Анархия и коммунизм: теория и жизнь

Сознающий рассудок относится к внутреннему миру законов «как во вне его и независимо от него находящемуся, как к самостоятельному предмету его познавания и как истине в противоположность себе как неистинному. Вследствие этого сознающий рассудок должен, безусловно, с ним соображаться и не должен позволять себе ни малейшего изменения. Он отвлекает от ничтожного многоразличия внешности и, возвысившись до внутренней сущности как физического, так и духовного мира, находит в нём существенное многоразличие вечных, неизменяемых законов». Эти законы – «не непосредственные единичности и не чувственные всеобщности, как предметы чувственной достоверности и опытного наблюдения, но чистые, сверхчувственные всеобщности – мысли, происшедшие для сознания через его собственную сознающую деятельность и через его собственное отвлечение от всего особого и чувственного. Но как мысли они перестают быть внешними и чуждыми для познающего рассудка, потому что мысли суть собственные определения (Bestimmungen), собственная внутренняя принадлежность рассудка; и потому объективные, т.е. действительно сущие, с одной стороны, они, с другой стороны, субъективные мысли, т.е. мысли, мыслимые познающим субъективным сознанием». Бакунин приходит к выводу: «Таким образом, сознание, считавшее до сих пор всё принадлежащее ему и всё от него происходящее за неистинное и за несущественное, собственным имманентным (присущим) движением своим доходит до сознания истинных своих собственных мыслей, до сознания, что они, несмотря на то что они – его мысли, имеют объективную действительность. Сознание другого, внешнего объекта превратилось в сознание своих собственных мыслей, своей собственной сущности, самого себя как истины и становится самосознанием»22.

Но тут появляется новое противоречие. Познавая законы физического и духовного мира, рассудочное сознание познаёт свои собственные определения, свои собственные мысли. Но, несмотря на это, оно познаёт их как нечто вне его находящееся и ему чуждое. Это противоречие Бакунин преодолевал следующим образом: «Как сознание оно ещё искало истины в другом, для него внешнем, но в постепенности своего развития оно испытало улетучивание всякой чувственной и непосредственной единичности и всеобщности в сверхчувственном и неизменяемом мире вечных законов как в единственной истине и действительности всего сущего. Наконец, оказалось, что, сознавая многоразличие законов, оно сознаёт многоразличие своих собственных мыслей, – и сознание перешло в самосознание»23.

Сознание потенциально предполагает самосознание, но как подчинённый момент, как неистинное в противоположность внешнему сознаваемому предмету как истинному, а именно сознание как знание другого, невозможно без различения себя от другого, а следовательно, и без знания себя, без самосознания. Но пока сознание знает себя как неистинное и как долженствующее соображаться с истиною внешнего предмета, т.е. истина для сознания не самопознающее субъективное я, но противоположный ему объект, внешний предмет. С появлением самосознания это отношение совершенно меняется. «Сознание собственным диалектическим движением своим дошло до сознания ничтожества внешнего мира явлений и до сознания, что противоположные ему бесконечность и всеобщность внутреннего мира, заключающего в себе существенное многоразличие особенных всеобщностей или законов, есть единственная истина». Бакунин продолжал: «Но бесконечность и всеобщность внутреннего мира есть не что иное, как отвлечённая мысль, бесконечная всеобщность самого сознающего рассудка, всеобщность, произведённая деятельностью его собственного отвлечения от изменяемости и от ничтожного многоразличия внешнего мира явлений; и потому, говоря о непроницаемости внутреннего мира эмпирики и теоретики, никогда не возвышающиеся над степенью отвлекающего и вникающего рассудка, сами не знают, что и о чём они говорят. Они говорят о внутреннем мире как о чём-то имеющем самостоятельное существование, независимое от внешности, и заключающем в себе конкретное содержание, недоступное для нас, потому что, не имея внешнего проявления, оно закрыто от нас внешностью мира явлений»24.

Всё развитие сознания заключается именно в том, что оно возвышается над внешностью как над ничтожной и несущественной по отношению к существенности внутреннего мира и это есть необходимый диалектический ход самого сознания, «сама внешность как преходящая и несущественная указывает за себя на существенность внутреннего мира как на единственную истину в противоположность ей как неистинной, ничтожной и несамостоятельной». Таким образом, внутренний мир является единственной истиной, «вследствие чего не можем признать существенности и самостоятельности внешнего, потому что по вышедоказанному одно отрицает другое. Отвергая же существенность и самостоятельность внешнего мира, мы не можем принять особенного и скрытого существования внутреннего, вся сущность которого состоит именно в том, что он проявляется во внешнем. Кроме этого, если содержание внутреннего мира не проявляется во внешнем, то это – ничтожное, бессильное содержание, не имеющее силы, энергии самоосуществления, а потому и неистинное».

Откуда же происходит заблуждение о мнимой непроницаемости внутреннего мира? Всеобщность внутреннего мира не есть особенный предмет и поэтому не может быть предметом ни чувственного созерцания, ни опытного наблюдения. Рассудок находит его собственной деятельностью своего собственного отвлечения от чувственного многообразия внешнего мира. Таким образом, внутренний мир не найден рассудком «во внешности как особенное существование, но есть результат, произведение его собственной отвлекающей деятельности. Внутренний мир есть всеобщая отвлечённая мысль, отвлечённая всеобщность самого рассудка и, несмотря на это, единственно истинный и существенный объект; но, как существенный и истинный, он не может быть пустым; если же он не пуст, то он имеет конкретное содержание, если же он имеет конкретное содержание, то по вышеуказанному оно не должно и не может заключаться в себе, но должно иметь энергию самоосуществления, должно проявляться во внешности. И потому содержание его должно быть открыто».

Внутренний мир имеет своё действительное, конкретное содержание в существенном многообразии законов, из которых каждый имеет внешнее проявление. В то же время внутренний мир есть не что иное, как всеобщая отвлечённая мысль, отвлечённая всеобщность самого рассудка. Законы также являются особенными всеобщностями, особенными мыслями, произведёнными деятельностью осуществляющегося, отвлекающего и вникающего рассудка. Они также не подлежат чувственному созерцанию и опытному наблюдению, как и отвлечённая всеобщность внутреннего мира, и точно также не могут быть найдены рассудком во внешности, как «особенные чувственные его отвлечения и вникания». Но недостаток рассудка состоит в том, что, «осуществляя отвлечённую всеобщность свою в многоразличии особенных мыслей и различая себя таким образом на отвлечённо-всеобщее и на конкретно-особенное, он остается при этом различии, не умеет восстановить в нём своего первоначального единства и, как отвлечённо-всеобщее, не умеет найти себя в конкретно-особенном. Вследствие этого он распадется для себя на отвлечённо-пустую всеобщность и на анархическое многоразличие особенных мыслей. Таким образом, имея в предметном мире, с одной стороны, отвлечённую и бесконечную всеобщность внутреннего мира, а с другой – конкретное многоразличие законов, он не знает, что многоразличие есть действительное и существенное содержание всеобщности внутреннего мира». Так как внутренний мир является существенным для рассудка, а существенность и пустота несовместимы, то рассудок предполагает, что внутренний мир имеет особенное, скрытое и непроявляющееся содержание и впадает таким образом в противоречие, «разрешение которого принадлежит уже не ему, а самосознанию. А именно, так как внутренний мир есть его собственная бесконечная всеобщность, а многоразличие законов – многоразличие его собственных мыслей, то, относясь к внутреннему миру законов, рассудочное сознание относится к самому себе и становится самосознанием, самосознательным субъектом, имеющем в своих мыслях всю бесконечную истину объективного, предметного мира, так что мысли его, как субъективные, не противоположны объективному, познаваемому миру природы и Духа, но, напротив, проникают его и составляют его существенность; и субъективные, с одной стороны, они, с другой стороны – объективные определения, простые всеобщие сущности и единственная истина всего сущего»25.

На возможное ошибочное заключение из сказанного, что «всякое единичное самосознание, самосознание всякого единичного индивида, в противоположность всему окружающему его миру, есть абсолютная истина, так что всякий человек, достигший до этой степени развития, уже достиг полного осуществления своего человеческого назначения, своей внутренней цели, возможности» (а отвлечённого самосознания достигают очень рано), Бакунин отвечал, что единичное самосознание истинно и разумно, но только в возможности, а не в действительности. Но «истинная действительность человека состоит именно в его духовном развитии, в осуществлении его разума, он должен познать бесконечную истину, составляющую его субстанцию, его сущность, и осуществлять её в своих действиях, так что в тождестве истинного знания и действий человека, в истине его творческого мира и в сообразности практического мира с теоретическим заключается вся действительность его»26.

Бакунин приводил в качестве примера дитя, которое как принадлежащее к человеческому роду, единственная сущность которого есть разум, – разумно; но, как не развившее своей разумности, оно есть «только внутренняя возможность разума, а не действительность его». «Дитя есть внутреннее противоречие – противоречие между бесконечностью его внутренней идеальной сущности и ограниченностью его внешнего существования, противоречие, которое есть источник движения, развития, стремящегося единственно только к его разрешению».

Разрешение этого внутреннего противоречия, по Бакунину, состоит «в обнаружении, в самоосуществлении внутренней разумности и в отрицании не соответствующей ей внешности – так, чтоб внешнее существование развивающегося человека соответствовало его внутренней бесконечной сущности». И дальше идут слова, очень важные для понимания мировоззрения Бакунина и ему подобных: «Как Дух, всякий человек имеет субстанцию, единственным источником своей человеческой жизни – абсолютную истину, бесконечную всеобщность и полноту разума. И потому всякий в единичности своей есть Всеобщий и, как имеющий в себе всеобщее, может возвыситься до него, не выходя из своей единичности, может познавать всеобщее, истину и осуществлять ее силой своей свободной воли. Мы видели, что всеобщее есть единственная основа, истина и необходимость всего сущего, необходимость, которой всё покорено и которой ничто избегнуть не может. Всё сущее как в физическом, так и в духовном мире происходит, развивается, живёт и проходит по необходимым и определённым законам, и эти законы, как определённые и особенные мысли, суть необходимые члены единого, бесконечного и нераздельного организма всеобщего – разума»27.

О становлении личности Бакунина, о мотивах его деятельности, его человеческих качествах ещё будет идти речь. Но для того, чтобы показать насколько велико было значение философских размышлений для становления личности будущего анархиста-революционера, ниспровергателя старого мира, приведём его рассуждения об идеале человека в одном из писем к сестре Варваре, за несколько лет до написания статей о философии. В письмах этого периода молодой Бакунин вообще много говорил о превосходстве внутренней жизни над внешней, о любви к богу как цели в жизни, о том, что человек может возвыситься до бога, если убьёт в себе страсть и т.д.28.

В письме Варваре в декабре 1836 г. Бакунин писал сначала, что «нужно жить в абсолюте, нужно освободиться от всех относительных условий, сковывающих нас мелочами. Не следует брать идеалом человека, каким он является в обществе. Его следует брать таким, каким он должен быть, и такой человек есть бог. Итак жить в абсолютной жизни значит жить в боге, понимать и любить бога, выражать его во всех своих поступках, поднимать внешний мир до этого божественного идеала, коренящегося в человеческой душе, – вот в чём заключается счастье». Из приводимых им примеров проявления вечности в повседневности, Бакунин выводил: «Вечность и абсолютное содержатся в тебе, но бессознательно. Сознай их – и тогда они начнут существовать для тебя, тогда они проникнут всё твоё существо, всё твоё существование. Знание и любовь едины и нераздельны. Нельзя любить, не зная, нельзя знать, не любя. Действие есть дитя обоих совершенно тождественных начал»29.

В статье же о философии Бакунин продолжал рассуждать о разрешении внутреннего противоречия между внутренним и внешним. Не только развитие организма человека, подчинённого законам «органической жизни», само духовное развитие, как развитие и самоосуществление заключающегося в человеке разума, «покорено необходимости, а именно: необходимости развивающегося разума, всеобщего». Разум проникает всё мироздание, бессознательное развитие которого, так же как и сознательное развитие человека, подчинено его непременным «вечным законам»30.

У Бакунина получается, что разум есть нечто отдельное от конкретного, отвлечённое всеобщее, пребывающее вне человека и его сознания. И человек, познавая действительный, внешний мир, всего лишь открывает абсолютную истину, заложенную в мир внешних явлений, разумом – «единым, бесконечным и нераздельным организмом всеобщего».

Самосознание на самом деле – это более высокая степень рассудочной, познавательной деятельности человека. Именно деятельности, в процессе которой человек и познаёт мир, открывает его законы. И эти законы меняются, уточняются по мере углубления процесса человеческого познания.

Признание законов физического, а особенно духовного, т.е. человеческого, общественного, мира, вечными, неизменными, признание существования абсолютной истины чревато опасностью того, что кто-то уверует, что он возвысился до понимания того, что он, единичный человек, имеет субстанцию Духа, единственным источником жизни – абсолютную истину, бесконечную всеобщность и полноту разума. И что таким образом этот человек понял все непременные и вечные законы мироздания, развития человека и имеет абсолютное право и даже обязанность открыть глаза остальным и вести их в светлое будущее любыми средствами. А если ему это только показалось?

Так как человек подчинён вечным и непременным законам, то может показаться, что человек есть существо несвободное. В то время как из существенного определения человеческого духа следует, что его сущность есть свобода, переходил к рассуждению о соотношении необходимости и свободы Бакунин. И отвечал, что человек как чувственный, единичный организм не свободен, потому что безусловно подчинён законам органической жизни. Это абсолютное рабство единичного организма ещё сильнее является в животном как только единичном в своей единичности и «как не имеющем в свободной мысли всемогущего средства к свободе». И «вся животная органическая жизнь есть не что иное, как беспрерывное, ничем не разрешимое противоречие всеобщности рода».

У человека всё по другому. «Человек как единичный животный организм находится в точно таком же отношении к своему роду и точно так же конечен и преходящ, как и животное. Но, с другой стороны, он в единичности и конечности своей бесконечен и всеобщ. Каждый человек в единичности своей заключает всю бесконечную и всеобъемлющую полноту всеобщей абсолютной истины, и потому он не нуждается в дополнении другим; бесконечность не может быть дополнена, и сущность человеческого духа есть свобода, потому что, пребывая в себе, пребывая во внутренности существа своего, он пребывает в свободной ничем не ограниченной истине и необходимости всего сущего. Всеобщее развивается, живёт и обособляется по необходимости неизменным законам; но эта необходимость не стесняет его свободы, потому что она не положена и не ограничивает его со-вне, но составляет его собственную и единственную, всё собой обнимающую, условливающую и ничем со-вне не условленную сущность. Вследствие этого человеческий дух, как в единичности своей всеобщий, по сущности своей так же свободен и так же ничем не ограничен, как и всеобщая необходимая истина»31.

Почему же, если человек в самом деле свободен, если он действительно заключает в себе всю полноту бесконечной истины, почему же он вместе с тем и ограничен, и конечен, и недостаточен, задавался вопросом Бакунин. Каким образом человек может заблуждаться, страдать, стремиться к освобождению? Разрешение этого противоречия «необходимо вытекает из двойственной природы человеческого духа, который есть бесконечная полнота и свобода всеобщей истины, с одной стороны, а с другой – единичный, конечный и преходящий индивид. Как естественное существо, человек так же связан и ограничен, как и животное».

Правда организм человека выше, полнее, и потому свободнее всех других животных организмов, человек не связан, подобно другим животным, особенными климатом, «родом» жизни и пищи, «всеобъемлемость его природы возвышает его над всяким ограничением и делает возможным то господство над всеми царствами природы, к которому он призван как существо разумное, как самосознательный сын бога живого и как причастник бесконечного духа его».

Но почему, несмотря на своё совершенство, на эту полноту и свободу своего организма, человек подвержен недостаткам, болезням, страданиям, – восклицал Бакунин.

Дело в том, что до сих пор речь шла о человеке вообще, о всеобщем понятии человеческого организма, которое не существует как всеобщее, но осуществляется во множестве единичных естественных индивидов. Понятие, всеобщая сущность человеческого организма, «как пребывающая в прозрачном и свободном эфире творческой, самоосуществляющейся мысли, не заключает в себе недостатков и не подлежит разрушению, но не имеет также и действительности». Она действительна только во множестве единичных естественных индивидов, которые находятся в непосредственном единстве с природой и определяются климатом, географическим положением, видом пищи и т. д. Отсюда вытекают племенные, национальные, семейные и индивидуальные различия. «Естественные индивиды как единичные, несмотря на внутреннее, разумное тождество с природою и между собой, несмотря на бесконечную полноту всеобщего, пребывающего в каждом, относятся к природе и между собой как друг для друга внешние и чуждые; вследствие этого каждый индивид подвержен случайному влиянию внешностей; каждый индивид недостаточен, ограничен и, как всё внешнее и ограниченное, подлежит разрушению и смерти».

Вся беда человека в том, что «в конечности человека заключается единственный источник всех его страданий, всего претерпеваемого им. Всё конечное, как конечное, предполагает своё другое, ограничивающее его, и имеет его в себе как свою границу. Всё конечное, как неистинное и как имеющее своё другое в себе, изменяется и проходит. Но всё ли конечное чувствует свою ограниченность и способно к страданию? Нет, чувствовать свою ограниченность и страдать может только то, что по себе, в возможности, уже возвышенно над своей ограниченностью и что поэтому есть внутреннее противоречие, стремящееся к разрешению»32.

Бакунин цитирует далее рассуждение Гегеля о том, что чувство недостатка и страдание есть высокое преимущество живой, органической природы. Но животное достигает только преходящего удовлетворения.

Человек, продолжал Бакунин, как естественный и единичный организм, подвержен той же участи: «Он также чувствует нужду, как и животное, но, как заключающее в себе действительную возможность тотальности всеобщего, как способное к самосознанию и к неограниченной свободе в нём, человек способен к сильнейшему страданию, чем животное»33.

Бакунин делал вывод: «Таким образом мы узнали как результат всего феноменологического процесса, что каждый единичный дух заключает в себе всю бесконечную всеобщность истины, но, с другой стороны, мы видели, что единичный дух есть в то же самое время и единичный организм, конечный индивид, который, как и всё конечное, подвержен неизбежному рабству, разрушению и смерти; мы видели, что эта конечность есть источник страдания – страдания, которое явилось нам как необходимое условие развития и освобождения»34.

Самосознание в конечном счёте является основой свободы и истины. Ход рассуждений Бакунина таков: «Самосознание есть беспрерывно возобновляющаяся деятельность интеллектуального себя – созерцания, сопровождающая все представления субъекта и остающаяся тождественной во всех изменениях, происходящих с ним». Отвлечённое самосознание, взятое отдельно от конкретной индивидуальности, служащей ему основанием, не есть единичное, но всеобщее я. «Я различаюсь, – писал Бакунин, – от другого моей индивидуальностью, моим организмом, моим развитием и т. д. Но как отвлечённое самосознание, как я-я, я не различен от других, и это безразличие есть главная основа единства, тождества людей между собою и всех духовных организмов – государства, искусства, религии, науки, в которых осуществляется жизнь всеобщего духа. Вследствие этого отвлечённое самосознание есть бесконечная всеобщность и, как всеобщее и не имеющее другого предмета, кроме самого себя, бесконечная свобода и истина»35.

Но отвлечённое самосознание есть только отвлечённая свобода. Как всеобщее это самосознание есть бесконечная истина, в которой улетучилось всё единичное и внешнее. Но как отвлечённое оно не более как неопределённая, а потому и пустая всеобщность – всеобщность, ещё не произведшая из себя своего конкретного содержания: я-я, безразличное различение себя. Для того, чтобы стать для себя предметом, я должно различить себя, раздвоиться на сознающее и сознаваемое. Но в этом различении себя от себя сознающее и сознаваемое я ничем друг от друга не различны, совершенно одинаковы. Поэтому отвлечённое Самосознание есть отвлечённая всеобщность, отвлечённое тождество с собою. Но всякое конкретное содержание предполагает действительное различение, действительную определённость и отвлечённое Самосознание поэтому не имеет ещё никакого содержания.

Но отвлечённая и пустая всеобщность существовать не может, существовать может только что-нибудь, только определённое бытие. Поэтому отвлечённое, пустое самосознание существует как конкретная, органическая, живая, а потому и определённая индивидуальность, снявшаяся в нём как в своей истине и вместе сохранившаяся в нём как подчинённый момент. Единичная, конкретная индивидуальность, органическая жизнь и вся полнота чувств, созерцаний и представлений живого индивида составляет единственное содержание отвлечённого самосознания, – содержание, к которому оно относится как сознание.

Но живая индивидуальность сама не более как единичный, а потому и конечный, преходящий организм. Как единичная, живая индивидуальность она не имеет другого предмета, кроме единичностей. Всеобщее существует только для всеобщего. Но единичное, не имеющее в себе всеобщего, неистинно и несвободно и вследствие этого живой субъект, для того чтобы быть истинным и свободным, должен отвлечься от единичности своей конкретной индивидуальности и возвыситься над собой во всеобщую сущность свою. Через отрицание себя как единичной, конкретной индивидуальности субъект стал свободным и истинным как самосознание.

Но самосознание, прошедшее через это первое отрицание, ещё отвлечённо, ещё не произвело своего собственного, соответствующего ему содержания и вся его реальность заключается в единичной индивидуальности, которая в нём же самом снялась как неистинная и несвободная. И потому субъект, возвысившийся только до отвлечённого самосознания, освобождается только через отвлечение от рабского мира своей индивидуальности, а не через действительную победу над ним, а поэтому и остался к нему в отношении и достиг только отвлечённой основы и возможности всеобщего, истины, а не действительного существования её, достиг только отвлечённой свободы и истины. Отвлечённое самосознание есть основа разумного единства людей между собой. «Но так как оно отвлечённо и так как вся реальность, все конкретное содержание его, – продолжал Бакунин, – заключается в единичной индивидуальности – единичные же индивидуальности друг от друга различны и относятся друг к другу как внешние и чуждые, – то оно не более как возможность этого единства, возможность, ни в чём и нисколько не осуществлённая; такая возможность, которая, удержавшись в своей отвлечённости и оставшись при единичности своего индивидуального содержания, становится преступным эгоизмом»36.