Волшебный диссонанс

Так пролетели ещё четыре счастливых года, и Глафире исполнилось девять. Подошёл срок очередной замены шунта.

В перерывах между операциями Глаше ещё делали разгрузочные люмбальные пункции. Это болезненная процедура, когда иглой входят в спинной мозг и с помощью шприца выводят оттуда некоторый объём ликвора, – временная мера для улучшения состояния больного. Глаша всякий раз очень боялась этого ужасного шприца и предстоящей уже знакомой боли, но героически терпела и почти не плакала, чтобы не расстраивать маму.

И вот опять операция, замена шунта и несколько месяцев реабилитации. В учёбе пришлось немного отстать, измученный физически ребёнок нуждался в передышке.

Летом они снова отдыхали в Крыму, уже втроём. И так им было хорошо, что даже страшно делалось. Помните, как в сказке Евгения Шварца «Обыкновенное чудо»: «Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придёт конец»?

Ну, когда тот конец, одному Богу известно, а пока в сентябре Глаша с новыми силами приступила к учёбе. Учиться она любила. На 10-летие родители подарили ей настоящий ноутбук, и восторгу не было предела. Задув десять свечей на торте, Глаша подбежала к двери, чтобы ей, как обычно, измерили рост, сделав очередную отметку. Валерий взял маркер, приложил ладонь к Глашиной голове и остановился, весьма озадаченный. Отметка, которая должна была стать новой, в точности совпадала с прошлогодней.

– Ну, что там, сколько? – нетерпеливо спрашивала Глаша.

– Что-то ты, девонька, совсем не выросла за этот год, наверно, мало каши ела, – как можно мягче шутливо ответил Валерий и с тревогой посмотрел на жену.

Прошёл ещё год, и стало окончательно ясно, что Глаша больше не растёт. Совсем. Начались хождения по врачам уже с новой бедой. Анализы, исследования и приговор: карликовость. «Ваша девочка больше расти не будет», – сказали врачи. А остановка роста костей автоматически влекла за собой задержку развития всех внутренних органов. Что же делать?

Из Большой медицинской энциклопедии

Первая классификация карликовости основывается на выделении двух форм: карликовость с пропорциональным телосложением и карликовость с непропорциональным телосложением.

. . .

При гипофизарной карликовости в гипоталамусе и гипофизе изменений чаще всего не обнаруживается.

. . .

Психические расстройства могут отсутствовать. … Больные этой группы обладают хорошим интеллектом, деловитостью, старательностью, рассудительностью, а подчас и целеустремлённостью; они справляются с обычной для здоровых нагрузкой, учатся или работают по специальности. Однако при тщательном обследовании может быть выявлена та или иная степень эмоциональной лабильности.

. . .

Подростки с функциональной задержкой физического развития обычно нуждаются лишь в лечении основного заболевания и в общеукрепляющей терапии. При наличии выраженной задержки дифференцировки скелета могут быть назначены анаболические стероиды, но короткими курсами (не более одного месяца) с длительными перерывами. Девочкам старше 16 лет назначают малые дозы эстрогенов.

. . .

Больные гипофизарной карликовостью при наличии заместительной терапии обычно живут долго. Регулярное направленное лечение приводит к стимуляции физического развития, способствует нормализации обменных процессов, повышению общего тонуса, исчезновению или профилактике ранней старообразности внешнего облика.

Оказалось, что и с этим можно жить. Если очень постараться. Причину Глашиной карликовости установить так и не удалось: генетическая она или вызвана перенесённым в младенчестве менингитом, – врачи ответить не смогли. Да это и не самое главное, неизлечимая гидроцефалия представляет гораздо большую опасность для жизни.

Поняв, что больше не вырастет совсем, Глафира, конечно, расстроилась, но переживала недолго, поскольку это по крайней мере не больно. Жизнелюбию этой девочки можно только подивиться. И порадоваться. В Глашиной школе были детки и посерьёзнее покалеченные, так что её там никто не дразнил. А во дворе года через два окрестили Малышкой. Прозвище необидное.

Половое созревание, конечно же, в срок не наступило. Когда её сверстницы превращались из девочек в девушек, Глафира продолжала оставаться ребёнком. Но умненькая Глаша уже всё про это знала, много читала и пользовалась интернетом. И верила, что новые лекарства помогут и ей когда-нибудь повзрослеть.

Когда Глаше исполнилось тринадцать, в семье произошло грандиозное и счастливое событие. Событию этому предшествовали девять месяцев, когда у Галины неуклонно увеличивался живот, храня в себе до поры новую растущую жизнь. Родился мальчик, и у Глаши появился брат.

Глафира была так счастлива, на маленького наглядеться не могла и во всём старалась помогать маме. Ни о какой ревности и речи не шло – большая уже. Мальчика назвали Евгением, и Глаше казалось, что это самое красивое на свете сочетание – Евгений Валерьевич.

Жизнь потекла по новым законам, подчиняя всех режиму дня малыша. Для любых родителей это норма, а для Глафиры оказалось ещё и стимулом воспрянуть духом, вживаясь в новую для неё роль старшей сестры. У трёх заботливых нянек малыш рос крепким и здоровым, ничем таким особенным, слава Богу, не болел.

Когда Жене исполнилось три годика, а Глаше шестнадцать, ей снова потребовалась операция. На этот раз причина была не в росте, который остановился ещё в девять лет, а в том, что ухудшилось самочувствие. Как выяснилось, шунт перестал в полной мере выполнять свою функцию, плохо отводил жидкость, и она вновь стала скапливаться в черепной коробке, что крайне опасно. Шунт надо было срочно менять.

Галина с лёгким сердцем оставила трёхлетнего сына на папу и отправилась с Глашей в больницу уже в областной центр. Все дни после операции она, как обычно, не отходила от постели дочери, молясь о том, чтобы этот шунт продержался подольше.

Выписавшись, Глаша продолжала учиться дистанционно, но от программы отставала, уж очень слаба была физически долгое время после операции. На это мудрые родители сразу ей сказали: «Не переживай, спешить тебе некуда, закончишь школу чуть позже, когда силы будут». И она решила не расстраиваться. Часами, сидя на полу, они играли с братом в железную дорогу или собирали пазлы и конструкторы.

Прошёл год, Глафира окрепла и стала сопровождать маму с братом на детскую площадку, а значит, больше бывать на воздухе. Вернулась она и к полноценной учёбе. И на фоне этой почти идиллической картины Галина вдруг обнаружила, что снова беременна. Муж воспринял известие с великой радостью, а Галя сомневалась.

«Значит, так, – рассуждала она, – когда малыш родится, Женьке будет пять, а Глаше восемнадцать. И всё по новой! Господи, где силы взять?».

– Не бойся, любимая, – сказал Валерий, – ты же знаешь: мы справимся вместе.

Малыш родился в положенный срок. Это снова был мальчик, и его назвали Алексеем. А дальше…

Но вернёмся на время в покои ЦКБ, где сама Глаша рассказывает профессору Тихомирову о своей жизни.

– Когда мне было восемнадцать лет, папа Валера умер. Я не могла этого перенести, и у меня случился стресс. Два года я не могла никого видеть, не могла ничего делать, не хотела смотреть на белый свет и сидела одна в своей комнате.

Алёша оказался на редкость спокойным младенцем, так что в своих хлопотах Галина вполне успевала и о муже заботиться – к приходу Валерия с работы ужин всегда был готов. А он по вечерам забирал из детского сада старшего сына Женю и подолгу с ним общался, давая Галине возможность передохнуть, ибо Женька всех дёргал, требуя к себе внимания. Глафира прекрасно научилась гладить папины рубашки и каждое утро перед работой вручала отцу собственноручно выглаженную сорочку.

В то воскресенье они собирались выйти на прогулку все впятером. Но неожиданно Валерий, никогда не жаловавшийся на здоровье и не посещавший никаких врачей, разве что стоматолога, вдруг почувствовал себя неважно и прилёг на кровать. Галина выставила коляску с Алёшей, уже готовым к прогулке, на балкон, и тот моментально уснул.

– Валерочка, что с тобой, – с тревогой спросила Галя, присаживаясь на кровать.

– Да сам не пойму. Как-то в груди жмёт и дышать трудно. Сейчас, отлежусь немного. Открой окно, пожалуйста.

Галина распахнула окно и, не говоря ни слова, тут же вызвала скорую. Фельдшер скорой помощи, увидев изменившийся цвет кожных покровов больного и задав пару вопросов всё тяжелее дышащему Валерию, сразу вызвал реанимобиль.

– Уберите детей, – приказал фельдшер.

Галина отправила ребят по комнатам и, сидя возле мужа, держала его за руку. Реанимация приехала быстро – город маленький. Когда вошёл врач, грудь Валерия начала как-то неестественно вздыматься.

– Доктор, что мне делать? Чем помочь? – вскричала Галина.

– Молитесь, – сказал врач и вытолкал её за дверь.

Переполненная страхом, Галя сидела на табуретке в кухне и монотонно повторяла слова молитвы, какие помнила. Она не знала, сколько прошло времени, когда на пороге кухни появился взмыленный реаниматолог. Глядя в страдающее лицо женщины, он с горечью произнёс:

– К сожалению, спасти Вашего мужа не удалось.

– Почему? – вымолвила Галя.

– Тромбоэмболия. Оторвался тромб.

Она кинулась в спальню и легла рядом с мужем. Галя знала, что ей нельзя кричать – в доме дети. Трое. Она молча гладила его голову, целовала руки и любовалась лицом, уже свободным от страдания.

Санитар принёс носилки, и Галину сильные руки молча оторвали от мёртвого тела. Носилки вынесли, и, как по команде, почувствовав тишину, из своих комнат вышли Глаша и Женя.

– Мам, а где папа? – первым спросил Женя, заглядывая в родительскую спальню.

– Папу увезли врачи, сынок, в больницу, – только и смогла вымолвить Галина.

– Значит, гулять мы сегодня не пойдём?

– Не пойдём.

– Понятно, – сказал Женька и отправился к себе достраивать башню.

Подошла Глаша.

– Мам, а что с папой? – спросила с тревогой.

Не услышав ответа и глядя в полные боли и растерянности глаза матери, снова задала вопрос:

– Ведь он поправится, да?

Галина обняла Глашу и прошептала каким-то чужим голосом:

– Доченька, папа умер. Его больше нет.

Глафира отпрянула от матери и, стараясь не кричать, прошипела в гневе:

– То есть как это – нет? Вот так взял и умер, да? Ты что такое говоришь?!

Галина попыталась взять её за руку, но дочь руку выдернула и с лицом, полным отчаянья, молча повернулась и убежала в свою комнату, захлопнув дверь.

Немедленно заплакал Алёшка. Галя вышла на балкон, приподняла козырёк коляски от солнца и машинально, как робот, какое-то время укачивала сына.

Вернувшись в кухню, снова села на табурет. Плакать она не могла, что-то замкнуло внутри, и наступил ступор. Сознание работало, но эмоции были заблокированы. Она механически посмотрела на часы, механически поднялась и забрала сына с балкона. Переодев Алёшу в сухое, покормила его грудью, после чего оставила в кроватке дёргать погремушки. Снова посмотрев на часы, Галя поняла, что пора кормить детей ужином. Автоматическими движениями она разогрела на сковородке еду и достала тарелки.

Постучав в комнату Глафиры, Галя вошла и увидела, что дочь сидит за письменным столом, тупо глядя в окно.

– Глаша, пора ужинать, – тихо позвала Галина.

Дочь посмотрела на неё взглядом, полным недоумения, и снова уставилась в окно.

Закрыв дверь, Галина зашла к Жене и позвала кушать его. Мальчик проголодался и с радостью побежал на кухню.

– А Глаша? – спросил он.

– Она не хочет есть.

– А ты почему не ешь?

– Мне что-то нездоровится, сынок. Ты, пожалуйста, после ужина посмотри мультики и не беспокой меня сегодня, хорошо?

Галина твёрдо решила завтра сказать мальчику правду. Всё так же на автомате она перемыла посуду и снова села на табурет. «Похороны», – подумала Галя, и её вдруг охватил ужас. В одной комнате трёхмесячный малыш лежал в кроватке, в другой пятилетний Женя смотрел мультфильмы, а в третьей замкнулась в себе Глаша. Галине не обойтись было без помощи извне. И тут её пронзила мысль: «Лена! Я должна позвонить Лене».

Галя схватила телефон и набрала номер старшей дочери Валерия.

– Алло!

– Лена…, – Галя замолчала растерянно.

– Алло, Галина Сергеевна, говорите.

– Леночка, папа умер, – выдавила она из себя дикие слова хриплым голосом, но слёз по-прежнему не было.

Потрясённая Лена какое-то время молчала. Галя тоже.

– Галина Сергеевна, Вы здесь?

– Да.

Лена хотела задать вопросы, но услышав это хриплое «да», поняла, что Галина не в себе, и сразу сказала:

– Я немедленно выезжаю к вам. Ждите.

Повесив трубку, Галина уложила Женю, снова переодела Алёшу, который тут же сладко уснул, и стала ждать, сидя всё на том же табурете и глядя в стену невидящими глазами.

Было уже за полночь, когда из соседнего города на своей машине примчалась Елена. Она вошла в незапертую почему-то дверь и сразу прошла на кухню. Галина встала ей навстречу:

– Леночка…

Женщины обнялись, и тут Галю, наконец, прорвало. Слёзы полились ручьями, она глухо рыдала, стараясь не переходить на крик. Плакали обе. Это были спасительные слёзы, без которых можно просто сойти с ума, а Лена была единственным взрослым человеком, на которого Галя могла сейчас опереться.

Ополоснув зарёванные лица водой из-под крана на кухне, они присели, и Галина медленно, шаг за шагом, пересказала Лене все события сегодняшнего, нет, уже вчерашнего дня. По мере продвижения собственного рассказа к Галине приходило и чёткое осознание случившегося, в эти минуты к ней, как ни странно, возвращалась жизнь, прерванная недавним ступором. Возвращалась жуткой болью, но Галя уже знала, что она должна пережить и это – у неё дети.

– Леночка, – сказала Галя, – Женьке я пока не говорила, завтра скажу. А вот с Глашей беда. Она весь день не выходит из комнаты, не ест, со мной не разговаривает. Может, ты попробуешь с ней поговорить? Я уверена, что она не спит.

– Конечно. – Елена поднялась и заглянула в комнату сестры.

Глаша лежала на кровати одетая, уставившись в потолок. Лена присела рядом, взяла её за руку. Никакой реакции. Помолчав немного, Лена попыталась заговорить. Слова давались ей с трудом. Умер их общий отец, которого обе любили, но Лена не знала, чем можно утешить сестру-подростка, страдание которой было настолько остро. Попыталась сказать о том, что маме сейчас нужна поддержка. И снова никакой реакции. Тогда Лена решила рассказать Глаше, что именно случилось с папой, с медицинской точки зрения. Услышав о тромбоэмболии как причине смерти, Глафира молча поднялась, включила компьютер и так же молча углубилась в изучение предмета, как будто это чем-то могло помочь.

Как врач Лена понимала, что результат её душеспасительных бесед был нулевым. Глаше требовался психолог, о чём она и сообщила Галине Сергеевне, вернувшись на кухню.

Все скорбные хлопоты взяла на себя Елена. В день похорон Валерия всё та же соседка Маша осталась с малышом, две другие соседки накрывали нехитрые поминки. На кладбище Женька стоял испуганный и жался к маме. Глафира, которую буквально силком одели и повели на похороны в надежде, что увидев всё своими глазами, она смирится со случившимся, стояла, как каменная. Она, не отрываясь, пожирала глазами лицо отца, пока не закрыли крышку гроба. И так же молча вернулась домой и ушла в свою комнату.

Отныне главной проблемой для Галины стало здоровье дочери, теперь уже не только физическое, но и психическое. Все три дня до похорон Глаша молча приходила на кухню, пила воду и уходила к себе. Ни с кем не разговаривала, худела на глазах. После поминок так же молча пришла и, почти давясь, заставила себя проглотить какие-то остатки еды.

Психолог нужен был срочно, и стоило это немалых денег. Похороны оплатило предприятие, где работал Валерий. И всё. Галя достала из тумбочки все сбережения, которые им с Валерой удалось скопить, и выписала из областного центра психолога, который приезжал к Глаше два раза в неделю. Не обошлось и без психотропных препаратов.

Вот как об этом периоде жизни рассказала Георгию Борисовичу сама Глаша:

– Медицинское обслуживание в нашем городе очень плохое, а те лекарства, которые мне могли бы помочь, стоят так дорого, что мы не могли их покупать, а бесплатно нам их не хотели давать. Но мама как-то стала их доставать.

Через месяц общения с психологом и приёма препаратов Глаша стала нормально есть и углубилась в учёбу. Стала разговаривать, тихо и вежливо отвечая на вопросы матери и брата, но от полноценного общения по-прежнему уклонялась, проводя всё время в своей комнате.

Сбережения таяли на глазах, и перед Галиной остро встал вопрос, на что жить. Надо было устраивать Алёшу в ясли и выходить на работу. Но тут резко ухудшилось состояние Глафиры в связи с гидроцефалией. Врачи сказали, что опять что-то не так с шунтом и срочно нужна операция по его замене.

«Господи, помоги!» – взмолилась Галина. Первая помощь пришла в лице Лены. Узнав о предстоящей операции, она взяла отпуск на работе и осталась жить с братьями, отправив Галину Сергеевну с Глашей в областную больницу. Молоко у Гали пропало уже на следующий день после смерти мужа, так что Алёшу давно кормили смесями.

Очередную операцию провели, но за ней, как узнал профессор Тихомиров из рассказа Глаши, период реабилитации не последовал.

– После этой операции мне опять стало плохо. Врачи говорили, что есть два варианта: первый – мы её дотянем до Москвы; второй – если мы её не дотянем до Москвы, будем оперировать здесь. Меня дотянули до Москвы и снова прооперировали. Это была уже шестая операция.

Пожилой профессор слушал рассказ девушки с замиранием сердца. «Господи, сколько же пришлось вынести этому детскому телу и этой наивной чистой душе», – размышлял он.

К двадцати четырём годам из Глаши получилось удивительное человеческое существо с фигуркой девятилетней девочки, вполне развившимся взрослым интеллектом и по-прежнему детской психикой с её открытостью, безоглядной искренностью, непосредственностью и незащищённостью. Это сочетание несоединимых, казалось бы, свойств в одном человеке являло собой картину настолько трогательную, что совершенно разбередило душу видавшего виды пожилого мужчины. Всё это воспринималось как диссонанс, но не в литературном смысле этого слова, а в музыкальном. Диссонанс в музыке вовсе не тождественен неблагозвучию или, того хуже, какофонии. Он функционален, и многие великие композиторы умышленно использовали его в своих произведениях. Как пример – «Весна священная» Стравинского. Вот таким волшебным диссонансом и звучала Глаша.

Но вернёмся к событиям её дальнейшей жизни после шестой по счёту операции и двух лет тяжелейшей депрессии.

– Мне стало легче, я закончила школу для больных детей (я инвалид) и поступила в институт. Учиться там было очень интересно. Мне жаль, что у меня не красный диплом, но ничего, я не очень переживаю. По образованию я психолог. А ещё я закончила музыкальную школу по классу фортепьяно. Люблю эстрадную музыку, но не всю. Мои любимые исполнители Агутин и Николаев. И всё.

Глаша, поискав среди фото в смартфоне, показывает Георгию Борисовичу свои работы бисером и фотографии младших братьев шести и одиннадцати лет. Рост у мальчиков совершенно нормальный.

«И всё-таки она – ребёнок, – снова удивляется профессор. – Не отходит от меня весь вечер и продолжает уже не рассказывать, а рассуждать на самые разные темы».

Одна из тем – любовь. В какой-то момент Глаша вдруг совершенно серьёзно сетует:

– А замуж я до сих пор не вышла…

Георгий Борисович пытается тактично высказаться в том смысле, что здесь торопиться не обязательно.

– А вот моя подружка говорит, – возражает Глаша, – что родить нужно до тридцати лет, позже уже будет неправильно.

Дальше – больше. По словам Глаши, одна из медсестёр здесь её спросила, нашла ли она свою половинку. «Ну, что за дура?!» – в сердцах думает профессор. Интересно, что Глаша не обиделась, а стала ей подробно рассказывать, кого она нашла, а кого – нет, причём делала она это в своей наивной детской манере так, что медсестра потеряла всякий интерес к этой теме.

На следующий день Глашу выписали. Профессор видел, что забирала её мама – моложавая 47-летняя стройная женщина. Спокойная, ведёт себя с достоинством. Георгий Борисович подошёл к Галине и выразил своё восхищение её мужеством, глубочайшее уважение и низкий поклон.

Да, пробиться из невесть какого городка, не имея никакого «ресурса», в столичную ЦКБ – это подвиг.

Перед уходом Глаша заглянула в палату Георгия Борисовича, но его там не оказалось. Тогда она оставила гостинец – два детских пирожных «Шокопай». Медсестра спросила:

– Ты что, Глаша, зачем?

– Должна же я поблагодарить человека за участие, – был ответ.

Обнаружив в палате гостинцы, Георгий Борисович вышел, чтобы попрощаться, но увидел Глашу с мамой уже в конце длинного коридора подходящими к лифту. Догонять не стал. Он смотрел вслед удаляющейся маленькой фигурке, и на глаза его наворачивались слёзы.

Не плачьте, профессор! У Глафиры всё будет хорошо. Работая по специальности, она станет детским психологом, и именно с ней, как ни с кем, маленькие пациенты будут откровенны. И замуж она выйдет. За врача. Очень достойного и не очень молодого человека. Случится это лет через десять. Детей она, конечно, родить не сможет, но будут племянники. А потом внучатые племянники. Будет жизнь.

27.06.2020