Питомцы апокалипсиса

Лила вела гекконда, я сидел позади, держась за нее. Талия девочки почти полностью скрылась в моих ладонях. Вдобавок Лила то и дело привставала в стременах, подвигая ягодицы плотнее ко мне.

Ох, я тучка, тучка, тучка, я вовсе не легко возбудимый подросток.

Лагерь тенетников пустовал. Мы обогнули десятки пленных мизгоров, привязанных к вбитым в землю железным стержням. Хор проклятий летел вслед.

«Гребаный белоглазый дьявол!»

«Чертов колдун!»

Толпа тенетников текла в лагерь. Грязно-черные макушки Дарсиса и Мана маячили среди рыжих голов. Двое индейцев несли носилки, сделанные из копий и тряпок. На них лежал бледный отец Лилы. Из его подмышки сразу за кромкой костяного доспеха торчало древко стрелы.

Спрыгнув в траву, Лила бросилась к отцу и заплакала, прижавшись к его ногам. Вождь погладил дочь по пыльным рыжим кудрям.

«Будет тебе».

Рядом плакала Мана.

«Это была меу, моя стрела! Моя! Почему он закрыл меня?»

Вождь блекло улыбнулся.

«Дочка, ведь ты спасла кровь от крови моей. Отныне все вы трое моя семья, да».

Мана дернулась, закричала:

«У меня нет семьи! Нет!»

Тенетники вокруг схватились за копья, но вождь протянул ладонь к лицу Маны.

«Ну-ну, – зеленые пальцы вытерли мокрые щеки бразильянки. – Конечно, есть. Ты – моя дочка, – вождь подмигнул мне, – Хоть я и не знаю, что за неведомые зверушки вы двое».

Мы двинулись к лагерю. Мана и Лила не отходили от вождя. Дарсис посмотрел на меня.

– О, так ты не истек кровью.

– О, так ты не убил всех «дикарей», – хмыкнул я. – Силенок не хватило или просто ребят пожалел?

Голова резко закружилась. Я коснулся рукой лба. Сухая корка запекшейся крови кольнула пальцы. Куда делась аксамитовая тряпка? Уже растворилась?

– В следующий раз дам тебе повязку посвежее.

– Только не ту, что носишь вместо трусов, – сказал я и сел в траву. Замотал головой, пытаясь прогнать рябь в глазах. Не хочу опять в темноту, к красным звездам. Не хочу опять к ней.

– Умник, давай руки. Сейчас перекину тебя через седло.

Я упал, колючая трава защекотала нос. В глазах все же потемнело.

Наверное, поздновато спрашивать, но почему я так часто падаю в обмороки? Как будто мы в третьесортном подростковом романе, и автор-дилетант не знает, как еще по-быстрому закончить главу.

Глава 22

Я очнулся в просторном шатре из тростниковых циновок. Абсолютно голый, не считая повязок на голове. Густой мех черной шкуры под телом щекотал кожу. Одеяла не было. Лила сидела у дымящегося очага, расчесывая свои морковно-рыжие волосы. Глаза-цыплята глянули на меня. Я свел колени вместе, закрыл руками, что можно было закрыть от этих желтых зондов.

«Любимый, готов порепетировать брачную ночь?»

– Отвернись! И дай мне чем-нибудь прикрыться!

«М-м-м…Ты так «нет» говоришь?»

– Скорее – «ни за что»!

Лила принесла мне суконное покрывало, а когда я в него весь завернулся по плечи, заметила, что всё уже видела. Игривый взгляд. «Всё уже трогала, да». Я подскочил на месте чуть ли не до дымового отверстия в тростниковом потолке:

– Прямо всё-всё?

«Прямо всё-всё. И даже больше, да».

– Что? Больше, чем всё-всё?

«Да, намного больше, чем всё-всё».

– Но зачем ты трогала мое всё-всё и даже намного больше, чем всё-всё?

Девочка пожала тонкими русалочьими плечиками.

«Чтобы смыть пыль и пот, да»

– А!

Коварная улыбка расцвела на ангельском личике.

«Но мой скромный жених никогда не сможет проверить, только ли за этим, да».

Я тучка, тучка, тучка, я вовсе не лузер, который валялся в отрубе, пока его лишали девственности.

Голова все еще кружилась. Только пытался выпрямиться – обратно плюхался на черные шкуры. Приходилось отлеживаться. Иногда в теле поднимался жар. Лила ухаживала за мной, поила водой, подогревала на очаге вкусную похлебку.

Лила рассказала, что этот викиюп в самом центре становища племени выделил ее вождь-отец Гудэхи. Бабушка Зоча ждет не дождется, когда я поправлюсь и смогу с ней встретиться. Ага, отзывался я, глотая сытную густую похлебку. Тоже не дождусь.

Вскоре навестила Мана. Лила оставила нас вдвоем.

– Вскружил девочке голову! – сразу накинулась бразильянка, пропустив вступление в виде обнимашек, града поцелуев и «Как я рада, что ты виво, живой!». Ну и ладно, не очень-то и хотелось. – Когда ты уже признаешься, что и не думал на ней жениться?

– Когда пойму, что ее вождь-отец не нашпигует меня стрелами за честность.

Смуглая рука коснулась повязки на моей голове.

– Давно ты перестал доверять людям?

И это говорит замкнутая подружка массового убийцы! Надо взять у отца Лилы пару уроков искусства очарования.

– Еще с тех времен, когда ты выхватывала у меня изо рта кусок пиццы, а сама уминала в своей комнате бидон мороженого.

Легкий щелбан по повязке. Ай-й-й-й!

– Я хотела, чтобы ты стал сильным, – Мана положила руку на мое голое плечо. Сухая жесткая кожа ее черной ладони обжигала. – Прости за то, что там, на руинах, сказала Дарсису, будто ты слабее меня.

– Забей, тогда было не до обид по пустякам.

– Мне все равно, обиделся ты или нет, – взбрыкнула Мана, – я извиняюсь за то, что соврала! Ты не слабее меня! Поняла, принцесса?

Я схватил ее руку на моем плече.

– Почему даже когда ты хвалишь меня, орешь так, будто твои чумазые ладони чешутся намылить мою шею?

– Чумазые? Ты гребаный расист!

Мана попыталась отшатнуться, но я дернул ее к себе. В темных глазах сверкнули грозные молнии. Странные розовые молнии. Боже! Нет, нет, только не ты. В лучшем мире, в какой-нибудь Нарнии или Хогвартсе, возможно. Но не на чертовом Люмене, где я подвел всех близких людей.

Прежде чем я понял, что творю, сгреб Ману за плечи и обнял ее. Бразильянка опустила подбородок на мое плечо, а я уткнулся лицом в ее распущенные волосы, тяжело дыша. От нее пахло нагретой солнцем землей. Меня прорвало тем, что давно грызло душу:

– Я больше их не чувствую. Ни одну. Они обе мертвы?

Бразильянка помедлила секунду:

– Возможно.

Такая она, Мана.

– Что ж, – я пришел в себя, разжал руки. Но теперь Мана сама прижималась к моей шее. – Убийца может зайти.

– Вряд ли, – она покачала головой, не отпуская. Ее нос поскребся об мою кожу. – Думаю, Дарсиса раздражает.

– Что я плетусь за вами?

– Скорее, что ты начинаешь нравиться ему.

– Ух, – я вдохнул запах знойной степи с ее волос. – Так тебя все же заводит идея, как мы резвимся втроем?

Она опрокинула меня на шкуры. Темный румянец окрасил ее щеки.

– Долбаный извращенец, прекрати уже!

Я засмеялся.

– Я всего лишь подросток!

– Не обольщайся. Ты – грязный-грязный извращенец, – она прижала мои руки к полу и низко наклонила свое лицо к моему: глаза к глазам, губы к губам. – Поцелуй меня.

Ее полные губы дышали жаром амазонских тропиков. Розовые вектора танцевали румбу на наших лицах. Я отвернулся к очагу. Только не ты, Мана.

– А ночью ты опять ляжешь в спальник к Дарсису?

Безмолвный воздух взревел. Я не отрывал взгляд от дров в очаге. Она отпустила меня. Быстро побежала к выходу из викиюпа. Тростниковая занавеска хлопала по воздуху вслед ей.

Прости, Мана, прости за игру в ревность. На самом деле я просто хочу спасти себя от новых утрат.

Еще до вечерних сумерек я выполз из прохладного викиюпа. Минуты не прошло, как Зоча, Великий Мастер-ткачиха, водила меня между рядами деревянных ткацких станков. Милая румяная старушка крепко держала меня за руку – «Тут легко потеряться, я сама все время забываю, с какой стороны растет мох на станках: с южной или восточной» – и весело щебетала о разных способах плетения тканей. Купольный потолок огромного кожаного викиюпа шелестел над головами. Снаружи выл ветер, от буйных порывов дрожали тряпочные стены вместе с вывешенными на них яркими гобеленами.

Стада лохматых овисов ценились выше сокровищ из-за их малой плодовитости. Зоча рассказывала, что сукно для одеял и ковров обязательно нужно валять. Тогда на ткани всплывает пушистый ворс, повышая защитные свойства полотна. При каждом шаге на тощей шее старушки качались красные деревянные бусы, тихо постукивая друг о друга. Было очень интересно. Я всего четыре раза зевнул тайком в ладошку.

Среди полотен с яркими узорами мне в глаза бросилось одно. Яркая серебряная ткань с редкими золотыми нитями сверкала в тени высоких стен. Словно одна из трех лун упала с неба точнехонько в дымоходное отверстие викиюпа. Глаз не отвести.

Старушка тоже глядела на серебряное чудо. В глубине мутных глаз прятались черно-красные вихри боли. Великая Мастер-ткачиха сказала что-то без прежней веселости.

«Мех слейпнира, – перевел всегда эротичный голос Барбары. Уверен, в ее озвучке даже инструкция по установке гипсокартона разгонит кровь в низу живота. – Все, что осталось от Наследия Севера».

Старушка замолчала, но и дальше не шла. Я понял, что сейчас очередь моей реплики.

– Севера? – достаточно ли любопытства прозвучало в голосе?

Зоча коснулась крючковатыми пальцами плетеного края серебряного полотна.

«До того, как Синие уши воздвигли на востоке Огненный столп, мы славились на весь свет как богатый, великий северный народ, – старушка мечтательно закатила глаза. – К нашим девушкам сватались чужеземные вожди, ярлы, короли. Все благодаря восьмикопытным слейпнирам, Гонцам небес. За одно мгновение наши величественные предки пересекали бескрайние снежные просторы. Ледяные скалы, голые пустоши, высокие белые пики – весь суровый Север был для предков всего лишь прогулочным садом. Холодное солнце отражалось в смеющихся глазах наших отцов, их звучный хохот достигал южных морей и лесов, где обитают твои голые белоглазые родичи, обезьяны».

– Хм-м…и почему вы ушли с севера?

«Синие уши зажгли Огненный столп, и мир изменился. Неподъемные камни вспарили в небо как птицы, высокие прозрачные травы поникли и проломили плоть земли до самой ее кости. Аксамит, наша вторая кожа, отныне проживал всего день, затем таял как лед на весеннем солнце. Самое страшное: боги нового мира отказали в даре жизни нашим сокровищам, нашим ногам, нашим любимцам. По преданиям, сереброгривые слейпниры валились на месте и больше не вставали. Их кости растекались под мягкой шерстью как масло на горячей сковородке, зубы и копыта рассыпались в пыль, яблоки глаз вываливались из глазниц в растаявших черепах. Огромные табуны вмиг вымерли, выпавший снег накрыл остатки шкур и грив. Без Гонцов небес мой народ больше не мог властвовать над Севером, и нам пришлось уйти в знойные степи».

Я вылупил глаза на серебристые нити полотна. В их мягком лунном сиянии крылись обреченность и ужас, точно как в выброшенной на свалку новогодней елке. Словно мертвый блеск фольги и позолоты, когда-то бывший центром праздника и жизни.

– Зачем же, зачем Синие уши создали Свет? Этот Огненный столп?

«Тут и думать нечего. Ясно же: Огненный столп – алтарь злобного бога, которому Синие уши жертвуют собственных младенцев».

Как нелепо это звучало. В ушах прошелестел голос ассасина: «… Юлирель уйдет в Свет. Ее ждет нулус».

И как точно.

– Спасибо, что поделились историей вашего племени.

«Я не просто рассказала. Лила поведала мне, что ты великий чародей. Пленные мизгоры зовут тебя Белоглазым дьяволом. И мне кажется, однажды ты будешь выбирать: уничтожить Огненный столп или примкнуть к злобному богу. Может быть, жених Лилы уже выбирает».

– Я не дьявол, нет, – я поморщился. – Роль дьявола у нас исполняет Дарсис. И вообще Лиле не рано замуж?

«Ей почти четырнадцать».

– И я о том же.

«Еще полгода в девках, и ее прозовут перезрелым персиком, – Великий Мастер-ткачиха крепче стиснула мою руку, которую еще ни разу не отпускала от самого порога викиюпа. – Но если тебе нравятся женщины старше и опытней, я могу тебе помочь, да».

Мой мозг завис, не в силах переварить последние слова. Зоча глядела странным взглядом. По-моему, старушка переборщила с пудрой. Щеки выглядели слишком румяными.

Наконец до меня дошло, в кого характером удалась Лила.

– Н-н-нет, мэм, спасибо большое. Ну, я пошел.

Через час дымил калуметом, курительной трубкой в компании вождя Гудэхи, его побратимов и красного ассасина. Типа, мальчишник устроили.

Трубка шла по кругу. С непривычки я кашлял после каждой затяжки, как паровой котел. Убийца же курил много и непринужденно, сурово щуря взгляд на тростниковую занавеску напротив, как брутальный ковбой на пачке сигарет.

Из-за незажившей раны и проглоченного едкого дыма у меня в голове словно фарфор хрустел. Смеясь, вождь похлопал мое раненое плечо так крепко, что я засипел сквозь сжатые зубы. Ни с того ни с сего отец Лилы стал расхваливать меня, мол, я и могучий чародей – палец к небу вскину, враги замертво валятся, – и воин доблестный вдобавок – голыми руками завалил десяток мизгоров точно. Побратимы вождя согласно улюлюкали. Только старый тенетник опустил седую, ни одного рыжего волоса, голову и всхлипнул: Жалко, что обезьян.

Резко вождь посуровел и стиснул кулак.

«Но деток, деток-то? Сможете с дочкой деток родить?»

Точеные лазурные губы Дарсиса выпустили струю плотного дыма.

«Смогут».

Вождь расслабился и заулыбался. Ассасин постучал пальцем по чаше трубки, собирая тлеющие табачные листья в кучу.

«А их дети – нет».

Тенетники уставились на Дарсиса глазами полными ужаса. Не замечая, ассасин сравнил нашего с Лилой гипотетического ребенка с земным мулом, гибрида осла и кобылы, который из-за неделимости хромосом обделен потомством. Казалось, суровый вождь воинственных индейцев сейчас разревется.

Момент был походящий. Отгоняя дым от глаз, я подался к очагу в центре викиюпа.

– Вождь, честно говоря, у меня миссия. Уже завтра нам нужно двигаться дальше к цели.

«У-у-ух! – Гудэхи облегченно выдохнул и затряс рыже-седой бородой. – Истинно-истинно. Припасы, геккондов – все дам, сын мой, не волнуйся. А пока развлекайся с дочкой. Ночь сегодня звездная, красивая, грех спать в такую».

Точно так же как с ткачихой Зочей, я завис, пытаясь осознать слова вождя. Похоже, так рано сексуально активировали Лилу не только гены. Индейцы воспитывали детей охочими с пеленок.

Может и верно воспитывали. Дурацкая жизнь-то одна.

До нашего с Лилой викиюпа я добрался за полночь. Сквозь тонкий тростник циновок просвечивал бледный оранжевый овал – пламя очага. Овал пересек гибкий, тонкий силуэт. Лила еще не спала.

Она встретила меня, сидя на коленях на шкуре. Словно от холода, ее руки обвивали бока, хотя огонь полыхал в полуметре от ее глаз – в рыжих отблесках пламени золотых, как у Юли. Опустив голову, Лила спросила:

«Скоро уходишь?»

Я сел напротив и кивнул.

– Завтра.

Дрожь пробежала по лицу Лилы, словно по мембране барабана. Вдруг прямо с колен, не вставая, девочка прыгнула на меня. Кулачки ее замолотили по моей груди и шее.

«Зачем ты спас меня, если не хотел сделать своей? – прошипела девочка. – Зачем? Зачем?»

Я уперся руками в пол, чтобы не упасть, и молча терпел ее удары. Плотный черно-алый занавес накрыл циновки, шкуры, горящий очаг, и боль эта была не моя.

Девочка истерично зарыдала, костяшки ее посинели. Отведя одной рукой кулаки Лилы, другой я обнял ее за хрупкие плечи. Она рвалась прочь, царапалась, кусалась, пришлось прижать ее к шкурам на земле. Жесткий ворс прошелся по ее лицу, оставляя розовые отметины. Ее длинные ноги дрыгались и пинали по моим бедрам. У меня онемело все ниже пояса. От напряжения узкие мышцы ног и рук Лилы набухли. Я навалился на хрупкую девочку всем телом, прижал ладонь к ее прохладному лбу, вечно голодная губка послушно принялась всасывать из нее поток черно-алых векторов. Знакомая лечебная процедура началась.

Потом, когда чернота с алыми всполохами вокруг растворилась, мы лежали рядом. Близко-близко, но не как любовники, не как Дарсис с Маной в спальном мешке. Скорее как брат и сестра, только не из гешвистера, а настоящие родные. Лила плакала и плакала, а я утирал ей слезы и перебирал пальцами длинные рыжие волосы.

«Какая я была дура, да! – вдруг сказала она и засмеялась сквозь слезы. – Я думала: ты – мой, только потому что сражался за меня с полчищами грязных мизгоров. Ссорился с Синими ушами и Маной, когда хотел спасти меня из тяжелого облака, да. Но нет, ты всегда играешь со смертью ради других. Ради кого угодно, да! Всегда, да! Кроме себя самого, да! Какая дура, да!».

Она уткнулось мокрым носом мне в плечо. Ее слова почему-то напугали меня.

– Неправда, никакой я не супергерой. Я подвел многих. Бросил в беде…

«Скажи мне. Если бы я была твоей возлюбленной, ты бы оставил меня в тяжелом облаке, да? Если бы ты влюбился в меня, то не пошевелил бы тогда и пальцем?»

Ладони у меня вспотели, губы онемели.

– Что?

«Твоей любимой может быть только та единственная, которую ты бросишь в пропасть не задумываясь, – Лила усмехнулась. – У этой счастливицы самая несчастная судьба, да».

Ледяные иглы вонзились мне в виски. Юля Юля Юля ля ля ля я я я… сгинула в нулусе. Какой паршивый Супермен забьет болт на свою Лоис Лейн? Я?

– Замолчи, – закричал я и отдернулся от нее. – Она мне никто, поняла? Никто! Я бросил ее, чтобы спасти семью.

Лила нащупала мою ладонь и сжала ее.

«Я ей завидую, да. Она настолько дорога тебе, что ты посчитал ее неважной».

– Что за бред ты несешь?

«Она настолько дорога тебе, что ты посчитал ее неотрывной частью самого себя»

– Что? Да как это вообще увязывается друг с другом?

«Просто, ведь самое неважное – нет, самое вредоносное – существо в мире – ты сам. Так ты думаешь, да».

– Все перестань! – прошипел я. – Хватит, слышишь!

«И ты так сильно полюбил эту несчастную счастливицу, и в то же время так сильно ненавидел себя самого, что и ее тоже возненавидел, да. Возненавидел самую дорогую частичку своего сердца».

Мои глаза вдруг прекратили видеть – ослепли от слез что ли?

– Все уже кончено! Я ее больше не чувствую, все кончено. Поэтому прошу прекр…

«И ты бросил ее …»

– Я только хотел спасти сестру!

«…В опасности…»

– Мою маленькую сестренку! Пойми…

«…И сказал себе: Прости…

Меня сотрясли рыдания.

– Прости, Юля. В общем прости. Так я себе сказал.

Дальше я помнил только, как Лила обнимала меня за затылок и легонько целовала в лоб и щеки. Помнил, как сидел с ней рядом и плакал, плакал, плакал. Помнил, как мы молчали, а раскаленные угли шептались в очаге. Из отверстия в потолке на нас смотрело звездное небо. Где-то там в космической дали все еще затухала алая Т Игрил Вериате. Звездам вообще везет: у них даже предсмертные судороги длятся вечность.

Когда наконец настало время уезжать, тенетники столпились под холодным утренним солнцем на окраине стойбища и смотрели, как Мана, Дарсис и я взбирались на геккондов. Неспокойный северный ветер стучал в китовые шлемы на наших головах. Белые отполированные костяные доспехи слепили глаза как мех слейпнира. Качались полные провизии сумки на крупах животных.

И когда стойбище растворилось среди трав, разноцветные векторы – сожаления, облегчения, волнения – прекратили долетать до меня оттуда. Только векторы розового цвета долго еще преследовали нас.

Глава 23

Лето как будто отступало с нашего пути. С каждым шагом все больше каменела почва, травы расступались и бледнели, замолкали насекомые. Впереди в южном небе все выше вздымались белые пики Серых гор. Перед ними за крутыми и извилистыми гребнями расстилались пока невидимые Седые равнины. Мы молча неслись к цели.

В ложбинах между склонами часто вырастали странные вертикальные «саркофаги» из лиловой кости или камня с человеческий рост. Одной стороны у «саркофагов» не было. Внутри коробки были полыми, их полностью заполняла густая прозрачно-зеленая жижа. В некоторых «саркофагах» в жиже плавали трупы мелких степных зверей и птиц – либо целые, либо разлагающиеся, либо белоснежные скелетики – конечный продукт, видимо.

На привале Дарсис назвал «саркофаги» сохранившимся видом древних плотоядных растений, которые росли сотни лет назад, еще до Света. Жижа внутри коробок – это одновременно и манящая зверье сладким запахом приманка, и в то же время слабый окислитель, который в течение недели расщепляет тела животных. Попав в ловушку, степной кролмыш какой-нибудь обречен, так как вязкая жижа, подобно болотной трясине, не дает движущимся объектам вынырнуть обратно.

Весь этот ботанский научпоп я слушал вполуха, так как просто решил держаться от жутких «саркофагов» подальше. И тут небо на востоке затянула клубящаяся тьма.

Миру словно убавили яркость. Подняв глаза на тьму, Дарсис побледнел. Несколько аксамитовых нитей потекли из его щек на шею. Я не сразу понял к чему это. А затем увидел серые вектора над черной шевелюрой, и дошло: боится. Убийца боится!

И тогда мои поджилки затряслись, как никогда в жизни. Дело фуфло полное, раз сам дьявол напуган.

Тьма нагоняла нас со скоростью японского поезда-пули. А наш великий командир стоял столбняком и пялился в небо. Красная лоснящаяся капля упала с кончика голубого носа в траву.

– Дарсис, – позвала Мана, растерянно переступая с ноги на ногу.

Убийца даже не шелохнулся. И тогда я врезал ему. Дал пощечину по голубому лицу в красных потеках. Дарсис качнулся, резко развернулся и пошел на меня.

– Нарываешься?

– С возвращением! – воскликнул я, но убийца тут же заглушил мою радость от встречи, врезав в живот. Я согнулся пополам и прохрипел. – Мм…похоже, Мана была права.

Ассасин сощурил взгляд.

– В чем?

– В том, что я тебе нравлюсь.

Дарсис хмыкнул и бросил быстрый взгляд в сторону Серых гор.

– До укрытий в горах нам не добраться прежде туч. Если сейчас же не придумаете, где спрятаться в ближней округе, превратитесь в отбитый фарш.

– Дождик собирается не мелкий?

– Это искусственные тучи. Гарнизон ими бомбардирует унгольские поселения.

– Что за снаряды?

– Утяжеленные в тысячу раз атмосферные осадки.

– Значит, все-таки дождик?

– Сказал же, утяжеленный в тысячу раз. Одна капля такого «дождика» размозжит твой череп на осколки.

– Ядерные бомбы не проще?

– Ты что хочешь, перед смертью порассуждать над спецификой стратегического оружия ананси?

– Мальчики…

– Успокойся, убийца, вдохни и выдохни, поприседай, смотайся до той сопки и обратно. И твоя паническая атака пройдет.

– Рапазис, мальчики…

– У меня нет никакой панической атаки, умник!

– Ой, кого ты пытаешься обмануть? Могучего чародея?

– Дикари ввели тебя в заблуждение. Никакой ты не чародей, ты – ошибка природы.

– Понимаю, тебя сильно пугают эти тучки, но настоящий враг не косматится на небе. Настоящий враг всегда сидит в твоем сердце.

– Прекрати строить из себя мудрого учителя-мастера, недоносок! Иначе я всажу в твою пустую голову поток бозонов.

– Ха, прежде получишь в свою худую задницу парочку страхпулей, одну гневпулю и десяток «как ты меня достал»-пуль.

Грянул пронзительный вопль:

– Заткнулись оба!

У меня аж заложило правое ухо. К оврагам и склонам под черно-агатовым покровом покатилось эхо. Вздрогнув, мы с Дарсисом уставились на Ману. Через две щелочки под смольными бровями сияли все грозовые небеса.

– Еще несколько минут – и предгорье накроет. Вы двое можете не стесняться и дальше ворковать друг с другом, – Мана оперлась плечом на лиловый «саркофаг». – А я попытаюсь спастись в этой штуке.

Сегодня движение – не жизнь. Нет, только шанс на нее, что, конечно, неплохо. Я и Мана схватили камни с земли и бросились колотить ими по трем хитиновым «саркофагам». Дарсис испробовал гравипушку – коробки не смялись. Тест на прочность плотоядные гробы выдержали. Но вытянуть жижу из потенциального бомбоубежища не вышло. Как только гравиволны рвали густой раствор, он тут же разбухал обратно. Чудо регенерации какое-то.

– Ныряем в кислоту, – решил Дарсис. – Если вылезем до вечера, не успеем сгореть.

– Если… – повторил я. – Тучи точно разразятся?

Ассасин молча указал вверх. Тьма на небе скручивалась в бешено крутящиеся воронки.

– Где-то в предгорьях остановился разведотряд унголов. Спутники или дроны Гарнизона его засекли. Накроет все в пределах десяти лиг.

Дарсис велел всем замотаться в тряпки, спрятать голые участки кожи. Пока я расседлывал геккондов и отпускал обреченных животных на волю – спасайтесь, спасайтесь! – Мана достала из сумки индейцев тростниковую циновку и вырезала ножом из нее три соломинки. Дарсис гравиволнами наклонил «саркофаги» жижей к земле, чтобы бушующие дождевые капли не залетели внутрь коробок.

Первой в кислотную ванну полезла Мана. Ее лицо, волосы, уши, шею полностью закрыли повязки, вырезанные из спальника. Зажатая в зубах соломинка торчала над слоями тряпок, как косая пальма над дюнами. Покрасневшие глаза бразильянки смотрели попеременно то на меня, то на Дарсиса.