему мюридов, не отступая его в неудаче, все время в нем время, плохое и доброе убедительно, прежде всего Аллаха, на какую Шамиль всегда казался, сделали остальные. Народ от веков самостоятельный, такой, что ценит высоко свое достоинство, не мог долго сносить унижения и нареканий своих врагов, сверх которых духом и характером чувствовал себя более высоким. Вера его в Шамиля, дорогой ослабела не на долго, но не угасла. Не было то тайной для Шамиля и он решил тем воспользоваться при событии минуте. Зная, какое преимущество имеют русские над горцами через артиллерию, начал ввести ее у себя. Достаточно находилось в горах русских совпадений, из числа которых был мой старик Фахрудин. Из них то помощью подыскал ловких артиллеристов, а видя, что горцы, притесняемые через христиан, сильно стремятся избавиться от их господства, начался. медленно и в краткое время готовить к новой и страшной экспедиции. Найдено где-то в горах треснувшую русскую пушку, припаяны ее серебром; другую отлили татарские мастера оружия, лафета и поделали и то было начало артиллерии Шамиля. Русские, считая горцев при полностью преодолеваемых, начали накладывать на них обременительные дани, а даже вступили к отобранию никогда неотступного от них оружия. То было для Шамиля девизом к возникновению. Собрав достаточное число мюридов и к 400 русских дезертиров, в 1843 году сделал первую попытку со своей артиллерией в Верхней Чечни. Та сторона до отсюда никому не была подчинена, правили ее беспорядок и насилие влиятельных князей, которые, имея в аулах укрепленные башни, выдерживали нападения соседей и собственных побратимов. Первый Аул Чаберли поддался насилию Шамиля. Башни не выдержали пуль его артиллерии. Взятый Аул Чаберли. Целая Большая Чечня пошла под власть Шамиля; князья вырезаны, земли они отданы бедным, богатства пошли на национальное сокровище, а целая страна, благословляя Аллаха, поприсяжная ему верность. Не теряя времени, Шамиль ударяет на русские крепости Таулии, побеждает войска, не ожидали себя похожего нападения, забирает в крепостях артиллерии и запасы, распространяет мятеж по целой стране, и в одном месяце отбирает русских то, что другими попытками приобретали. Одни забранные крепости, а других гарнизоны, как с Хунзаху, едва убежать смогли. Zirany, который атакуется, выдержало осаду при наибольшей нехватке продовольствия, пока пока сморенному голодом гарнизону не пришла помощь; экипаж выступил, но крепость осталась в руку Шамиля; такая же судьба встретила Gergebil и другие крепости. Словом, кавказские войска понесли в wszystkiem потерю и много перетерпеть должны были. Крепость Бурная Burnu, сегодня Петровская Piotrowskie, выдержала сильный штурм и в части только была добыта; но горцы, грабя пороховой состав, из-за неосторожности запустили огонь, часть их вылетела в воздух и часть через пришла разбросанную помощь осталась. Темир-Хан-Шура также была осаждена, но через пришло помощь от обложения освобожденную осталась. Целая Авария, Таулия, где русские наторили обширные дороги для проезда своих войск, Шамиль покорил крепости, как то: Гергебиль, Kikuszy, Салта, Согратль, Czoch, Карахи и другие, из которых лишь Sałty и Gergebil через уничтоженное русских. От стороны Чечни леса представляли натуральную, непроходимую границу, в которых вырубка дорог теперь все время занимала. Вот короткая черта действий Шамиля, которая при недостатке всевозможных средств к ведению войны, преодолев вперед самостоятельный дух своих подданных, с подверганием часто собственной жизни, только сильной волей большого человека и умом до тех пор решительно сопротивлялся всевозможным попыткам России, не остановился среди наибольших препятствий организовывать свою страну, внедряя все время каждый раз новейший порядок в администрации и законодательстве. Любой из европейских монархов, если бы преодолел столько препятствий что Шамиль, стояших ему на пути к господству, приобрел бы имя Великого, но Шамиля же доныне немногие знают, хоть ему себя давно относится имя большого и законодатели народа. Мое пребывание у Фахрудина, как невольника, было достаточно сносно и работа, не весьма обременительная. Старик, имея для своих рассказов во мне пристального слушателя, каждый раз более ко мне привязывался. Но тоска за семейной землей, каждый раз сильнее и сильнее развиваясь во мне, очевидно разрушала мое здоровье; не убегало то бдительности доброго старика, могут понять меня с отчей добротой, и что влечется то ли фанатизмом для своего признания, то есть также доброжелательностью ко мне, наговаривал меня, чтобы я стал сторонником Магомета, выставляя уже здесь на земле, уже в будущей жизни большие с того выгоды. Религия Магомета запрещает иметь ее невольников сторонников. Приняв ее, я получил бы свободу, а вместе с тем большую возможность выбора из неволи. После тщательного обдумывания вещи, имея в виду то, что обряд и церемония моления там, где то не дает повода к возмущению, не обижают науке Христа и не подкапывают ее святость, я согласился на предложение Фахридина, посещения на молитву мечети. Кто бы мне это имел за плохое, пусть бы сам попробовал продвижений в неволю к кавказским горцам. Не много я нуждался времени на выучку обрядов и первых молитв веры Пророка, даже уже в коротком времени я мог плавно читать Коран. Мой прогресс в этом предмете удивил Фахридина и сердце его наполняло радостью. Умывание перед молитвой представляет важный пункт обрядов этой религии, чистота тела и одежды является необходимым условием молитвы. Человек, который отважился стать к молитве без дополнения обряда умывания, или в испорченном одеянии, делает свою молитву и другую недостойную Аллаха, и достойный за то наказания смерти, если бы кто из ума сделал. Каждый мусульманин обязан каждый день молиться пять раз: утром перед востоком, солнца в полдень, и по закату солнца, и когда ложатся спать. Перед каждой молитвой нужно сделать обряд умывания. В Таулии, где святость религии больше является, что остерегается, в прихожих мечетей поделаны для купания каменные ванны с чистой проточной водой. Чеченцы нестолько в том старательны. В путешествии, где не будет воды, умывание можно сделать порохом земли, прикасаясь ее поверхности, словно стоячей воды, форма умывания и в этом разе виновная быть дополненная. При домашних трудоустройствах и учении магометанских обрядов, так для меня как и для старике время быстро проходило. Неоднократно со стариком мы ходили на прогулку к близкому лесу, но ни разу мы не дошли до места, где мы встретили Езенду. На одной из похожих прогулок незначительно я направил разговор на предмет о встрече прекрасной горянки, добавляя, что отец ее должен быть очень несчастен, не может предотвратить несчастью, которое угрожает его любимому ребенку. – Правда – ответил старец. – Он очень несчастен. А поскольку недалеко мы есть от Малых Ведени, моим следовательно намерением является посетить старого приятеля, с которым я давно не виделся. Это сообщение наполнило меня живой радостью, но крыться с тем я был должен перед стариком. Перейдя небольшой лесок, отделительный аул Шамиля от плоскости Веденской и реку, уже вышеупомянутую, мы увиделись на чистой поляне, широкой не больше как верст 5 а длинной 7 или 8. Аулы Больших и Малых Ведени, которые тянутся по над реками, приятно белели живой среди лугов и садов. Вскоре мы стали перед небольшим, чистым домиком отца Езенды, который сидя на крыльце с Кораном в руке, первый нас поздравил. Радость его по поводу наших посещений была очень большой; после первых приветствий старика, показалась на грани его дочка, щебеча и подавая руку старику, чтобы его к сакли ввести. Fahridyna посажено на мягких сафьяновых подушках, я указан место около брата Ezendy, серебряными изделиями. Оживленный разговор завязал между стариком и хозяином, но для меня была она непонятную. Езенда, занята подготовкой для нас еды, сказала что-то к брату, глядя на мне шаловливо; тот немедленно ломаным русским языком, развлекая меня, начал с меня разговор, показывая свое достаточно прекрасные серебряные изделия. Поставлено перед нами на тарелке, накруглой деревянной такие, яичницу, сыр, масло и свежий, горячий чурек из пшеничной муки. Когда беря еду к рукам, я сказал обычную молитву: Бисмиллах Аррахман Аррахим, все выдали возглас поудивления, что было для старика поводом к высказыванию похвал о моем прогрессе в арабском языке. Я должен был повторить все, которое уже я умел, молитвы и читать Коран. Езенда то препятствовала мне, то помогала, если себя в чем перепутал.