Слипер и Дример

– Чуррр-чуррр, начальник. Нет вопроса. Всё под контролем.

– Вот и гламурненько!

Кот скосил громадные, разом пожелтевшие глазищи на Слипера, не издевается ли тот над ним, но челобрек и ухом не повёл. Новый попутчик, одобрительно фыркнув, зашагал по тропе, а его глаза стали спокойно-зелёными.

«Хорошие зубы, быстрая реакция и такая маскировка всегда пригодятся в дороге! – решил про себя Слипер. – Это я вовремя и дипломатично догутарился, а то сейчас за белку эту пришлось бы вписываться в конфликт. Кстати, как она там?»

Белка лежала в ладонях, открыв глазёнки, и таращилась в священном ужасе на смутно-полосатую задницу кота впереди. К тому же филейная часть эта помаргивала в прохладном лесном воздухе, несмотря на кошачьи заверения в будущей стабильности визуального контакта.

– Очухалась? – тихо спросил Слипер.

Белка в ответ на обращение к себе вышла из ступора, издала внутри своего организма на уровне инфразвука визг ужаса и всеми четырьмя лапами сиганула вверх.

– Что? – Кот обернулся.

– Ничего-ничего. – Слипер растёр ладони и сныкал руки в карманы оранжевых штанов.

Кот поднял морду кверху, досадливо клацнул своей сотней зубов и зашагал дальше, расслабленно бросив:

– Пошли уже, спа-са-тель…

– Иду! – Слипер поправил на плече неестественный в лесной чаще яркий жёлтый рюкзак и поспешил за маячившим впереди хвостом. – Слушай, а ты, чай, не знаешь…

– Чаю не предлагать! Я хоть и Башкирский, но касаемо всех этих этнических штучек типа чаёв с молоками и чак-чаками не очень-то. Я ж всё-таки кот как-никак! – Он приосанился и поднял хвост трубой.

– Как скажете, уважаемый Башкир-Ата, да ведь я не о том.

– А о чём?

– Ты вот дорогу к Водопроводным знаешь? Мне про отражения надобно у них расспросить.

– На кою мормышку тебе эти аквалангисты сдались? Я для твоего уразумения сейчас наглядный пример вреднючести покажу ентого самого отражения. Как раз по дороге.

– Это где? – вытянул шею Слипер, высматривая тропу вдаль и поперёк.

– Да там и сям! – Башкирский Кот, не оборачиваясь, топал впереди.

Слипер хмыкнул:

– А что Водянистые?

– Слушай, прррямоходячий, коли тебе невтерпёж дайвингом заняться, дык зачем в такую даль к ним переть? Я тебя быстрее этому научу. Вот только до Дому вашего вернёмся, так ты там сразу перегнись подальше носом в колодец, а уж я подсоблю обучению старым дедовским способом, – захихикал кот. – Сам-то я, как ты понимаешь, не особо до воды любознательный. Прррирода такая, ничего не попишешь. Но ради помощи и из буддийского сострадания ко всем живым существам помогу тебе окунуться. А по части отражений, мяучу тебе уж на который раз-два, эти несчастные томатные кильки ничем не помогут. Они столько дури курят на своем болоте, что кроме пузырей к детскому празднику от них ничего не добьёшься.

– А что за пример наглядный по дороге?

– Да вот! – Кот неожиданно спихнул Слипера с дороги прямо в кусты, и тот, проломившись сквозь них, вывалился на полянку.

Посреди поляны стоял огромный трухлявый пень с сердцевиной, заполненной водой. А над пнём зависла странная живность. Слипер никогда такого существа не видел. Нечто, похожее на прилично откормленную галапагосину, вцепившись передними когтистыми лапами в край пня, развернуло перепончатые тонкие крылья и неотрывно смотрело в глубь образовавшейся посередь пня лужи.

– Здрас-сте! – Слипер решительно шагнул вперёд, но кот ловко подставил ему подножку, и братец неуклюже завалился в траву. Рюкзак шлёпнулся сверху.

– Не ори! – зашипел Башкирский Кот, накинув капюшон анорака Слиперу на голову и прижав братца к земле. – Не то на пару тут в пень куковать будете!

– Енто что?

– Не что, а кто. Это, бррратец, самое что ни на есть совершенное оружие массового отражения из земель чужестранных. Пострашнее бомбы водобродной будет.

– А вроде пень как пень, – промычал невнятно Слипер, так как рот был занят набившейся в него нуихмыть-травой.

– При чём тут пень? Пень-то Ясный, как пить дать, ишь сколько накапало. Я о том, кто на нём сидит! И говори потише, а то, не ровён час, отвлечёшь эту зачарованную крылатую боеголовку, и будем вместо него тут туканить до скончания веков, пока будильник Великого Ежемгновенного Обновления не прозвонит!

– Да не топчи меня в грядку! Затих я, затих! Кто это?

– Василиск это, турист! Ва-си-лиск! Вася не самый Премудрый, как сходу видать, но с чётко вооружённым глазом.

– Да ты чё? – Слипер пытался освободить глаза от навалившегося капюшона с кошачьей лапой в придачу.

– Говорю ж, зенки свои держи подальше. Прямо не зырь. И не шуми. Попался он, не видишь разве? – Кот нервно крутанул хвостом из стороны в сторону, опять замигав.

– Как же енто? Откель в нашем Лесу Вася-то такая Немудрая? И чё он тут в пне забыл?

– Слушай, кто тут из вас очарованный, он или ты? Ты ещё до Водянистых не дошёл, а уже тормозишь, словно обкуренный до пузырей. Крути процессором в головушке. Или у тебя голова – просто расстояние между ушами? – Кот укоризненно навис над Слипером. – Он же в воду смотрит. А вода что?

– Хм…

– Ты ж сам спрашивал меня про отражения! Ну? Шевели ластами, водолаз ты чугунный!

– Ёлки-палки-лесоповал! Да он в себя, что ли, упёрся?

– Соображалка у тебя с напрягом догоняет, начальник. Пора апгрейд на кушетке у психолога делать. Но на этот раз ты попал в точку с запятой. Бинго! Он, нездетутошний Тутытам ему в крылышки, на отражение своё и любуется!

– А что, он реально в пятисотой марки цемент превращает всё, на что взглянет?

– Сам знаешь, строительный материал нынче безбожно бодяжится, но пожизненная кататония тебе всё равно будет обеспечена. – Кот искоса зыркнул на Васю нездешнего. – Под таким наркозом тебя до пенсии вешалкой в коридор можно поставить! Один разок в очки ему заглянешь – и можешь отдыхать до второго пришествия, если только волшебник страны «03» мимо пролетать не будет случайно с мигалкой, да тебя по настроению хорошему не размагнитит обратно. Как говорится, первый блин – комой!

– Я вообще-то о таких летательных аппаратах только читал. – Слипер осторожно попытался выглянуть из-под мохнатой кошачьей лапы.

Кот ослабил хватку и сел задницей в пожухлую траву рядом, опасливо косясь на здоровенную крылатую ящерицу. Слипер вздохнул свободнее и приподнялся, шёпотом вещая:

– Мда, Василиск и нарциссизм – вещи явно несовместимые, аки молоко с огурцами. – Стараясь не шуметь, он привстал, но решил особо не поворачиваться во весь анфас к чужестранной странножути. – И откель он тут?

– Да кто его знает. Радар наведения сбился, – Башкирский Кот заходил кругами вокруг Слипера, и глаза его забаламутили жёлтеньким. – С Незапамятных Времён откуда-то и свалился. Видать, в акаша-потану попал.

– Куда? – спросил Слипер кота еле слышно и пригнулся на всякий случай.

– Это по словарю сан-эпидем-скрита, дурррень! В Блуждающий Коридор По Связям С Общественностью! Есть такие в пространственно-временном континууме тоннели. Войдёшь в одной точке, а выйдешь чёрт знает в какой запятой! Этот вот вывалился над самым вашим Домом. Тут его Грызлик и погнал по Лесу. Василиск сдуру ошалел – небось, шавки дворовой сроду не слыхивал. Прям в карьер галопом своим галапагосским и понёсся в Лес. Даже не обернулся ни разу. И хорошо, что не обернулся. Не то вместо вечно чешущегося Грызлика у вашего Дома сейчас бы стоял нерукотворный памятник «Белке и Стрелке, первым собакам-космонавтам», аккурат исполненный в зачарованном пенобетоне!

– Ай да Грызлик…

– Да уж, пустолаять горазд, аж уши закладывает. Прибабах ему знатный достался от рождества! Короче, пёс ваш шибанутый до самой этой поляны и гнал гостя незваного. Вася этот Непремудрый к пню подлетел на перекур отдышаться, да в серёдку пня и поглядел, головушку склонив. И что он там увидел?

– Ну?

– Выдыха-а-а-а-ай!! – Кот сделал страшные глаза. – Себя, бррратец! Кого ж ещё? Ты вроде с Водяными дурь не мутил, а притормаживаешь ручником в асфальт! В свои очи ясные он и глянул! По закону подлости в зрак свой ледяной и упёрся! И зависло там что-то в его оперативке. Короче, сам себя заворожил. Вот теперь и висит Вася наш над пнём, хоть мухобойкой сбивай, да сны смотрит. И крутятся его сны известной нам по учебникам петлёй Шмёбиуса, и ни конца ни краю их совершенно никак не предвидится, если только кто-нибудь его отвлекать не надумает на свою же панамку.

– Сны смотрит? – Слипер всё не мог отвести загипнотизированных глаз от чудосветного когтеящура.

– Да уж, не чета твоим лёгким порханиям по астралу, – ухмыльнулся Башкирский Кот, собирая хвостом по траве новый лесной мусор. – Тут, блин-оладушка, посерьёзнее музыка будет, натуральный трэш! Многослойное сновидение, что твой гамбургер – семь в одном. Знавал я одного любителя бумагу помарать. Странно, вроде как мужик был, а имя у него девчачье имелось – Люся Кириллова. Этот самый Люся хорошо сказанул по самой сути обсуждаемого предмета: «Вздремни, и пусть тебе приснится сон про то, что тебе снится, как ты спишь и видишь, как во сне тебе снится, что ты заснула. И летишь… летишь…» Вот и долетался в аккурат по теории этого самого Люси Кирилловой!

– Слушай, а как мы его теперича домой того, ну туды, обратно в эту Связь С Общественностью отправим? Нам тут такая гонка вооружений совершенно ни к чему.

– Знавал я как-то одну девчушку. Вот кто помог бы! Она всё шастала с потребительской корзиной пирожков по этим самым тоннелям акашным да потановым, то к своей бабуле в Малый Нижний Дальнепердищенск, то от ночных мотоволков обратно по этим же тоннелям бегала, только визг стоял на всех перекрёстках. Да только не помню, и где же это я, как говорится в протоколе, видел потерпевшую в последний раз? Она ведь по всей вселенной шныряет со своими тошнотиками…

– Эй, Башкир-Ата, может, нашёл бы ты её? – Слипер забеспокоился по части судеб лесной братии. – А то не ровён да кривен час разбудит кто-нибудь этот истребитель с вертикальным улётом и боекомплектом на борту.

– Где же… где же… – Кот всё морщил пушистый лоб. – И тошнотики у ней стррранные такие были, как щассс помню. На одном «куси меня» было написано, на другом «дэнс пати форева» накалякано, на третьем и вовсе велосипед намалёван был да матюги заборные, даж говорить не буду, стыдно и пошло. Я сквознячком прикинулся как-то, слямммзил с краешку горбушечку, дык меня с ништяка того так тряхануло, что хвост с усами собрать не мог. На третьи сутки только отпустило. А, вот ещё чё! Она всё время Красную Тюбетейку таскала на себе. Несуразную такую малиновую шкандыбобину. Сразу видать, с колдовством каким-то, как у бррратца твоего смурного. Ну прям как этот самый его заколдованный дырявый шерстяной носок, который он на голове таскает!

– А-а-а, Шапка-Невредимка, что ли?

– Ну, по-вашему вроде так. Только вот благодаря этой самой Красной Тюбетейке девчушка та по тоннелям, сдаётся мне, и бегала, аки тётки с кошёлками в пятницу по универсаму! Но вот где я её видел в последний раз – не помню, – с видом бывалого следователя вёл кот допрос самого себя. – Меня ж самого иногда швыряет, ну ты уже знаешь. Я ведь феномммен, – Башкирец прижмурил позеленевшие до изумрудности глаза, мурлыкнул и вздохнул.

– Это я помню! – поспешно согласился Слипер. – А ты, коли вспомнишь, кричи сразу, – сдвинул он брови, – а пока давай-ка выбираться отсюда. Что-то мне про отражения всё стало ясно-преясно, вот прям как этот самый Ясный Пень.

– Хе, Пень-то Ясный, как пить дать! Небось, если Вася с перепою очухается, да ещё и лакать с него вздумает, – всё про себя на три юги вперёд знать будет! Наточняк диагноз ставлю, и к гадалке не ходи!

В зарослях на окраине поляны произошла какая-то сумятица, и из кустов выглянули две лупоглазые головы Лопы и Антилопы.

– Так, ну-ка, брррысь! – зашипел на них Башкирский Кот и сверкнул внезапно гепатитно-жёлтыми монгольскими глазищами. – Кончаем тут смутную движуху!

– Ребята, вы бы тут не шастали… – начал было Слипер разъяснительную беседу с пунктирно-аннигилирующей парочкой, но тут перед его лицом образовался из лесного полумрака переместившийся кот.

– Линяем! – шикнул он, а после растворился в воздухе. И клочок его линяющей шерсти аллегорично остался колыхаться в пронизанном солнцем лесном воздухе.

Лопа с Антилопой, икнув, ломанулись в чащу, а Слипер, подобрав рюкзак, поспешил включить заднюю передачу и ретировался на тропинку, с которой его сюда ловко спихнул Башкирский Кот. Воцарилась полуденная чащобная тишина, и в этом оцепеневшем пейзаже лишь Василиск встрепенулся и тихо что-то проурчал на своём чужестранном языке, видимо, совершая в заколдованном ледяном сне немыслимый захватывающий вираж.

На четвёртом или пятом повороте Дример услышал сзади тяжёлое дыхание запыхавшегося Загрибуки, совмещенное с нудным ворчкованием:

– Куда ты без меня дойдёшь? Ни компаса, ни знания астрономии, ни навыков ориентирования! Ладно, человече, иду уж с тобой, провожу до Эников, а там поглядим.

– Вот и молодца! – Дример шёл себе вперёд и в ус не дул, благо его попросту не было. – Ориентирование и всё такое – енто круть! У тебя ж опыта больше…

– С каких таких у меня жопа-то больше?! Так, Дример, ты мою жопу не трожь! У кого она там больше – ещё присмотреться нужно.

– Не бухти, Загрибыч! Идём и идём. Так бы сразу жрать зразы и мочить потом заразу! А то загибать стал мизинцы, по понятиям раскладывать… Ентого я, брат, не понимаю. Голова у меня пустая! – Дример хитро прищурился.

– Пустая, пустая, – охотно согласился Загрибука, пытаясь отдышаться на ходу. – Нет чтоб мозг наморщить лишний раз, так всё вам с плеча смоленского капусту рубить по-тайски!

– О, словами-то какими забормотал! – скакнул бровями Дример. – Думать, типа, говоришь? А не лучше ли перестать думать и начать наслаждаться? Вот я о чем думаю. Круголя даю мозгами, как видишь.

– Думаешь о том, что надо перестать думать? – Загрибука попрыгивал сзади, отплёвываясь от пищалистых мушкарей, которые норовили поселиться у него во рту. – Интересное думание, и сказать нечего. Просто наслаждаться, говоришь? Но и это не мешает думать! Блин с компотом, где стенографисты?! Записывайте! Записывайте! Чёрными граффити на бетонных стенах! Какие мои думания уходят в Канучую Лету!!! – Загрибука заломил к небесам загребущие ручищи.

– Да уж, тут либо чуять и фигеть от кайфу, либо морщить извилину, – умудрил Дример. – Ёп-штейн, понимаешь ли, относительность, наука. Ага. Да-с.

И пошли Дример с Загрибукой дальше, морща периодически совместно мозги и жмурясь от накрапывающего дождика. А лес тем временем заметно поредел. Начались невнятные болотца с неприлично наплюханными то там, то сям кочками, поросшими лишаями да мхятиной всякой. Небо стало совсем серым и негостеприимным. Ветер крепчал градусами. И попутчики решили привалиться где-нибудь в чилаут, то бишь сделать привал. Расположились на пригорке, выбранным Загрибукой по всем правилам фэн-шуя, заморской науки «как правильно привалиться или что-нибудь привалить». Дример свернул листик с трухой, щёлкнул пальцами и, выбив искру, закурил. Загрибука тоскливо поглядывал вверх, но просветов в баблаках не предвиделось. Ночевать в лесу в неизвестном месте ему как-то не улыбалось. Не смешно, блин, было. Не ха-ха. Тут тебе и какой-нибудь Топоног затопчет вприсядку, али Кот Башкирский, им не раз виданный, ради забавы подкрадётся да укусит, благо удаль свою стоматологическую девать ему вачепта некуда. В общем, со всех сторон, куда ни посмотри, одни инфаркты имени миокарда или переломы оконечностей, тоскливая медицинская явь в склянке с анализом.

Загрибука уж стал изгибаться умом, как бы Дримеру намекнуть, мол, пора на отдых безопасный расположить ноги-руки, но челобрек и сам уже смекнул, что в темноте идти несподручно даже при его навыках и преимуществах.

– Кочумаем до утренней звезды! – Дример снял и стал стелить фуфаечную кенгурятину с капюшончиком на мох.

– Это дело хорошее! – приосанился Загрибука. – Пойду я покуда дровишек на костёр насобираю.

– Давай. Вон у тебя какие ручищи!

– Но-но! Попрошу без дискриминаций! Вы бы на себя с братцем поглядели. То там шкуру сбросят, то здесь оставят. Шерсть зачем-то стригут с башки. Вы сами-то в Лесу, как негр в снегу!

– Ты енто откуда таких слов нахватался? – Дример удивлённо вскинул бровь.

– Да сам не знаю, – честно признался Загрибука. – Так, во сне привиделось-прислышалось. В этом Лесу бесятском никто ни шиша не может упомнить толком, что да откуда берётся, включая себя самого.

– Это ты верно подметил, – согласно кивнул Дример и глубоко задумался.

– Ой, а мне-то какие Страстные Мордасти снятся иногда! – возбуждённо подпрыгнула Терюська у меня на столе. – И самое странное: порой что-нибудь во сне кажется совсем не страшным и очень простым, но потом оно на поверку оказывается вааще нелепым и очень даже жутким, когда вспоминаешь сон после пробуждения.

– Слухай, я и наяву-то иногда ка-а-а-а-к загутарю не по-нашенски с какого-то перепугу, что потом и сам стою, глаза таращу и удивляюсь, откуда это во мне такое? – Я нервно закусил карандаш.

Терюська на меня странно посмотрела, внимательно заглянула в зрачки и вкрадчиво спросила:

– А ты давно у врача был?

– Та-а-а-а-ак, поехали дальше…

Загрибука зашагал в Лес, заложив за спину руки, словно профессор вдоль доски через аудиторию, насвистывая мелодию, смутно напоминающую 467-й ненаписанный концерт Шыбстаковича для дисканта с контрабасом.

В природе потемнело, смутилось, надвинулось. Над верхушками деревьев пролетел, харкая, Мудод, птица пакостная и крайне му… ну, в общем, вы понимаете.

– Не радуйся, падлюга, скоро кончится Кали-юга! – плюнул вслед ему Дример, лёг на мох и завернулся в кенгурятину, напялив Шапку-Невредимку по самые глаза.

Мудод отхаркал что-то липко-пакостное в ответ и скрылся за деревьями. Темнота навалилась на Лес быстро и жадно. Отовсюду стали слышны невнятные бормотания, подозрительные похрюкивания, леденящая кровь одышка.

– Ёктить, вот ежежуть копошащаяся, – по-стариковски просопел Загрибука, нервными приставными шажками подбегая к вытоптанной полянке, на которой они с Дримером расположились. И эхом ему отозвался затяжной кашель Бронходилататора Муколитического.

– Ыть! – сердцем ёкнулся Загрибука. – Тьфу! Пёс грызлючий с ним, с этим костром! Ещё прибегут тут всякие на пикничок позыркать.

Он по-собачьи потоптался вокруг себя, посмотрел ввысь, надеясь определить по звёздам правильное положение тела для сна, но небо плотно затянуло тучами.

– Ыть, – снова обиженно тявкнул Загрибука, свернулся невесть каким калачиком и обхватил себя огромными ручищами, будто медвежьим капканом, для пущей сохранности. Вздохнул разок-другой. Засопел. Закряхтел во сне.

И приснилась ему Будорожь Вещая. Ну та, которая до кишок всё перемутит и проснуться не даёт ни разу. Жуткая, словно пересказанная вдоль и поперёк кинолента «Кошмар на улочке Тополей Плющихинских». Глядь, Лес весь инеем покрылся. Воздух отмороженный мелкими льдинками летает. Топоноги в валенках стоят, что твоя крыша над платформой вокзальной, вымороженные напрочь, без движения, седые все от дубака несусветного. И посередь этого всего, по самые что ни на есть коленки в манной снежной каше, одиноко торчит, словно пень, он, Загрибука, и держит в руках последнюю спичку, от которой «взовьются костры», как ворчливо спел Дример, проходя мимо него третьего дня кряду.

Ледяной ад захлопнувшейся морозилки навязчиво свистел в уши циркулирующим фреоном. Последние капельки загустевшего от морозу воздушного коктейля оседали неповторимыми, как известно науке, снежинками в воздухе. И в этой катастрофической клизме (развёрнуто по понятиям от древнего сокращённого «ката-клизма») наш в меру мохнатый друг, задержав вдох, будто на флюорографии, чиркает последней в мире спичкой и…

– Ааааааааааааааааааааааа! – Загрибука взвился в воздух гагаринской ракетой.

– Шо такэ? – Дример приподнял Шапку-Невредимку над бровью в тот момент, когда наш псевдокосмонавт бесславно окончил свой первый полёт и брякнулся в траву, громко и натужно пукнув.

– Фи-и-и, профэссор! Что это вы надумали тренировочными полётами заниматься без приказа ЦПУ? И что за выбросы в атмосфэру? – Дример подтянул грязно-травяные штаны и уёжился в серую футболку под кенгурятиной.

– Ыть, челобрече, что ты понимаешь?! Да я такое увидал! Одна искра, блин… Одна искорка, катет мне в гипотенузу, а от неё цепная реакция! Весь Лес к чертям собачьим мелкой крошкой разнесло! И я стою посреди всего этого Великим Ноем, оставшимся в пупе этого великого бардака несусветного, и нытьё моё – не чета волчьей опере зимней.

– Спи уже, чурчель летучий! Не буди зверьё! Ну, кошмарик вязучий приснился, с кем не бывало. – Тут Дример оглянулся тоскливо. – Звезда вот взойдёт, протрём зенки, да и созовём кворум для обсуждений. А покуда спи, несуразный.

– Дык вещий сон-то! Не хухры с мухрой! – Загрибука наборщился и опустил до земли загребущие ручищи.

– Верю охотно. Кстати, мухры надо бы набрать, а то курево скоро кончится. Да только что нам, Загрибыч, сейчас извилину напрягать? Отдохнуть нужно, сил набраться от земли. Похрапи немного, успокойся. Два раза одна и та же бомба в сто пудов никуда ва-а-а-аще не падает в течение одной кальпы – ты ж в курсе! Так что больше кошмар этот тебе сегодня не приснится. Уж. Типа.

– Успокоил, блин с компотом, усатый нянь, – Загрибука недоверчиво зыркал по сторонам.

Дример опять надвинул Шапку-Невредимку на глаза, поудобнее завернул руку под голову приёмом «ухом в локоть» (не путать с древним боевым приёмом «локтём в ухо») и затих в траве.

– Словно кокон Бом-бам-дировщика, – поёжился Загрибука, глядя на завёрнутого в серую свитерюжную кенгурятину Дримера. В воздухе было совсем не жарко, и не июль вовсе, и не пальмы кругом даже. Так что сидеть и трястись особой жажды у него не было. И он тоже, покряхтев, улёгся вторично за эту ночь и теперь уже без тревог «придавил уши» до самого рассвета.

Лес мирно спал, и только вечно простуженная Муколитическая тварь всё время будила слишком близко расположившихся соседей надтреснутым кашлем и сипом отёчных лёгких. Ну и нефиг! Курить надо бросать!

В то же самое время Слипер бодро шагал под палящим солнцем, немного нервничая из-за нового попутчика, который шнырял по зарослям с довольным урчанием.

– Прррелессстно! Прррелессстно! – то и дело слышалось из растительной околодорожной неразберихи.

Потом вдруг из внезапно образовавшегося сбоку выхода вываливался Башкирский Котяра, путался под ногами и тут же нырял в случайно возникший с другой стороны вход.

Ага! Я вижу, что внимательные читатели уже спотыкнулись о моё «в то же самое время» в начале этого абзаца. Ну как же! Пока Дример с Загрибукой спят в мёрзлой болотной ночи, Слипер тут под солнышком средь бела дня оттаптывает километры невесть-откуда-взявшимися-в-этой-глуши кроссовками фабрики «Красный Треугольник». Но я не оговорился. День и ночь сменяли друг друга в Лесу не как положено в приличных лесопарковых насаждениях, деля сутки налопопам, но как попало уж кому куда и чем на душу придётся. А вот на чью душу что пришлось – зависело от личного времени каждого из братьёв. Ещё в далёком не знаю каком году человеческий детёныш по имени Алик со странной фамилией Ёп-штейн, которую при желании можно перевести как Первый-Камень-Брошенный-В-Огород, вскормленный отнюдь не доблестной, такой же человеческой, как и он сам, цивилизацией, открыл вопиющий факт: время – штука настолько круто-туто-светная, настолько несусветная круть, что д[о]лжно ей себя вести так, как Великий Степной Дух решит с перепугу. А это значило, что все мы с вами, и кое-кто с ними, живём совершенно отдельно друг от друга, и всё, что нас объединяет, – тикающее устройство, визжащее по утрам, которое заставляет нас пребывать в иллюзии общности восприятия окружающего мира. Это я так витиевато и научно об обычном будильнике тут распространяюсь. На самом же деле (ёктить, как же я всегда хотел посмотреть именно на это «самое же дело») всё обстоит гораздо запутаннее. И каждый из нас, или из них, живёт в своём личном времени, пытаясь безуспешно пристроиться под вращение вокруг звезды планеты, на которой волею судеб оказался в Пути.

Слипер не помнил ни о будильниках, ни об астрономии ничего конкретного, поэтому доверял в этом вопросе исключительно светилу, которое проливало свой свет над Лесом и подсказывало, когда настал срок шагать, икать и молоть языком, а когда – повалиться на что-нибудь мягкое и смотреть сны, бе-бе-бекая губами. Над головой у него сейчас было светлее, чем в операционной, поэтому наша парочка бодро приближала стопы своих ног к заветной цели, нисколько не беспокоясь, что день весьма затянулся. Дни и ночи в Лесу имели свойство ненормированно удлиняться или укорачиваться в зависимости от только ему, Лесу, известных причин. А так как эти самые причины у Леса никто не удосужился спросить, они остались в статусе «инкогнито», или, по-босяцки, «а чё я сделал-то?». Башкирский Кот к исходу третьего часа ныряния в кусты, учуяв запах подпалённых пельмешек, издал победоносное урчание и ломанулся было вперёд. Но Слипер приложил тут же палец к губам и произнёс таинственно: