Женщины в пустоте

Я смотрела в тот день на реку и дышала легко и свободно, огромными лёгкими, которые ещё ничто не подпирало, не прижимало к рёбрам, не вдавливало в рёбра.

Потом я снова вспомнила те выходные на даче у родственников, словно провал во времени, временной зазор, между этой, далёкой теперь, пятницей на набережной и тем понедельником, когда я не пришла на нашу следующую встречу.

Глава 13

Я вспомнила и другое.

Это было уже после того, как мы решили идти в кино.

При кинотеатре – кажется, в нём показывали в основном старое и «интеллектуальное» кино – было кафе, мы зашли в него, и я видела, как жадно он ест, и мне казалось, что в этот момент, пока он ел, я для него не существовала вовсе. Передо мной стояла чашка кофе. Своих денег у меня не было, и я постеснялась заказать что-то большее; впрочем, кажется, я не чувствовала голода.

Когда он покончил с едой, я отставила свой недопитый кофе и мы перешли в тёмное фойе; мы сидели друг напротив друга в глубоких неудобных креслах, и он снова спросил, может ли он задать мне вопрос.

Мы с ним не так уж много говорили, и в любом случае наши разговоры всё это время носили довольно формальный, почти условный, характер. На каком-то другом уровне наши отношения продвинулись довольно далеко, но когда мы сидели друг напротив друга и говорили, он был для меня всё тем же чужим взрослым мужчиной, что и в начале. Быть может, меня даже обрадовала эта просьба, потому что я не знала, как и о чём я должна говорить с ним.

Он сказал, что я, наверное, опять ему не отвечу. Потому что я почти на все его вопросы не отвечаю.

Я так не считала, но не стала спорить.

Он спросил: «Можешь ли ты представить?..»

Представить близость с ним. («Как я целую и обнимаю тебя», – сказал он.)

Он уже целовал и обнимал меня в этот день не раз, и хотя это было со мной впервые, я уже в какой-то мере успела к этому привыкнуть. Мне и представлять не надо было. Я кивнула.

«А тебе приятно думать об этом?» – спросил он.

Я не хотела отвечать – я не столько смутилась, сколько почувствовала в вопросе ловушку для себя. Я собиралась промолчать, но он не дал мне такой возможности. Он хотел, чтобы я ответила.

Почему-то я не могла соврать: то ли потому, что это и в самом деле была бы ложь, то ли потому, что я слишком хорошо могла себе представить, как обидно услышать, что кому-то неприятны твои поцелуи и объятия, неприятен ты сам. Я ответила:

«Да, приятно».

Почти тут же я добавила: «Но я не очень-то верю тебе».

Это было, пожалуй, самым искренним признанием, которое я сделала ему за всё это время, единственным искренним. В сущности, я в этот момент дала ему ключ к пониманию всего, что я говорила и делала все эти два дня.

Потом сказала ещё: «Мне кажется, ты вешаешь лапшу мне на уши».

Часть этого разговора была в дневнике, и это было дословное, точное моё выражение – я прочитала его и поморщилась.

Он спросил, зачем – по моему мнению – ему это нужно. Я попыталась уклониться от ответа, мне было стыдно об этом говорить. Я сказала, что не знаю.

«Зато я знаю», – сказал он.

Он назвал верную причину, очевидную, хоть и выразился куда грубее, чем это сделала бы я сама. «Так ведь?» – спросил он. Я подумала, что задела его, и ничего не ответила. Он сказал, что не стал бы тратить на меня время и силы, если бы ему нужно было только это. Сказал, что не стал бы подниматься и спускаться с больными ногами по всем этим холмам в городском кремле, чтобы развлечь меня. Если бы ему было нужно от меня только это. Что он нашёл бы другую. И добавил: «Это невозможно доказать, ты сама это поймёшь. Если будешь чувствовать что-то ко мне».

Я почувствовала лишь, что он каким-то образом пристыдил меня. Я вспомнила: он действительно говорил про аварию, и про свои ноги – и я всё равно весь день бегала по этим склонам вверх и вниз, чтобы из какого-то детского тщеславия показать свою силу и ловкость.

(Он не жаловался, только ловил и целовал меня всякий раз, когда вокруг никого не было.

Я вспомнила: уже почти на самом верху, незадолго до выхода из этого зелёного лабиринта заросших дорожек и крутых полуразрушенных лестниц, я наконец остановилась и тяжело дышала, стараясь отдышаться раньше, чем он увидит это. Моё лицо пылало, и он, догнав меня, поравнявшись со мной, достал платок из папки, чтобы вытереть пот на моём лице; он вытер пот и поцеловал меня, нежнее, чем он делал это раньше.)

За весь день я ни разу не вспомнила про его ноги, и мне было стыдно. Я разозлилась на него за это.

Выходило, что он считал меня бесчувственной, эгоистичной, раз я забыла про его ноги и заставила его так много ходить.

И всё-таки больше, чем это, меня, кажется, задело другое. Получалось ещё, будто гулять со мной было для него едва ли не наказанием, которое он лишь терпел по каким-то причинам. В этот момент он подтвердил давние мои страхи: я постоянно боялась, что людям будет скучно со мной.

Извиняться я не стала. Я хотела промолчать, но потом всё-таки добавила:

«Но, возможно, ты просто хочешь поиграть со мной», – сказала я.

И это была второе и последнее признание, которое я ему сделала.

Он улыбнулся.

Он ответил, что уже не в том возрасте, чтобы играть.

Этот ответ прозвучал банально, пустой фразой, но, возможно, он говорил тогда правду. Вполне вероятно, он бы не стал бы заниматься ерундой и зря тратить силы. Теперь я была почти в том возрасте, который он назвал тогда, и я тоже больше ни во что не играла. Но, возможно, дело было даже не в возрасте.

Я подумала: он видел войну.

Как и о многом другом, о войне я его не спрашивала. Я боялась, что он разыгрывает меня, что считает совсем дурочкой, раз говорит мне о какой-то войне, и боялась вопросами выдать своё невежество, опозориться перед ним, утвердить его в этом мнении. Наверное, я могла вспомнить только две войны в двадцатом веке, две мировые войны. Что могла я знать о войне, которая тогда ещё совсем недавно была на его родине, всего за несколько лет до этого? О войне, что оставила те шрамы на его теле?

Вскоре, как в театре, прозвучал звонок, начинался наш сеанс, и на этом наша история закончилась. Больше разговоров между нами не было, были только прикосновения в темноте, которая сделала его для меня почти безымянным, безликим. Просто мужчиной.

Из кинотеатра мы вышли чужими людьми, и на следующую встречу я не пришла.

Глава 14

Долгое время мне казалось, что наши отношения прервались по случайности, по недоразумению.

Субботу и воскресенье, которые наступили следом за той пятницей, я провела на даче у своих родственников. Моя тётка уехала туда ещё накануне, но я специально задержалась в городе, чтобы встретиться с Якобом, и на дачу в субботу утром меня вынужден был вести младший из моих двоюродных братьев. (Он был почти моим ровесником, и мы в тот год сильно стеснялись друг друга; я помню, что за всю дорогу мы едва ли сказали друг другу больше трёх слов.)

На даче в те выходные собрались почти все наши родные из тех, кто жил в городе, но я никого не видела и не слышала, и для меня не было ни минуты, когда бы я не думала о Якобе и о том, что было между нами там, в темноте.

О том, надо ли мне идти на встречу с ним, я не думала. Я чувствовала, что не могу не прийти, что это сильнее меня. Кажется, я даже немного бредила от волнения и, когда наступил понедельник, я даже не могла смотреть на себя в зеркало, не чувствуя дурноты.

Возможно, ещё и по этой причине я оделась в тот день так странно.

На протяжении всей моей жизни я почти никогда не носила юбки, но этим летом почему-то носила, во всяком случае, я помню одну – в которой он меня и увидел впервые. В этой же юбке я была и на втором свидании. Почему-то я чувствовала, что он ждёт от меня именно такого образа, что он разочаруется, увидев на мне что-то другое, то, что я носила обычно; и я боялась увидеть его разочарование.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.