Алька. Кандидатский минимум

Антон подошёл к урне, глянул, но не рискнул там копаться и сказал, поглядев на меня с укором:

– Будет время – повеселите нас ещё, но уж тексты больше не выбрасывайте.

– Не вопрос, Антон Михайлович.

В начале марта 1985 года умер К. У. Черненко, и на пост генерального секретаря избрали Михаила Горбачёва. Народ решил – будут какие-то перемены, и было на что надеяться – новому Генсеку на момент избрания было всего пятьдесят четыре года, и на второй день после избрания вечером по телевидению показали фильм «Председатель», который сняли в 1964, через год, изрядно порезав, показали, дали Ленинскую премию и убрали с глаз долой подальше, чтобы не баламутить народные массы. Массы застыли в тревожном ожидании – знали точно: если власть задумала какие-то улучшения, жди непременно голода, а то и чего похуже – слухи-то про расстрел забастовки в шестьдесят втором году на Новочеркасском электровозостроительном заводе до сих пор передавались из уст в уста.

У нас с кафедры собрался уходить Дальский – после смерти Проникова, заведующего выпускающей кафедрой АМ1, и Антону предложили перейти туда. Антон согласился, в принципе это было правильно во всех отношениях, но встал вопрос – а кто будет рулить у нас? Антон не хотел пускать дело на самотёк, собрал актив кафедры, в который входил треугольник (как тогда говорили: что за треугольник, в котором два тупых угла? Ответ: заведующий, парторг и профорг), и четыре заведующих секциями, поговорили о грядущих переменах, и Антон сообщил:

– Я написал семь бумажек, на каждой три проходных более-менее кандидатуры, любой из них, по моему мнению, мог бы стать заведующим кафедрой. Подчеркните фамилию того человека, кто, по вашему мнению, наиболее достоин.

На бумажке были Гаврилюк, Трындяков и кто-то с секции резания, кажется, Полтавец. Каждый подчеркнул свою бумажку – я проголосовал за Гаврилюка. Дальский пересчитал и озвучил:

– Гаврилюк – 4, Полтавец – 2, Трындяков – 1. Вы знаете, для меня это удивительно, я думал, что на кафедре совсем другое отношение к Трындякову, это я ведь за него голосовал. Ну что ж, глас народа – глас божий. Будем пытаться Валерия Степановича двигать в заведующие. Напишем письмо от кафедры, я попытаюсь тоже что-то предпринять.

Увы, потуги наши оказались тщетными.

Я тем временем не прекращал вялые попытки по продолжению своей научной работы, кое-что уточнил в уравнении пластичности пористого тела, сформулированном в диссертации, и отправил статью «Уравнение пластического состояния пористой транстропной пластины с упрочняющейся основой» в журнал «Наукова думка»18 АН УССР. Написал статью «Изменение пористости и проницаемости при гибке и вытяжке материалов на основе металлических сеток», отправил её журнал «Порошковая металлургия», «Наукова думка» АН УССР. Почему в эти журналы? Уровень научной мысли в Киеве был не ниже, чем в Москве, а очередь на публикацию меньше. В те годы никто тогда в голову не брал, где публиковаться, – это была одна страна.

Потихоньку разобрался с методикой написания уравнения связи деформаций и напряжений, написал автореферат докторской диссертации, как когда-то мне посоветовал Анатолий Георгиевич Овчинников. Планировал закончить работу через два года, хотел остепениться по докторскому разряду до сорока лет и прекратить напрочь все эти игрушки с пористыми материалами – заняться вещами более практическими. У меня была возможность заключить договор на исследовательские работы в холодной объёмной или листовой штамповке – в любом направлении по выбору – с лабораторией штамповки НИИТавтопрома, но браться за них до защиты не было смысла.

Прозанимавшись восемь лет пористыми делами, прежде чем сменить направление деятельности, надо было монетизировать потраченное время и накопленный опыт. Заниматься наукой интересно, но заниматься ей за бо́льшую зарплату ещё интересней.

А власть вдруг задумалась о нашем здоровье – 7 мая 1985 года были приняты Постановление ЦК КПСС19 и Постановление Совмина СССР № 41020, которыми предписывалось всем партийным, административным и правоохранительным органам решительно и повсеместно усилить борьбу с пьянством и алкоголизмом, причём предусматривалось значительное сокращение производства алкогольных напитков, числа мест их продажи и времени продажи. 16 мая 1985 года вышел Указ Президиума Верховного Совета «Об усилении борьбы с пьянством и алкоголизмом, искоренении самогоноварения», который подкреплял эту борьбу административными и уголовными наказаниями. Соответствующие Указы были приняты одновременно во всех союзных республиках.

С постановлениями и указами, всё было хорошо, но из магазинов стали стремительно исчезать жратва, питьё, шмотьё – всё подряд.

В МВТУ тоже прошли собрания всякие партийные, громили, в смысле с трибун, пьянство и прочее такое. Тогда периодически на все их эти масонские собрания приводили одного какого-нибудь непартийного – видать, чтоб послушать тех самых, кого надо исправлять. В тот год меня позвали – ну, давай, говорят, рассказывай, как вы – беспартейные докатились до жизни такой, что нам сейчас вас, подлецов, перековывать придётся. И как вас, недотыков, перековать, если вас ГУЛАГ перековать не смог? Какого вам рожна ещё надо?

Я вышел и ляпнул:

– Товарисчи дорогия, звиняйте, конечно, но я вам всю правду обскажу. Лутше вас людей не видел, нет и не будет, но помещение всё ж таки надо проветривать, поелику дух от вас чижолый. А с нами, которые бухают, ну, вы знаете нас наперечёт, встречались ведь, бывало, по пивным всяким, нам бы какие ни есть места для физкультуры надо оборудовать, а то ведь всё поломано, побито, а мы тогда только после тренировок бухать будем. А до – ни-ни.

Что-то ещё сказал. Илье моё выступление не понравилось, сказал:

– Ну, ты удумал – партийное собрание учить.

А я, признаться, не считал и не считаю, что толпа людей, собравшаяся вместе, умнее одного, любого из них.

Оно конечно – народ бухал поголовно, но как-то бы надо было задуматься власти – отчего это происходит? Она вроде бы задумалась – Указ издала, но на заборах индюки не появились. Просто беда с этими коммунистами. Всё, что касалось обыкновенной жизни человека, у них как-то не очень получалось, зато мы делали ракеты и перекрыли Енисей, как пелось в одной весёлой песенке тех времён.

Кстати, о коммунистах, году в 1983–1984 проявил я половую слабость – решил тоже попроситься на хлебную карточку записаться, в смысле в партию. Попроситься решил не из идейных соображений, а из сугубо шкурных – думаю, вот буду я партейным, мне, могёт быть, доцента дадут и в штат зачислят, а так чо я всё на временной ставке? Поговорил с Ильёй, он давно партейный – перетёр в парткоме и говорит мне:

– Иди с богом в партком.

Ну, я и пошёл. Пришёл, там сидит какой-то незнакомый – глаза добрые, спрашивает:

– Чего припёрся до обеда?

Ну, я тоже непростой, сам фигу держу в кармане, а ему говорю:

– Партейным хочу стать, мечтаю. И чтоб кожаную куртку мне – чёрную, маузер и задание самое трудное – замочить какого не то гада и всё. За Родину, за Сталина.

Хотел запеть «Интернационал», но помню не все куплеты. А вдруг он захочет до конца услышать, а я уже кончил? Не в том смысле – петь кончил, он же скажет: «Да ты, гад, наш главный запев не знаешь, гнать тебя в шею», – и не стал петь.

Он посуровел так, слезу пустил и, похоже, обмочился – разволновался, видать. Говорит:

– А мы давно следим за Вашими успехами, и для порядка тоже. Есть для тебя задание, сынок. Надо на агитпункте год просидеть, никуда не отлучаясь. Будешь людям объяснять, чтобы они голосовали за самую хорошую для них власть.

Я-то, слава богу, не растерялся, всё понимаю, спрашиваю:

– На Швейцарию намекаешь или на Эмираты?

– Нет, сынок, за нашу коммунистическую власть – власть рабочих и крестьян.

– Понял, понял, а маузер дадите?

– Маузер в ремонте. Ты, сынок, кирпич в бумагу заверни – и в авоську, по опыту знаю – самое лучшее средство для партийного агитатора. Но на всякий случай чек из булочной туда положи. Мало ли что случится – скажешь, в булочной подменили, а ты не знал, хотел хлебом угостить, а вон оно как получилось. Это ж азы партийной работы, привыкай, сынок.

– А можно я одну ночь подумаю? Страшно мне – вдруг не справлюсь.

– Конечно, – говорит, – сынок. Подумай, год просидеть, с места не сходя, – это надо мужества набраться и перед началом обязательно сходить по-большому и по-маленькому, так что думай.

А глаза добрые. Я бегом к Генке Павлушкину.

– Геныч, подскажи. Хочу на хлебную карточку записаться, но предлагают мне год на агитпункте просидеть – соглашаться?

– Ни в коем случае, там всё будет происходить так: придёт к тебе бабка, которая живёт в коммунальной квартире с соседом. Сосед – пьянь обоссанная, бабку бьёт и пенсию у ней отбирает, она в ментуху ходила – ей не помогли. Пришла к тебе: помоги, а то не буду голосовать за власть вашу, а ты помочь ей ничем не можешь, но голосовать её надо убедить во что бы то ни стало. Или семья придёт – живут на последнем этаже, и их заливает с весны по осень – крыша в доме прохудилась. Они в ЖЭК, а там им – ремонт по плану через пять лет, ждите. Они к тебе. А чем ты можешь им помочь? И так целый год. Вот смотри – ты уже седой весь, а год там посидишь – облысеешь.

Я думаю: как же я лысый-то – зимой, наверно, голова зябнуть будет. Нет, надо обождать или прийти после обеда в партком. Так и сделал, пришёл, там сидит знакомый – глаза добрые, спрашивает:

– Чего припёрся после обеда?

– Я тот самый, который вчера насчёт хлебной карточки, в смысле который дежурить на агитпункте год, не снимая порток, и вашу власть, в смысле самую что ни есть нашу, хвалить.

– А-а-а, ну как же, помню, согласен, стало быть, – и полез в стол за чем-то, должно быть, за маузером. Может, вернули из починки?

– Боюсь, я оплошаю. А можно мне какое другое задание – статей каких не то наклепать или хоть изобретений? Я упрусь тоже, не снимая порток нахе…чу, а?

Гляжу, а у него глаз холодный стал, и прямо-таки сверлит им.

– У нас тут, на факультете, таких, которые хотят только статьи клепать да изобретения, полтыщи наберётся, а в агитпункте подежурить ни одна бл…ь не соберётся.

Даже стихами заговорил, видать, на нерве.

– Уйди с глаз моих, а как надумаешь подежурить на агитпункте, приходи, сынок.

Гляжу, а глаза опять добрые.

Так не стал я коммунистом – надо было в первый раз после обеда приходить. А потом, видать, он – настоящий большак – видел меня как на рентгене, чувствовал во мне червоточину, раскусил, что я хотел на карточку записаться из корысти, вот и не дал мне ходу.

А все-то коммунисты, которых я знал, они, конечно, во власть советскую верили и партейными стали из убеждения, должно быть, масть такая у них, очень доверчивые, сейчас в новую власть верят, все снова верят. Вот ведь молодцы, даже завидки берут.

А я опять не верю, и власть вроде переменилась, а так опять властишка какая-то паскудная: ворует в разы больше, чем прежняя, а народ-то по большинству всё так же хреновенько живёт. Правда, стрелять народ перестали, палят только друг в друга. Но это их дела, нам оно без интереса.

Новым заведующим кафедрой нашим стал Юрий Александрович Бочаров, доктор наук, профессор кафедры АМ 6. Поначалу мы обрадовались – кузнец, с родной кафедры, но это было только поначалу.

Мы на радостях накрыли стол, взяли лёгкой закуски и вина грузинского – Вазисубани, чтоб не подумал, что мы колдыри какие, пригласили Бочарова, Колю Бабина и ещё кого-то из ребят, пришедших с ним. Юрий Саныч поначалу нам лёгкий пистон вставил – как-никак антиалкогольная кампания, но сухого в его присутствии разрешил и сам пригубил. Отметили в узком кругу его восшествие, так сказать.

Поляеву Владимиру Михайловичу исполнилось шестьдесят – надо было поздравить, как-никак руководитель крупных тем по пористым материалам, и нам с этих тем капало понемногу. Илья из пористых трубок, конусов и обрезков листа соорудил какую-то настольную инсталляцию, прикрепили к ней табличку с благопожеланиями и пошли поздравлять. О предполагаемом походе предупредили Бочарова, он пошёл с нами – с Поляевым они были хорошо знакомы.

Владимир Михайлович принимал гостей в кабинете, дождавшись своей очереди, вошли – Поляев расплылся в улыбке.

– Ребята, здорово. Юра, привет, какими судьбами, что, решил пористыми делами заняться?

Илья ответил:

– Юрий Александрович теперь наш заведующий кафедрой.

– Поздравляю, Юра.

Они обменялись рукопожатиями, после чего Поляев широким жестом предложил переместиться к расположенному рядом столу, заставленному дарёным коньяком:

– Давайте по соточке, мужики.

Юрасик – так впоследствии на кафедре называли Бочарова бабы из секретариата – выпятил грудь и звонко, как пионер на утренней линейке, отчеканил:

– У нас на кафедре не пьют. – Вот же гад!

Поляев мельком глянул на нас, мы, с грустью глядя на бутылку дорого коньяка в его руке, молча сглотнули, но Михалыч явно знал тонкие струны души Бочарова и с чувством сказал:

– Это не по-русски, Юра.

А Бочаров в самом деле мало на русского походил: был низкорослым кареглазым брюнетом с вьющимися волосами, решил, видно, чтоб у Поляева сомнений не было о его русскости, пригубить и покорно взял рюмку с подноса с чистой посудой, стоящего рядом с батареей бутылок. Мы с Илюхой тоже были с непьющей кафедры, запах и вкус алкоголя вызывали у нас отвращение, но, если шеф взялся за рюмку, не можем же мы не поддержать его? Опять же и Михалыча надо поздравить, и мы тоже, обречённо, взяли с подноса двухсотпятидесятиграммовые стаканы – сослепу, не разобрались.

Поляеву наш выбор явно пришёлся по душе – наплескал нам чуть не до краёв. Бочаров сказал тост, выпили. Поляев посмотрел на меня и спросил:

– Ну, когда защищаешься?

Илья ответил:

– Так он уж защитился.

Михалыч хитровато прищурился.

– И молчит.

Тут и Бочаров встрепенулся:

– Ну, ладно, Володь, ещё раз поздравляем тебя, мы побежали – работать надо, да и народу у тебя в приёмной.

– Да, давайте, мужики.

Через пару недель в газете «Правда», главной газете СССР, появилась статья о роторных линиях Кошкина – устройствах, для специалистов более-менее известных, но чем-то зацепивших Юру, и Юра провозгласил на ближайшем заседании кафедры:

– Основным направлением деятельности кафедры будут линии Кошкина.

Оно понятно, раз уж в «Правде» написали, то, чем же ещё заниматься? В воздухе запахло серой.

Все с недоумением стали ждать разъяснений – где мы и где линии Кошкина, но их не последовало, поскольку через пару недель в «Правде» вышла новая статья, в которой было рассказано о пользе применения робототехнических комплексов. Вот, бл…ь, неймётся всё этим большевикам. Ну, написали бы, суки, про погоду чего-нибудь интересное или стихи какие не то опубликовали, нет, они всё в технику пёрлись. Ну, в общем, на ближайшем заседании кафедры Бочаров продекларировал:

– Основным направлением деятельности кафедры будут робототехнические комплексы.

Народ поёжился, посуровел, кто-то попытался запеть «Интернационал» – не прокатило, Бочаров зыкнул:

– Расходимся по рабочим местам, больше трёх не собираться.

Сера стала пощипывать глаза.

Весной по привычке стали готовить очередное выездное заседание кафедры. Бочаров, ещё не разобравшийся со всем доставшимся ему в наследство хозяйством, вызвал меня к себе, поскольку я был профоргом, чтобы обсудить проведение этого мероприятия:

– Алек Владимирович, а в чём смысл этого мероприятия? С какой целью вы их проводите?

Смысл, цель. А каковы вообще смысл и цель человеческого общения? Общения вне служебной необходимости? Об этом сказано много, повторяться особого смысла нет. Мне думается, без общения не бывает друзей, им просто неоткуда возникнуть. А без друзей мир упрощается, сужается, становится скучным и бездушным, уходит огромное количество событий, воспоминаний и надежд, уменьшается его объём, блекнут цвета, звуки.

Конечно, мы сопровождали свои дружеские встречи и возлияниями, увы, но издавна известно – вино выпитое увеличивает то многое, что связывает нас с друзьями.

И я ответил:

– Кафедральная традиция, учебный год закончился, у большинства впереди отпуска – люди до осени не увидят друг друга, хотят пообщаться перед долгой разлукой, повеселиться. Но поскольку это как бы заседание кафедры, то и доклады тоже приветствуются, но такие – облегчённые.

– Ну что ж, это хорошая инициатива, но в духе последних решений партии предлагаю провести эту встречу без алкоголя.

– Юрий Александрович! Тогда надо вообще отменять мероприятие, поскольку если мы алкоголь не привезём, то люди с собой принесут, ещё хуже получится – будет всё то же, но без нашего контроля.

Юра задумался – начинать работу с того, что запрещать сложившиеся на кафедре традиции, было как-то не comme il faut, а с другой стороны, случись чего? Сразу скажут – не справился.

– И как у вас обычно это всё происходило, без эксцессов?

– Да всё более-менее ничего. Бывает, кто-то выпьет лишнего, но ничего, друзья-коллеги рядом, всегда справлялись.

– Ну что ж, давайте, действуйте.

Все последние годы весенние выездные мы проводили за городом, доезжая до места отдыха на речном транспорте, арендуя для этих целей какое-нибудь судно. Кафедра при Дальском постоянно занимала какие-то призовые места в различных соцсоревнованиях на факультете, вот на эти-то деньги и арендовались пароходы-теплоходы для наших выездов. В тот год, с уходом Антона, мы ничего не выиграли и решили провести традиционное заседание в Серебряном бору, определили место и время встречи. Профком организовал доставку закуски, выпивки и посуды к месту проведения. Питьё обычно обеспечивали завлабы – они получали спирт для всяческих целей, а выпить на природе с коллегами – тоже цель достойная, разводили его до нужного градуса и разливали по бутылкам. Когда завлабом был Сашка Кузьмин, то он покупал клюкву и делал чудесную настойку, Гусёк ленился. Расстелили дастархан – полиэтиленовую плёнку, накрыли с помощью женщин кафедры стол, всё было по стандарту.

Юрий Александрович кратко поздравил всех с успешным окончанием учебного года, наступлением заслуженного отдыха, пригубил слегка бокал и уселся на травку. Минут через двадцать собрал заведующих, два тупых угла, и наказал:

– У меня важные дела – я уезжаю, смотрите, чтобы всё было в порядке.

Это он сделал зря, под начальственным взором народ ведёт себя как-то построже, потом этим он как-то сразу показал всем – я с вами только по долгу службы, а если так, то и отношение к тебе соответствующее.

А виноват во всём Гусёк – Вовка Гусев, набодяжил столько водки, а народ русский на столе недопитую водку не оставляет, вот и набрались, черти, однако. Мало того, все полезли купаться, и я в том числе – решил освежиться, переплыл на другую сторону пруда, греюсь на солнце, наблюдаю, что происходит на противоположном берегу.

Гляжу: кто-то привёз с собой байдарку, собрал её и начал катать женщин. Ну, это как бы ничего, но нашёлся идиот с литейной секции, который подплыл к байдарке, забрался на корму и нырнул с неё в воду. Байдарка, как известно, судно неустойчивое, в результате такого тупизма возьми и перевернись, а в ней, кроме флотоводца, две дамы весомых достоинств, одной из которых изрядно за пятьдесят, а другой за сорок. Оказаться под водой задом вверх в перевернувшейся байдарке не самое приятное дело, быстро выбраться из неё – нужен определённый навык и желание жить. Наверно, выручило второе – секунд через двадцать, может, меньше, над водной гладью появились две головы. Одна голова истошно кричала, матеря владельца байдарки, идиота, который прыгнул с неё, всех остальных, но упорно перемещалась к берегу. А вот вторая только кашляла, выплёвывала воду и периодически пропадала из виду. Тело, неотъемлемой частью которого она являлась, размахивало руками – оно явно не обладало навыками плавания. Куча стоящих на противоположном берегу раздолбаев с интересом наблюдала за происходящим, не предпринимая никаких действий для спасения. Потом какой-то парень прыгнул в воду, секунд за пять доплыл до утопающей – там было метров десять, ловко взял её за голову и отбуксировал к берегу.

Вернувшись на свой берег, я узнал – тонула Зоя, один из секретарей кафедры, а спас её Трындяков Толя – оказался молодцом, был решителен, не растерялся – это я уважаю.

Отметили спасение утопающих, прибрались за собой и разъехались по домам – лето ж, все, кто не на практику, отдыхает.

* * *

Летом помогал деду закончить дом на даче – обшивали стены оргалитом, закончили крыльцо и терраску. В доме получилось две комнатки метров по десять для тёщи с тестем и младшей дочки с мужем, гостиная метров одиннадцати и пятиметровая комнатёнка, в которой разместился племяш Виктор с женой. В маленьком домишке ночевала вся малышня, а на терраске по-прежнему кочумали мы с Милкой.

Толя Трындяков решил пройти первую предзащиту своей докторской диссертации. Действо это происходило в помещении нашей кафедры, послушать его пришли человек тридцать, в основном наши, но были и с других кафедр. Развесил плакатов сорок, говорил умно что-то, рассказывал, как много все наработали в эти годы по теме, руководителем которой он является. Ему задавали вопросы, я тоже задал вопрос, малосодержательный, так, просто по форме притязаний автора:

– Анатолий Фёдорович! Известно, что докторская диссертация в области технических наук должна соответствовать одному из трёх критериев: в работе должны быть разработаны теоретические положения, совокупность которых можно квалифицировать как научное достижение, то есть это большой вклад в науку; решена научная проблема, имеющая важное хозяйственное значение, вносящее значительный вклад в развитие страны; проведено научное обобщение результатов исследований в нескольких науках.

Анатолий солидно, основательно отверг предположения о больших научных достижениях и народнохозяйственном эффекте и сказал:

– Мой бессмертный труд является обобщением ранее выполненных работ в области создания пористо-сетчатых материалов, их сварки и деформирования. В частности, как Вы видите, в ней присутствуют и результаты Кременского, и вашей работёнки.

– Спасибо.

Надо сказать, я был уверен, что он ответит именно так. После того как все вопросы были заданы, приступили к дискуссии. Я сидел, дожидаясь, когда все выговорятся, собирался сказать что-то принципиальное и не хотел, чтобы потом это принципиальное заболтали. Дождавшись, когда все выговорились, встал.

– Анатолий Фёдорович! Обобщение – это форма приращения знания путём теоретического перехода от частного к общему, что соответствует переходу на более высокую ступень абстракции, это выделение каких-нибудь свойств, принадлежащих некоторому разряду знаний, и формулирование выводов, распространяющихся на каждое отдельное знание. Обобщая знания в прокатке, сварке, штамповке, Вы нашли какие-то общие признаки в процессах, которые возможно изучить и понять на уровне термодинамики или механики несплошных сред, если такая наука существует. Что это за признаки и на каком уровне, в каких науках происходит обобщение?

Такой подлянки Толя явно не ожидал, он стоял растерянно, глядя на меня, а с мест снова стали вскакивать уже закончившие выступления коллеги, и каждый пытался забить свой кол в тело его диссертации. Видать, и в самом деле его не очень любили на кафедре.

Стало понятно, что обобщения, которое обещал соискатель, не произошло – тогда что же защищает автор?

Апробация его докторской диссертации на нашей кафедре как-то не удалась. Конечно, он мог забить болт и идти на семёрку, где ему по-любому нужно было проходить предзащиту, но где гарантия, что кто-нибудь из присутствующих, не явится и туда, и как там пройдёт предзащита – это вопрос.

Защита диссертации у Толяна отложилась то ли на два года, то ли на три, не помню.

Вернул я ему должок за его выступление на моей предзащите. Не скажу, что испытал какую-то радость – отнюдь, но и тогда, и сейчас считаю, что поступил правильно – в конце концов, и работёнка его была, мягко говоря, никакая.

В сентябре выяснилось, что снимать фильм по сценарию, который я накропал, не будут, есть предложения более опытного специалиста, по работам которого уже снято двадцать фильмов, и, главное, первоначально предложение о написании было сделано ему. Я, надо сказать, огорчился, и не от того, что сорвалась неплохая халтура, а от того, что посвятил время этой работе, увлёкся и хотел посмотреть, выйдет что-то у меня или нет. Мой оппонент – сценарист, с которым заключили договор, – тоже знал, что у него есть конкурент с нашей кафедры, и даже появился у нас в секции – объясниться. Переговорил с Ильёй, я тоже был в секции, увидел его – нормальный мужик.

Когда фильм был снят, я его посмотрел – фильм мне понравился, даже очень. Посмотрев его, я понял свою главную ошибку – когда я начал писать сценарий, я не пытался представить, для кого я его пишу – для студентов какого курса, а это главный вопрос для сценариста – понимать, кому он адресует свой фильм. А я писал, вообще об этом не задумываясь, писал о том, что мне интересно – о наиболее распространённых операциях листовой штамповки, о специфике протекания операций, и только написав, понял, что информация эта будет полезно только студентам, изучающим обработку давлением как свою будущую профессию – аудитория, для которой я написал свой сценарий, была весьма ограничена.