Имитатор. Книга третья. Оправдание невиновных

– Мы-то тут при чем?

– Ой, я тебя умоляю! – завканцелярией всплеснула руками. – Подследственность-то наша была. ППШ, конечно, душка и начальник лучше всех, но лишний плюс в карму заработать никогда не откажется. Да чего ты-то куксишься?

ППШ называли за глаза Павла Шайдаровича Пахомова – отчасти за инициалы, но больше за характер.

– А если бы меня про дело спросили? – почти прорычала Арина. – Я ж по нему не работала. Кстати, Ева свет батьковна, а что за следователь его вел? Что за Скачко? У нас такого вроде нет же? Ну… на моей памяти.

– А! – Ева выразительно махнула ладошкой. – Был один такой. Вот уж точно – Скачко. Прискакал – молодой да борзый, на дипломе еще печати не просохли – и, года не прошло, ускакал в адвокатуру. Не понравилось ему на следствии. Тут же работать надо, а не языком трепать.

Завканцелярией всегда находилась по «правильную» сторону гипотетических судебных баррикад и была твердо убеждена, что деятельность адвокатов состоит из болтовни, слегка разбавленной поисками нечестных судей, которых любой адвокат, разумеется, спит и видит как подкупить в пользу своего клиента. Арина, чье общение с адвокатами было более обширным, понимала, что те бывают разные. Как, кстати, и следователи. Но с Евой не спорила.

Та, однако, не унималась:

– Слуш, Вершина, а почему там жена-то чисто свидетельницей проходила? Почему не соучастницей?

Арина пожала плечами:

– Ну не вдвоем же они этого пацана несчастного убивали. Да и без умысла, судя по всему. Нечаянный удар, ну и… Зря что ли программа называлась «Несчастный случай», хоть и с вопросительным знаком в конце. И чего ты от меня-то хочешь? Фигурантов я в студии впервые удостоилась лицезреть, делом не занималась, оно ж больше трех лет как закрыто, злодей сидит, а жена, Соня эта… ей и так досталось.

– Ой, да, да, точно! – Ева завздыхала, закивала головой. – Мне ее, когда я смотрела, прям жалко даже стало. Этот муж, хоть и не выгнал ее, но, по-моему, так запугал, что уж лучше бы выгнал. Он ее бьет, наверное… – задумчиво протянула завканцелярией.

– Может, и бьет, – согласилась Арина. – А может, и так… словами тоже можно ниже плинтуса опустить. Женщина действительно запугана донельзя. Как она на съемку-то согласилась, удивительно. Разве что он сам и приказал.

– Нет, ну все-таки, – не унималась Ева, – почему ты спросила про первый брак и про других баб? Думаешь, эта Соня единственная, кто согласился за этого типа замуж?

– Да нет, – усмехнулась Арина, – вряд ли единственная. Он же, в сущности, вполне приличный жених. Не алкоголик, работящий и вообще положительный. Холодный, правда, как ботинок из крокодиловой кожи. Но это для главы семьи вещь вполне обыкновенная. Спросила, потому что надо было что-то говорить, когда мне микрофон сунули. У меня какой-то другой вопрос в голове вертелся, сейчас уже не помню какой. А про предыдущих его женщин действительно интересно показалось. Потому что он вдвое Сони своей старше. И весь такой, ну ты же видела, благодетель. А это не с потолка падает. Вот мне и подумалось…

– Что он сперва на кошках тренировался?

– На кошках не на кошках, но вполне мог и раньше в благодетеля играть. Чего проще: пригреть девчонку вокзальную, которая еще не совсем опустилась, но лиха уже хлебнула. Помоложе, посимпатичнее. По крайней мере поначалу такая точно будет на цыпочках ходить и в рот заглядывать.

– А потом… бах, и на огороде закопал!

Арине стало смешно:

– Да ну тебя! Не выдумывай. Никого он на огороде не закапывает. Все проще. Отогреется такая девочка, глядишь, собственным голосом разговаривать начнет. Ему оно надо? Пошла прочь, другую найдет. А другая, может, родить не в состоянии. Тоже прочь пошла. Да ладно, это все предположения чистые. Соседей, по-моему, там недостаточно отработали. Но, с другой стороны, а смысл? Даже если у этого, прости господи, Кащеева до Софьи еще полдюжины таких девочек перебывало – если совершеннолетние, ненаказуемо. Но вряд ли совсем мелких подбирал, он, мне кажется, не по малолеткам.

– Откуда знаешь? – азартно прошептала Ева.

– Так… – Арина повела плечом. – Глаза не те, повадка тоже. У тех, что по малолеткам, просто сексуальные предпочтения на сторону свихнуты. Этот не такой.

– А какой? Какой? – та чуть не подпрыгивала на стуле. – Ну вот скажи в двух словах.

– В двух? Глава семьи. При этом семьи может и не быть. Но он тем не менее – глава. Хозяин дома.

– Так это же хорошо? – неуверенно спросила Ева.

– Вроде да, – так же неуверенно ответила Арина.

– Щебечем? – в приемную заглянула Эльвира. – Что, Вершина, поджидаешь начальство, чтобы про свои телевизионные успехи отчитаться? Ах-ах-ах, лицо следственного комитета! Типа ты у нас теперь не Вершина, а вершина, – она сместила ударение на второй слог. – Другие работают, а тут, без году неделя, раз – и знаменитость.

– Вообще-то я сюда тоже не прямо со свеженьким дипломом явилась.

– Ой, слышали про твои питерские подвиги! Маньяка она поймала! Повезло просто, а звону-то теперь на всю жизнь хватит!

– Эль, ты, что ли, сердишься, что не тебя на телевидение отправили? Ну так я туда не просилась. Ева, поклянись, что в следующий раз Эльвира поедет.

– Ну конечно, клянусь. Элечка, вот ей-богу, крест на пузе!

– Можно подумать, нас каждый день туда приглашают, теперь-то можно чем хочешь клясться. И я миллион раз просила не называть меня Элей! – фыркнув, она выплыла из приемной.

«Нехорошо», – подумала Арина, чувствуя себя почти виноватой. Сама с мамой воюешь из-за вечных «деточек» и «душенек», и сама же про «Элю» забываешь, а ей обидно. Да еще телевидение это, чтоб его! Кому там и блистать, если не первой красавице всего областного следствия. Немудрено, что Эльвира разозлилась. Арине стало вдруг почти жалко коллегу. Следователь-то она неплохой, а все видят только ноги от подмышек, смоляные кудри да бездонные глаза. И ясно, почему ППШ ее на программу не отправил – чтоб, не дай бог, не подумали, что он любовницу сыночка своего продвигает. Тоже ведь то еще счастьице Эльвире досталось – младший Пахомов.

– Пойду я, Ева. Спасибо за чай.

– Заходи ближе к вечеру, – улыбнулась та. – У тебя ж сейчас ничего срочного в производстве? Выгоним всех, я тортик припасу, расскажешь еще про съемки.

* * *

Дверь Арининого кабинета подпирала знакомая плечистая фигура:

– Здрава будь, Арина свет Марковна! – Молодцов отвесил ей шутовской поклон.

Опер пребывал в радостно приподнятом состоянии духа, Арине даже подумалось – не выпил ли? Но – с утра пораньше? Да и не склонен Молодцов к злоупотреблению – по праздникам может любого перепить и даже язык не заплетается, а в прочие дни – ни-ни.

– И тебе не хворать, Иван Сергеич! Ты чего к нам? Так забежал али по делу какому?

– По делу, матушка следователь, по самому что ни на есть делу. По твоему, между прочим, иначе чего б я под твоим кабинетом торчал.

– Ну заходи, – пригласила Арина. – Хотя… я ж только из отпуска, никаких поручений операм вроде еще не успела расписать.

– Вот! – он воздел глаза к небу. – Пока некоторые отдыхают по самое не хочу, другие работают по самое не могу. Подарок у нас для тебя, Арина свет Марковна. Как раз к твоему возвращению объявился. Очень, я считаю, удачно.

– Подарок? – изумилась она.

– Подарок-подарок, прямо самолучший. Так что нечего в кабинете штаны… а, ты по случаю первого рабочего дня в юбочку, как приличная девочка, оделась? Все равно: нечего юбку на стуле протирать, поехали?

– Куда поехали-то? Что стряслось?

– Что ты нервная какая? Как будто не отдыхала, ей-богу! Ах да, наслышаны, тебя ж заставили в телевизоре выступать.

Арина понимала, что Молодцов явился не просто так, но все-таки начала сердиться:

– Да черт с ним, с телевизором, говори быстро, в чем дело.

– В чем, в чем… Я-то думал – привезу Арину Марковну, будет ей сюрприз. Ладно, ладно, докладываю. По мошенничеству искала подозреваемого?

– Ну… – Арина нахмурилась, еще не веря в удачу. – Ой, Ванечка, миленький, неужели?

Дело о мошенничестве лежало в приостановленных – до задержания подозреваемого. Надежды на что, впрочем, было совсем немного. Эпизодов в последнее время не прибавлялось, только предыдущие жертвы звонили регулярно, требуя найти, покарать и, разумеется, вернуть их «кровные». Жертвы! Арина не уставала удивляться, как люди на столь явный «развод» ведутся? С другой стороны, на «нигерийские письма» и прочие «лотереи» тоже ведь не марсиане ловятся. И деньги мошенникам отдают собственноручно, а после приходят и плачут: помогите!

Суть дела была проста, как грабли: элегантный представительный мужчина снимал приличную квартиру – и начинал ее продавать. Вроде как риэлтер он. Приводил потенциальных покупателей ознакомиться с «товаром», договаривался о времени окончательного заключения сделки и… брал аванс. Небольшой, для «обозначения намерений» и в компенсацию, так сказать, за его риэлторские услуги. «Продать» одну и ту же квартиру он ухитрялся десяти, а однажды даже семнадцати страждущим. После чего исчезал со всеми авансами – и снимал следующую квартиру. Доказательств набралось более чем достаточно – включая отпечатки пальцев хитреца и даже фото, сделанное случайно одним из «покупателей». Плюс целая коллекция визиток с разнообразными именами. Не хватало одного – самого «умника». Почуяв, что на него охотятся, мошенник затих. Залег, что называется, на дно. Сама Арина, впрочем, была почти уверена, что скорее всего ушлый персонаж успел сбежать и теперь греется на каком-нибудь дорогом курорте. Вот и ищи его от Турции до Бразилии, включая Флориду и Канарские острова.

Не успел, значит… Но какие же ребята молодцы – отыскали гада! Как только ухитрились!

– На радостях прощаю тебе «Ванечку», – строго заметил Молодцов, – но насчет неужели – это прямо в точку. Поехали, по дороге расскажу, такой анекдот вышел, цирка не надо.

Ванечкой Молодцова называть позволялось лишь обожаемой его супруге. Но сейчас опер излучал удовлетворение по поводу финала безнадежной истории, так что «Ванечка» сошел Арине с рук.

– Куда едем? – весело уточнила Арина, устроившись на пассажирском сиденье потрепанной, но чистенькой молодцовской «калины».

– В ИВС, матушка моя. Подозреваемого твоего оформлять, чтоб все как положено. Ну и допросить сразу сможешь, он сам, похоже, в шоке от неожиданности.

– Да уж, действительно, сюрприз. Как?! – Арина вытаращила глаза, демонстрируя степень своего изумления.

– Ой, цирк, – хмыкнув на простершуюся впереди пробку, Молодцов свернул во дворы. – До сих пор смешно. Патрульные в «Империи», ну, знаешь, торговый центр на Юбилейной, щипача на кармане взяли. Давай его вязать и в кутузку тащить. Ну и потерпевшего, само собой. А тот мнется, как девка на первом свидании – да нет, да я не могу, да я тороплюсь и все такое. Важный такой, ну прямо весь из себя солидный человек. И вообще, говорит, бумажник-то мой цел в итоге, так что спасибо, господа полицейские, за отличную службу и до свиданья. И тут один из патрульных повнимательнее к потерпевшему-то присмотрелся – что-то, потом говорил, рожа мне его знакомой показалась. Мы ж ориентировку-то рассылали, помнишь? Но, заметь, сработал парень очень грамотно, теперь же все адвокатскими закорючками пуганые – пришьют превышение, век не отмоешься. Так что кидаться на гражданина не стал, а молвил ему – уже посуровее – что это вы, говорит, господин-товарищ, странно себя ведете? Не по-граждански. Знаете, говорит, что такое воспрепятствование осуществлению правосудия? До трех лет, между прочим.

– Иван Сергеич, что за бред? – фыркнула Арина. – Нет, ну есть двести девяносто четвертая статья, но когда ты с ее применением в последний раз сталкивался? А уж до трех лет – это вообще о чем? Там штраф или, если уж в камеру, то максимум до полугода, кажется. Если я не путаю.

– Не путаешь, Арина Марковна. Ну так он же не юрист, да? Тем более что по сути-то все верно – и статья существует, и срок по ней какой-никакой, а предусмотрен. Не для таких, конечно, случаев, но фигурант-то о том ни сном ни духом. Вот и запаниковал. Сразу забыл, что страшно торопится, да я, говорит, да всегда, да пожалуйста.

– И в участок поехать не отказался?

– Ха! – Молодцов лихо вырулил из дворов опять на улицу, уже другую, где было посвободнее. – Поехал как миленький. И – здрасьте, господин Боровой, мы счастливы видеть вас во плоти. Можно было кого-то из дежурных следователей попросить оформить, да мы посчитали, что ты вот прямо уже из отпуска возвращаешься, задержали фрукта на семьдесят два часа в соответствии с законодательством. До выяснения, так сказать…

– Он, конечно, я не я и лошадь не моя?

– Ото ж. Но ребята, пока он в растерянности пребывал, пальчики-то ему откатали, якобы чтоб с пресловутого бумажника следы владельца отсеять. Он и охнуть не успел. А что возразишь?

– Те самые?

– Те самые. Но, заметь, гражданину о том никто ничего не сказал, молодцы коллеги. Только документы проверили. Собственно, не Боровой он оказался, разумеется, не Гриценко и даже не Гаспарян. Лошко он, – Молодцов резко выделил второй слог, – если по настоящему паспорту смотреть.

– Ложко? – переспросила Арина.

– Не-не-не. Не от ложки, а от лоха. Забавно. В итоге-то он сам этим лохом и оказался. В суд за постановлением сейчас или завтра?

– Давай завтра, очень хочется на этого типа живьем поглядеть.

Исполнив все необходимые формальности и допросив уже растерявшего изрядную толику солидности господина Лошко, Арина забежала к операм – поделиться радостью: дело, по всем признакам неуклонно превращавшееся в «глухарь», теперь требовало лишь проведения нескольких формальных мероприятий вроде опознания – и пожалте в суд. Вот ведь случай какой счастливый!

– Да чего там – случай! – пробасил забежавший на минутку и все еще подпиравший угол капитан Карманов из «автомобильной» секции. – Еще и не то бывает. Помнишь того придурка, что прохожего насмерть сбил и, перепугавшись, вместо того чтоб бросить и уехать, решил тело подальше увезти?

Арина покачала головой:

– Это не при мне было.

– Тоже ведь счастливый случай. Его на посту ДПС тормознули – по поводу какой-то фигни, то ли номера у него были грязные, то ли выхлоп дымил… не помню. Ни о чем короче. Через минуту бы дальше поехал, да инспектору показалось, что мужик чего-то нервный. На алкоголь проверил – чисто. Ну и так уже, до кучи, все подряд решил смотреть. Оно бы и ничего, только у мужика-то в багажнике – труп. А вы говорите – случай.

– Ой, а когда курьер решил, что у патрульных собачка на наркоту натасканная? – засмеялся бессменный молодцовский напарник Стас Мишкин. – Ну и спалился. И тоже его просто так остановили, типа поворотники не горят.

Баек про счастливые случайности опера знали множество. И Арина невольно вспомнила Кащеева – он ведь тоже ей на глаза случайно попался. И тоже… произвел «то самое» впечатление. Вроде потерпевший, а руки чешутся в камеру его закрыть.

Программу, где пришлось «блистать» Арине, смотрели, оказалось, все присутствующие. И по поводу Кащеева мнение было единодушным – тот еще жук. Может, и не плачет по нему уголовный кодекс, но что-то там, безусловно, нечисто.

Добродушный Стас Мишкин, который знал, кажется всех и вся, извлек откуда-то пухлую, порядком потрепанную записную книжку и улыбаясь, сообщил:

– Ща попробуем! – и, покопавшись в книжке, принялся тыкать в кнопки стоявшего на столе телефонного аппарата. – Повезло, – разулыбался он еще шире, когда ему ответили, и пояснил, повернувшись к «честной компании». – Борис Ефимыч никуда не делся, по-прежнему тем же участком рулит. Отличный мужик, я вам скажу!

У Мишкина все или почти все были – «отличные мужики». В крайнем случае, «отличные тетки».

Из динамика – Стас предусмотрительно переключил телефон на громкую связь – раскатился солидный басок:

– Помню я то дело, как не помнить. До сих пор мороз по коже. Ладно бы у кого другого – у нас тут, знаешь, контингент всякий попадается – но в этой семье… Я ж их до того и не знал почти. Сам понимаешь, вот синяков и буянов знаю, потому что работа такая – за источниками проблем следить. И предупреждать по возможности. А с этими никогда никаких проблем не было. Все чинно, благородно. Кащеев этот, конечно, не фунт изюму, но дядька приличный.

– А почему не фунт изюму, Борис Ефимыч?

– А черт его знает! Не нравится он мне. Хотя если бы у меня все граждане на участке такие были, я бы на работу только за зарплатой приходил. Мужик тихий, не пьянствует, не буйствует, не хулиганит, про наркоту уж и не говорю. Хозяйственный, дом у него справный, нигде ничего не скрипит, все чистенько. Даже у пожарной безопасности к нему претензий никогда не было, ну там поленницу к стене дома прислонил или проводка гнилая. Ни боже мой!

– Так почему ж не нравится?

– Да ну… – в динамике покашляли. – Душный он какой-то. Одно слово – куркуль.

– Жадный, что ли? – уточнил Стас.

– Не, не жадный. а такой, знаешь – я ни к кому не лезу и вы ко мне в хату не лезьте.

– Из тех, что в церкви поклоны кладет, а дома жену смертным боем лупит? – подсказал вдруг Мишкин. – Типа мой дом – моя крепость.

– Ну… вроде того… Чужая душа потемки, короче. Правда, про жену лупит не скажу. Жалоб на него никогда не было. Сонька, конечно, тише воды ниже травы ходит, ну да оно и понятно.

– Она что, действительно без бутылки никак?

– Да ну, какое там! Нормальная баба. Хотя перед мужем прямо стелется. Уж не знаю, чем он ее так выстрожил. Синяков я на ней никогда не видел. Или там чтоб хромала, к примеру, не видел. И жалоб не поступало. Ни от нее, ни от еще кого. Это ведь женился он на Соньке, а так-то у него и другие живали. Но жалоб – нет, не было.

– Другие? – оживился Стас. – И где эти другие сейчас, не в курсе?

– Я тебе кто, ЦРУ, что ли, чтоб все про всех знать? – гулко захохотал «отличный мужик» Борис Ефимыч. – Ну ладно, ладно… Одна, Лерка вроде, у Ахмета сейчас, на рынке стоит. Светка углы подпирает, улицы подметает. Про других не знаю, мне как-то ни к чему.

– Улицы подметает? Дворничает, что ли?

Из динамика раскатился еще более гулкий хохот:

– Скажешь тоже! Ты прям «руссо туристо, облико морале».

– А, понял, – хмыкнул Мишкин. – В ночных бабочках, значит.

– Ну да. В самых таких, знаешь… Те, что в массажных салонах и в баньках все-таки поприличнее, а те, что вроде Светки этой, в самом низу. Говорю же, углы подпирает. Даже не на магистральной трассе. Ты долго меня допрашивать собрался? Нет бы заехать – посидели бы, я б тебе все в лучшем виде обсказал. Что вообще за интерес такой у всех проснулся к Кащееву? Тебе-то он зачем?

– Да это не мне, следователю одному нашему, – честно признался Мишкин.

– Это которая в телевизоре вместе с Кащеевым сидела? – догадался участковый. – Ничего, симпатичная. Ей-то чего от него понадобилось?

– А ей, как ты выражаешься, морда кащеевская не понравилась. Никому он почему-то не нравится, а вроде такой весь положительный – и тихий, не скандалист, и не пьет, и хозяйственный, и ни в чем дурном не замечен, прямо образец для подражания.

– Может, потому и не нравится, что уж больно правильный? – раздумчиво проговорил динамик. – Ничего так следовательша твоя, не только симпатичная, – участковый опять коротко хохотнул, – еще и соображает. А поглядишь – девчонка, фитюлька. Для нее, значит, стараешься? Ну-ну, – участковый понимающе хмыкнул. – Только… делу-то сто лет в обед. Вы чего там, решили в архивах поковыряться?

– Да нет, Борис Ефимыч, мы так, из любопытства. Спасибо за помощь.

Попрощавшись с участковым, он повернулся к Арине:

– Ну что, Арина Марковна, – Мишкин ухмылялся во весь рот. – Плакала твоя безупречная репутация? Борис-то Ефимыч, по ходу, решил, что у нас с тобой шуры-муры прямо на рабочем месте.

– Да слышала! – отмахнулась Арина, едва сдерживая смех. – Придется тебе, Мишкин, на мне жениться. А то ведь и впрямь слухи – нехорошо.

– Угу, – хмыкнул он. – А ты пойдешь?

– Я… обдумаю… – протянула Арина с серьезнейшим выражением лица, но, не удержавшись, прыснула, прикусила губу и вытаращила, как бы в испуге, глаза. – Ой, а как же Тамара? – она даже назвала мишкинскую жену полным именем, давным-давно общими усилиями превращенным в Мару и Маринку.

– М-да, – серьезно покачал головой Стас, обожавший свою Тамару не меньше, чем Молодцов свою тихую обстоятельную Веру. – Это проблема. Ну ничего, Маринка – святая, она поймет.

– Я, может, и святая, и все могу понять, но пусть мне сперва объяснят, что именно, – сурово заявила появившаяся на пороге худощавая, коротко стриженая брюнетка в распахнутой дубленке. – Мишкин, ты сегодня домой собираешься? А то меня сразу на три свидания зовут, я вот и думаю…

– Вот видите! Нарасхват моя благоверная! – Стас, облапив жену, закружил ее по комнате, едва не сшибая рабочие столы. – Тамарочка, я Вершиной репутацию испортил, говорит, я теперь на ней жениться должен.

– На ком жениться? На репутации? – Марина преподавала в школе русский язык, и шуточки отпускала соответствующие.

Арине вдруг подумалось: как же разительно отличаются эти две семейные пары. Тихая, спокойная, почти флегматичная Вера очень под стать своему Молодцову, кто-то мог бы, пожалуй, даже принять их за брата и сестру. Правда, Молодцов раза в два крупнее своей невысокой хрупкой жены – но все равно они похожи! И рядом – улыбчивый кругленький Стас со своей, как он выражался, «смертельно начитанной», худой как змея и такой же язвительной Маринкой, которая не только за словом в карман не лезет, да еще каждое из этих слов – с двойным, тройным, а то и побольше смыслом.

Что там говорил Лев Николаич Толстой про одинаковость счастливых семей? Ошибался классик, ох, как ошибался. Разное оно – счастье. Они-то с Виталиком уж такими «половинками» были: одними и те же книжками зачитывались, одну и ту же музыку слушали, над одними и теми же шутками смеялись. Даже внешне были похожи. Шесть лет так прожили – душа в душу. А потом… А потом – суп с котом, сердито оборвала она ненужные мысли.

Воспользовавшись воцарившимся в комнате с появлением Марины веселым сумбуром, Арина незаметно выскользнула за дверь.

Выйдя из РУВД, она привычно повернула направо – и остановилась вдруг. Что она делает? Виталик-то, получается, был прав: ничего-то она вокруг себя не видит. Еще и гордится: она ведь совсем не то, что некоторые, которые каждый день, кроме субботы и воскресенья, в половине девятого садятся в один и тот же трамвай, а в шесть точно так же едут в обратную сторону. А в выходные – телевизор или дача. И так – тридцать лет. Разве что на машину пересядут, а маршрут все тот же. Как будто они сами – трамваи. Вот у нее, у Арины, совсем другая жизнь: никаких тебе с девяти до пяти, каждый день что-то другое, то РУВД, то, прости боже, морг или ИВС, то место происшествия. А по сути глянуть, Арина – точно такой же трамвай. Только маршрутов побольше, но чем тут гордиться, все наизусть знакомо, можно на ходу спать, ноги сами доведут.

Работа, хоть бы и самая-пресамая любимая – это ведь не вся жизнь. Даже Надежда Константиновна, за глаза именуемая, разумеется, Крупской, несгибаемый борец и старейший следователь подразделения – даже она видит вокруг больше, чем ты, Арина Марковна. То картинку принесет, что один из внуков нарисовал, то примется заглядывать в кабинеты: граждане коллеги, оторвитесь на мгновение от своих дел, подойдите к окну, поглядите, какая после давешнего ливня радуга поднялась! И радуется так искренне, словно ей не под шестьдесят, а вдесятеро меньше. А вот тебе, душа Арина, все сто шестьдесят.

Почему ты сейчас свернула направо? Потому что это – кратчайшая дорога до маршрутки, которая довезет тебя до дома. Можно подумать, у тебя там семеро по лавкам голодные сидят или как минимум кот некормленный. Хотя Таймыра, само собой, весь день угощали и мама, и папа, и племянница Майка. Кроме братца дяди Федора, который в отъезде. И что ты так спешишь тогда? Скорее на домашних полюбоваться? Так ведь моментально закроешься в своей комнате и опять в бумажки уткнешься. И куда ты по своим рельсам торопишься?

Арина решительно развернулась, намереваясь пойти не рационально-минималистическим, а каким-нибудь случайным маршрутом. И, сделав шаг, опять остановилась. На противоположной стороне узкой улочки, возле автобусной остановки маячила темная и как будто знакомая фигура.

– С-стерва милицейс-ская! – прошипело в ушах так отчетливо, что Арина вздрогнула.

Мужик на остановке стоял неподвижно. Но смотрел в ее, Аринину сторону.

Она пошла медленно, не поворачивая головы, лишь косясь в сторону темной фигуры. И, поравнявшись с ней, даже через улицу узнала: он, Кащеев. Приткнутый к остановке фонарь освещал его ярко, не ошибешься.

И, собственно, что, сказала Арина сама себе. Живет он, раз дело было в нашей подследственности, в этом районе. Ничего удивительного, что он тут стоит. Стоит и стоит. Ждет маршрутку или, к примеру, автобус. А ты иди своей дорогой. А если он следом пойдет? Опять же – ну и что?