По ту сторону второго неба

– Я рада, что ты снова с нами.

От этого заявления Марк опешил намного больше, чем от того, что ему довелось только что пережить.

– Снова? – переспросил он, поспешно перелистывая страницы собственной памяти. – Мы когда-то уже встречались?

Его собеседница вытаращила на него глаза, а потом повернулась к девушке, с которой Марк путешествовал по небу.

– Нюкта… он не помнит!

Спутница Марка, только что обретшая имя, едва заметно кивнула.

– Не помнит, Фáни, – тихо сказала она. – Ничего, не переживай ты так.

– Ну оооокей, – протянула та, которую только что назвали Фани, и снова посмотрела на меня. – Я Стефания, ребята зовут меня Фани. Приятно снова познакомиться.

– Я Марк, – представился Марк.

– Я знаааю! – засмеялась Фани. – Ну ладно, может, вспомнишь еще.

– А я Ника, – негромко сказала девушка, чью ладонь он все еще держал в своей, и с улыбкой освободила свою руку.

– Приятно познакомиться, – повторил Марк, – или снова познакомиться.

Фани опять засмеялась и по-дружески стукнула его в бок.

– А это ребята…

Прислонившись спиной к стволу акации с потрепанной книжкой в руках сидел Валентин. Его голова была выбрита как у призывника, но очки в тонкой оправе придавали ему вид, скорее, ученого. Он дружелюбно улыбнулся Марку и, пожимая его руку, подбодрил его, признавшись, что тоже не сразу вспомнил. Сжимая в руках ракетки для бадминтона, к ним подошли Севастьян и Анатолия. Они представились и, обнявшись, сказали, что рады его возвращению. Волосы у обоих были почти черные и прямые, они опускались ниже плеч, что делало эту пару похожими на брата с сестрой. Милана была в темно-изумрудном платье с рукавами, при взгляде на которое Марк подумал, как ей, должно быть, жарко. Ее темные волосы были стянуты на затылке резинкой. Взгляд ее поначалу показался Марку меланхоличным и даже немного злым, но злость эта была какой-то рассеянной, не направленной на что-то конкретное. Приглядевшись, она тоже узнала его, и Марк увидел, как на месте злости и досады вдруг появляется искренне приветливое выражение.

Фани открыла лежавший на земле рюкзак и предложила перекусить.

Марк спросил, откуда они. Как откуда? – отозвался Севастьян. Откуда и все. При этом Марку показалось, что Севастьян имеет в виду вовсе не анатомическое родство происхождения всех людей, а что-то совсем иное. Марк сказал, что это-то понятно (хотя это было далеко не совсем понятно), а ему интересно, откуда они приехали сюда. Вот он, например, из Москвы. Фани нахмурилась, отчего Марку стало даже как-то неловко. Он признался, что знает, как многие относятся к Москве, но, несмотря ни на что, это красивый город, где много очень хороших людей. Фани покачала головой, как будто бы он не понимал простых вещей. А он видел небо своего города сверху? Ей доводилось. После этого ей стало очень нехорошо, и она старается больше над ним не летать. Да, там хорошие люди и много чего еще хорошего. Но каким же грязным они сделали свое небо, зло закончила она.

Марк решил, что будет лучше сменить тему, и поинтересовался, что же именно он должен вспомнить. Фани вздохнула и покачала головой. Это нельзя рассказать, получатся просто слова и слова. Это надо именно вспомнить. Если об этом ему скажет кто-то другой, Марк окажется втиснут в чужие воспоминания и, даже припомнив что-то сам, припомнит это на чужой лад. Как таитянок Гогена, предположил Марк. Фани озадаченно переглянулась с Никой, но ничего не сказала. «Еще хуже, – сощурившись, проговорила Милана, – если ты так сживешься с чужими словами, что в какой-то момент примешь их за собственные воспоминания». Марк кивнул. Такой ответ все же лучше никакого. А почему пропало солнце? Там, когда он выглянул из-за облачного покрова. Ведь только что был день, и солнце должно было быть на своем месте. Виталий раскрыл книгу и показал Марку закладку из плотной бумаги, как раз вырезанную в виде стилизованного солнца с одним очень длинным лучиком. Оно не пропало, пояснил Виталий, оно осталось тем, чем было всегда, – звездой среди других звезд. Солнце кажется нам единственным только на нашем небе. Чуть позже Марк вспомнил, как изменилась Ника во время их путешествия, как ее длинные темно-каштановые волосы вдруг стали короткими, волнистыми и светлыми. Он спросил, не померещилось ли ему. Фани улыбнулась и с нежностью провела ладонью по волосам своей подруги. Нет, не померещилось. У Нюкты бывает, сказала она. Приближение ко второму небу меняет нас самым неожиданным образом. Часто это видят и окружающие. Анатолия спросила Марка, чем и как он живет, он принялся было рассказывать – про Зою, Егора, про работу и про их отпуск, – но почти сразу заметил, что все, что он говорит, кажется им каким-то несущественным, не имеющим никакого отношения ни к ним, ни к тому, что, по их убеждению, его с ними роднит. Это был вопрос, заданный, скорее, просто из вежливости, и слушали они его тоже из вежливости.

Улучив момент, Марк в полголоса спросил свою спутницу, как же все-таки ее зовут: Ника или Нюкта?

– Фани зовет меня Нюкта. Ты зовешь Ника, – услышал он в ответ. – Ребята – кто как.

– Ну а ты сама? Ты думаешь о себе как о Нике или о Нюкте?

– Я думаю о себе как о себе, – засмеялась девушка. – Но если я думаю о себе и о Фани, я думаю о себе как о Нюкте, а если о нас с тобой, то как о Нике…

Марк задумался. Было ли это и вправду так важно? Пожалуй, гораздо более важным показалось ему другое: что это за «мы» было у них с Никой, и откуда оно взялось? Но это был вопрос, на который, как он понял, никто не даст ему ответа – если ему и суждено это узнать, он должен вспомнить это сам.

Ближе к ночи вернулась Серафима. Хрупкая девушка-подросток в коротком темно-синем платьице и с почти белыми вьющимися волосами, которые так шли ее имени. Ее глаза показались Марку огромными, но такими, будто бы она очень долго всматривалась во что-то чрезвычайно холодное, так долго, что сами ее глаза тоже замерзли. Где она была, где странствовала, она не сказала, но никто и не настаивал.

Время близилось к полуночи, и Марку надо было уходить. Ника молча проводила его до выхода из сквера и, прощаясь, спросила, придет ли он к ним опять. Марк пообещал обязательно снова прийти.

Я поинтересовалась, как на моем месте сделала бы почти любая другая женщина, а как встретила его Зоя. Марк ответил, что, как ему показалось, Зоя была больше удивлена, чем недовольна. Он попытался, как смог, пересказать ей то, что с ним приключилось этим вечером, хотя, по его мнению, рассказ ему явно не удался. Егор уже спал. Они посидели на веранде, посмотрели на звезды, такие знакомые и привычные, и пошли спать.

Следующий день Марк провел с семьей также, как и все предыдущие дни их отпуска, а ближе к вечеру снова пошел в тот сквер. Сквер был пуст. То есть там прогуливались какие-то другие люди, но никого из ребят, с которыми он вчера познакомился, там не было. Он сказал, что ему не с чем сравнить то отчаяние, которое тогда его охватило. Ну или почти не с чем, добавил он вдруг каким-то обесцветившимся голосом. Как будто бы ему приоткрыли дверь, за которой он должен был найти что-то особенно важное, но эта дверь тут же захлопнулась и стала неотличима от камня стены – даже раньше, чем он понял, что же это такое – то, что он потерял.

У входа в сквер показалась Ника. «Привет», – сказала она, улыбнувшись. Чувствуя внезапное и, быть может, даже ничем не заслуженное облегчение, он признался, что испугался, что больше их не увидит. Ника сказала, что сегодня они пошли на чердак, она приходила сюда пару раз за ним, но его не было. И здорово, что он все-таки пришел.

Они направились к дому на окраине, где сейчас были остальные. Быстро, по-южному стремительно стемнело. Они ушли из мест, где предпочитали коротать вечера отдыхающие, людей вокруг почти не было. Ночной воздух был теплым и пах прокаленной солнцем, горячей землей и сухими травами, чей аромат в темноте, казалось, делался еще более густым, чем днем. Вовсю заливались цикады, их трескотня складывалась в волны, похожие на морской прибой.

Марк ощутил, как действительность снова начинает расслаиваться, подобно луковице. По обе стороны дороги замелькали кошачьи тени. Кошки бежали в одном с ними направлении, замирали, с любопытством озираясь вокруг, садились и вдруг начинали вылизываться, потом опять вскакивали и устремлялись следом. Они убегали вперед, потом останавливались и оглядывались на двух людей, дожидаясь, пока те поравняются с ними.

Марк и Ника шли молча. Он хотел было спросить, чем она занимается, но вспомнил их вчерашние вежливые взгляды, которыми они его одарили, стоило ему начать рассказывать про свою жизнь. Спрашивать о прошлом, о том прошлом, о котором он, по их словам, забыл, было, как сказала Фани, тоже неправильно. Но так хотелось все же прервать эту тишину, в которой они шли вместе и в то же время не вместе, что он просто сказал, кивнув в сторону обочины: «Кошки». «Ага, кошки», – весело подтвердила Ника и неожиданно сказала «мяу», обращаясь не то к Марку, не то к их хвостатому эскорту. Значит, она тоже их видела. Значит, они оба находились сейчас и в этом слое действительности. Тишина была уже нарушена, и он задал, по его мнению, один из самых глупых вопросов: а что она слушает, в смысле музыку. От скопившихся на языке непроизнесенных слов во рту набралась слюна, и это прозвучало, как «Што ты шлушаешь?». «Шлушаю? – переспросила она, засмеявшись, – Шуберта, Шопена и Шенберга. А! Еще Штокхаузена и Шнитке!». Он так и не понял, то ли это была правда, то ли такая вот шутка на букву «ш». Она поинтересовалась у него, как прошел день. Хорошо, ответил Марк. Вдаваться в подробности не было смысла – это бы стало еще одной историей о его жизни. Это здорово, обрадовалась Ника. А ее день? Она… летала? Нет, хотела дождаться его. Они ведь полетают сегодня снова? – тихо, но с надеждой спросила она. Марк сказал, что очень бы хотел. Хотя и не знает наверняка, получится ли у него. Конечно, получится, успокоила Ника. «Только давай сегодня все-таки поднимемся выше?» – предложила она. Чтобы не просто побарахтаться в молочной пене. Чтобы по-настоящему. Чтобы он на самом деле открыл для себя второе небо.

– Но скажи мне, как ты там дышишь? – спросил Марк. – Там же нет воздуха!

Ника на секунду озадачилась, потом понимающе кивнула. Сказала, что поняла. Просто все это настолько привычно для нее, что ей в голову не пришло, что кому-то еще, кто тоже умеет подниматься до второго неба, такие вещи могут быть непонятны. Хорошо еще, что он не спрашивает про космический холод и про радиацию.

На этом месте Марк выразительно посмотрел на меня. Угу. Я не забыла свои вопросы. Но, похоже, Нику они нисколько не смущали.

– Ты же не всегда дышал, как ты дышишь сейчас, – сказала она Марку.

– Разве? – удивился он. – Сколько я себя помню, я всегда дышал только так.

Ника не согласилась. Когда-то очень давно он не дышал. Когда жил в материнской утробе. Там, собственно, тоже нечем было дышать. Дышала его мама, а он просто получал кислород через пуповину. Вот и тут так же. Мы уже давно лишились этой пуповины, но, должно быть, сохранилась какая-то другая, невидимая для глаз. И все, что нам нужно, мы получаем через нее. И что-то незримое, но такое же материнское защищает нас от всего, что могло бы убить любого, разорви он эту пуповину.

Дом, к которому они пришли, был полузаброшен. Если ребята и сняли его, то, очевидно, за бесценок. В комнате никого не было, Марк и Ника поднялись на чердак. Часть крыши оказалась разобранной, и через двухметровый проем открывалось усеянное множеством крохотных звезд черное небо. Здесь были все, кроме Севастьяна с Анатолией, которые, как сказала Фани, сейчас где-то путешествовали по второму небу. Фани по очереди обняла Нику и Марка и немного пожурила последнего за то, что заставил Нюкту прождать до самого вечера. Фани, брось, смутилась Ника, Марк никому ничего не должен, это же было ее решение – дождаться его прихода. Фани хитро прищурилась, засмеялась, чмокнула Нику в щеку и, взяв их за руки, подвела к проему в крыше. Вот отсюда, сказала она. Валентин пожал Марку руку и сообщил, что тоже как раз собирался постранствовать. До встречи, короче, сказал он, здесь… или, кто знает, может быть и там? Марк спросил Фани, полетит ли она с ними, но девушка отрицательно помотала головой. Нюкта хотела, чтобы они летели вдвоем, поэтому-то она и ждала его. Марк поймал на себе пристальный взгляд Серафимы, сидевшей в углу и что-то читавшей. Он вежливо улыбнулся ей, но она не ответила на его улыбку. Милана сказала, что тоже останется, настроения нет, лучше она приготовит к их возвращению макароны по-флотски.

И они полетели. В этот раз подъем давался Марку еще проще, чем вчера, будто бы он всю жизнь только этим и занимался. Когда они достигли второго неба, все оказалось так, как говорила Ника, – Марк не дышал, но даже и не чувствовал в этом ни малейшей потребности. Так бывает, сказал он мне, когда, прежде чем поглубже нырнуть, ты пару минут делаешь очень глубокие вдохи и, кажется, что насыщаешь кислородом каждую клеточку своего тела.

Поднявшись за толщу облаков, Марк посмотрел вниз, туда, где должна была оставаться Земля – и похолодел, не увидев ее. В звездном небе зиял темный провал – теневая сторона Земли. Ощущать под ногами непроницаемый мрак родной планеты оказалось даже более пугающим, чем усыпанный звездами бесконечный космос вокруг.

Ника взяла его за руку и потянула за собой, они стали перемещаться вокруг Земли и спустя несколько минут глазам Марка предстал растущий голубой серп, обрамляющий тень земного диска. Он понял, что видит рассвет, рассвет, который он встречал множество раз в самых различных местах, но никогда – из космоса. Марк замер, жадно вглядываясь в ширящуюся полоску голубого света, желая впитать без остатка каждое мгновение явившегося ему чуда. Голубой ореол светлел на глазах, пропитываясь желтизной, а затем ярким белым светом, и вот уже из-за горизонта неспешно и величественно показалось солнце – чистый свет и чистое пламя.

Они продолжили свой путь по околоземной орбите. Теперь солнце висело прямо за спиной, а перед Марком, занимая почти весь окоем, раскинулась сияющая бело-голубая планета, укрытая блестящим кружевом облаков, сквозь которое местами проглядывали очертания материков, и Марк вдруг понял, что никогда не любил ее, эту планету, так, как в это мгновение…

Солнце стало снова клониться к горизонту, окрашивая атмосферу в желтый и потом голубой цвета. Тем временем Земля все больше утрачивала форму круга – на противоположный ее край накатывалась темнота без звезд, там наступала ночь. Вот она охватила уже почти всю видимую поверхность Земли. Глядя, как медленно переходит в глубокий синий и гаснет полоска света, там, где только что исчезло солнце, Марк почувствовал, как его охватывает острая, тревожная тоска. Ника, похоже, прочитала его мысли и, улыбаясь, подмигнула ему: ничего, зашедшее солнце обязательно снова взойдет. И потянула его прочь – дальше в бескрайний космос.

Марк признался, что ему сложно описать их полет. Невозможно даже. Как донести до человека, который не видит снов, что это такое? Как рассказать незрячему про цвета? Как передать людям, которые никогда не видели второго неба, что ты видишь, что чувствуешь, когда вы скользите в космическом пространстве, ныряете в туманности, играете звездами? В этом, наверное, было что-то от опыта человека, жившего до эпохи Коперника и Галилея, Циолковского и Курчатова.

Ника вела его, показывала ему новые и новые грани второго неба, а в какой-то момент он сам, осмелев, взял ее за руку и увлек навстречу неведомой фиолетово-голубой туманности.

Чтобы вернуться, оказалось, вовсе не нужно искать наше солнце среди бесчисленных звезд, надо было только начать опускаться. Не двигаться в каком-то определенном направлении в мире, где больше не было ни верха ни низа, а просто внутренне сосредоточиться на спуске. И вот уже под ними колыхалось белое поле из облаков, вот они вошли в него, вот уже они парили в воздухе столь знакомого Марку первого неба.

К этому времени уже вернулись Севастьян с Анатолией, они довольно уминали макароны и о чем-то негромко переговаривались. Валентин все еще где-то путешествовал, и куда-то ушла Серафима. Милана спросила, проголодались ли они, но Марк попросил ее не обижаться, ему надо уходить. Милана кивнула, да, все в порядке. Ника сказала, что обязательно поест, только сначала проводит Марка. Фани пообещала сама разогреть ее ужин.

Они попрощались с Никой на улице. Марк хотел поблагодарить свою спутницу за все то, что открылось ему в эти два дня, но подобрать правильные слова вдруг оказалось очень сложно. Ника улыбнулась и положила ему палец на губы. Не нужно что-либо говорить. Она и так все видит.

Когда они расстались, и Марк зашагал в сторону центра города, из темноты к нему вышла Серафима. Она спросила, неужели он совсем не помнит даже Нику. Марк признался, что у него есть смутное, но, пожалуй, неоспоримое ощущение, что они знакомы, но вместе с тем он не помнит абсолютно ничего про то, откуда он может ее знать. Тогда не все еще так плохо, заключила Серафима и, не говоря больше ни слова, ушла.

Следующим вечером Марк сразу направился в дом на окраине. Играл задумчивый джаз – это Анатолия где-то раздобыла новую пластинку. Все были в сборе. Сегодня они летали вместе и сейчас неспешно обсуждали какие-то пока малопонятные Марку вещи, связанные со вторым небом.

Марк поинтересовался, есть ли какое-нибудь научное объяснение тому, что они делают. Разговор смолк. Если ты не можешь что-то объяснить, это же не значит, что этого нет, резко отозвалась Фани. Люди пекли хлеб задолго до того, как узнали законы теплообмена. «Если ты о той науке, о которой все, то нам нечем тебя порадовать, – покачал головой Валентин. – Наш опыт должен подтверждаться любым другим ученым в схожей ситуации. А много ли людей, по-твоему, находятся в схожей ситуации? Но мы наблюдаем, мы сравниваем, сопоставляем то, что видим, возможно, когда-нибудь у нас появится наша собственная наука». В объяснении есть смысл, только если оно поможет нам двигаться дальше, сказала Милана. Если наука только и может, что сказать, что все это попросту невозможно, – какой толк от такой науки? Наука развивается, задумчиво признал Севастьян. Но не всегда в том направлении. Вот если бы кто-то из них сумел перевернуть все с головы на ноги… Но, похоже, им это пока не под силу. Но это не мешает нам летать, добавила Анатолия. Фани кивнула. Не отказываться же им от второго неба только потому, что они не могут объяснить, как именно, с научной точки зрения, это происходит.

Они снова были там. Фани сказала, что она хочет полететь с ними. Валентин признался, что тоже был бы не прочь присоединиться. Они оттолкнулись от пола и стали подниматься в воздух. Ближе к границе облаков их догнала Серафима. Марк обратил внимание, что у каждого из них был свой стиль полета. Если радость Ники была умиротворенной, глубоко внутренней, лучащейся сквозь ее глаза и улыбку, то Фани выражала свое восхищение происходящим всем телом, кувырками, кружением вокруг Марка и Ники, восторженным танцем от звезды к звезде. Валентин летал со сдержанным выражением лица, то исчезая куда-то, то возвращаясь обратно. Его присутствие всякий раз окатывало их волной доброжелательного спокойствия. Серафима все время держалась немного поодаль, но следовала за ними, куда бы они не направлялись.

Придя к своим новым друзьям на четвертый день, Марк оказался озадачен напряжением, которое царило между собравшимися. Ребята спорили о том, можно ли подняться еще выше. Милана возбужденно убеждала остальных, что они все застряли на полпути и постепенно превращаются в унылую коммуну сибаритов. А что же им нужно делать? – спрашивал Севастьян. Нужно двигаться дальше, утверждала Милана. Попробовать подняться выше, заглянуть туда, по ту сторону второго неба. Валентин пытался успокоить Милану. Он сказал, что еще никому это не удавалось. Никто еще не путешествовал по ту сторону второго неба. Мы все там уже бывали, возразила Милана. Когда-то давно, в детстве. Им же это удавалось – и без труда. Но сейчас же они давным-давно уже не дети, возразил Валентин. Серафима, обычно не участвовавшая в общих беседах, подтвердила, что, да, они раньше могли путешествовать там, и предположила, что, если постараются, то, возможно, смогут. И добавила с неожиданной решимостью: а иначе зачем все это? Фани с воодушевлением поддержала идею Миланы. Ника молчала, а у меня в принципе не могло быть никакого вразумительного мнения на этот счет.

Решили голосовать. Милана, Фани и Серафима сразу же проголосовали «за». Валентин был против. Когда Фани спросила Нику, та ответила, что согласится с общим решением. Анатолия сказала, что если лететь, то непременно вместе. Они с Севастьяном решили поддержать задумку Миланы, но припомнили слова Валентина, что они уже давно не дети, и, если и пробовать, то нужно быть очень осторожными. Валентин тяжело вздохнул. Если лететь, то вместе, повторила Милана, пристально глядя на него. Валентин неопределенно пожал плечами и отвернулся.

Была среда, осуществить задуманное запланировали через два дня, в субботу.

Марк поинтересовался, что там, куда они собираются? Нужно ли ему как-то специально подготовиться? При взгляде на их недоумевающие лица у него возникло впечатление, что они словно бы впервые за этот вечер обнаружили его присутствие. «Марк, – сказала Серафима, – мне очень жаль, но мы не сможем взять тебя туда с собой». Остальные согласились с ней. Что там – они не знают. Да, они все были там когда-то в детстве, но воспоминаний об этом почти не сохранилось даже у них. Но они по крайней мере хорошо знают второе небо, он же в каком-то смысле еще только учится ходить. Если у них все получится, то когда-нибудь потом, когда они освоятся, там, за новым горизонтом, они возьмут с собой и его, пообещала Фани.

Но почему, интересно, они забыли, как в детстве путешествовали за второе небо? – задумчиво спросила Анатолия. Кто знает, развела руками Милана. А почему вон Марк забыл про них? Почему вообще люди забывают о таких вещах? Возможно, кто-то не хотел, чтобы они об этом помнили. Возможно, они сами в какой-то момент захотели об этом больше не помнить.

Потом они снова летали вдвоем с Никой. Она была ему рада, но казалась более обычного погруженной в себя.

Прощаясь ночью, Марк не выдержал.

– Я скоро уеду. Домой, – признался он. – Значит ли это, что мы больше не встретимся? Мы когда-нибудь сможем снова полететь вместе ко второму небу?

Ника обняла его. Сможем. Второе небо – это не небо над Москвой или каким-то другим городом. Второе небо – оно над любым местом, где бы ты ни был.

На следующий день после обеда у Егора вдруг резко подскочила температура. Марк и Зоя не могли ни на минуту отойти от сына, которого постоянно рвало и тянуло на унитаз. Пришедший врач диагностировал пищевое отравление, прописал антибиотик и активированный уголь и какую-то еще дрянь. Вечером температура поднялась до 39 градусов. К ночи ее удалось немного сбить, и Егор смог, наконец, уснуть, но он то и дело просыпался и просил пить.

Марк не находил себе места оттого, что не имеет возможности даже никак предупредить своих друзей, но оставить сына в таком состоянии он не мог.

На следующий день Егору стало чуть лучше, он даже немного поел. С наступлением вечера Марк поймал себя на том, что непроизвольно посматривает на часы, но, взглянув на Зою, увидев ее изможденное лицо, он предложил ей поспать, пообещав, что посидит с сыном, пока она отдыхает.

Наступила суббота. Егор проснулся уже почти здоровым, но был слаб – два дня болезни сильно его измотали. Он с аппетитом позавтракал и сказал, что хочет на море. Зоя решила, что небольшая прогулка по свежему воздуху должна пойти ему на пользу. Они посидели в тени, глядя на тихий прибой, Марк читал сыну «Трех мушкетеров», Зоя молча смотрела на водную гладь и купающихся туристов, облокотившись на плечо Марка. Ближе к полудню стало припекать, и они вернулись в номер.

Подойдя к окну, Марк в очередной раз оглядел небо. Там ли они сейчас? Удалось ли им? Что нашли они по ту сторону второго неба? Какие чудеса открылись им?

Егор чувствовал себя отлично, и Марк спросил у Зои, не против ли она, если он пойдет навестит своих друзей. Зоя не стала возражать и сказала, чтобы он передавал им от нее привет. Может быть, он познакомит ее с ними до их отъезда?

Когда Марк добрался до дома на окраине, он уже порядком взмок. Рубашка была насквозь мокрой от пота. Поднявшись на чердак, он не нашел там ни единой души. Сквозь проем в крыше било жаркое палящее солнце, и Марк присел на один из лежащих на полу матрасов, оттащив его в тень. Как давно они ушли искать свое новое небо? Он прождал пару часов, и постепенно его стало охватывать неприятное, тревожное предчувствие.

Полчаса спустя он уже не находил себе места. Спустился вниз, вышел на улицу. Может, они уже вернулись и просто отдыхают где-нибудь еще? В сквере? Но нет, он был уверен, что они там, наверху. Он еще только учится ходить, сказала ему Фани при их последней встрече. Ничего, пусть так.