Сказки странствий

Первая свирель

Ты хочешь, чтобы музыка согревала тебе сердце? Тогда послушай мою историю.

Она произошла много лет назад, в те далёкие времена, когда не было ни изысканных музыкальных инструментов, ни людей, играющих на них. А были флейты и трубадуры, веселящие людей своими несложными напевами.

Родилась у пожилого крестьянина маленькая дочь. Нежное, радостное создание; ни труда не боялась, ни непогоды, во всём отцу помогала. Но больше всего любила уйти в широкие поля и там, вырезав из ветви тонкую дудочку, наигрывать на ней неприхотливые песенки. Год прошёл, другой. Мелодии становились красивее, звучание свирели – звонче. Выросла девочка и превратилась не то, чтобы в красавицу, – милое личико, курносый носик, – но когда играла на своей флейте, вся преображалась, словно наружу выступала её душа. Люди, когда видели её такой, невольно замирали…

  Шли годы, девушка становилась старше. Юноши разглядели её красоту и наперебой начали сватать. Только никому не отдавала своё сердце юная музыкантша. Шутила:

– Вот кто сыграет лучше меня, за того и выйду замуж!

Только где за ней-то угнаться?!

В один из дней мимо деревни, где жил крестьянин, проезжала семья трубадуров. Отец, мать и двое сыновей. Старший был силачом и развлекал людей тем, что поднимал многопудовые гири. Родители весёлые песни пели, а младшего сына никто и не видел: юноша с утра уходил в поля и возвращался лишь к вечеру.

  Как-то раз наша красавица задержалась у ручья. Вдруг слышит – кто-то на флейте играет, да так красиво, как и сама она не умеет! Удивилась девушка, смотрит, незнакомый юноша сидит и звонкие трели выводит. А то вдруг грустную мелодию заиграл – и затрепетало сердце девушки. Слушала она, слушала, а затем подошла ближе и говорит:

– Как хорошо ты играешь! Кто научил тебя?

Юноша головою повёл, повернул лицо, и увидела девушка, что он… слеп.

– Я сам учился, – отвечает.

Больно ей стало, но всё же, пытаясь скрыть сострадание, весело заговорила с ним. И – подружились.

  Семья трубадуров стояла у реки долго: повозку чинили, селян развлекали. Каждый день встречались юная девушка и слепой музыкант. И – полюбили друг друга. И не помешало красавице ни то, что он слеп, ни то, что нет у него дома. Одно только мучило: как горю помочь? Как слепоту вылечить?

  Раз сидели влюблённые посреди широкого поля, вокруг – ни души, юноша играл на свирели нежную песнь. Вдруг видят – старец идёт, весь в белом. Остановился неподалёку и слушает. Тогда девушка тоже взяла свою флейту и заиграла весёлый мотив. Улыбнулся старец, в бороду усмехается. А она и спрашивает:

– Что, дедушка, понравились тебе наши песни? Сядь, отдохни, мы тебе ещё поиграем.

Присел старец, а сам о чём-то думает и в небо поглядывает, будто прислушивается. А потом встал, пояс поправил, да и говорит:

– Красиво играете, детки, – вздохнул, помолчал. – Знаю я, как вашему горю помочь, юноше зрение вернуть, да только трудно это. Долгие годы могут пройти.

Встрепенулась девушка:

– Как, дедушка, как?

– Пусть каждый из вас найдёт ту первую свирель, которую сам из ветви вырезал и на которой играть научился. А как найдёте да сыграете вместе на них новую песнь, так и прозреет любимый.

– Ну, это просто! – засмеялась она. – Мой отец мою первую дудочку в сундук спрятал и выбрасывать не даёт. Говорит: «пригодится!» А где твоя свирель?

И с этими словами она повернулась к юноше. Но тот сидел грустный.

– А я, – отвечал, – свою первую флейту отдал ручью. Наклонился, пустил по воде и сказал: «пусть найдёт её маленький мальчик, такой же, как я, и играет на ней». Мне было семь, а теперь – семнадцать…

  Побледнела девушка, на траву опустилась и едва не заплакала. Но только старец стоит, не уходит.

– Это не горе, – вдруг говорит. – Свирель твоя первая не утонула, а прибилась к берегу, корни пустила, и вырос из неё прекрасный куст. Найдите тот куст, да и сделайте новую флейту.

– Это невозможно, – прошептал юноша.

– Нет ничего невозможного, – отвечал старец, – только, как я и сказал, на это долгие годы уйдут. Ищите, а она, – на девушку указал, – будет твоими глазами.

  И ушёл.

Долго сидела красавица рядом с любимым, всё утешала:

– Не печалься, может быть, это неправда.

«Правда! Правда!» – вдруг пронеслось над полем, словно ветер пролетел. И – тишина…

Поверила девушка и пообещала юноше, что непременно тот куст найдёт, свирель вырежет и сыграет с ним новую песнь. Когда семья трубадуров покидала деревню, в их повозке сидел ещё один человек…

Три года прошло. Исколесили страну вдоль и поперёк музыканты, множество раз прошли по устью того ручья, где юный музыкант свою свирель в воду опустил, вырезали сотни дудочек из сотни ветвей, но всё так же не видели глаза флейтиста. И постепенно угасла надежда, только память осталась о том дне, когда сказал старик: «и прозреет любимый».

Но однажды… Это было весной, когда всё в мире распускается, когда свежая трава покрывает долины, а в полях звучат звонкие трели пастушков. Семья трубадуров проезжала мимо стада овец, которое пас маленький мальчик. В руке он держал дудочку. Увидела девушка, велела повозку остановить и обратилась к пастушку:

– Сыграй что-нибудь!

Смутился мальчик, но поднял свою дудочку – и полетела по полю радостная весенняя песнь.

– Моя дудочка точно так же звучала! – вдруг поднял голову слепой юноша. – Спроси у него, где он вырезал эту свирель.

– У того ручья, – показал в сторону мальчик.

Улыбнулась девушка, сошла с повозки и подала пастушку свою флейту:

– Давай поменяемся!

– Но она такая хорошая… – растерялся мальчик.

– Бери, бери, тебе учиться нужно, а я другую куплю.

  И – поменялись.

– Возьми, – обратилась девушка к любимому, едва отъехали дальше, – на память о родных местах.

Тот взял и начал играть. Ласково, нежно запела дудочка: в руках искусного музыканта даже такой невзрачный инструмент звучал, как изысканная флейта. А девушка, уже ничему не веря, достала из сумочки свою первую свирель и поднесла к губам. И вдруг – заплакал юноша, слёзы градом покатились из-под закрытых ресниц. Играет – и плачет. Закончил, дудочку на колени положил и повернулся к любимой. Открылись глаза, взор – ясный, чистый, озирается, будто видит что-то. Потом остановил взгляд на её лице и прошептал:

– Какая ты красивая!..

Ещё несколько лет бродила по свету чета музыкантов, удивляя  королей, радуя слух простых горожан и селян. А затем вернулись в родные края и остались жить в тех местах, где встретились и полюбили друг друга. И раз в год непременно брали в руки свои первые свирели, чтобы сыграть на них новую песнь…

Змея

В пустыне на песке лежала змея. Она была крупная и холодная, её тело поблескивало в печальных лучах заходящего солнца, а крохотные глазки неподвижно смотрели вдаль. Змея грелась. Песок ещё сохранял дневное тепло, он струился и рассказывал змее о том, что происходит вокруг. Где-то далеко, за много миль отсюда, шумели воды оазиса. Ей нравился этот звук: он был сродни пению ветра в вечерней дали. С севера, едва слышная, незримо приближалась буря, и лёгкие завихрения воздуха говорили, что она пройдёт стороной. С той стороны, где садилось солнце, доносилась осторожная поступь льва: он охотился. Как ни мягко ступал большой зверь, змея своим чутким телом слышала и его шаги, и то, как он припадал к земле, и как втягивал носом воздух, пытаясь по запаху определить близость добычи.  Песок рассказывал  многое…

А это что за звук? Неритмичный, чуждый пустыне. Человек! – догадалась змея. Путник, неосторожно забредший в самое сердце барханов. Он измучен, ноги его заплетаются, он часто падает и лежит, собирая силы, чтобы сделать ещё один шаг. В его дыхании слышен свистящий отзвук смерти:  пустыня с её жестоким ночным ветром и колючим холодом уже вынесла ему приговор.  Змея прислушалась: человек  упал и больше не вставал. Песок долго молчал. Тогда она подняла голову и поползла…

Это оказалось недалеко. Смертельно уставший, путник лежал на песке. Глаза закрыты, лицо повернуто к небу: там зажигались первые крупные звёзды. Змея изогнулась, неслышно вползла на грудь человека и блаженно, сладостно замерла: так ей было теплее. Лёгкий ветер кружил ночь. В груди человека едва слышно билось сердце. Всё спало.

Глубокой ночью душа измождённого путника  попыталась освободиться от тела, но  ей что-то мешало, какое-то необъяснимое препятствие. Всё же она собрала  силы и – взлетела! Она мчалась стремительно, ликуя, наслаждаясь свободой, и поднималась выше и выше. Но вдруг – будто стена преградила ей путь, полёт замедлился, и душа закружилась  на месте. Блеснуло трепетное золото волос, росчерк крыла, и чистый голос произнёс:

– Остановись.

– Я пришла! – сказала она просто.

– Ты должна вернуться.

– Но почему? Мой час настал, человек умер, и тело его остывает в пустыне.

– Умирая, человек придавил своим телом змею. Она может погибнуть. Вернись и дай змее свободу.

– Змея? Простая змея?! – изумилась душа. – Но их сотни ползают по пустыне! Я же – душа человека, и так стремилась сюда!

– Жизнь каждого существа священна… – был тихий ответ.

  Глубоко понурившись, душа проделала обратный путь и оживила тело. Человек полежал, потом вздрогнул и проснулся. Над его головой медленно всходило солнце. Он отдохнул и хотел продолжить путь. Но тут, холодея от ужаса, почувствовал на себе змею. Однако человек был жителем пустыни и знал, как следует поступать со змеями. Осторожно, бережно он разжал её тесное кольцо и опустил на землю. Ночью змея охлаждается и становится неподвижной, а тёплые солнечные лучи оживят её. Так подумал человек, уходя.

Прошло немного времени, и змея согрелась. Она долго лежала на песке, не шевелясь и прислушиваясь к удаляющимся шагам человека,  потом приподняла маленькую голову и поползла.

Зеркало

Женщина на реке стирала бельё. Большими распухшими руками она погружала в воду холщовые простыни, тщательно выполаскивала и, сжимая губы от натуги, выжимала. Рядом трудилась дочь: собирала бельё в корзину и относила домой. Река хмуро несла свои воды, холодный ветер дул в спину. Женщина остановилась передохнуть, а когда снова склонилась, то была вынуждена отпрянуть: прямо из воды, подёрнутой рябью, на неё смотрело прекрасное молодое лицо неизвестной царицы – высокие брови, слегка подведённые глаза, на голове – богатый убор…

Охнула селянка, вскочила. Что есть мочи бросилась прочь, а потом долго не могла успокоиться: так и стоял перед глазами пристальный взгляд далёкой царицы. А на сердце почему-то стало очень тяжело…

Смело, величественно, подняв голову, шла повелительница по дворцу, а за нею вприпрыжку, едва успевая, бежал седовласый старец.

– Не делайте этого, моя госпожа! – умолял он. – Озеро невелико, но оно даёт жизнь всем племенам в округе. Там живут люди со своими стадами, и кто знает, как сложится их жизнь…

– Довольно! Прекрати! – прервала слугу Анемин, резко останавливаясь. – Мне надоели твои разговоры!

Старец склонился в почтении и мягко сказал:

– Тогда ответьте посланцу «нет».

Царица взмахнула рукой:

– Не сейчас. Я подумаю.

– Моя госпожа, – тихо, но настойчиво продолжал старец, – ваш отец поставил меня вас наставлять. Не упрекнуть хочу вас вашей молодостью, но предупредить: именно молодости свойственны недальновидные поступки.

– Что случится, если я продам это озеро? – нетерпеливо перебила Анемин. – Тебе ли не знать, сколько неприятностей оно нам доставляет?

И тут же нахмурилась. Горное озеро на границе её владений приносило немало хлопот. Вода в этих засушливых местах – главная ценность, а потому неудивительно, что племенам, живущим вокруг, всё время не хватало места. Мелкие дрязги, споры, конфликты. И когда, наконец, появилась возможность продать его, царица обрадовалась. Но этот старик…

– Вы смотрите лишь на нынешний день, – тем временем говорил советник, – но мои годы…

– Твои годы дерзят мне, – откликнулась Анемин, – и уже не впервые.

– Им нечего терять, а потому они говорят правду, – тихо молвил старец.

– Хорошо. И в чём твоя правда? – царица отошла к окну и присела. – Говори. Может быть, то, что я услышу, избавит меня от беспокойства, которое это никчёмное озеро приносит мне день за днём.

– Ваш отец… – начал наставник.

– Мой отец! Оставь моего отца! Он давно почивает в земле.

– Ваш отец был мудрым человеком и учил нас смотреть далеко вперёд.

– И насколько вперёд простиралась мудрость моего отца?

– На сотни лет!

– Ах, как скучно…

– Моя госпожа! Расскажу вам то, что я вижу. Озеро приносит вам беспокойство, это верно, но там живут люди. И пока у них есть вода, они благоденствуют. Но стоит продать это озеро, как новый хозяин изгонит все племена, и лишь его собственные стада станут пить воду.

– Разумеется, – пожала плечами Анемин.

– Подумайте, как этот поступок отразится на вас!

Царица подняла взгляд, спокойный, безмятежный:

– И как?

– Вы принесёте горе сотням людей! Они разорятся, останутся без дома и крова.

– И что же?!

– Прекрасная Анемин! Небеса не простят вам такого. Сегодня ваш род богат и знатен, но если вашими руками совершится беззаконие, то кто знает, где окажутся ваши потомки через сто или двести лет? Не будут ли они бедствовать или окажутся уведёнными в рабство в далёкие северные земли?

«Какое мне дело до тех, кто будет жить после меня?» – подумала царица. Но в душе дрогнуло, встрепенулось: ответственность была не чужда ей. И старик прав: небеса не прощают беззакония.

– Ах, это озеро, – она встала. – Дай мне подумать.

– Но вы согласны?

– Двести лет – слишком долгий срок, чтобы небеса помнили такую малость, – бросила, уходя.

– Кто знает, кто знает… – негромко ответил старец.

…Вечер пришёл с прохладой и тем утомлением, которое хочется сбросить, погрузившись в сладкую дрёму. Анемин прилегла, но не уснула: что-то мешало ей. «Озеро!» – поняла. Она так и не ответила: да или нет. И вдруг рассердилась: и на себя, и на отца. «Нашёл мудреца! Мой род богат и прекрасен, и так будет всегда!»

В тот же миг велела служанке призвать посланца и поставила чёткую подпись в конце длинного свитка. «Вот и всё», – облегчённо вздохнула. Прошлась по покоям, остановилась у зеркала. С глади отполированной бронзы на неё глянуло свежее молодое лицо. «Наших сокровищ хватит и детям, и внукам, а имя Анемин будет греметь сотни лет!»

Но вдруг… Подёрнулось рябью мутное отражение, и откуда-то из глубины, словно из дальних веков, показалась картина: женщина на реке стирает бельё.

Слуга царя

Тринадцать молодых воинов стояли перед царём, блистая красотой могучих тел, и не было в них ни одного недостатка. Обученные в бою, закалённые трудностями дальних походов, они служили опорой и украшением свиты, но втайне каждый из них мечтал стать личным слугою царя.

Медленно шёл повелитель вдоль длинного ряда, и спокойное лицо его не выражало ни радости, ни разочарования. Дойдя до последнего воина, он хотел развернуться, но что-то заставило его остановиться и пристально вглядеться в юношу.

Казалось, ничего примечательного нет в том. Гораздо меньше ростом, даже хрупкий, он мог привлечь внимание разве что тонким, умным лицом и глубокими глазами. С неподобающей его возрасту мудростью глядел он прямо в лицо царя, не отводя взгляда. Повелитель улыбнулся, отметил что-то про себя и продолжил испытание. Всем воинам завязали глаза. Неслышно приближаясь сзади, царь наносил каждому несильный, но внезапный удар по плечу. Одни бойцы напрягались, однако молча сносили боль, другие слегка вскрикивали от неожиданности, но более всех удивил царя последний в ряду. Не успел повелитель поднять руку, как тот обернулся и молниеносным движением перехватил кисть царя.

И тут же сорвал маску.

– Как ты узнал? – изумился царь.

– Почувствовал, – склонил голову юноша.

Несколько мгновений повелитель пристально изучал его лицо:

– Ты и будешь моим слугою!

В дерзких боях, в нелёгких походах быстро окрепла дружба царя и его молодого слуги. Отличный телохранитель, отважный боец, юноша, как быстро понял властитель, оказался наделён качеством предчувствовать, предугадывать опасность. Необычайный дар подсказывал ему, где следует ожидать следующую ловушку судьбы, и, как говорил сам повелитель, «он умел схватить стрелу прежде, чем та была выпущена».

…Однажды после особенно тяжёлого перехода царь уснул, уединившись в шатре. Несколько воинов несли охрану, оберегая покой владыки. Внезапно, среди глубокой ночи, в шатёр быстрым шагом вошёл телохранитель, держа в руке горящий факел, и разбудил своего господина.

– Что ты делаешь тут? – спросил рассерженный царь.

– Повелитель, тебе угрожает опасность, – ответил тот.

– Какая опасность?

– Не знаю… Но прошу тебя на время покинуть шатёр.

Царь завернулся в плащ и вышел. Миновало несколько томительных минут, как вдруг раздался вскрик, и, вбежав, все увидели: слуга поднимает на кинжал большую чёрную змею…

В глубочайшем каменном колодце, построенном много столетий назад, царь и несколько приближённых воинов искали убежища после жаркого боя, обернувшегося для них поражением. Долго блуждали они в запутанном лабиринте, ища выход наружу, и, наконец, все собрались в замкнутом пространстве небольшой комнаты. Едва последний воин переступил порог, задвижка с грохотом захлопнулась, и люди оказались в ловушке. Факелы быстро погасли: плотно пригнанные камни не позволяли воздуху проникнуть внутрь. Прошло несколько гнетущих минут, и все почувствовали, что стало труднее дышать. Воины растерялись. Одно дело – честная битва с врагом, лицом к лицу, и совсем другое – оказаться в темноте наедине с мучительной смертью от удушья.

– Мой господин, – услышал царь рядом с собой голос верного слуги. – На земле нет останков. Это значит, что должен быть выход.

– Ты прав, – отозвался владыка, пытаясь подавить волнение, – нужно найти механизм, – это может быть задвижка, рычаг или что-то другое.

В течение некоторого времени пленённые ощу-пывали стены камеры, пытаясь найти устройство, которое приведёт колесо в действие и откроет ход. Медленно, мучительно текли минуты, но дверь оставалась неподвижной, а воздуха становилось всё меньше. Казалось, гибель неминуема. И тогда раздался повелительный голос слуги:

– Сядьте все. Не двигайтесь. Теперь ищу только я.

И он медленно пошёл вдоль каменной стены. Воины опустились на землю. Сейчас интуиция телохранителя была последней надеждой им всем. В напряжённой тишине слышалось приглушённое дыхание бойцов и осторожные шаги юноши. Царь тоже сидел, не двигаясь. Отчаяние овладело им. Что можно найти в этой темноте, в узкой камере, стены которой сотни раз ощупаны руками бойцов? Но его слуга не останавливался. И вдруг ясно понял, догадался царь, что ищет он не руками, а сердцем…

Остро скрипнуло лезвие кинжала, ловко легло в углубление щели – и заскрежетал, двинулся с места невидимый механизм, поднимая задвижку и освобождая выход…

Когда они оказались на воле, царь горячо обнял юношу и поклялся, что никогда не отпустит его от себя.

Миновали месяцы. Возмужал, закалился в боях телохранитель царя, и теперь уж и он стал мощным воином. По правую руку владыки стоял он на пирах и в тронном зале.

…В завоёванном городе шла первая шумная трапеза. Ещё не остыла кровь убитых, а вельможи покорённой страны несли новому правителю свои дары. Далеко за полночь затянулся роскошный пир.

Красивая, полная жизни танцовщица выбежала на середину зала и тут же завладела всеобщим вниманием. Девушка была прекрасна. Движения её, похожие на любовную игру нежной серны, привлекли взоры всех пирующих, и загорелось сердце царя. Он склонился к вельможе и шепнул ему что-то. Но никто не увидел, как напрягся и блеснул тревогой взгляд верного слуги.

Как только закончился пир и все стали расходиться, воин склонился перед царем:

– Повелитель, я знаю, что танцовщица понрави-лась тебе и ты пригласил её на своё ложе. Но сердце моё тревожится, и, хотя я не знаю, какая опасность угрожает тебе, прошу: не приближайся к этой женщине!

Гневно глянул царь на юношу, и помутнел его взор:

– Ты, дерзкий! Ты просто ревнуешь! Ты сам хочешь эту девушку! Прочь с моих глаз!

Но слуга, не страшась гнева владыки, остался у его ног и продолжал умолять:

– Поверь мне, мой господин! Вспомни, сколько раз мне приходилось оберегать тебя! Я знаю, что нечто ужасное и неотвратимое угрожает тебе в объятиях юной танцовщицы. Не допускай её к себе!

Громче небесного грома прозвучал смех царя:

– Уж не думаешь ли ты, что я убоюсь женщины! Что может она сделать мне? Угрожать кинжалом? Или отравить поцелуем?

И, опьянённый вином и желанием, царь приказал увести юношу и запереть до утра.

А тем временем в отдельной комнате готовят к ложу, одевают и украшают прелестную наложницу. Мерцает пламя свечей и лампад. Нежное тело блестит и сверкает тысячью отражений в зеркалах. Восхищённые взгляды служанок веселят сердце девушки. Вот, набросив роскошное покрывало, она во главе небольшой процессии идёт по узкому коридору, замирая от острого волнения. Навстречу ведут арестованного юношу, его взгляд падает на рабыню, но вместо восторга она видит ненависть. И вдруг он резким движением выхватывает кинжал из ножен идущего рядом бойца и одним сильным, безжалостным ударом наносит ей смертельную рану. На расшитой золотом ткани медленно расплывается непоправимое пятно. Девушка оседает на пол, и в глазах её навечно застывает недоумение: за что?!

Тот же вопрос произнёс сквозь зубы взбешённый царь, когда слугу вновь привели к нему с руками, обагрёнными кровью. Но тот молчал, и лишь спокойное выражение лица говорило о том, что он доверяет себе.

– Ты – негодный раб! – сдерживая ярость, произнёс повелитель. – Ты возомнил, что можешь ослушаться меня?! Казнить – немедленно!

Царь ещё оставался в тронном зале, когда к нему поспешно впустили врача. Он только что осмотрел умершую девушку и теперь хотел что-то срочно рассказать владыке.

– Что ты хочешь сказать мне, кроме того, что она умерла? – тяжело, с иронией спросил царь.

Врач поклонился:

– Мой повелитель, я осмотрел тело наложницы при ярком свете лампад, надеясь, что мне удастся спасти её, но то, что я увидел, было ужаснее смерти. На тонкой коже в местах, скрытых от глаза, я различил признаки начинающейся проказы. Пятна столь малозаметны, что, видимо, даже сама девушка не знала, что больна. Поэтому для неё лучше, что она умерла внезапной смертью. И ты тоже, мой господин, ты тоже – спасён! Трудно представить, что было бы, если…

Он не договорил. Стон, похожий на крик живот-ного, прорезал пространство:

– Вернуть его! Быстрее!

Как ветер, бросились слуги к выходу. Царь застыл в ожидании. Он сжал голову руками и молил судьбу лишь об одном: чтобы юношу не успели казнить. Наконец, послышались шаги, и, подняв голову, повелитель приготовился встретить посланца со страшным ответом. Но в полутьме коридора ничего не было видно. По лицу царя потекли струйки пота. Казалось, не слуге, а ему самому вынесли смертный приговор. Тогда он встал и двинулся навстречу… Мгновение – и вот уже в мощном объятии повелитель прижимает кого-то к груди, горячо благодарит. Все расступаются и видят бледное лицо телохранителя. Он улыбается царю и друзьям:

– Я знал, что всё будет хорошо. Но на этот раз немного испугался.

На следующий день, когда победитель совершал марш по завоёванному городу, все видели: по правую руку царя на прекрасном коне ехал юноша с мужественным и умным лицом. И каждый раз, когда взгляд царя падал на воина, глаза его теплели.

Жук

Дождь кончился. Было тепло, воздух очистился, и я вышел на прогулку. Больному сердцу это – бальзам: подышать, походить по аллеям парка. Я неторопливо продвигался между луж, когда заметил жука. Бедняга лежал, задрав лапки, и беспомощно шевелил ими: вода залила асфальт и не давала ему подняться. Осторожно взяв жука двумя пальцами, я отнёс его в траву. «Беги, дурачок, тебя здесь задавят», – и продолжил путь. Сердце побаливало, дышалось тяжело: мои пятьдесят восемь давали о себе знать. Ничего, не стоит хандрить в такой хороший день!

Во дворце царила суматоха. Приём начался, гости всё прибывали и прибывали. Король сидел на троне, милостиво кивая большой головой. Увидев Принца, он подозвал его.

– Как вы добрались, мой друг? – приветливо спросил Король. – Дорога была утомительной?