Полная версия
Спаси меня
– Здравствуй, Анжела.
– Здравствуйте, доктор Гэллоуэй.
Девочка-подросток четырнадцати лет, худенькая, почти прозрачная, сидела на единственной в палате кровати. На ее коленях был кислотного цвета ноутбук.
– Ну, что у нас новенького?
Анжела рассказала ему о сегодняшнем дне, изложив события в привычной для нее иронической манере. Это ее защитная реакция на болезнь. Ей не нравилось сочувствие, и она запрещала себя жалеть. Настоящей семьи у нее никогда не было. Мать оставила ее в приюте для новорожденных в маленьком городке в штате Нью-Джерси. С детства она была своенравна и замкнута. Она побывала в нескольких приемных семьях, и Сэму понадобилось много сил и времени, чтобы завоевать ее доверие. Она провела в больнице уже много времени, и доктор иногда доверял ей провести беседу с более юными пациентами накануне их операции или сложного курса химиотерапии, чтобы им было спокойнее.
Каждый раз, когда Анжела улыбалась Сэму, он со страхом ловил себя на мысли: в этот момент рак истребляет одну за другой клетки ее крови.
Девочка страдала тяжелой формой лейкемии. Ей дважды уже пересаживали костный мозг, но каждый раз организм отторгал чужеродную ткань.
– Что ты решила по поводу того, о чем мы с тобой говорили?
– Вы об очередной операции?
– Да.
Ее болезнь уже перешла в ту стадию, когда без новой пересадки костного мозга метастазы будут распространяться по всему организму. Сначала возникнут в печени, потом обнаружатся в селезенке, и в конце концов Анжела умрет.
– Я не знаю, доктор, хватит ли у меня сил. Опять курс химиотерапии?
– Да. К сожалению. И придется на время перевести тебя в стерильную палату.
Некоторые коллеги считали, что Сэм напрасно упорствует, что лучше было бы оставить девочку в покое, не мучить ее и дать возможность провести остаток дней на обезболивающих. Ее организм настолько ослаб от болезни, что вероятность удачного исхода составляла не более пяти процентов. Но молодой врач слишком привязался к Анжеле: он не допускал и мысли о том, чтобы потерять ее.
«Даже если у нее останется один шанс из миллиона на выздоровление, я попытаюсь ей помочь», – думал он про себя.
– Мне нужно еще подумать, доктор.
– Ну, разумеется. Обдумай все еще раз, прежде чем принять решение. Все зависит только от тебя.
Ее не надо было торопить. У Анжелы отважное сердце, но не железное.
Сэм посмотрел журнал врачебных назначений, чтобы удостовериться – лечение идет по плану, расписался и собрался уже уходить, как она окликнула его:
– Подождите, доктор!
– Да?
Девочка открыла файл на экране компьютера и кликнула на значок «Печать». Из принтера выполз странный рисунок. Когда-то Сэм посоветовал ей заняться каким-либо творчеством, чтобы дистанцироваться от болезни. Анжела выбрала рисование. Она увлеклась, и эти занятия помогали ей отвлечься и преодолеть невыносимую тоску больничной жизни.
Она смерила свою работу внимательным взглядом и смело протянула рисунок Сэму.
– Держите. Я нарисовала это для вас.
Он с удивлением рассматривал рисунок. Вихри пурпурного и золотистого цвета заполняли почти все пространство на белом листе, что напомнило ему картины, которые когда-то рисовала Федерика. Впервые с тех пор, как Анжела стала рисовать, она изобразила не предметы, а некую абстракцию. Он хотел спросить, что это означает, но вовремя спохватился, вспомнив, что его жена не любила, когда ей задавали подобный вопрос.
– Спасибо. Я повешу его в своем кабинете.
Он сложил листок бумаги и положил его в карман своего белого халата. Сэм знал, что девочка не любит, когда ее хвалят, поэтому не стал говорить комплиментов. Он просто сказал:
– Постарайся выспаться. – И направился к двери.
– Мне конец? Да?
Он резко остановился на пороге и обернулся. Анжела повторила вопрос:
– Если мне не сделают опять эту чертову пересадку, мне конец?
Он медленно вернулся к ней и присел на краешек кровати. Она смотрела на него, и в ее глазах он увидел одновременно дерзкий вызов и страх перед неизбежным. Он знал, что за напускной бравадой кроется тоска.
– Да. Без операции есть риск, что ты умрешь. – Через несколько секунд он добавил: – Но этого не произойдет.
И еще:
– Я тебе обещаю.
Пятая авеню, кафе «Старбакс»
16:59
– Большую порцию капучино и маффин с черникой, пожалуйста.
– Минуту.
Пока готовился заказ, Жюльет через окно смотрела, что творится на улице: хотя ближе к полудню снегопад все-таки прекратился, но в городе по-прежнему было холодно и ветрено.
– Пожалуйста, вот ваш заказ.
– Спасибо.
Она бросила взгляд на часы, висевшие на стене в кафетерии: еще одна минута с небольшим, и ее смена закончится.
– Эспрессо-макиатто и бутылочку воды «Эвиан».
– Минуту.
Последний клиент. Последняя рабочая смена. И через пару дней – прощай, Нью-Йорк.
Она протянула напитки девушке, начинающей бизнес-леди, судя по всему. Та взяла поднос и направилась к столику, даже не поблагодарив.
Когда Жюльет встречала подобных в кафе или на улицах, она смотрела на них с любопытством и небольшой завистью. Ну куда ей соперничать с такими утонченными и изящными женщинами, которые будто сошли с обложки журнала мод и знают все на свете?
«У них есть все, чего нет у меня, – думала она. – Безупречные, спортивные, уверенные в себе… Они знают себе цену, полны решимости, они умеют вести игру…»
А самое главное – они финансово независимы. Иначе говоря, у них есть хорошая работа и, естественно, приличный доход.
Она переоделась, сняла униформу официантки и вернулась в зал. Ей было немного грустно оттого, что никто из подружек не пожелал ей good luck[4] перед расставанием.
Она сделала знак рукой в сторону кассы, чтобы ее обслужили, но никто не обратил на нее внимания. Ей опять показалось, что она невидимка.
Она встала и пошла к выходу через длинный зал в последний раз. Она уже взялась за ручку двери, чтобы уйти, как вдруг чей-то голос окликнул ее по-французски:
– Мадмуазель!
Жюльет подняла взгляд на мужчину с аккуратной бородкой, который занял столик у окна, недалеко от входа. Этот человек не был молод, и все выдавало в нем властную натуру. Широкие плечи и крепкий торс придавали ему солидности, так что вся мебель в кафе казалась рядом с ним просто игрушечной. Жюльет узнала его. Этот клиент заходил сюда время от времени, как правило, поздним вечером. Несколько раз, когда главного менеджера не было на месте, она позволяла ему привести с собой в зал собаку, крупного черного дога, откликавшегося на странную кличку Кюжо.
– Я специально пришел, чтобы попрощаться с вами, Жюльет. Кажется, вы собираетесь вернуться во Францию.
– Откуда вы знаете?
– Слышал… – ушел он от ответа.
Этот мужчина вызывал у нее доверие и в то же время немного пугал ее. Странное чувство.
– Я позволил себе заказать вам горячего сидра, – сказал он, кивком головы указав на кружку на столике.
Жюльет застыла в нерешительности, так как никогда раньше не разговаривала подолгу с этим человеком, а он вел себя так, как будто хорошо ее знал. Девушка чувствовала себя перед ним как открытая книга.
– Ну, присядьте на пару минут, – настаивал он.
Она колебалась, но все-таки осмелилась взглянуть ему в глаза. В них не было ни злого умысла, ни заигрывания – только безграничная усталость и душевная теплота. А еще отблеск какого-то внутреннего огня.
В конце концов она решилась присесть за столик напротив него, на самый краешек стула, и отпила глоток сидра.
Мужчина знал, что характер у молодой француженки легкий и жизнерадостный, но под этой маской она скрывает хрупкую и ранимую душу.
Ему бы не хотелось тревожить ее понапрасну, но у него было мало времени. Его жизнь была сложной. Его дни были перенасыщены разными заботами, и его обязанности не всегда доставляли ему удовольствие. Поэтому он сразу приступил к делу.
– Что бы вы там ни думали по этому поводу, но вашу жизнь нельзя считать неудавшейся.
– Почему вы мне это говорите?
– Потому что каждое утро перед зеркалом вы пытаетесь себя в этом убедить.
Жюльет была в шоке. Откуда он знает? Ей захотелось встать и уйти.
– Почему вы думаете, что…
Но мужчина не дал ей закончить.
– Этот город очень жесток, – продолжил он свою мысль.
– Да, это правда, – согласилась Жюльет. – Каждый хочет забраться в свой уголок, никому нет дела до соседа. Тут столько людей, что всем тесно в этом городе, но каждый одинок.
– Именно так, – развел руками мужчина. – Мир такой, какой он есть, и вовсе не такой, каким нам бы хотелось его видеть: полным добра и справедливости, где с хорошими людьми происходят хорошие вещи…
Мужчина немного помолчал.
– Но вы, Жюльет, вы хороший человек: однажды я видел, как вы принесли еду бедному человеку, который не мог заплатить за себя, прекрасно зная, что сумма будет удержана из вашего жалованья…
– В этом нет ничего особенного, – возразила девушка, пожав плечами.
– Да, ничего особенного на первый взгляд, но это дорогого стоит. Ничто никогда не проходит бесследно, правда, мы не всегда можем оценить последствия наших поступков.
– Зачем вы все это мне говорите?
– Чтобы вы смогли подумать об этом до вылета.
– До возвращения во Францию?
– Берегите себя, Жюльет, – сказал он вместо ответа, поднимаясь из-за стола.
– Подождите! – вскрикнула девушка.
Жюльет не знала, почему ей вдруг так понадобилось его задержать. Она бросилась за ним вслед, но мужчина уже закрывал за собой дверь.
Около входа на полу оставалась лужица от снега, который нанесли посетители, и в третий раз за сегодняшний день она поскользнулась. Пытаясь удержаться на ногах, она невольно уцепилась за рукав какого-то прохожего, который с подносом в руках искал свободный столик. Оба шлепнулись на пол, опрокинув на себя горячий капучино.
«Ну вот! Со мной всегда так! Какая ж ты неуклюжая! А еще хочешь быть такой же элегантной, как Одри Хепберн, и вот – опять лицом в грязь».
Красная от стыда, она вскочила на ноги и, бесконечно извиняясь, помогла подняться и мужчине, который грозился засудить ее, – и заторопилась к выходу.
Снег перестал, и на улицах Манхэттена уже бурлила обычная жизнь. Люди сновали туда-сюда по своим делам, шумели машины. Как раз перед витриной кафе шум снегоуборочного агрегата смешивался с общим хором автомобильных моторов. Жюльет надела очки, посмотрела налево и направо.
Но незнакомец исчез.
* * *Больничный лифт вез Сэма на четыре этажа выше, к палате 808.
– Добрый вечер, Леонард.
– Добрый вечер, доктор.
Последний, к кому он зашел этим вечером, по сути, не был его пациентом. Леонард Маккуин считался одним из старейшин в больнице Святого Матфея. Прошлым летом Сэм познакомился с ним случайно во время одного из ночных дежурств. Старик Маккуин страдал бессонницей и решил выкурить сигарету на крыше больницы, где располагалась большая терраса. Разумеется, больничные правила это категорически запрещали. К тому же у него был рак легких в последней стадии. Сэм, конечно, проявил понимание и не стал ставить старика в неловкое положение, отчитывая как непослушного школьника. Он просто присел рядом, и они поболтали о том о сем, наслаждаясь ночной прохладой. С тех пор Сэм стал регулярно захаживать к нему в палату, чтобы справиться о его состоянии и просто пообщаться. Можно сказать, что между ними установились дружеские отношения.
– Как вы сегодня себя чувствуете, Леонард?
Маккуин приподнялся на постели с видимым усилием и невесело усмехнулся.
– Как вам сказать, доктор? Нигде не чувствуешь себя настолько живым, как на пороге смерти.
– Ну, Леонард, вам еще рано об этом думать.
– Не утруждайте себя, доктор. Я прекрасно понимаю, что конец уже близок.
Словно в подтверждение его слов долгий приступ кашля не позволил ему продолжать разговор – верный признак ухудшения состояния.
Сэм дождался, пока кашель утихнет, потом помог старику перебраться в инвалидное кресло на колесиках и пододвинул его к окну.
Обессиленный мучительным приступом, старик отдыхал и как загипнотизированный разглядывал город за стеклом. Больница располагалась на берегу Ист-ривер, и из окна можно было разглядеть штаб-квартиру ООН – высокое здание из мрамора, стекла и стали.
– Вы-то как, доктор? Все еще ведете холостяцкую жизнь?
«Я – вдовец, Леонард. Это не одно и то же».
– Вы и без меня знаете, что вам нужно: любовные приключения. Немного секса вам бы не повредило, я думаю, а то вы слишком степенны для своих лет. Нельзя в ваши годы ложиться спать в холодную постель. Если вы понимаете, о чем я…
Сэм не мог не улыбнуться в ответ:
– Да, уж. Как не понять!
– Я серьезно вам говорю, доктор. Вам обязательно нужен кто-нибудь рядом.
Сэм тяжело вздохнул:
– Еще рано. Воспоминания о Федерике…
Маккуин не дал ему договорить:
– При всем моем уважении к вам, я уже устал постоянно слышать от вас о Федерике. Я сам был трижды женат и могу вас заверить, что если вы хоть раз в своей жизни любили по-настоящему, то ничто не мешает вам полюбить вновь.
– Не уверен…
Старик показал рукой на город, светящийся за окном миллионом огней.
– Только не пытайтесь меня уверить, что среди миллионов женщин в Нью-Йорке нет ни одной, которую вы смогли бы полюбить так же, как вашу жену.
– Думаю, Леонард, это не так просто.
– А я думаю, что вы сами все усложняете, доктор. Мне бы ваши годы и ваше здоровье, я бы не стал тратить вечера на разговоры с таким стариком, как я, например.
– В таком случае, мне пора, Леонард.
– Послушайте, доктор. Прежде чем вы уйдете, я хочу вам отдать кое-что.
Больной пошарил в кармане пижамы и достал небольшую связку ключей на брелке. Он протянул ее доктору со словами:
– Зайдите ко мне домой в один из этих вечеров, когда вам подскажет сердце. У меня собралась неплохая коллекция бутылок с отличным вином. Глупо, конечно, но вместо того, чтобы выпить его в свое время, я все откладывал в ожидании подходящего случая.
Он немного помолчал, потом проворчал себе под нос:
– Боже! Каким же идиотом я был.
– Понимаете, Леонард, я не очень люблю…
– Слушайте, я же не предлагаю вам какую-нибудь дешевку, – обиделся старик. – В моей коллекции лучшие из лучших французских вин, любая бутылка стоит целое состояние. Это вам не какие-нибудь калифорнийские напитки или крашеная водичка из Южной Америки. Искренне вас прошу, выпейте за мое здоровье, мне будет приятно. Обещайте мне, что вы так и сделаете.
– Хорошо, я обещаю, – ответил Сэм, грустно улыбнувшись.
Маккуин подбросил ключи в воздух, и Сэм поймал их на лету.
– Спокойной ночи, Леонард.
– Доброго вам вечера, доктор.
Уже закрыв за собой дверь, Сэм вспомнил слова старика: «Нигде не чувствуешь себя настолько живым, как на пороге смерти».
–4–
Мы предпочитаем быть не теми, кто мы есть на самом деле.
Альбер Коэн– Колин? Ты дома?
Жюльет отперла дверь и вошла в квартиру, стараясь не выронить пластиковые коробочки с китайской едой и бутылку вина, купленные на чаевые за последнюю неделю.
– Колин, это я. Ты уже дома?
Подруга позвонила ей на работу в конце дня и рассказала, что собеседование прошло замечательно и ей уже дали положительный ответ. Девушки договорились организовать себе вечером маленький праздник, чтобы отметить событие.
– Колин, ты где?
В ответ ей раздалось мяуканье – это Жан-Камиль прибежал из другой комнаты и стал тереться о ее ноги, мурлыкая и жмурясь от удовольствия.
Жюльет положила пакеты с едой на стол, взяла кота на руки и пошла в гостиную – единственную комнату в квартире, где было более-менее тепло.
Девушка прижалась к батарее центрального отопления, включенной на максимум, и блаженно закрыла глаза. Волна тепла растеклась по всему ее телу.
«М-м… Даже лучше, чем в объятиях какого-нибудь мужчины!»
Она застыла с закрытыми глазами, мечтая об идеальном мире, где всегда есть кипяток в баке, чтобы принять горячий душ после рабочего дня.
Но разве можно требовать так много!
Открыв глаза, она заметила, что индикатор автоответчика на телефоне мигает красным. С сожалением оторвавшись от радиатора, она подошла к аппарату.
«У вас новое сообщение:
Привет, Жюльет! Прости, не смогу провести этот вечер с тобой, как мы договаривались. Ты даже не представляешь, что со мной случилось! Джимми пригласил меня провести с ним два дня на Барбадосе! Ты только подумай: Бар-ба-дос! Если не застану тебя в Нью-Йорке, то счастливого тебе возвращения во Францию!»
Жюльет так расстроилась, что чуть не расплакалась.
Вот она – дружба по-американски: три года живешь под одной крышей с человеком, и, когда приходит время расстаться, он вам оставляет всего пару слов на автоответчике!
Но если трезво смотреть на вещи – стоит ли обижаться на Колин за то, что она предпочла провести выходные со своим женихом, а не с ней?
Жюльет в задумчивости прошлась по квартире, останавливаясь то тут, то там, разглядывая фотографии и вспоминая важные моменты их совместной жизни.
Они почти одновременно очутились на Манхэттене, и у каждой была своя цель: Колин собиралась стать адвокатом, а Жюльет – актрисой. Они сами назначили себе срок для осуществления своей мечты – три года. И вот вам результат: одну только что приняли на работу в известную адвокатскую контору, а другая работает официанткой в кафе!
Благодаря своему упорству и работоспособности Колин обязательно добьется успеха, заработает кучу денег, будет одеваться в самых дорогих бутиках и станет перекладывать бумажки в уютной атмосфере рабочего кабинета на верхнем этаже какой-нибудь башни из стекла и бетона. Она станет такой, какой Жюльет сама всегда мечтала быть: решительной, стремительной, недоступной бизнес-леди. Она часто встречала таких по утрам в Парк-авеню, торопясь на работу.
Девушка вовсе не собиралась завидовать успеху своей подруги, но контраст с ее собственным фиаско был столь разителен, что у нее засосало под ложечкой.
Что с ней будет, когда она вернется во Францию? Кому там нужен ее диплом по классической литературе? Страшно себе представить, но ведь первое время ей придется жить с родителями! Она подумала об Аурелии, своей сестре. Она младше Жюльет, но уже неплохо устроилась в жизни. У нее есть диплом школьной учительницы и муж-полицейский. Его недавно перевели на работу в Лимож, и Аурелия последовала за ним. Они оба осуждали «богемную жизнь» Жюльет, считая ее легкомысленной.
Многие из ее друзей в Париже добились своего за это время. Большинство получили образование и овладели престижными профессиями, став инженерами, архитекторами, журналистами, программистами, что, по общему мнению, позволяло преуспеть и «реализовать себя»… Многие обзавелись семьями, купили в кредит дом, где на заднем дворе уже резвились один-два ребятенка, а рядом блестел шикарный «Рено Меган».
У Жюльет не было ничего: ни стабильной работы, ни возлюбленного, ни детей. Отправиться в Нью-Йорк ради того, чтобы попытаться поймать удачу за хвост и стать актрисой – безумная авантюра, она это знала с самого начала. Да и все вокруг твердили ей то же самое: это неразумно! Не такое сейчас время, чтобы рисковать. Сейчас надо рассчитывать каждый шаг, во всем проявлять осмотрительность и осторожность. Все жили по принципу «береженого Бог бережет», начинали задумываться о будущей пенсии с двадцати пяти лет, берегли здоровье, соблюдали диету, вели правильный образ жизни, клеймили позором курильщиков…
Но Жюльет никого не слушала. Она упрямо верила в свою счастливую звезду и твердо знала – придет день, когда она всех удивит. Пусть им всем станет завидно, когда на первой странице «Пари матч» они увидят ее фото на всю полосу и броский заголовок: «Юной француженке досталась главная роль в Голливуде!» Она никогда не опускала руки и изо всех сил боролась за свою мечту. Возможно, она была слишком чувствительной и ранимой, чтобы добиться успеха. Конечно, все могло бы сложиться гораздо удачнее для нее, если бы она была дочерью какой-нибудь знаменитости. Ее отца звали не Жерар Депардье, а Жерар Бомон, и был он скромным инженером на оптическом заводе в Олнэ-су-Буа.
В глубине души она подозревала, что ей попросту не хватает таланта. Но если и она потеряет веру в себя, кто тогда в нее поверит? Многие знаменитые теперь актеры поначалу влачили дни в неизвестности, прежде чем прославиться: Том Хэнкс долгие годы играл в третьесортных театрах, работала кассиршей в супермаркете Мишель Пфайфер, Аль Пачино вообще не хотели принимать в актерскую студию, Шэрон Стоун получила свою первую главную роль, когда ей было за тридцать, а Брэд Питт в костюме цыпленка продавал сэндвичи на улице.
Мало кто мог ее понять, но самое главное заключалось в том, что Жюльет чувствовала себя по-настоящему живой только тогда, когда играла в спектакле. Неважно, что театр плох, что актеры – студенты и в в зале два с половиной зрителя. Она становилась самой собой, только становясь кем-то другим. Как будто внутри нее была пустота, и она чувствовала свою жизнь, проживая чужую. Словно своей жизни ей не хватало. Каждый раз, думая об этом, Жюльет начинала бояться, что это – ненормально, что в ее постоянном поиске есть какая-то патология.
Она старалась прогнать мрачные мысли, напевая себе под нос слова из песни Азнавура «Я уже видел себя на большой афише…»[5] Она заглянула в комнату Колин. На стуле лежала аккуратно сложенная безумно дорогая одежда, которую подруга купила специально, чтобы пойти на собеседование. Рискованное приобретение, но эти инвестиции должны были вскоре окупиться. Жюльет не смогла побороть искушение и решила примерить их. Ей бы отлично подошло все, так как они с Колин были примерно одинаковой комплекции.
Девушка стянула свои джинсы и старенький свитер и надела элегантный костюм серого цвета от Ральфа Лорана. Оценив себя в зеркале, она осталась довольна: «Неплохо!»
Черная кашемировая водолазка, твидовое пальто прямого покроя, туфли от Феррагамо. Не собираясь останавливаться на полпути, она нанесла легкий макияж: немного теней – на веки, щеточкой подкрасила ресницы, подвела брови и припудрила носик и щеки.
– Ну, свет мой, зеркальце, скажи, я ль на свете всех милее?
Девушка удивилась своему отражению в зеркале. В такой одежде она на самом деле стала похожа на бизнес-леди. Ей вспомнился фильм, в котором Дастин Хоффман сыграл свою главную роль только благодаря тому, что переоделся женщиной. Все-таки неправ был тот, кто сказал: «Нельзя судить о книге по обложке».
Войдя в роль и почувствовав уверенность в себе, она обратилась к отражению в зеркале:
– Позвольте представиться, я – Жюльет Бомон, адвокат.
Из кухни донеслось протяжное мяуканье. Это Жан-Камиль напоминал, что его пора кормить.
Жюльет, как была, в дорогом костюме, спустилась по лестнице, прошла на кухню и положила в кошачью мисочку содержимое пластиковой коробочки с китайской едой:
– Вот тебе, угощайся. Это деликатес, тебе должно понравиться: ароматная курочка с пряностями и рис по-тайски.
Кот набросился на еду, мурлыча от удовольствия. Она погладила его по голове, почесала за ушком и повторила:
– Позвольте представиться, я – Жюльет Бомон, адвокат.
Неожиданно она передумала ужинать в одиночестве, как старая дева. Не устроить ли себе маленький праздник? Может, сходить на мюзикл на Бродвее? За час до представления театры на Таймс-сквер распродавали оставшиеся билеты по умеренным ценам. Скорее всего, многие из-за снегопада отменили выход в свет. Надо попытать счастья. Сейчас как раз подходящий момент. Только что выбрать? «Призрак оперы» или «Кошки»?
Она вновь взглянула в зеркало в ванной комнате и впервые за долгое время осталась вполне собой довольна.
– Ты уж прости, Жан-Камиль, но меня ждет Нью-Йорк! – театрально воскликнула она.
Она поднялась в комнату Колин, схватила ее теплый шарф от Барберри и вышла из дома в морозную ночь, в город, засыпанный искрящимся снегом, полная решимости насладиться своими последними часами на Манхэттене…
–5–
В Нью-Йорке все чего-то ищут. Мужчины – женщин, женщины – мужчин. И иногда… находят.
Дональд Уэстлейк[6]Сэм внимательно изучал историю болезни своего пациента, когда старшая медсестра тронула его за плечо.
– Ваше дежурство, доктор, закончилось полчаса тому назад, – напомнила она, указав на расписание.
– Мне немного осталось. Только кое-что проверю, – сказал он, словно просил об одолжении.
– Это вас надо лечить, доктор, – строго сказала она, забирая у него папку с историей болезни. – Вам пора домой.
Сэм нехотя подчинился, изобразив на лице вежливую улыбку.
Бекки грустно смотрела, как его силуэт удаляется по больничному коридору, а в это время молодая практикантка наклонилась к ней и шепнула на ушко:
