Питомцы апокалипсиса

– Пускайте катушку, – скомандовал я. Но Гертен медлил.

– Я обещал Юлирель, что верну тебя на Землю, – сказал старик.

– Совесть начала просыпаться? – скрипнул я зубами и топнул по платформе. – Попробуйте только. И обещаю: сколько контролеров на Земле мне ни пришлось бы найти и пытать, я раздобуду способ снова заглянуть к вам в гости. На месте того, что вы сможете восстановить, я создам новый хаос. Хоть раз пожалейте свою планету.

Угрозы не проняли архонта.

– У тебя нет маяка вне нулуса, – сказал Гертен. – У Юлирель был ты, у тебя никого. Даже пережив переход, ты не вернешься.

Его спокойный тон охлаждал лучше купания в проруби.

– Это не самоубийство, – сказал я. – Поверьте.

Мы с Гертеном молча смотрели друг на друга сквозь стеклянную перегородку: на тех нас, кем мы никогда не были. Брат и отец. Как оказалось, мне не для кого играть свою роль, а Гертен позволил древней крезе ананси диктовать, кто он есть.

Сказки врут. Прочитанные в детстве истории закладывают в нас ложные надежды, что мы принцы и принцессы, супергерои и волшебники. На Земле верят, что в настенном календаре прячется день, когда они вдруг обретут паучью суперсилу и спортивную внешность. Или ждут, что однажды их, спящих на поеденном молью диване, разбудят поцелуями прекрасные принцы-мультимиллионеры. Ананси же вместе с молоком матерью впитывают историю о гибнущей Вселенной, которую им предназначено спасти. Наше детство, наше прошлое, пропитанное лживыми сказками, решает наше будущее.

Но у меня больше нет прошлого. Подделка разоблачена. Тем легче мне решать самому. Каноны утратили власть над моими решениями. Узкие рамки никакой истории больше не заставят меня ненавидеть себя или другого. Раньше я ненавидел Юлю, потому что ненавидел самого себя. Чужие условности вонзали гвозди в мою жизнь. Навешивали на эти гвозди ярлыки. Брошенный сын и бросивший брат.

Теперь я не хочу умирать, потому что полюбил Юлю.

Теперь я сам хочу написать свою историю.

Гертен кивнул и взялся обеими руками за тяжелый рычаг.

– Тогда спаси мою дочь.

Аппаратура под платформой загудела. Желтый кружок на ней стал мерцать ярким светом. По моему телу забегали маленькие огоньки. Слегка защекотало под доспехами. Пока я весь светился, словно звездное небо, мир в глазах стал затухать. Накрыла темнота.

Услышал голос архонта:

– Один за другим органы чувств прекратят функционировать. Первым зрение, вторым…

Голос стих. Уши заложило вакуумом. Больше нет сомнений, что «вторым».

Я ощутил, что уже не стою. И не лежу, и не сижу. А голову вертит как юлу. Затошнило. Значит, ориентировка в пространстве – третий предатель. А она разве относится к органам чувств?

Утопая в темноте, ощутил, как заложило нос. Минус нюх. Что осталось?

А потом меня дернуло. Из невидимого тела полилась кровь. В сквозных ранах затрепетали лоскуты кожи и плоти. Я не видел, но знал. Потому что болевые рецепторы отключились самыми последними.

Глава 31

Влажный легкий ветер погладил мое лицо, колыхнул ресницы. Разогнал белый хаос в разуме. Где-то рядом шелестели волны, скрипели тонкие ветви. Далекая птица разрывалась воплем.

Бриз и деревья? Море и чайки?

Ах, конечно. Вечные звуки подле.

Я открыл глаза и встал, отряхивая золотой песок с футболки и шорт. Огляделся. Бесконечная лазурная гладь тянулась вдаль, к туманной дымке. Горланило белое пятно чайки на необъятном синем небе. Обыденная красота привычных пейзажей. Позади от моих кожаных сандалий по песчаным дюнам пляжа скакали свежие следы, пока не исчезали в зеленой тени леса. В кривой цепочке ямок в песке крылась причина моего забвения. Я – странник, а вся моя жизнь – поиск. Ищу, всегда ищу.

Мне брызнуло на ноги. Морская волна. Обрызгало еще волной – прямо в лицо. Еще десятки, сотни раз. Сотни ударов по мне. И еще больше по сияющему пляжу. Воды лагуны взметнулись к небу. Земля затряслась, невысокие дюны посыпались в ложбины между ними. Кричала чайка, все кричало. Кровь и соленая вода текли с меня. Гремя, за спиной валились деревья.

Вместе с песком смыло следы моих сандалий. Следы моего поиска. Моей жизни.

И вот кипящая лагуна выпустила пленницу в простом белом платье. Сверкнули мягким золотом глаза, взметнулись голубые руки. Ограда из пенящихся гребней встала между нами.

Мы никогда не встречались с девушкой, но я знаю, что ищу именно ЕЕ. Всегда – ЕЕ.

Вздрогнув, словно в последних родильных судорогах, лагуна утихла и гигантские волны опали. Вытряхивая воду из ушей, девушка шагнула на разбитый пляж. Опрокинутый, раздавленный, я смотрел, как с ее полупрозрачного платья стекала вода. Мокрые волосы ее сделались черно-непроницаемыми, как морская пучина, из которой она вышла.

Девушка взглянула на меня. Впервые.

И протянула бледно-голубую ладонь. Мои раны и кровь на коже вдруг исчезли, я исцелился, поднялся выше страха, выше боли, выше рассуждения. Я каким-то образом оказался на ногах. Мятая одежда выпрямилась, очистилась от песка и крови. Осталось только шагнуть, только взять голубую руку. И тогда конец поискам.

Остался только один шаг.

Девушка протянула руку ближе ко мне.

Полшага.

Чайка вопила в небе.

Я целиком окунулся в золото нечеловеческих глаз и неожиданно спросил девушку:

– Почему я не слышу твоих мыслей?

Чайка резко смолкла. Утих бриз, застыла рябь на воде. Вопрос повис в воздухе, встал между нами подобно недавним гигантским гребням. Первый настоящий вопрос в мире-подделке. Он подтолкнул меня дальше, в застывшем сознании с трудом начали рождаться мысли. Со скрипом, с болью, прямо как у закостенелой мумии. Перед моими глазами пронесся поток образов, сравнений, связей. Мумия, фильмы ужасов, вымышленные истории, комиксы, сказки, поиск счастливого конца.… Разум ужалила память прошлого. Юля. Юлирель. Агония во время скачка в нулус.

Пальцы на протянутой голубой ладони приглашающе согнулись. Знакомое лицо улыбалось, под полупрозрачным платьем мерно вздымалась грудь, на которую очень долго я боялся просто взглянуть. На гладкой коже собирались капельки пота. Реалистичная графика и только. Нет тихих чувств, нет тяжелых мыслей. Ничего родного нет под пустой оболочкой.

– Зря стараешься, – сказал я. – Не твои скулы порезали меня по сердцу.

Подделка не шелохнулась. Ее рука так же тянулась ко мне. Запрограммированная моим воображением кукла не умела сдаваться. Даже завидую.

Я оглядел застывший призрак мира. В этом месте, где нет материи, правит сознание, а осмысление идет об руку со знанием. Если проще: мыслишь – значит знаешь. Словно восточные монахи, медитирующие под деревьями, здесь я мог впитывать информацию без зубрежки учебников.

Лжеюля качнула бедрами, восхитительная на фоне песка и моря. Нет, опасность не исчезла. Стоит поддаться соблазну, купиться на ее голые острые коленки и ждущий взгляд, и я пропал. Я снова зациклюсь на одной бесконечной мысли. На одном слове. На одном действии. На «ищу».

На всякий случай попятился от Лжеюли на пару шагов. Оттолкнулся и воспарил в синеву неба. Лагуна внизу быстро уменьшилась и растворилась в необозримом океане.

Синий простор вокруг стал переливаться яркими картинами моих глупых желаний, как калейдоскоп. Мимо проплыл кадр, где Человек-паук, сидя на факеле Статуи Свободы, приглашающе мне машет двумя сэндвичами. В другой фантазии в автобусе сидела вся моя семья, которая вовсе не моя, – Лена, ее мать и даже отец в синем мундире с орденами. Картинки поднимались спиралью и пропадали. А я несся дальше сквозь мысленный поток. Принимал информацию Абсолюта.

Итак, скачок в нулус убил меня. Потому что мое сознание замерло в одной точке, зациклилось на самом себе. Влипло намертво в цемент одного бесконечного действия – «ищу, ищу, ищу, ищу…». Материи в нулусе нет, как и времени, как и энергии. Нет здесь распада и разложения. Смерть в «точке без характеристик» – всего лишь остановка. Когда умираешь, разум застывает, и я чуть не застыл, вечно следуя за реалистичным видением Юли, что сам же и создал. Только одной детали не хватило для полного безвозвратного погружения: шепота Юлиных мыслей. Но подделка не умела думать.

Мертвецам не дано мыслить. Если бы Лжеюля, творение моего «мертвого» сознания, породила бы мысль, это значило, что я породил бы мысль. Мыслю – значит существую. И тут же воскрес, очнулся бы от миража.

А облегченный вариант не сработал. Из-за нехватки одной мелочи тень Юли не заманила меня в вечную рефлексию сознания. Даже заторможенный я не поверил, что передо мной Юля. Искать же вечно Не-Юлю не входило в мои планы, когда я нырял в нулус.

Не останавливаясь, я пересекал холодные залы Крепости Одиночества, захламленные ангары Особняка Мстителей, полутьму Бет-пещеры. На выходе из последней вихрь летучих мышей вдруг взметнулся к невидимым сводам, чуть не оцарапав мне лицо. Фансервис вокруг не удивлял. Нулус – бесконечная масса, сплюснутая в одну точку. Представить такой мегапарадокс под силу разве что Доктору Манхеттену. Обычный же человек на непостижимое всегда натягивает маску знакомого.

Наконец всплыла нужная ячейка в бесконечных сотах Истока Вселенной. Незастеленная кровать. Фабрикоид, застывший на зарядке. Аквариум с рыбкой на тумбе. Сотни аквариумов с рыбками. Стены Юлиной комнаты раздвинулись, и лабиринт аквариумов уходил вдаль, где ламинат словно бы перетекал в пустоту.

Я услышал топот босых ног – ее босых ног. Среди лабиринта металась от одной стеклянной коробки к другой единственная девочка, мысли которой я мог слышать.

Нашел.

Я рванулся к ней и обнял. Мои пальцы задрожали от прикосновения к ее коже. Но Юля выскользнула из моих рук. Золотые глаза смотрели только на аквариумы, а разум поглотила одна-единственная мысль. «Спасти, спасти, спасти, спасти…».

Душу мою чуть не разорвало.

Дурацкий нулус. Гребаное киллер-измерение.

Войдя сюда, никто не выживает.

Юля подбежала к аквариуму, раскинув руки. Едва она приблизилась, рыбка вздрогнула и всплыла к поверхности брюхом кверху. Круглые глаза выпучились, пухлые губы застыли.

Вскричав, Юля забила кулаками по тумбе. Слезы стекали с ее подбородка и падали в воду, на торчавшее из воды брюхо рыбки. Затем взгляд ее упал на рыбку, плавающую в другом аквариуме, и Юля бросилась к нему.

За спиной Юли плавали сотни мертвых рыбок.

Прежде чем Юля достигла нового аквариума и познала новую смерть, я схватил девушку-ананси за руки. Она брыкалась и рвалась, я прижал ее к себе. Одна мысль звенела в ее мертвом сознании. Одно желание, с которым она нырнула в нулус и с которым погибла.

«Спасти…»

Когда я переходил между измерениями, думал только о том, как найти Юлю. Поэтому меня встретил ее мираж. Юлю же терзала ее миссия. Сомнения, страхи, что никого она не спасет, что подведет архонтов и отца. Она – надежда Вселенной? Но почему? Она не уберегла даже рыбку! И теперь сознание ее захлебнулось в попытках предотвратить то, что она допустила. Маленькую смерть, предзнаменующую великий провал.

Не отпуская голубые руки, я телепатировал Юле. Создавал зачатки мыслей в ее застывшем сознании. Возрождал в угасшем разуме жизнь.

При переходе в нулус нельзя выжить. Зато здесь легко воскреснуть.

Юля перестала биться и осела на пол. Я больше не держал ее, и она завертелась из стороны в сторону, оглядывая мертвых рыбок. Лицо ее потемнело от грусти, а вместе с ним вся бесконечная комната.

«Их всех убила я…если бы я только стояла на месте».

– Нет, это нас убил нулус. Рыбки – всего лишь мираж петли, в которую замкнулось твое сознание.

Приятно было говорить вслух. Так казалось, что мы правда разговариваем, правда оба существуем вместе с гортанями, зубами, языками. Губами, которыми я жаждал соединиться.

Глаза Юли блестели в темноте, как золотые монеты.

– Но ты воскресил меня.

Я засмеялся и обнял ее. Мы крепко прижались друг к другу в этом мрачном призраке ее комнаты, окруженные плеском плавников в темноте.

Юля вдруг отвернула лицо, все еще прижимаясь ко мне телом.

– Ты даже бросился в это опасное место ради меня. А все, что я тебе дала – убила твою любимую рыбку.

– Легко исправить, – сказал я. – Просто, когда вернемся, подари новую.

– А так разве можно?

– Можно даже круче, – я сделал паузу. – Выходи за меня.

По ее коже под моими пальцами словно прошлась волна тока.

– Что? Выйти?

– Ага – при куче народа оденем друг другу на пальцы жутко неудобные кольца и пообещаем никогда не расставаться.

– Я поняла, что ты имеешь в виду. Я же читаю твои мысли. Но не вижу смысла носить всю жизнь жутко неудобные кольца.

– Ах вот как, – я стал искать взглядом ближайший аквариум, чтобы всунуть в него голову и захлебнуться.

– Давай подберем по размеру, удобные, – сказала она.

После этих слов мне снова захотелось жить.

– С каких пор мы ищем легкие пути?

Юля пожала плечами.

– Хочешь – носи оба кольца сам, а я только пообещаю никогда не расставаться.

Она подставила губы под мой поцелуй.

– Похоже, нам предстоит непростая супружеская жизнь, – сказал я, наклоняясь к ней.

Взявшись за руки, мы летели сквозь игру видений и миражей. Наши сознания преобразовывали непрерывный поток информации в знакомые образы, в портреты близких людей, в то, что нам под силу представить. Нулус – это Все, превращенное в Ничто. Он включает в себя каждое событие, каждый вздох, каждую мимолётную мысль из нашего измерения.

Мы видели, что творилось на Люмене без нас.

Видели, как Динь-Динь вместе с Герсеном и Рудо возвращались на станцию, пересекая в аэроомнисе космическую бездну. В ангаре их ждал Орпо со своим отрядом.

Видели, как Мана восстанавливалась в инкубаторной капсуле. Ее рана затянулась без единого шрама, и теперь бразильянка плавала в облаке добрых снов. Тихая улыбка играла на ее бледном лице. А снаружи жестокий мир уже бросал ей новые вызовы.

Видели, как Дарсис лежал избитый в карцере Центра. Овако не поддался на уговоры Динь-Динь пощадить ассасина, и гулкий стук топоров раздавался среди зеленых лужаек. Под тенью золотого купола «Диснейленда» унголы ставили сруб, чтобы на восходе сжечь его с Красным убийцей сотен внутри.

Видели мы и как побежденный, но не разбитый Гарнизон стягивал войска в Адастру. Как унголы пристреливались из мортир, готовя орудия к отпору штурма. Как запертые в столовой гешвистеры дрожа прислушивались к редкому грохоту снарядов снаружи. Бедные дети, мы видели, вскоре падут жертвами очередной глупой бойни.

Только Лену мы не могли увидеть, как будто ее стерли из бытия.

Бессилие помочь друзьям бросало нас с Юлей друг другу в объятия. Я удивлялся, какой влажной стала кожа Юли. Словно плакала каждая частица ее тела.

Стыдно, но в то же время мы радовались. Наши тревоги показывали, что мы живы. Живы, мать вашу! Потому что страдать, понимать, насколько ты бессилен, одинок, потерян – и есть жизнь. Страдание побуждает действовать. Только когда ты способен страдать, перед тобой прокладывается дорога к любви и счастью. И вот мы любили. Чёрт, сейчас мы любили как никогда! Страдание прожгло в наших душах отверстия, в которых сейчас плескалось счастье. Крепко держась за руки и за наш святой Грааль, мы не боялись нового раунда. В любой кромешной тьме всегда найдутся звезды.

Из плотной пустоты вокруг резко соткались горящие стены каменной комнаты, словно раскрылся гигантский бутон рыже-алого цветка. Трещало пламя на раскаленном камне. С потолочных балок свисали дымящиеся языки.

Шагая среди пожаров и дымов, мы двигались в центр комнаты. Фонтаны искр то и дело перегораживали нам путь. Целя нам в головы, бухал откалывавшийся от стен камень. Так чья-то воля пыталась остановить нас.

Еще издалека засверкала отблесками огня в чешуйках длинная змея, кусающая себе хвост. Дымящиеся обломки закрывали часть согнутого колесом туловища, и только подойдя вплотную, мы увидели, что змею мучают.

Двое людей терзали несчастную. Один двуручными железными клещами оттягивал нижнюю челюсть змеи вниз. Второй таким же клещами вцепился ей в туловище возле хвоста и толкал его в раскрытую пасть бедной.

При звуке наших шагов живодеры подняли головы. Я вскрикнул и сжал пальцы Юли.

У обоих людей не было лиц.

Два живых кошмара выпрямились. В полтора раза выше человека, чудовища возвышались над горящим адом вокруг. И над нами.

«Как жалкая ананси смогла пробудиться в Истоке, брат?»

«С ней Чувствующий, брат».

Хриплые голоса трещали в пламени, отдавались в треснутом от жара камне. Гудели в костях моего метафизического скелета. От чудовищ разило древним злым разумом.

Тяжелые клещи в вытянутых руках отпустили змею и смотрели в нашу с Юлей сторону.

«Почему вы не бежите, жалкие?»

И я был готов уже драпать, утаскивая за собой Юлю. Но пустота обожгла мою ладонь.

Юля отпустила меня.

– Уходи, – сказала она, глаза ее сверкали в красных отблесках, как расплавленное золото. – Моя миссия – спасти ее.

Все мысли Юли сейчас были только об истерзанной змее у ног безлицых тварей. Вдруг я ощутил, насколько чужеродно нам это измерение. Мы забрались слишком далеко. Мы даже умерли и воскресли.

– Уже выгоняешь? – хмыкнул я. – А кто обещал пообещать никогда не расставаться?

Быстрый свет вспыхнул и облачил меня в красные аксамитовые доспехи.

– Нет уж, теперь не отделаешься, – я протянул руку и выхватил из воздуха унгольский топор.

Юля улыбнулась краем губ. Из каменного пола вырос длинный рычаг и уткнулся резиновой ручкой ей в ладонь.

– Я проверяла твердость твоих намерений. И, знаешь, ты засомневался.

Чудовища медленно двинулись на нас.

«Когда Очищение…»

Я принял стойку, которой учил Овако.

– Неужели?

– Ты шагнул назад.

«…настигнет нечестивый Отголосок…»

Плиты пола разрезали алые языки. Огненное кольцо взметнулось и окружило нас с чудовищами.

Я поднял бровь.

– Да ну? Неправда!

– Шагнул-шагнул.

Со всех сторон шипело и трещало пламя. Враги шли, дымный занавес между ними и нами уменьшался.

«…извращения жизни прекратятся и…»

–Э-э…соскользнула пятка просто: здесь пол неровный. Лучше смотри как я понесусь вперед без страха и сомнений.

«…грешить грехи не смогут больше жалкие…»

Юля прижала свободную руку к груди.

– Мой рыцарь!

«…как и дышать…»

Второй рукой она дернула рычаг.

Полыхающий потолок раздвинулся и, прорезав черные клубы, на одну из тварей рухнул водопад ослепительного белого света. Сначала голова без лица запылала как свеча, затем весь силуэт великана скорчился внутри чистых бушующих волн.

От страшного вопля ухнула каменная кладка.

«Бра-а-т!»

Второе чудовище замахнулось на Юлю клещами как дубиной. Я пересек твари дорогу и отбил топором тяжелый удар. Отдача свела судорогой мою руку, из эфирных легких выбило весь воздух, и все-таки я завертелся вокруг великана, делая ложные выпады. Каждый взмах, каждый уклон был точен. Пропитанная знаниями пустота щедро делилась со мной техниками великих воинов.

Древний враг живого не отступил и даже не шелохнулся. Клещи свистели, вспарывая дым и горячий воздух, создавая неприступный щит перед тварью. Железо грохотало, сталкиваясь, но это была битва не стали, не физических мускул, а сознаний. Схватка обозленной воли и неопытного разума.

Я глядел на тварь – и видел ее прошлое.

Эти существа продирались сквозь века, постигали сущее, ликовали от глотка нового знания – пока не настал их предел. Вселенная разрасталась, истина усложнялась, и древний разум уже не поспевал за ней. Тогда озлобленные твари прокляли мир, решив уничтожить его, а затем возродить чистым и юным, чтобы начать пир заново.

Чудовище с силой взмахнуло клещами, отколов от моего топора лезвие.

«Все, что наполняет тебя, – это гниль, жалкий».

Я отступил только на шаг. За моей спиной Юля сдерживала столпом света другое чудовище.

Враг бросился вплотную. Огромная тень накрыла меня, и ненасытный пожар за ее пределами померк.

«Все знания, все влечения, все терзания…».

Я сжал обеими руками покалеченное оружие. Сколько жизней исчезнет, если я проиграю? Скольких друзей подведу? Скольких уже подвел?

В зазубринах на топоре выступили алые сгустки. Человеческая кровь. Кровь Маны. Муки моей совести всплывали на обколотом железе яркими каплями.

Тварь хрипела.

«В самом рождении тебя окунули в кривизну Отголоска»

Капли скапливались на выступе обуха над древком, сверкая во всполохах пожара.

«Даже в Истоке ты болен опытом нечестивого»

Тварь замахнулась клещами над моей головой.

«А мы с братом лечим…»

Первая капля упала на пол. Из лоснящегося пятнышка на камне выстрелил шипастый стебель пышной алой розы и обвил плоскую безглазую голову твари.

Длинные руки взметнулись. Загрохотали упавшие клещи.

– Сам жуй свои пилюли, доктор, – я тряхнул топором, обильная кровь брызнула с обуха.

Из обагренного камня вырвались новые румяные цветки. Зелено-алые оковы оплели руки и ноги твари. А она мычала и пыталась оттянуть с плоскости на месте лица упругий стебель. Под большими вытянутыми пальцами между шипов пылали роскошные бутоны. Венок, который впору сказочным принцессам или королевам школьных балов.

Запахло ароматной смесью пряностей, мха и меда. Сейчас в горящей комнате как раз стояла жаркая сухая погода.

– Значит, цветы ты даришь не только мне, – упрекнула меня Юля, без перерыва дергая тянущиеся из пола рычаги и поливая второго великанами волнами света.

– Тебе, только тебе, – сказал я. – Вот собираю новый букет.

Кровь текла с топора, цветки возникали и накидывались на врага, спутывая его. Чудовище почти скрылось под пестрым шипастым покровом. Посреди огня валялись смятые лепестки и разорванные в клочья листья.

«Кто…»

Тень внутри потоков света загорелась черно-рыжим пламенем. Ослепительные белые струи треснули и распались на тонкие волокна.

Юля вздрогнула и пошатнулась. Я подхватил ее под руку.

«…Кто остановит Очищение?»

Обручи роз на втором чудовище вспыхнули и опали горящими обломками.

«…Кто обуздает Истину?»

Источая дым и запах жареного мяса, два чудовища вышли из сброшенных оков. Валы огня поднялись за их плечами. Из-за бьющего в лицо жара я едва мог смотреть на врагов.

«Нельзя помешать Замыслу, но вы поплатитесь за дерзость».

Огромные огненные ладони позади тварей хлопали друг о друга и раздувались еще больше.

«Армии наших рабов обрушатся на Люмен».

– Не смей трогать их! – проорал я. Мою гортань обжег раскаленный дым ада, я закашлялся. – Не смей.

«Ваш мир в огне.… Это последний шанс, жалкие».

Черные обожженные твари застыли. Слепые головы качались, уставившись на нас.

Вздрогнув всем телом, Юля заплакала.

– На самом деле, я хочу носить неудобное кольцо, – сказала она. – Очень хочу.

Со всех сторон трещал огонь, наши глаза слезились и видели смутно.

Теперь мы знали, что нас ждет. Вечная борьба, вечное пламя. В нулусе сознание не может потухнуть, пока не сдастся. Заканчивались последние секунды отдыха перед вечным испытанием.

– Почему бы и нет, – улыбнулся я.

Я коснулся пальцев Юли и вокруг одного из них обвился золотой сверкающий ободок.

Юля подняла руку с кольцом близко к лицу.

– И вовсе не неудобное… – она спохватилась и сказала. – Ты уверен? Тебя ждут друзья.

Я покачал головой.

– Нас жду друзья.

Помедлив мгновение, Юля схватила мою руку и поцеловала безымянный палец. Вокруг него вспыхнул такой же золотой обруч, как у нее. Кроме того, что на моем кольце две царапины пересекались на ободке.

– Когда-нибудь, – сказала она, распрямляясь.

Я бросил под ноги поломанный топор и выхватил из пустоты новый. Позади нас хрипела змея, пытаясь выплюнуть хвост. Помочь несчастной мы не могли, только бороться за то, чтобы никто не мешал ей бороться с собой. У всех, у каждого своя борьба.

– Когда-нибудь, – сказал я.

Мы бросились на чудовищ. Взревели твари – первобытные демоны, – и огненные водопады рухнули с потолка. Нас отбросило на каменный пол, мы покатались, окутанные красным пламенем. Стены рухнули, сокрушенные адским жаром.

Белым светом Юля разбросала обломки, мы поднялись из руин и напали на чудовищных врагов. Теперь твари отступали, отбиваясь.

Грохотали наши удары, ревели твари. Земля под ногами проламывалась до самого ядра. По швам трещали небеса. Между белых линий качались далекие светила. Иногда посреди ударов мы успевали поднять головы и убедиться, что точно такие же звезды еще горят над Люменом.

Динь-Динь, Мана, Дарсис, Орпо, Овако, Рудо, Герсен, Лила …

Простите, ребята. Простите, что задержусь.

Эпилог

Они не вернулись.

Весь вечер и полночи мы прождали Стаса и Юлирель в портальной рубке. В итоге мы с Рудо уснули прямо на полу. В одной половине рубки развалились унголы, в другой архонт с рабочими станции. Динь-Динь, Рудо и я сидели между ними. Голова Рудо лежала на моих коленях, а сам я оперся спиной на пульт управления.