Всё, чем живём, дорожим и рискуем. 24-серийный киносценарий по мотивам приключенческого, научно-фантастического романа «Тайна Вселенской Реликвии». Часть первая в шести сериях

ГРИШКА

А-ну, шкеты, расступись!

Покупает два больших пломбира в фольгированной упаковке и один из них протягивает Сапожкову.

МИТЯ

Зачем же ты ребятишек так?

Нехотя принимает протянутый ему пломбир. Отказываться как-то неудобно.

ГРИШКА

Кого? А-а, эту шантрапу что ли? Так то всё мелюзга, не обращай внимания. Лучше знаешь что? Пошли в кино, приглашаю.

Говорят, шикарная картина идёт. Правда, название что-то запамятовал. За билет плачу я.

А не хочешь, пошли ко мне домой, познакомлю со своим «папá».

Он у меня – во, мировой мужик, как раз в отпуску. Ну как?

МИТЯ

Знаешь что? Лучше уж как-нибудь в другой раз. А за мороженое – спасибо.

Мне оно сейчас противопоказано. С горлом что-то не в порядке.

Подзывает к себе какого-то мальчугана. Тот трётся в очереди и таращит на него круглые глазёнки. Митя отдаёт ему свою порцию.

МИТЯ

Бери, дарю! Мне нельзя. Да смотри горло не застуди.

Митя, в несоответствии со своей комплекцией, быстро перебегает дорогу и стремительно вскакивает на подножку вагона набирающего ход трамвая.

МИТЯ

(Гришке)

Будь здоров!

ГРИШКА

(сплёвывает)

Тьфу! Ска-т-тина!

ИНТ. ШКОЛА – КОРИДОР – ПЕРЕМЕНКА

Только лишь двое из соклассников не докучают новенькому своими расспросами. Сапожков это примечает сразу. То – Малышев и Остапенко. Они особняком стоят у окна в коридоре и о чём-то переговариваются между собой, ни разу даже не взглянув в его сторону.

А им и впрямь некогда заниматься созерцанием «диковинного объекта». У них свои, не менее важные проблемы.

САНЯ

(к Кузе)

У тебя лист с собой? Давай сюда, посмотрим.

Кузя достаёт из кармана брюк аккуратно сложенный лист печатной бумаги и передаёт его Сане.

ГОЛОС

(за кадром)

Всё дело в том, что друзья проводят опыты по мысленному внушению на расстоянии по методике американского исследователя доктора Райна, описанной одним знаменитым ленинградским профессором в его книгах. Методика эта осуществляется при помощи так называемых карт Зенера.

САНЯ

Да-а. Что-то не особо сходится… Опять – двадцать пять!

КУЗЯ

(расстроенно)

Что дальше-то будем делать?

САНЯ

Давай на этом уроке попробуем ещё раз…

Во время урока, который ведёт директор школы РЕМЕЗ СТЕПАН ПАВЛОВИЧ, учитель истории и географии, со стороны друзей доносятся какие-то приглушённые, мерные постукивания и лёгкое движение. На переменке Ремез обращается к друзьям:

РЕМЕЗ

Остапенко, Малышев! Это чем же вы занимались на протяжении всего урока?

ГРИШКА

А это Кузька Саньке морзянку отстукивал.

РЕМЕЗ

Зайдите-ка ко мне оба в кабинет, после занятий, вместе с вашими записями.

Гришка ликует, потирая руки.

ИНТ. ШКОЛА – КАБИНЕТ ДИРЕКТОРА

Директорская. Кузьма с Саней переступают порог кабинета. Останавливаются.

САНЯ

Можно?

РЕМЕЗ

Проходите, садитесь.

КУЗЯ

Спасибо, мы постоим!

РЕМЕЗ

Да нет уж, присаживайтесь!.. Ещё успеете настояться.

Ну, а теперь, выкладывайте и показывайте, что там у вас.

Отрывается от своих записей. Вопросительно смотрит на ребят поверх очков. Ребята неуверенно, как-то неуклюже, лезут в карманы и передают их содержимое директору.

РЕМЕЗ

А-а, карты Зенера! Ну и как, получается что-нибудь?

Друзья в изумлении переглядываются.

РЕМЕЗ

А вы не удивляйтесь. Когда-то и я в свою бытность увлекался работами профессора Василькова. Очень занимательно. Ну и что же у вас тут получается? А ну, а ну!

Он со знанием дела погружается в расшифровку записей.

РЕМЕЗ

Да-а. Неважнецкие, оказывается, дела. Но руки опускать не следует. Может здесь необходимы какие-то особые условия проведения опытов? Подумайте хорошенько, непременно должно получиться…

И вот ещё что. Чтобы уроки не мешали вашим опытам, убедительно прошу проводить их вне школьных стен, и то, только после того, как будут приготовлены домашние задания. А теперь – ступайте. Ни пуха вам, ни пера!

Окрылённые моральной поддержкой директора, выскакивают из учительской. Кузя три раза бодает лбом стенку, восклицает:

КУЗЯ

К чёрту!

Из-за дверей директорский голос Ремеза:

РЕМЕЗ

Да, хлопцы…

Две головы тут же вновь просовываются в двери.

РЕМЕЗ

…Чуть было не забыл. На днях в наш город приезжает с гастролями мой давний друг и одноклассник.

Это Кандаков Борис Николаевич. Между прочим – мировой гипнотизёр. Хотите познакомлю?

ДРУЗЬЯ

Хоти-им!..

На следующий день, в субботу, с самого утра к Кузе подходит Саня.

САНЯ

Кажется одна идея есть. Приходи сегодня вечером после занятий. Придёшь?..

ИНТ. КВАРТИРА ОСТАПЕНКО – ВЕЧЕР

В этот вечер в одном из окон квартиры семьи Остапенко долго не гаснет свет. Две фигуры, низко склонившиеся над столом, неторопливо ведут научные споры и беседы.

САНЯ

Послушай, Кузя! Что для нас сейчас самое главное?

КУЗЯ

Что?

САНЯ

Ну ты даёшь! Что, да что! Что мы должны в первую очередь предпринять?

КУЗЯ

Откуда мне знать? Сам придумал, сам и отвечай.

САНЯ

Ну, ладно! Итак… Опыты с картами Зенера – это всё статистика из области теоретической фантастики. Поэтому нам с тобою в первую очередь надо что? Установить сам факт, повторяю – факт существования в природе телепатического явления. Или оно есть, или его нет! Третьего не дано.

Для этого требуется провести один, всего лишь один эксперимент, но такой, который бы исключал на все сто процентов всякие случайности – совпадения, подсказки, ошибки, и прочее. Следовательно, нужно выработать все необходимые для этого условия.

Саня останавливается, переводит дух, пододвигает к себе одну из книг профессора Василькова.

САНЯ

(продолжает)

Ты послушай, что тут пишется… Вот: «Многие индукторы считают необходимым не только интенсивно переживать внушаемое задание, но и вместе с тем мысленно направлять его на перципиента, возможно более ярко представив себе его образ».

Читаем дальше: «В начальный период, в 80-е – 90-е годы прошлого столетия, усилия учёных были направлены преимущественно на изучение спонтанных, то есть – самопроизвольных, телепатических явлений. Но они наблюдаются сравнительно редко, обычно в результате сильного нервного потрясения, своего рода – „психической грозы“. Повторить такую грозу в лабораторных условиях невозможно!»

Саня захлопывает книжку и торжественно смотрит на Кузю, недоуменно хлопающего близорукими глазами. Торжественно заявляет:

САНЯ

А я утверждаю, что – возможно! Ну как? Не понимаешь! Сейчас объясню. Ну, например, можешь ли ты эмоционально, красочно мысленно воспроизвести в своём воображении образ, ну, скажем, кровати, на которой спишь?

КУЗЯ

Нет наверное.

САНЯ

А какое-то о-о-очень и очень радостное или трагическое событие, случившееся когда-то в твоей жизни?

КУЗЯ

Пожалуй смогу.

САНЯ

А сможешь ли ты это событие так же мысленно воспроизвести, ну, скажем, на фоне образа своей матери?

КУЗЯ

Кто его знает? Нет, вряд ли. Наверное не смогу.

САНЯ

Вот видишь?! Теперь представь, что, как и всегда, я – индуктор, ты – перципиент.

Я тебя хорошо знаю в лицо, ты – меня.

И вот мне надо передать тебе мысленно изображение вот этого стола…

Саня лихо поддевает стол коленкой так, что Кузя вздрагивает от неожиданности, и продолжает:

САНЯ

Для этого я должен как можно ярче мысленно сформулировать твой образ.

Затем, на его фоне, изображение стола. Но у того же Василькова сказано, что, как правило, передаются только очень эмоционально окрашенные события, в основном – трагического содержания, и то – в виде «психической грозы», да ещё…

(шутит)

…на фоне твоей кислой физиономии.

Уголки Кузиных губ опускаются вниз.

САНЯ

Ну, ладно, ладно тебе Кузя, не хотел! Шуток что ли не понимаешь? Больше не буду.

КУЗЯ

Вот ты всегда так: сперва что-то ляпнешь невпопад, а потом только думаешь. А дальше-то что?

САНЯ

(убеждённо)

И всё же передать тебе мысленно изображение вот этого стола, в виде «психической грозы», на фоне твоего лица, как я полагаю, очень и очень даже возможно. Только для этого поначалу нужны хотя бы три человека: гипнотизёр, индуктор и перципиент.

Представь себе – индуктор и гипнотизёр в одном конце города.

Перципиент, не ведающий даже вообще о проведении подобного рода опыта, на другом.

Согласно задания гипнотизёр погружает индуктора, то есть – меня, в гипнотическое состояние.

Затем приказывает, чтобы я мысленно воспроизвёл образ перципиента, то есть – твой образ. А после этого уже предлагает мне, на его фоне, мысленно, красочно и эмоционально, в виде всё той же «психической грозы», передать тебе мысленно изображение стола…

КУЗЯ

Хорошо! А где мы отыщем гипнотизёра?

САНЯ

Как где? А о чём напоследок сообщил нам Степан Павлович, не помнишь?

КУЗЯ

А-а, ну-ну, помню! Ну и что же ты предлагаешь?

САНЯ

Давай договоримся так! В проведении опыта будут участвовать пять человек: гипнотизёр, индуктор, перципиент и двое наблюдателей, по одному с каждой стороны. Гипнотизёром будет знакомый Степана Павловича, индуктором – ты, перципиентом – Екатерина Николаевна, а…

КУЗЯ

Это чевой-то ты? Почему это я – индуктор? И вообще, причём здесь моя мама? Мы так не договаривались! Ты всё уже успел расписать за меня…

САНЯ

Послушай, Кузя! Здесь не будет играть существенной роли, кому быть тем или иным.

Хороший гипнотизёр из любого сможет сделать хорошего индуктора.

Он сможет так усыпить и приказать, что ты вот этот стол за дальнего родственника примешь, да ещё будешь с ним обниматься, а потом – плакать и целоваться.

Или же заставит тебя сотрясать воздух мычанием «священной коровы». Это какое настроение у него будет.

Саня на минуту замолчал, собираясь с мыслями. Друзей окружает тишина, изредка нарушаемая посторонними звуками, доносящимися с улицы сквозь открытую оконную форточку.

САНЯ

(продолжает)

А мама твоя здесь при том, что она самый близкий тебе человек и вы хорошо друг друга знаете. И росточка вы с ней, примерно, одинакового. Это тоже одно из непременных условий проведения опыта.

Но ты, Кузя, на всякий случай, ещё раз хорошенько к ней примерься, так, для страховки. А вот мы с мамой моей разного роста, это точно.

Так вот, Кандаков будет гипнотизёром, ты – индуктором, Екатерина Николаевна – перципиентом, а я и ещё кто-то один – наблюдателями.

Гипнотизёра мы заранее вводим в курс дела. И вот наступает день «икс». Ты с наблюдателем приходишь к гипнотизёру.

Я прихожу к тебе домой, к твоей маме – будто бы пришёл навестить тебя, – и под любым предлогом задерживаюсь.

Приближается минута проведения опыта. Я сижу себе, болтаю с Екатериной Николаевной о том, о сём, гоняю чаи, а сам, как бы между прочим, внимательно наблюдаю за ней.

Саня заёрзал на стуле, заслышав, как крякает чем-то недовольный Кузя. Мельком глянув на него, продолжает:

САНЯ

В это же самое время гипнотизёр вводит тебя в состояние гипноза и приказывает мысленно воспроизвести образ твоей мамы, вплоть до галлюцинации.

Затем приказывает тебе на том же фоне её образа мысленно воспроизвести какое-нибудь сильно эмоционально окрашенное событие, в виде «психической грозы». Ну, например, пусть это будет нападение на тебя хулиганов, а ты от них отбиваешься и призываешь свою маму на помощь… Вот и всё! Только и всего-то.

КУЗЯ

А вот и не всё! Ты говоришь, что в это время будешь разговаривать с моей мамой, гонять чаи. Но тогда ты будешь всего-навсего лишь помехой для проведения опыта.

САНЯ

Как это так – помехой? Объясни, что-то не пойму.

КУЗЯ

А тут и понимать нечего. Состояние моей мамы в этот момент должно быть пассивным, отключённым от внешнего мира. Поэтому, ко всему сказанному тобой необходимо добавить, что мама тоже должна быть предварительно погружена в гипнотический сон.

САНЯ

(разочарованно)

Кто? Я что ли загипнотизирую её?

КУЗЯ

(с досадой)

Да нет же! Всё остаётся, как есть. Только лишь делаю небольшую поправку. Погрузив меня в гипнотическое состояние, Кандаков должен приказать мне воспроизвести мысленно образ моей мамы, но только – засыпающей, и, наконец – заснувшей. Таким образом, гипнотизёр, через меня и с моей помощью, загипнотизирует, то есть – усыпит, мою маму, тем самым отключив её сознание от внешних раздражителей. А потом всё должно быть так, как ты и говоришь.

САНЯ

(протяжно, с восхищением)

Голова-а-а! Так! Значит остаются открытыми три вопроса: кто будет вторым наблюдателем, каким будет содержание внушаемого события и когда прикатит гипнотизёр. Со вторым и третьим проще, с первым – тяжелей.

Тут Саня замечает, что Кузя как-то сник и насупился.

САНЯ

Ты что это приуныл?

КУЗЯ

Слушай, Сань. Мне маму жалко! Что она мне плохого сделала?

САНЯ

Э-э-э, заныл! Жалко, да жалко! Жалко только у пчёлки бывает.

Многозначительно возводит указательный палец к потолку. Изрекает с серьёзным видом:

САНЯ

Учти, Кузька! Наука требует жертв!

КУЗЯ

(расстроенно)

Ничего себе, нашёл жертву!

НАТ. КРУТОГОРСК – УЛИЦА – ПОЛНОЧЬ

Кузьма Малышев возвращается от Сани домой. Тишина. Нарушается она лишь далёким, глухим рёвом авиационных двигателей, проходящих стендовые испытания на моторостроительном заводе, расположенном далеко за чертой города.

КУЗЯ

(про себя вслух)

Эх, и перепадёт же мне от мамы!

На противоположной стороне улицы распахиваются двери кинотеатра, выплёскивая из чрев своих толпу ночных зрителей, растекающуюся по проулкам и подъездам домов.

В сторонке, под сводчатой аркой городского ломбарда, останавливается какая-то шумная компания, среди голосов которой Кузе чудится чей-то очень знакомый голос.

Зябко кутаясь в лёгкое демисезонное пальтишко, Кузя и не замечает, как перед ним, словно из-под земли, вырастает чья-то худосочная, долговязая фигура.

ГОЛОС

(за кадром)

Знакомьтесь! Один из представителей местной, городской шпаны – МИШКА-КЛАКСОН.

МИШКА-КЛАКСОН

(гнусаво)

Послушай, кент! Закурить не найдётся?

От неожиданности Кузьма останавливается. Глядит в сторону притихшей компании, с любопытством наблюдающей за сценкой.

МИШКА-КЛАКСОН

Ты что? Оглох что ли? Тебя же по-человечески просят: дай закурить!

КУЗЯ

Послушай, Клаксон! До каких же пор ты будешь ходить с протянутой рукой? Курю я только дома, на улице мать не велит.

Он заранее знает, чем обычно заканчиваются подобные встречи, и мысленно готовится ко всему наихудшему.

КУЗЯ

(продолжает)

Да и курю-то я только «Марльборо». Если не побрезгуешь, то пошли ко мне домой, угощу.

МИШКА-КЛАКСОН

Да ну-у. Это, наверное, далеко, да и поздно уже. А ты, оказывается, шутник… Послушай, дай примерить твою оптику. У меня тоже что-то не лады со зрением.

Он вялым, небрежным движением вытягивает из кармана руку и, протянув её, беспардонно стягивает с Кузиного носа очки. Бережно берёт двумя пальцами за конец одной из дужек. Поднимает очки высоко вверх, словно просматривая на просвет.

Вдруг пальцы руки его разжимаются. Очки мелькают в воздухе, приветливо блеснув на прощание их бывшему владельцу стёклами.

Последние, встретив на своём пути непреодолимое препятствие, светлячками разлетаются в разные стороны.

МИШКА-КЛАКСОН

(паясничает)

Ой!.. Разбимшись!.. Что теперь будет?..

Расстроенный Кузя, близоруко щурится, нагибается, чтобы поднять с земли то, что осталось от очков.

Но неожиданно его подбородок упирается в острую Мишкину коленку, ловко и умело им подставленную.

Не удерживается на ногах, падает на спину. Больно стукается головой об основание фонарного столба. С трудом поднимается. Морщится от боли в ушибленном затылке.

Вдруг видит, как на плечо обидчика ложится чья-то рука. Тот, нервно дёргает плечом, оборачивается, и… пытается метнуться в сторону. Но не тут-то было.

Из-за плеча, зажатого, словно в слесарные тиски Клаксона, возникает знакомая, застенчиво улыбающаяся физиономия Митьки Сапожкова.

МИШКА-КЛАКСОН

(испуганно)

Тебе чего?!

МИТЯ

Да ничего, просто так. А тебе чего? Извиниться бы надо.

МИШКА-КЛАКСОН

Ещё чего!..

Но вот он вдруг осмелел, заметив как от притихшей компании отделились две тёмные фигуры и через дорогу, по диагонали, быстрыми шагами направляются в их сторону.

МИШКА-КЛАКСОН

А-ну отвали, пока цел!

Играя под одеждой бицепсами, слегка под-шафе, к месту происшествия лихо пришвартовываются крутые парни.

ГОЛОС

(за кадром)

А это друзья Мишки-Клаксона: Пашка-Дантист и Жора-Интеллигент.

Первый является специалистом по части удаления, как любит он выражаться, «лишних» зубов у не особо-то сговорчивых или слишком нервных «пациентов».

Другой – интеллигентно, без кипеша, шерстит по карманам и сумкам доверчивых обывателей, облегчая их содержимое.

МИШКА-КЛАКСОН

(наигранно)

А-а-а-… Отпусти, больно же ведь!

ПАШКА-ДАНТИСТ

(в его сторону)

Ну ты, эмбрион поганый! Заткни своё поддувало и закрой жалюзи! Кто тут шмон наводит?

(к Митьке)

Ты что ли, фрайер? Чей будешь?

МИТЯ

(невинно моргает глазами)

Кто? Я-то?

ПАШКА-ДАНТИСТ

(передразнивает)

Ты-то, ты-то!

МИТЯ

(простодушно)

А-а!.. Да мамины мы!

ПАШКА-ДАНТИСТ

Хм-м! Сказал тоже – ма-а-амин! А я – па-а-апин! А вот этот,

(указывает на Жору-Интеллигента)

мой личный биограф и ассистент!

Пашка как-то часто и мелко смеётся. Продолжает, указывая на Мишку-Клаксона:

ПАШКА-ДАНТИСТ

А-ну, расцепи свою клешню! И нечего зубы-то скалить.

Слова его звучат угрозой. Он явно намекает на профиль своей «специальности».

МИТЯ

Ой!.. Штой-то не расцепляется!.. Что делать-то будем?

Последние слова Митька произносит на манер Мишки-Клаксона, смешно прогундосив их, напоминая тем самым недавнюю сценку с Кузиными очками.

ГОЛОС

(за кадром)

Митюш, а Митюш, слышь?

Только сейчас Кузя замечает прислонившегося к стене дома какого-то МУЖЧИНУ.

МУЖЧИНА

А-ну их, брось, не связывайся. Пошли лучше домой, матушка, небось, заждалась.

МИТЯ

Да погоди ты, пап, я сейчас!

ПАШКА-ДАНТИСТ

(грозно)

Последний раз предупреждаю: отцепись от хмыря!

Вторая серия

НАТ. КРУТОГОРСК – УЛИЦА – ПОЛНОЧЬ

Митя стоит, непонимающе хлопает глазами. Наконец Митькин вид и его неуместная улыбка приводят Пашку в бешеную ярость.

ПАШКА-ДАНТИСТ

(с угрозой)

Та-а-ак, не понимаешь! Ну, лады!

Он со спокойным видом разворачивается на все сто восемьдесят. Проходит несколько шагов, резко разворачивается. Всем корпусом подаётся вперёд. Делает выпад в Митькину сторону.

ПАШКА-ДАНТИСТ

И-и-ийя!..

Но потасовки, как таковой, неизбежность которой была очевидна, так и не происходит.

Ступня вскинутой вверх Пашкиной ноги, направленная прямо в лицо противника на манер героев голливудских кинобоевиков, пулей мелькает в воздухе.

Митька, сделав вид, будто хочет о чём-то спросить Мишку-Клаксона, наклоняется к его уху. Нога нападающего, пройдя мимо его лица и ощутив вместо него зияющую пустоту, упирается в железную твердь опоры.

ПАШКА-ДАНТИСТ

(протяжно вопит)

У-у-у-..! Нога-а-а-… У-у-у-.., падла!..

Подгибает под себя, по всей видимости, вывихнутую или сломанную ногу. Обхватывает её обеими руками. Крутится и корчится от боли, лёжа на асфальте.

МИТЯ

(к Жоре-Интеллигенту)

Эй, биограф! Помог бы что ли своему авторитету, а не то вишь, как разбрэйковался!

Однако, тот стоит в растерянности и нерешительности как вкопанный.

МИТЯ

(подбадривает)

Давай, давай! Ну!.. Кому говорят?

Жорка бросается помогать «шефу». Увлекая за собой Мишку-Клаксона, всё ещё удерживаемого за плечо, подальше от несмолкающих стенаний и проклятий, Митька что-то говорит ему на ухо.

МИТЯ

(отцу)

Пошли, батя. Не серчай, что задержал маленько.

ОТЕЦ

А если бы они тебя того – ножом? Ох, смотри, сынок, довоюешься!

МИТЯ

Да ничего б они мне не сделали. Идём.

(обращается к Кузе)

А тебе далеко?..

Кузя раздумывает: то ли благодарить своего случайного избавителя, то ли горделиво промолчать. Он выбирает второе.

КУЗЯ

Да нет! Вон мой дом!

Указывает в сторону старинного, длинного двухэтажного здания.

МИТЯ

Тогда нам немного по пути.

Митя снова бережно берёт под руку отца, подпирающего стенку здания и что-то бормочущего себе под нос. Все трое не спеша трогаются в путь.

В это время где-то сзади раздаётся протяжный вой сирены милицейской машины, мчащейся к месту происшествия. Видимо сработало телефонное требование кого-то из недовольных жильцов, приятные сновидения которого были нарушены внезапным шумом и воплями.

МИШКА-КЛАКСОН

(испуганно)

Шухер, братва!

Подхватив пострадавшего предводителя под мышки, стонущего и крепко матерящегося, поддерживая его на весу, «гоп-стоп» ребята поспешно скрываются в тёмном пролёте домов на противоположной стороне улицы.

Кузе показалось, что ещё какие-то две фигуры – одна мужская, другая – женская, быстро вынырнули из-под арки ломбарда, и, почти бегом преодолев несколько десятков метров вдоль улицы, юркают в ближайший проулок.

МИТЯ

(Кузе)

Рви когти домой, а не то сцапают ни за что.

И только тогда, когда за Кузей захлопываются двери парадного подъезда, а две одинокие ипостаси растворяются в глубине ночи, из-за угла далёкого перекрёстка выныривает милицейская машина.

Улица пустынна и безмятежна.

ИНТ. КВАРТИРА МАЛЫШЕВЫХ – ПОЛНОЧЬ

Встревоженная Екатерина Николаевна встречает Кузю молчанием. А ему очень не хочется огорчать свою мать.

КУЗЯ

Прости, мам, что так поздно! Знаешь – дела! Но это в последний раз!

ЕКАТЕРИНА НИКОЛАЕВНА

Не зарекайся, Кузечка!

Сколько ещё таких дел будет у тебя впереди.

ГОЛОС

(за кадром)

Если бы только знала она, как близка к истине, произнося эти пророческие слова.

ЕКАТЕРИНА НИКОЛАЕВНА

Иди умывайся. Есть хочешь?

КУЗЯ

Да что-то не особо. Я у Саньки немного перекусил. Разве что чайку!

ЕКАТЕРИНА НИКОЛАЕВНА

А где твои очки?

КУЗЯ

(бесстыдно врёт)

Разбились они… Случайно!..

Мать ни о чём не расспрашивает. Она просто смотрит на него внимательно добрыми, усталыми глазами.

ЕКАТЕРИНА НИКОЛАЕВНА

Новые, значит, надо заказывать.

Садится напротив сына, пьющего чай. Опирается подбородком на ладони рук и глядит на сына. Вздыхает.

ГОЛОС

(за кадром)

Вздыхать есть от чего. За последнее время беды, как конфетти, одна за другой, стали обильно осыпать семью Малышевых.

Муж Екатерины Николаевны – ИВАН ИВАНОВИЧ МАЛЫШЕВ, в своё время работал главным редактором областной газеты. Однажды, с его ведома и разрешения в газете была опубликована разоблачительная статья молодого, подающего надежды корреспондента НИКИТЫ РУБЦОВА.

В ней говорилось о неблаговидных, непристойных действиях и поступках руководящих лиц областного ранга. Затрагивались и интересы номенклатурной элиты в высших эшелонах государственной власти.

Этого Малышеву простить не могли. Он тут же был снят с занимаемой должности, на следующий день – исключён из партии, лишён всех почестей, званий и привилегий, затем – уволен с работы.

Был суд. Затем состоялся второй, за ним – третий, который принял окончательное решение. Признать виновным, с поражением в правах и свободах, и выдворить за пределы страны…

Вот уже как год прошёл с той поры. Долгое время Екатерина Николаевна не знала, где её муж, что с ним.