В стране врагов

– Нет. Я был зол; я не это хотел сказать. Куда бы он ни шел, мы должны идти за ним. Но как это тяжело! Он так непонятно поступает! Что же такого постыдного он совершил, что это не дает ему покоя и он не может оставаться со своим народом?

– Ах! Если бы я это знала! Против него никто ничего не говорил. Я уверена, что он сам вообразил, что сделал что-то не то, – ответила она.

– Ну так почему бы не спросить его об этом? Быть может, ты сможешь уговорить его вернуться…

– Ты не хуже меня знаешь, что нельзя задавать вопросы жрецу Солнца. Только он сам может решить, сказать ли о том, что заставило его так поступить, – ответила она.

Мы очень устали после долгой поездки. Мы прекратили разговор, легли рядом и уснули.

Меня разбудила мама, она шептала мне на ухо:

– Проснись. Не двигайся. Только смотри.

Я лежал на левом боку; она была у меня за спиной, ее голова была у моего плеча, рукой она обнимала меня и вдруг крепко сжала. Я открыл глаза и услышал новый звук – громкое сопение и чавканье. Хайя! Меньше чем в двадцати шагах от нас огромный настоящий медведь5 ел мясо, которое мы принесли после разделки добытого мною бизона, ел жадно, кусок за куском. Внезапно он поднял голову и зарычал – к нему приближался еще один медведь, огромный, размером с бизониху. Он шел спокойно, раскачиваясь тяжелой тушей, длинная шерсть тряслась при каждом шаге, Я чувствовал, как бьется мамино сердце – все быстрее, быстрее и быстрее. Мое сердце, казалось, хочет выскочить через горло. Я очень испугался, потому что эти животные были очень опасными и нападали на человека, едва его завидев, и при этом были такими живучими, что еще долго продолжали драться, даже получив рану, которая сразу валила бизона или оленя. Я знал также, что единственным для нас шансом на спасение было не вскочить и бежать а оставаться на месте и не двигаться. Это было тяжело, очень тяжело – ведь наши тела так и хотели вскочить и скрыться.

Первый медведь внезапно издал громоподобный рев и сделал короткий прыжок в сторону другого, но тот, не рыча, продолжал так же двигаться, и первый вернулся к мясу, схватил зубами большой кусок и с ним убежал. Высоко подняв голову, обнюхивая воздух своим подвижным мокрым черным носом, второй медведь подошел к оставшемуся мясу, быстро доел его и, видя что ничего больше не осталось, пошел в ту же сторону, что и первый и скрылся с наших глаз. Оба пошли вниз от рощи. Мы вскочили на ноги, и мама сказала, что они могут вернуться, поэтому нам нужно уйти. Мы побежали в другую сторону, выбежали из рощи и добежали до края долины. Оглянувшись, мы увидели, как более крупный медведь пирует над убитым мною бизоном, а другой, тот что меньше, сидит рядом и ждет своей очереди. Большой не считал, что другому должно что-то достаться. Наевшись до отвала, он растянулся рядом с остатками туши, чтобы стеречь ее. Тогда тот, что меньше, развернулся и ушел обратно в рощу.

День почти закончился. Мы с нетерпением ждали прихода отца и разговаривали о том, как спаслись от медведей. Лошадей мы не привязывали, и они спокойно отдыхали у самой реки, выше рощи, в которой мы укрылись. Я предложил пойти наверх, к отцу, туда, где играл Старик, но мама не согласилась: нельзя его тревожить, сказала она. Солнце уже садилось, когда мы увидели, как он спускается по долине. Мы побежали ему навстречу и рассказали о нашем приключении с медведями.

– Ну что же, вы не пострадали, с вами все хорошо, а мне было послано хорошее видение, пока я спал там, на этом священном месте. Так что сейчас мы приведем лошадей в рощу, нагрузим их и продолжим путь, – сказал он.

– Но мы не сможем этого сделать: один из медведей в роще, второй рядом с ней, у туши бизона, которого убил наш сын, – возразила мама.

– Они так наелись, что не думают ни о чем ином, кроме сна, а поскольку ветер дует вниз по долине, лошади их не учуют. Пойдем, уложим вещи и двинемся в путь, пока совсем не стемнело, – ответил он, и возразить нам было нечего.

Он оказался прав: пока мы седлали и грузили лошадей, медведи не появлялись, но мы с мамой боялись вздохнуть полной грудью, пока не пересекли реку и не поднялись по южному склону долины.

Следующим утром, вскоре после рассвета, мы остановились на ручье Переброшенной Веревки6, у подножия гор. Здесь тоже повсюду были стада бизонов и антилоп, и, пока мы снимали поклажу с лошадей, я предложил добыть что-нибудь на завтрак с помощью моего ружья. Но нет. Отец сказал, что заряды надо беречь на крайний случай, и для того, чтобы добыть пропитание, следует использовать лук и стрелы. Его приказ меня очень огорчил: мне нравился грохот выстрела, следующий за ним удар пули в тело выбранного мною животного, а потом как животное падает. Да, с ружьем я себя чувствовал таким же могучим, как Гром-Птица со своими огненными стрелами. Я сказал о том, что думаю; отец рассмеялся.

– Почему ты смеешься? – спросил я.

– Если ты так действительно думаешь, почему ты не защитил свою маму, застрелив медведя?

– Ты сам хорошо знаешь, что даже из ружья нельзя наверняка застрелить такого сильного и живучего зверя, – сказала ему мама.

– Я не стал стрелять в него, потому что боялся, что мы встретим свою смерть так же, как и Красное Перо прошлым летом: мы нашли его мертвым и растерзанным, рядом было его разряженное ружье и мертвый гризли, пораженный в сердце, – сказал я.

– Тут ты совершенно прав; я не шучу, – серьезно ответил отец. – Медведи, настоящие медведи, намного сильнее нас, ходящих на двух ногах. Они тоже могут так ходить; их тела, не считая головы, выглядят почти как наши. Они наши родичи – родичи, которые нас ненавидят. Старайся избегать их, сын мой, при любой возможности. Ну, а нам нужна пища. Я ее добуду. А вы двое пока собирайте хворост и разводите костер.

С этими словами он сел на самую быструю нашу лошадь и пересек ручей, направляясь к небольшому стаду бизонов, идущих к воде. Они увидели его, повернулись и побежали обратно, но, прежде чем они добежали до подножия склона, поднимающегося к долине, он уже был среди них и выпустил стрелу, которая глубоко вошла в бок коровы-двухлетки. Мы видели, как она упала, и как он спешился рядом с ней. Когда костер прогорел, прекратившись в груду раскаленных углей, он вернулся к нам, принеся язык и лучшие части мяса. Мы скоро утолили голод, и, зайдя в рощу, разгрузили лошадей, легли и уснули.

Следующая остановка была на Маленькой реке7, самом северном потоке их тех, что стекают с больших гор и текут на юг и восток, впадая в Большую Южную реку, оттуда мы прошли к Березовому ручью, дальше к Молочной реке8, и потом, пропутешествовав всю ночь и значительную часть дня, остановились на Большой реке9, там, где в нее впадает река Верхушек Скал10, чуть выше верхнего из водопадов Большой реки.

Здесь мы нашли следы недавно покинутого лагеря нашего племени – несомненно, пикуни; сотни следов от мест, где стояли вигвамы, пепел в очагах был еще легким и пушистым, вокруг валялась выброшенная одежда и изношенные мокасины, вышивка на которых несомненно показывала их принадлежность пикуни. Мы также поняли, что люди, покинувшие лагерь, направились по тропе вниз по реке, несомненно отправившись в форт Больших Ножей Много Домов, чтобы продать добытые за зиму меха.

Когда мы сидели вокруг маленького костра и ели поджаренное на нем жирное мясо, я заметил, что отец пребывает в хорошем настроении, а мама, печально глядя на него, хочет, и в тоже время боится, спросить что-то, что ее мучает.

Наконец она набралась смелости:

– Много Лебедей, отсюда всего день пути до форта Больших Ножей, где сейчас находятся торгующие с ними наши друзья пикуни и другие родичи. Давай отправимся туда, останемся с ними хоть на несколько ночей.

– Да, отец, давай пойдем туда, – подхватил я, но, еще не закончив фразы, я уже знал, что это предложение будет отвергнуто, потому что отец сразу помрачнел и уставился на огонь.

– Вы двое, почему вы просите меня об этом? – сказал он после долгой паузы. – Мой разум пребывал в покое, но вы вновь вернули мне неприятные воспоминания о постыдном поступке, спасения от которых я теперь ищу. Если я сделаю то, что вы просите, останусь несколько дней с нашими братьями, то этот стыд будет преследовать меня днем и ночью, когда я сплю. Нет, я не могу свернуть с пути на юг. Мы будем следовать ему, пока не прибудем в лагерь Ворон.

– О муж мой! Ради любви к нашему сыну, ради меня, скажи нам, что это было, скажи, что такого постыдного ты сделал! – взмолилась моя мама.

Он долго думал и наконец ответил:

– Вы узнаете об этом позже.

Мама склонила голову; слезы текли у нее по щекам. Она ничего больше не говорила. Я чувствовал себя столь же несчастным, как и она, но что могли мы сделать? Ничего.

Мы отдохнули в роще у устья реки Верхушек Скал11 и перед закатом нагрузили лошадей и, перейдя Большую реку по широкому броду выше водопада вверх по течению12, продолжили путь по большой тропе, которая теперь шла на юго-восток, обходя горы Пояса. Ночь прошла без происшествий, и вскоре после рассвета мы остановились в хорошем укрытие на равнине – укрытую крутыми склонами долину реки Стрелы. Но, едва мы разгрузили вьючных лошадей, как мама, пойдя за водой к реке, увидела на берегу человеческие следы и позвала нас. Следы были довольно свежими; это были отпечатки ног, обутых в мокасины из мягкой кожи. По этой детали мы поняли, что прошедший здесь человек был врагом, потому что черноногие и дружественные им племена носили мокасины с подошвой из толстой кожи.

Внимательно осмотрев узкую долину и утесы по обеим берегам реки, отец произнес:

– Если враги так близко, мы не можем оставаться здесь. Пойдемте, нужно снова нагрузить лошадей и выбираться на равнину.

Мы побежали к лошадям, быстро оседлали их и нагрузили, и продолжили путь. Тропа в долину спускалась по длинному узкому извилистому ущелью, и вверх она шла по похожему ущелью с южного берега: это был единственный путь, по которому можно было пересечь долину, другие тропы были далеко к западу и востоку. Когда мы пересекли реку и приблизились к концу ущелья с южной стороны, на вершине утеса на южной стороне, к западу от нас, появились три человека, довольно далеко от нас, и по их крикам, сигналам и тому, что они указывали на нас руками, мы поняли, что это разведчики вражеского отряда, несомненно остановившегося на отдых у реки, и что они дают им знак поторопиться вниз по долине и напасть на нас. Мы слышали ответные крики отряда, но из-за деревьев, росших выше нас, не могли их видеть. Потом, перед тем, как войти в ущелье, мы заметили, что разведчики сбежали с утеса и побежали, чтобы опередить нас. Отец крикнул нам с мамой:

– Если разведчики будут у конца ущелья раньше, чем мы выйдем на равнину, нам конец! Подгоняйте лошадей, спешите за мной как можно быстрее!

Мы стали хлестать лошадей веревками, подгонять их криками, и когда мы вошли в ущелье, они уже бежали. Довольно долго тропа шла прямо по дну ущелья, и было легко поддерживать хорошую скорость бега, но потом тропа вдруг свернула на правую сторону ущелья, обходя кучи бурелома, и стала такой узкой, что двигаться по ней можно было только гуськом, по одной лошади в ряд, а дальше была линия обвалившихся утесов, не дававшая табуну выйти на равнину. Поэтому мы с мамой не смогли заставить лошадей двигаться так же быстро, а на узкой тропе они перешли на шаг. Отец все время оглядывался на нас, знаками веля нам поторопится, хотя и понимал, что мы не можем заставить лошадей двигаться быстрее. А мы в свою очередь тоже оглядывались, ожидая увидеть нагоняющий нас военный отряд. Наконец мы их увидели – больше двадцати человек, бежавших за нами.

Теперь тропа снова спускалась на дно ущелья и расширялась, и нам снова нужно было подгонять лошадей, нахлестывая их и не давая разбегаться, и они с рыси перешли на галоп. Так двигаясь, мы потеряли из виду наших преследователей. Мы уже поднялись до уровня равнины и видели за стеной утесов ее склон, покрытый зеленой травой. Но тут на вершине последнего утеса справа внезапно появились три вражеских разведчика и, натянув луки, приготовились стрелять в нас, когда мы будем проезжать под ними. Они танцевали, пели и знаками призывали нас приблизиться к ним. Они были уверены в том, что с помощью отряда, который нас преследовал, они скоро получат наши скальпы, лошадей и всю их поклажу. Мы с мамой думали так же. Да, нам пришел конец. Тут отец вдруг указал направо и вверх, крикнул мне следовать за ним, а маме – следить за лошадьми и гнать их дальше по тропе. Я увидел, что там, куда указывал отец, в стене утесов был проход – очень узкий и очень крутой, но вполне проходимый. Я последовал туда за отцом, поднялся через него на равнину, и мы оказались рядом с тремя разведчиками, стоявшими на краю утеса. Лошадь моего отца была намного быстрее моей, он сильно ее подгонял и оставил меня далеко позади. Он выехал прямо к этой троице, поджтдавшей его с луками наготове. Они выпустили в него стрелы, он тоже пустил в них стрелу. Средний из врагов упал, упала и лошадь моего отца, но сам он приземлился на ноги и почти сразу пустил стрелу прямо в грудь второго, а третий развернулся и побежал к разрыву среди утесов, через который мы пришли – без сомнения, намереваясь присоединиться к своему отряду, который поднимался по тропе. Отец выпустил в него несколько стрел, но не попал, а преследовать его он не мог, потому что повредил колено, когда прыгал с упавшей лошади.

Я очень боялся, что враг спустится в ущелье в тот момент, когда там будет проходить моя мама, и убьет ее, потому что в одиночку ей трудно было справиться с нашим табуном – лошади проголодались и устали после длинного перехода и, оказавшись на равнине, сразу бы остановились, чтобы пощипать траву. Я не решался стрелять в него с седла, потому что с двигавшейся лошади не мог верно прицелиться. Поэтому я натянул уздечку, спрыгнул с лошади и, встав на колено, прицелился и спустил курок. Бабах! Я услышал звук удара пули о тело и сквозь облако порохового дыма разглядел, как тот взмахнул руками, споткнулся и упал. И тут со мной началось то, чего раньше никогда не случалось: меня трясло, я чувствовал жар. Я испытывал одновременно радость и сожаление – ведь я отнял жизнь у человека. Я рванулся к упавшему, чтобы посчитать на нем ку и забрать его оружие, но отец крикнул мне поторопиться к нему. Я подъехал к нему и помог ему подняться и сесть на лошадь сзади меня, и тут мы увидели наш табун, выходящий на равнину из ущелья, и услышали, как мама зовет нас на помощь. Она появилась, нахлестывая отставших лошадей, испуганно оглядываясь назад, и мы поняли, что враги почти догнали ее. Мы вовремя к ней присоединились – враги были на расстоянии полета стрелы, они выпустил в нас несколько стрел, но ни одна в нас не попала. Пока мы подгоняли табун, отец запел победную песню нашего племени, и я присоединился к нему. Когда враги прекратили нас преследовать, что скоро случилось, и вернулись к своим убитым, я подобрал отцу свежую лошадь. Мы очень устали и хотели спать, но не прекращали движения до тех пор, пока, забравшись на вершину холма, мимо которого проезжали, не убедились в том, что никто нас не преследует. Солнце давно перевалило зенит, когда мы наконец остановились на Волчьем ручье – ручейке, текущем на юго-восток к Желтой реке13. Отец был очень доволен нашим успехом – ведь мы убили трех врагов; отец сказал, что это были кри, он хорошо разглядел их лица с татуировками в виде синих полос. И я почувствовал гордость от моего участия в этой стычке – разумеется, я был прав, застрелив одного из тех, кто собирался убить нас.

Но моя мама, пока жарила мясо, не улыбалась; она сказала отцу:

– Я едва не умерла от страха, когда вы двое оставили меня подгонять лошадей, а я увидела множество врагов, которые быстро нагоняли меня, пока я гнала вверх по тропе голодных лошадей.

– Но мы убили троих из них. Ты жива. Радуйся, – был ответ.

– Я не могу радоваться, идя по этой опасной тропе. Если нас не убьют где-то по пути, я уверена, что нас уничтожат Вороны, как только мы войдем в их страну…

– Женщина, наберись смелости. Верь мне. Я знаю, что делать. Вороны, хоть они и враги нашего племени, к нам троим отнесутся по-дружески, – перебил ее отец.

– Скажи еще, что и настоящий медведь может стать нашим другом! – крикнула она, и больше ничего не говорила.

Все мои страхи вернулись. Я был уверен, что наш конец близок.

Глава

III

Волк присоединяется к отряду

Оставшуюся часть дня мы спали по очереди, и по очереди сидели на краю долины, следя за тем, на появится ли отряд кри, преследующий нас. Они не появились; несомненно, решили, что преследовать нас бесполезно. В сумерках мы погрузились и отправились на юг, и к середине ночи переправились через Желтую реку, прошли через проход в Желтых горах14, а при первом свете дня расположились в сосновой роще на их южном склоне, на скорую руку поджарили мяса и поели. От края рощи при свете дня мы хорошо видели пересекавшую равнину темную долину Южной Медвежьей реки15, которая текла на северо-восток и впадала в Большую реку. А за ней, в дымке на фоне неба, виднелась темная возвышенность, которая, как сказал отец, была хребтом Толсторога и лежала уже в стране Ворон. Он не раз проходил у их подножия во время набегов на это племя. А теперь он ведет нас с мамой к тем самым людям, родичей которых он убивал. Мама снова плакала и умоляла его, пока еще не поздно, повернуть и пойти в форт Много Домов, где можно было в безопасности остаться среди наших братьев.

На это он кратко ответил:

– Мы пойдем дальше! Я снова говорю тебе: среди Ворон мы будем в такой же безопасности, как и среди своего племени!

Потом он велел нам с мамой спать, пока он не присмотрит за лошадьми, чтобы не позволить им выходить из рощи на открытый склон, где их непременно заметил бы любой проходящий мимо военный отряд. В роще было достаточно свежей травы и побегов дикого гороха.

Позже, когда солнце давно прошло середину своего пути по синеве, мы с мамой сторожили, пока отец спал. Лошади, насытившись хорошей травой и побегами, легли на землю и заснули, так что присмотр за ними не требовался. Поэтому мы с мамой пошли в нижнюю часть рощи, и там, сидя в прохладной тени, смотрели на обширную равнину и зубчатые горы, которые когда-то принадлежали Воронам, но были ими утрачены. Наши давние предки, отважные воины племен сиксика, пикуни и кайна, и с ними наши друзья утсена16 изгнали их оттуда после многих тяжелых сражений, и, наконец, загнали их за реку Лосиную17, на ее южный берег. Стоит ли удивляться тому, что они нас ненавидят, это племя, к которому ведет нас отец? – спросила мама.

– Когда он проснется, снова попроси его повернуть и увести нас к нашему племени, – сказал я.

– Так же можно просить ветер изменить направление или реку потечь вверх по равнине! – ответила она.

Хоть мы и были печальными, в подавленном настроении, но все же не могли не чувствовать гордость за то, что все это наше – эта обширная земля, которую наши отцы отобрали у Ворон. Земля была черно-желтой из-за покрывавших ее бесчисленных стад бизонов и антилоп. На горных склонах выше и ниже нас было много оленей и лосей – они паслись, отдыхали или бродили поодиночке или маленькими группами. Нам было нужно мясо, и я полагал, что смогу добыть его с помощью своего ружья. Мама мне не разрешила: она сказала, что я должен, как сказал отец, беречь пули и порох. Так что я натянул лук и наложил стрелу на тетиву. Скоро к нам приблизились три лося, которые брели, пощипывая траву, и, когда они проходили рядом с нами, я выпустил стрелу и убил одного из них, годовалую лосиху, довольно жирную. Мы, не испытывая никакой радости, как обычно при такой работе, частично освежевали ее и взяли часть мяса. Какое счастье могли мы испытывать тут, где страх не отпускал нас, глядя на видневшиеся вдалеке на юге горы, вершины которых были красными в лучах заходящего солнца? Собрав ветки хлопковых деревьев, росших вокруг родника, мы развели бездымный костер, поджарили мяса и позвали отца поесть вместе с нами. Он пришел, напевая одну из своих священных песен, хорошо поел и похвалил меня за то, что я добыл мясо с помощью лука. Мы с мамой больше ничего не сказали.

Снова и снова глядя на наши печальные лица, он сказал нам:

– Я хочу, чтобы вы отбросили страх, который поселился в ваших сердцах: через три или четыре ночи, считая от этой, вы будете очень счастливы.

– Кайо! Он говорит, что мы идем к своему счастью! – воскликнула мама.

Отец поморщился, но ничего не сказал.

Мы оседлали верховых лошадей, погрузили вещи на вьючных и, спустившись с гор, продолжили путь по широкой равнине. В середине ночи мы пересекли Южную Медвежью реку, а на рассвете остановились на отдых у небольшого озера, служившего водопоем для многочисленных животных, обитавших на равнине. Они приходили туда весь день, со всех сторон, и те, кто чуял наш запах, разворачивались и убегали. Это сильно нас беспокоило – нас с мамой, потому что мы хорошо знали, что любой военный отряд, оказавшийся недалеко отсюда, захочет узнать, почему животные убегают от озера; за исключением сезона спаривания, бизоны и антилопы всегда ходят неторопливо, если рядом нет их самого опасного врага, человека. Отец заметил наш страх и улыбнулся:

– Отдохните; выспитесь. Прошедшей ночью я видел хорошее видение. Можете мне верить – врагов рядом нет, – сказал он нам.

Он проспал первую половину дня, и, когда он проснулся и занял место часового, мы чувствовали такую усталость, что не могли ничего делать, только спать. Проснулись мы перед самым закатом, поели мяса, поджаренного впрок еще в горах, и продолжили путь. Ночь была облачной, но дождя не было. Нам с мамой пришлось хорошо поработать, чтобы заставить наш табун двигаться в быстром темпе, который задал отец с тех пор, как мы ушли от озера. Снова и снова он, оборачиваясь, кричал нам, чтобы мы подгоняли лошадей, не давая им переходить на шаг, потому что нам до рассвета нужно добраться до рощи на берегу реки Лосиной. Несколько раз нам пришлось останавливаться, чтобы поправить поклажу на вьючных лошадях, и при каждой такой остановке он сильно нервничал. И наконец, когда один из тюков разорвался и все его содержимое рассыпалось и нам пришлось собирать все с травы, он отругал нас за то, что мы не взяли веревку покрепче.

– Но почему ты так волнуешься, если так уверен в том, что Вороны встретят нас, как друзей? Почему мы должны подойти к их земле ночью и спрятаться в роще? – спросила мама.

– У меня на это свои причины, – коротко ответил он.

Его тоже беспокоило то, что ночь была пасмурной и нельзя было увидеть звезд или отдельных холмов на равнине; он боялся, что не сможет выйти к реке в том месте, где собирался через нее переправиться – немного выше устья реки Толсторога.

Утро настало, когда мы были еще на равнине, но, несмотря на темноту, с пути мы не сбились – невдалеке мы увидели обрывы по берегам обеих рек. Приблизившись к краю долины большей из них, мы остановились и осмотрели ее вверх и вниз, и долину меньшей реки – нигде над ними не поднимался дым от очагов вигвамов, нигде не было видно лошадей; насколько хватало глаз, на зеленой траве мирно паслись или отдыхали бизоны, антилопы, лоси и олени. Между нами и большой рощей напротив устья Толсторога паслось большое стадо бизонов. Отец долго смотрел на них и наконец сказал нам:

– Мы не должны их потревожить, нужно их обойти.

После этого он повел нас назад по равнине и на запад, потом спустился в долину, где не было животных, которых мы могли бы напугать – только несколько оленей. И там, усталые после долгого и трудного ночного пути, мы расположились на отдых в большой роще из ив и хлопковых деревьев, раскинувшейся вдоль берега Лосиной реки, быстро развели бездымный костер из веток, поджарили и поели мясо лося, которого я убил на склоне Желтой Горы. Потом отец остался наблюдать, а мы с мамой легли спать.

Солнце перевалило далеко за полдень, когда отец разбудил нас и сказал, что теперь наша очередь дежурить и мы должны разбудить его, когда солнце будет совсем рядом с горами. Лошади паслись или отдыхали в середине рощи, особого присмотра за ними не требовалось, поэтому мы вышли на опушку рощи и сели там.

На берегу, между нами и склоном долины, паслось несколько старых бизонов, а ниже, напротив устья Толсторога, расположилось большое стадо коров и телят, которое мы утром не хотели спугнуть. Картина была совершенно мирная, но мама была в очень подавленном настроении.

– Этой ночью мы пересечем реку, войдем в страну Ворон. О, сын мой, сын мой! На другом берегу, я боюсь, нам придет конец, – сказала она мне.

– Нелегко будет пересечь такую большую реку; может быть, в ней мы и найдем свой конец, – сказал я.

– Да, может и так. Но это лучше, чем быть убитыми Воронами, – ответила она.

И мы надолго замолчали.

От размышлений нас отвлекло появление волка, который вел себя довольно странно. Он пересек открытое место и вошел в рощу ниже того места, где сидели мы. Ветер дул вниз по долине, и мы ожидали, что он выбежит и побежит на равнину, учуяв наш запах. Но нет! Поняв, что мы близко, он остановился ненадолго, снова и снова обнюхивая воздух, а потом, виляя хвостом и оскалившись, пошел вверх и, остановившись в десяти шагах от нас, завилял хвостом еще быстрее и оскалился еще больше, и то подступал к нам, то отходил, словно желая сказать нам: "Я хочу подружиться с вами, но боюсь".