Троянский конь западной истории

Олег Матвейчев, Анатолий Беляков

Троянский конь западной истории

Беляков Анатолий Владиславович, канд. филос. наук; Матвейчев Олег Анатольевич, канд. филос. наук.

Научные рецензенты:

Кондрашин Виктор Викторович, д-р ист. наук; Куликов Владимир Борисович, д-р филос. наук.

Проект стал возможным благодаря благотворительной помощи русских предпринимателей Артема Суетина и Геннадия Чернушкина.

Все иллюстрации в книге и на обложке предоставлены авторами.

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© ООО Издательство «Питер», 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Детям: Лидии, Марии, Елизавете, Светлане, Глебу, Платону.

Будьте добрыми, развивайте свои таланты и любите истину!

Предисловие

В годы перестройки широкое хождение имела шутка о том, что Россия – страна с непредсказуемым прошлым. Тогда, в конце 1980-х, редкий журнал выходил без статьи, разоблачавшей очередной «исторический миф», как правило, связанный с тоталитарным прошлым страны. Отмашка массовым ревизиям истории была дана архитекторами перестройки Михаилом Горбачевым и Александром Яковлевым, но уже вскоре к процессу переформатирования исторической памяти россиян подключились наводнившие страну зарубежные фонды, которые фактически «посадили на денежную иглу» как Министерство образования, так и отдельные институты. Только по заказу приснопамятного Фонда Сороса была написана треть всех новых российских учебников по истории, «демонстрировавших», что у России не было ни побед, ни науки, ни культуры, не было великих ученых, поэтов и полководцев, а вся ее история представляла собой унылую череду кризисов и неудач. Так, например, согласно учебнику Александра Кредера[1], уже неоднократно запрещавшемуся в ряде субъектов Российской Федерации, но продолжающему из года в год переиздаваться массовыми тиражами, самыми важными сражениями Второй мировой войны были не масштабнейшие операции советских войск (Сталинград, Курская дуга и т. п.), упоминаемые в учебнике одной строкой, через запятую, а периферийные и куда менее значительные битвы у атолла Мидуэй и при Эль-Аламейне. Более того, в этом учебнике разгром советской армией гитлеризма назывался событием вредным, поскольку он привел к распространению на страны Восточной Европы «коммунистического тоталитаризма». Даже западные ученые высказывали в те годы опасение, что если практика написания «заказных» учебников сохранится, то Россия станет единственной страной в мире, история которой будет написана под диктовку иностранцев.

Редкий учитель истории прочитает хотя бы половину учебников по его предмету, изданных в шальные постперестроечные годы. Несть числа этим учебникам, пособиям, хрестоматиям, словарям, на страницах которых, пользуясь абсолютной безнаказанностью, люди со степенями или вовсе без таковых творили такое, что ни за что не позволят себе даже совершенно неадекватные персонажи современных многомесячных реалити-шоу. Целыми авторскими коллективами «товарищи ученые» в лучшем случае препарировали историю своей страны как лягушку из пригородного пруда. Куда хуже, что ее, матушку историю Государства Российского, наклоняли через колено как сорванца для порки, кололи как свинью, смаковали, как стекает кровь в оцинкованное ведро, и с наслаждением втягивали запах паленой щетины…

Первые результаты импровизаций на исторические темы проявились уже в начале 1990-х. Либеральная ревизия советской истории, в основе которой лежали пещерный антикоммунизм и уверенность в неполноценности собственного народа, привела к кровопролитию в октябре 1993-го в Москве. Но, возможно, куда страшнее окажутся долговременные последствия подобных ревизий. Любая фальсификация истории смертельно опасна, подобно мутировавшему вирусу «привычного» гриппа. Она приводит к мутациям в исторической памяти народа, к подмене основанных на многовековом духовном опыте ценностей чужими, «генно-модифицированными» подделками, идеологическим фастфудом. Заново сконструированная история народа, страны, края практически всегда – психологическая, идейная подготовка войны, репрессий, геноцида.

Однако ревизии коснулись за последние годы не только недавнего прошлого нашей страны, но и всей мировой истории. Авторы «сенсационных трудов» резвились от души, делясь с читателями своими «открытиями», что всю историю человечества сочинили триста лет назад, что Иисус Христос жил в XI в. н. э., а Чингисхан и Рюрик – на самом деле один и тот же человек. Но вся эта новая хронология, безусловно, меркнет на фоне научных озарений украинских «ученых», возведших историю Украины к… 140 тысячелетию до н. э.[2] и постулировавших первичность украинского языка по отношению ко всем мировым языкам, включая санскрит[3].

Подобные экзерсисы превращают историю в восприятии массового потребителя в подобие «желтой прессы», почти целиком состоящей из скандалов, интриг и сплетен и такую же далекую от истины, как интервью популярной певички. Таким образом подрывается сам авторитет истории как науки. Если прошлое непредсказуемо, если каждый историк волен «вылепливать» из случайного набора имен, дат и фактов любую «пластилиновую поделку», то чем одна теория лучше другой? И тезис о равноправии любых доктрин, включая самые бредовые, дикие и возмутительные, находит теоретическую поддержку даже у знаменитых философов. Например, у Пола Фейерабенда, считавшего, что единственным универсальным принципом познания, не препятствующим прогрессу, может служить лишь принцип «все дозволено» (anything goes)[4]. Устами Фейерабенда современная наука провозглашает себя внутренне плюралистичной, и анархия в методологии выступает для нее способом борьбы с «тоталитаризмом» единой картины мира и единого исчерпывающего метанарратива для описания реальности.

Значит ли это, что мы выступаем против права ученых изобретать любые методы и теории? Нет, не значит. Вся история науки – это борьба доктрин, научных парадигм и методов. Но наука лишь тогда может считаться наукой и лишь тогда имеет право на существование, когда она стремится к открытию истины. В противном случае это все что угодно – способ прославиться, идеологический заказ, пропаганда, но не наука. Методологический анархизм, превративший науку в игру, погоня за сенсациями и зряшная, ради самой борьбы, «борьба с мифами общественного сознания» оказали медвежью услугу науке истории. Любого ученого, предложившего новый взгляд на ту или иную историческую проблему, тотчас же поставят в один ряд с фоменками и носовскими, а то и с украинскими «исследователями» славной истории докроманьонских праукров. Между тем без борьбы идей, без смелых гипотез и дерзких концепций наука мертва.

Почему мы обратились в своих изысканиях к такой древней теме, как Троянская война? Неужели не нашлось более близкой к современности проблемы? Разве до конца исследован феномен сталинизма, подоплека холодной войны или причины краха коммунистической идеологии? Какое нам дело до того, победили греки в Троянской войне или же, напротив, потерпели сокрушительное фиаско? Подобные вопросы могли бы быть резонными, будь они заданы не ученым, а пропагандистам. Ученый же не имеет права на историческую близорукость, и проблема достоверности Троянской войны для него так же актуальна, как вопрос об истоках американского экспансионизма. Тем более что именно исход Троянской войны и пробудил к жизни тот грандиозный проект, благодаря которому стали возможны и американский экспансионизм, и коммунизм, и методологический анархизм, да и вообще вся западная история.

Впрочем, не будем забегать вперед. Отметим лишь, что приближение к исторической истине не просто обогащает наш разум, но укореняет нас в мире. Без правды мы сироты.

1. От мегамоллов к мегаронам. Паломничество в страну Гомера

Путь из Европы в Азию занял полчаса. Именно это время требуется автомобильному парому, соединяющему Галлипольский полуостров с анатолийским побережьем, чтобы пересечь Дарданеллы. От рыбацкого городка Гелиболу до конечного пункта нашего путешествия – около часа. Последний отрезок пути преодолеваем с особым чувством. Дорога в Трою! Сама эта фраза преисполнена торжественности и настраивает на поэтический лад. Так и хочется вторить гомеровскому Зевсу:

Сколько ни зрится градов, населенных сынами земными,Сердцем моим наиболее чтима священная Троя!Ил. IV. 45–46[5]

Пейзаж за окном, однако, не совсем гармонирует с состоянием души. Поросшие скудной растительностью невысокие холмы перемежаются плантациями подсолнечника и сосновыми перелесками. Лишь тонкая синяя полоска на горизонте напоминает о том, что мы приближаемся к центру некогда могучего морского государства. За чахлым кукурузным полем – поворот на проселочную дорогу. Еще каких-то пять минут – и мы въезжаем в деревню Тевфикие. Сегодня – рамазан, и Троя открыта для посетителей только с часу дня. В кафе возле сувенирной лавки мы пьем из стеклянных стаканчиков тот самый турецкий чай и пялимся на греческих туристов, которые приехали сюда на огромном автобусе. Не дождавшись открытия экспозиции, но зато запасшись деревянными лошадками и магнитиками, они грузятся обратно в автобус и продолжают свой путь по местам боевой славы эллинов.

Паломничество в эти края – традиция исключительно древняя. Каждое из таких паломничеств – само по себе сюжет для отдельной книги и часто даже ключевое событие мировой истории.

Рис. 1. Троада – древнее название полуострова Бига, на котором располагалась легендарная Троя

480 год до н. э. Идущий войной на греков персидский царь Ксеркс останавливает свои войска на берегу Геллеспонта. Через узкий пролив построены два понтонных моста. Внезапно налетевшая буря разметает постройки, скрепленные папирусными канатами, и царь приказывает наказать мятежные воды ударами бича, а строителям – отрубить нерадивые головы. Прежде чем была наведена новая переправа, Ксеркс посещает легендарную крепость. Вот как описывает его визит Геродот: «Царь… желая осмотреть кремль Приама, поднялся на его вершину. Осмотрев кремль и выслушав все рассказы о том, что там произошло, царь принес в жертву Афине Илионской 1000 быков. Маги же совершили [местным] героям жертвенное возлияние»[6]. Щедрая гекатомба не помогла Ксерксу сломить эллинский дух и покорить Грецию. Потерпев ряд сокрушительных поражений от греков, уступив им часть своей территории и доведя страну до голода своими военными авантюрами, Ксеркс был убит в спальне собственного дворца.

334 год до н. э. В воды Геллеспонта входит флотилия другого великого завоевателя. Остановив свой корабль на середине пролива, Александр Македонский приносит в жертву богу морей Посейдону быка. Затем, приблизившись к берегу Троады, он бросает свое копье в пыльную землю. Для юного царя это знак начала покорения Азии: «завоеванные копьем» земли считались даром богов[7]. Затем, спрыгнув с борта корабля, он первым сходит на землю. Верящий в свое происхождение от Ахилла, Александр возлагает венок на могилу своего великого предка. Из храма Афины он забирает щит и оружие, уже вскоре принесшие ему удачу на поле боя. Первое сражение с персами происходит недалеко от Трои – на реке Граник. Сорокатысячное войско персидских сатрапов сокрушается с налета, после чего отряды македонян как нож в масло вонзаются в земли азиатского континента…

Впоследствии Александр отдал приказ освободить от податей и обустроить Илион, где он всерьез намеревался основать столицу своей мировой империи. Ранняя смерть нарушила его планы, великая держава раскололась на части, и земли Троады вместе с большей частью Фракии достались соратнику Александра Лисимаху. Тот обнес город высокими крепостными стенами, переселил в него жителей окрестных селений и дал ему название Александрия[8].

48 год до н. э. После победы над Гнеем Помпеем в решающей битве при Фарсале Троаду посещает Юлий Цезарь.

Бродит он также вокруг развалин прославленной Трои,Ищет великих следов стены, воздвигнутой Фебом.Чаща засохших лесов да стволы полусгнившие там, гдеБыл Ассарака дворец, – и едва на камнях обветшалыхХрамы всевышних стоят; и весь Пергам покрываетТолько терновник густой: погибли даже обломки![9]

Возводящий свою родословную к Энею, он, как и Александр, раздумывает о том, не перенести ли ему престол в опустевшую Трою.

Посетивший Трою Константин Великий также собирался основать здесь новую столицу, пока в 330 г. не остановил выбор на Бизанте, возвышавшемся на берегу другого пролива, соединяющего Черное и Средиземное моря, – Босфора. В качестве места для столицы Троада в целом выглядела даже предпочтительнее: отсюда можно было контролировать не только узкие проливы, но и сухопутные пути Малой Азии, причем стоя лицом ко всей Ойкумене[10]. Однако море уже далеко отступило от Илиона, и тот лишился важнейшего фактора своего существования – гавани. Город на Босфоре, которому было суждено стать центром тысячелетней империи, получил от императора многозначительное название Новый Рим, однако еще при его жизни утвердилось другое название – «город Константина», Константинополь.

В 354 г. паломничество в Илион совершил племянник Константина Флавий Клавдий Юлиан. Противник христианства, волею императора Константина ставшего государственной религией Римского государства, Юлиан был готов найти в Трое оскверненные святыни. Каково же было его удивление, когда он увидел, что в склепе Гектора и храме Афины до сих пор соблюдаются все языческие обряды! Став полновластным государем, он приступил к восстановлению язычества и возрождению эллинского духа, за что получил от современников прозвище Отступник. Однако Юлиану было суждено стать последним римским императором-язычником.

29 мая 1453 г. турки-османы штурмом взяли Константинополь, султан Мехмед II превратил город в столицу своего государства. Последние остатки некогда великой империи – Морея и Трапезунд – попали под турецкое владычество в 1460 и 1461 гг. соответственно. Османская империя готовилась к дальнейшей экспансии. Но прежде чем бросить свои орды на христианскую Европу, Мехмед Завоеватель посчитал своим долгом посетить Илион. Это произошло в 1462 г. К тому времени Троада уже около века находилась под турецким владычеством.

Рис. 2. Памятник Мехмеду II в Стамбуле

Полтысячи лет Троада говорит по-турецки. Для новых обитателей этих земель Троя – прежде всего туристическая достопримечательность. Уже в XVI–XVII вв. посещавшим восточное побережье Дарданелл европейцам предприимчивые турки показывали различные руины в самых произвольных местах, выдавая их за фрагменты древнего Илиона. Их традицию продолжают сегодняшние гиды, транслирующие древние легенды вперемешку с позднейшими мифами об удачливом Генрихе Шлимане, кладе царя Приама и великой победе греков, якобы подтвержденной археологическими находками. Яркие символы новой, туристической Трои – фальшивый дом Шлимана в деревне Тевфикие, большой деревянный конь, построенный в 1975 г. специально для фотографирования экскурсантов. И еще – обломки античных зданий, растащенные местными жителями для различных хозяйственных нужд. Тут скамейку устроили из капители дорической колонны, там – подперли забор куском древнего монумента.

Рис. 3. Скамейка из троянских артефактов в деревне Тевфикие

Подобное потребительское отношение к древней истории, впрочем, характерно и для нас, современных европейцев, привыкших питаться историческим фастфудом из красивых коробок.

Потребительское отношение к древней истории характерно для современных европейцев, привыкших питаться историческим фастфудом из красивых коробок.

Если спросить обывателя, что он знает о Троянской войне, в ответ мы в лучшем случае услышим довольно путаный рассказ, основанный на детских книжках о мифах Древней Греции, песне Высоцкого про Кассандру, паре фильмов наподобие недавней голливудской «Трои» и почерпнутых в отрывных календарях клише об ахиллесовой пяте, троянском коне и яблоке раздора. И пусть эти источники даже зачастую противоречат друг другу – обывательский мозг все равно собирает разнящиеся факты в непротиворечивую картинку.

Итак, жил да был в городе Трое царь Приам. У него родился сын Парис, и услышал Приам пророчество, что станет Парис причиной гибели великого царства. Повелел тогда Приам убить младенца, но сердобольные слуги ослушались царя и оставили мальчика на горе Ида. Там его подобрал один пастух, вырастил и обучил основам своей профессии. Как-то раз Парис, которого также звали Александр, пас на своей горе, допустим, овец, и явились ему три богини – Гера, Афина и Афродита. Они попросили юного пастуха разрешить их спор – кто из них прекраснее? (На одном из пиров кто-то подбросил им яблоко с надписью «Прекраснейшей», и они никак не могли договориться, кому из них оно предназначено.) Гера пообещала, что если Парис остановит свой выбор на ней, то она даст пареньку власть над народами, Афина – мудрость, недоступную прочим смертным, а Афродита – великую любовь. Подумал-подумал Парис и выбрал Афродиту, а та показала ему в воде образ прекраснейшей из женщин – его суженой.

Рис. 4. Лукас Кранах Старший. Суд Париса. 1528

Потом Парис попал в Трою, и там в нем признали царского сына. Однажды Приам с сыновьями Гектором и Парисом отправился в столицу Спарты Лакедемон к тамошнему царю Менелаю договариваться о заключении нового торгового соглашения. Ударив по рукам, цари закатили пир горой, и вот на нем-то Парис и увидел Елену. Елена была женой Менелая, но Парис, узнав в ней красавицу из вод, решил, что без нее не уедет. И обстоятельства в пользу этого решения сложились как нельзя лучше. На следующий день Менелай отправился по делам на Крит. Муж в Тверь – жена, как говорится, в дверь. Очарованная красавчиком Парисом, Елена плывет с ним в Трою, где влюбленные узаконивают свой брак.

В любую эпоху похищение жены – немыслимое оскорбление. В троянские времена это повод к войне. Вернувшийся в Спарту Менелай взбешен. Он созывает царей дружественных ему государств, и те решают ударить по Трое всей совокупной военной мощью. Снаряжается тысяча кораблей. Десятки тысяч воинов в медных шлемах с гребнями из конских волос рассчитывают на блицкриг и добрую поживу. Среди них – богатыри Ахилл и Аякс, хитроумный Одиссей, старый мудрый Нестор, а предводительствует ими родной брат Менелая – грозный царь Микен Агамемнон. Но погодные условия не благоприятствуют походу – нет попутного ветра, и тогда Агамемнон решается на жуткую вещь: он приносит в жертву богам свою дочь Ифигению. Как только кровь окропляет камень жертвенника, ветер меняется и громадная греческая флотилия отправляется к троянским берегам.

Расчет на скорую победу не оправдался: троянцы с остервенением защищают свой город, отказываясь выдать похищенную царицу. Девять лет продолжается осада города, и ни одна из сторон не может взять верх. Но на десятый год происходит ссора Ахилла с Агамемноном, ставшая переломным моментом в ходе войны. Во время одного из набегов на предместья Трои Агамемнон захватывает в плен дочь жреца Хриса. Сокрушенный горем отец молит царя отдать ему пленницу, получив же отказ, обращается к Аполлону с просьбой наслать мор на греческое войско. Тот так и поступает. Страшная болезнь косит ряды ахейцев, и Ахилл от лица общественности требует от вождя отдать Хрисеиду отцу. Хрис забирает свое сокровище, Агамемнон же в качестве компенсации отнимает у Ахилла его пленницу Брисеиду. Ахилл обижен и разгневан, он отказывается участвовать в сражениях и просит Зевса отомстить Агамемнону за свою утрату, даровав троянцам военную удачу. Зевс выполняет просьбу, и троянцам во главе с Гектором удается пробиться к греческим кораблям и устроить небольшой пожар. Лучший и единственный друг Ахилла Патрокл выходит на бой с Гектором и погибает от его руки. Убитый горем, Ахилл отставляет в сторону все свои глупости и мелкие злодейства и отправляется мстить. Скосив на своем пути тьмы и тьмы троянцев, он пробивается к Гектору, вызывает его на бой и убивает на глазах у наблюдающего за боем с крепостных стен Приама. А затем привязывает тело врага за ноги к колеснице и трижды провозит его вокруг крепостных стен.

Рис. 5. Франц Мач. Триумф Ахилла. 1892

Ночью Приам пробирается в лагерь Ахилла и умоляет героя отдать ему тело сына. Потрясенный храбростью старца и обуреваемый чувством вины за гибель друга, Ахилл внимает его мольбам.

Гибель лучшего воина Илиона, однако, не дает грекам решающего перевеса, тем более что вскоре они лишаются и своего лучшего бойца: Парису удается, изловчившись, поразить стрелой Ахиллеса в его единственное уязвимое место – пяту. И тогда царь Итаки Одиссей придумывает коварный трюк. Он предлагает построить огромного деревянного коня – вроде как в дар троянцам, начинить его лучшими греческими воинами, после чего увести флот из поля зрения защитников крепости. Проснувшись, троянцы увидят коня и, конечно, затащат его в город. Спецназ вырвется из укрытия, перебьет всех мужчин, овладеет всеми женщинами и сожжет все, что видит.

Хитрость удалась. Несмотря на протесты сестры Париса Кассандры и увещевания жреца Лаокоона («Бойтесь данайцев, дары приносящих!»), троянцы втащили монструозное сооружение в город. Причем для этого им даже пришлось разобрать часть крепостных стен: столь велик был дар данайцев. В тот же день все было кончено. Приам и Парис убиты, Елена возвращена Менелаю, а город стерт с лица земли. Уцелели немногие – во главе с дарданским царем Энеем они покинули родные места и пустились на поиски новой родины, которую через много лет странствий и опасных приключений нашли в Италии на берегах Тибра.

Примерно такая история транслируется через художественные и документальные фильмы, статьи в популярных журналах и даже школьные учебники – вкупе с обязательными для арсенала банальной эрудиции байками про золото Трои («этот, как его, Шлиман»), коварного Сталина, тайком вывезшего клад из поверженного Берлина, и слепца Гомера с лирою в руке. Более начитанная аудитория, впрочем, склонна уточнять эту картину за счет, как она их называет, научных фактов.

Оказывается, в главных книгах Гомера повествуется лишь о малой доле описанных выше событий. Лишь пятьдесят дней из десяти лет осады Трои заслужили внимания аэда. «Илиада» начинается с описания гнева Ахилла по поводу лишения его законной добычи – Брисеиды. Заканчивается поэма похоронами Патрокла, а затем и Гектора. По большому счету, несмотря на обилие батальных сцен, эта поэма – не о войне, а о ссоре вождей двух могущественных племен – микенцев и мирмидонян и о роковых последствиях этой ссоры для союза ахейских государств.

Несмотря на обилие батальных сцен, поэма «Илиада» – не о войне, а о ссоре вождей двух могущественных племен – микенцев и мирмидонян, и о ее роковых последствиях для союза ахейских государств.

Из «Илиады» же можно узнать о плаксивом характере непобедимого Ахилла, который не в силах сдержать слез, жалуясь маме на Агамемнона; о трусости Париса, удирающего, как заяц, от Менелая на поле боя; о сварливости Елены, стыдящей своего мужа за то, что тот побоялся сложить голову в неравной схватке с одним из лучших греческих воинов:

С битвы пришел ты? О лучше б, несчастный, навеки погибнул,Мужем сраженный, могучим, моим преждебывшим супругом!Ил. III. 428–429[11]

История о деревянном коне пересказывается в другой гомеровской поэме – «Одиссее». Из нее, кстати, становится известно, что троянцы чуть не передрались, решая, что с ним делать.

Или губительной медью громаду пронзить и разрушить,Или, ее докативши до замка, с утеса низвергнуть,Или оставить среди Илиона мирительной жертвойВечным богам…Од. VIII. 507–510[12]

Очевидно, что коня этого троянцы расценили не как дар своему городу (с чего бы это вдруг?), а как жертву Посейдону, оставленную по отъезде греками на поле брани. А втащить его к себе они решили в качестве трофея (говоря по-современному – сувенира). Не так ли поступают нынешние посетители Трои, одолевшие нелегкий путь до нее из Стамбула или Измира? Что несут в себе деревянные кони, что впускают туристы в свой дом?