Детектив-пикник

– Мне бы не хотелось услышать, что в доме кто-то есть, – просто ответил он, выключив фонарь и притягивая меня к себе. – Прости меня, Любочка… я виноват, знаю… но так обстоятельства сложились…

– Обстоятельства? – Я вывернулась из его рук и отошла к стене, плотнее завернувшись в шаль. – Какие обстоятельства могли помешать тебе хотя бы позвонить?

– Я не хотел сделать тебе больно.

– Да?! А, по-твоему, мне не было больно, когда я неделями пыталась найти тебя? Я даже матери твоей позвонила!

– Да? – удивился Даниил, снимая ветровку и вешая ее на крючок. – Она ничего мне не сказала.

– Зато много сказала мне. Оказывается, я на тебя недостаточно давила. Нужно было брать тебя за хобот – не смейся, это она так сказала, – и тащить в ЗАГС. А знаешь, что в этом самое унизительное? То, что выглядит это все так, что у меня вообще нет шансов, если только я сама инициативу не проявлю! – Я выкрикнула это почти в полный голос и едва не заплакала, вспомнив то унижение, что испытала во время разговора с его матерью. Нет, она никак меня не оскорбила, напротив, сказала, что не одобряет поступок сына, но дала понять, что и моя вина в этом тоже есть.

– Люба… – Даниил снова шагнул ко мне и крепко обнял. – Ну, так вышло. Не сердись на маму, она ведь как лучше хотела…

– Она меня даже не знает! Она меня не видела никогда!

– Это мой косяк. Надо было вас познакомить.

– Теперь уже незачем.

– Но я ведь вернулся…

– И что? Я должна растаять и все простить? Забыть эти месяцы? Сделать вид, что ничего не было?

– Любочка, я обещаю, что все будет иначе…

Я очень хотела ему верить, потому что мое сердце снова рванулось к нему, забыв обиду, но что-то внутри все-таки предостерегало – не расслабляйся, Люба, здесь много непонятного. Посмотри, послушай… не доверяй сразу, пожалеешь. Моя интуиция, правда, не раз меня подводила, но почему бы для разнообразия ей не оказаться теперь на коне?

– А почему ты решил, что я на даче? Зачем приехал?

– Ну, а где тебе быть в выходные? Ты всегда сюда рвешься после рабочей недели, – улыбнулся Даниил и сдул с моего лба прядку волос.

– А почему ночью?

– Да какая ночь, ты что? Утро такое прекрасное…

Утро действительно было прекрасным – уже показались первые лучи солнца и стояла такая тишина, которая бывает за городом, когда воздух, кажется, зазвенит, если сделать движение. Я любила в это время суток сидеть на крыльце с чашкой кофе и смотреть, как просыпается наш дачный поселок. Даниил тоже об этом знал, потому пошел в кухню и включил чайник.

– А как ты добрался сюда? Электрички еще не ходят.

– Да ты что сегодня? – удивился Даниил, насыпая в заварной чайник белые иголки китайского чая. – Допрос устроила…

– Ты не на это рассчитывал, конечно, – усмехнулась я, забираясь на табуретку с ногами.

– Точно. Думал – ты обрадуешься.

– Я обрадовалась.

– Как-то не заметно, – добродушно усмехнулся Даниил и открыл дверки посудного шкафчика.

– Не понимаю, чего ты ожидал после того, что устроил. Цветов и красной ковровой дорожки? Я вообще удивляюсь себе – почему разговариваю с тобой, позволяю в доме моем хозяйничать.

– Потому что ты меня любишь, – просто сказал Даниил и сел напротив меня. – Любочка, я все понимаю – ты обижена, даже зла… я очень себя виню за все. Но в тот момент мне показалось, что так будет лучше. Я понял, что ничего не смогу тебе предложить, ты ведь знаешь – с работы уволился, новой так и не нашел… ну, не сидеть же мне у тебя на шее, правда?

– Мог бы спросить, что я об этом думаю.

– Это унизительно, Люба. А потом я начну просить у тебя деньги на пачку сигарет? Я мужчина, в конце концов. – Даниил слегка повысил голос, и я поморщилась:

– Не кричи. Ненавижу, когда по утрам кто-то голос повышает, весь день потом насмарку.

– Да, прости… Давай чаю попьем.

– Ты так и не сказал, с чего вдруг решил вернуться.

– Понял, что не могу без тебя.

– А честно?

– Люба… хватит уже. Ты недостаточно потешила самолюбие, задавая мне вопросы, как в полиции?

– А у меня больше нет оснований тебе верить, Даня.

– Имеешь право, – кивнул он, глядя в кружку. – Но я постараюсь сделать все, чтобы вернуть твое доверие. Вот увидишь.

Я уже не была твердо уверена, что хочу увидеть это. Да, в первый момент в моей душе что-то дрогнуло, но потом всколыхнулась старая обида, и я не знала, как теперь поступить. И что-то внутри так и не давало покоя.

Весь день Даниил не отходил от меня. Мы вместе пропололи грядки, обрезали отцветшие пионы, чтобы не смотрелись такими неаккуратными кочками, перетаскали всю траву в специальный ящик.

– А что это у тебя лопата в клубнике валяется? – спросил Даниил во время перекура.

Ох, черт, я и забыла про лопату… не до нее вчера было. Не знаю почему, но мне совершенно не хотелось рассказывать Даниилу о своем вчерашнем приключении и об оставленном в больнице Аркадии.

– Ну вот… а я думаю – куда подевала… хотела там осот подковырнуть, огромный такой…

– Так давай я выкопаю, – с готовностью предложил Даниил и шагнул в клубнику, подхватив лопату. – Где?

– Да я ж выкопала… а лопату, видно, забыла.

Мне показалось или он действительно внимательно осмотрел острие лопаты и вытер его рукой? Нет, показалось… совсем нервы расшатались.

Я очень боялась, что мне вдруг зачем-либо позвонит Тимкин, и тогда придется как-то выкручиваться, но он, к счастью, не позвонил. Мы поужинали, посидели на крыльце, пока совсем не стемнело, и пошли спать.

Ночью я проснулась от странных, звуков, доносившихся с чердака, протянула руку и обнаружила, что Даниила в постели нет. Не знаю почему, но мне это не понравилось. Я встала, нашарила в темноте шаль на спинке кровати и босиком пошла на веранду. Скорее всего, Данька вышел покурить, он всегда курил, сидя за столиком на веранде и немного отдернув занавеску. Но сегодня его там не было, а дверь оказалась не заперта, хотя я точно помнила, как поворачивала ключ в замке. Но для того чтобы попасть на чердак, не требовалось выходить на улицу, лестница наверх была здесь, на веранде – я хранила под крышей разный хлам, а осенью туда же затаскивала урожай лука и яблок.

Стук, осторожный, еле различимый, но все-таки стук раздавался сверху, ровно над тем местом, где я стояла сейчас. Что делать? Полезть на чердак? Но если там не Даниил? Я вся покрылась липким потом от ужаса. Где, черт его дери, Данька, когда он так нужен?! И тут я услышала его голос – приглушенный, едва слышный. Он с кем-то говорил по телефону там, на чердаке, и я почему-то вдруг совсем расслабилась. Слов Даниила разобрать было невозможно, но то, что это он, а не кто-то другой, меня успокоило. Вышел поболтать, чтобы не будить меня, забрался на чердак, но он и прежде любил там сидеть с книжкой или телефоном, говорил, что его успокаивает запах пыли и сухих яблок. Совершенно успокоившись, я вернулась в постель, а через полчаса пришел и Даниил, забрался под одеяло и, обняв меня, пробормотал:

– Б-р-р, замерз…

– Где был?

– О, а ты не спишь? – удивился он.

– Сплю.

– На чердаке сидел. – И я спокойно уснула, убедившись, что он меня не обманул.

– Любочка, а ты домой сегодня поедешь? – спросил Даниил после завтрака.

– Да, после обеда выдвинусь. А ты что, со мной не поедешь? – Я мыла посуду, повязав старенький, еще мамин, фартук.

– Хотел спросить – не возражаешь, если я тут недельку побуду?

– Что вдруг?

– Голову хочу прочистить, мысли в порядок привести, а здесь на неделе совсем тихо, нет никого. Я бы на чердаке порядок навел, выкинул ненужное, а?

– Нет уж! Жить – живи, а чердак не тронь.

Даниил рассмеялся, откинув назад голову:

– Ты все такая же старьевщица, Любочка. Никак не расстанешься с барахлом.

– Это для тебя барахло. А для меня – память. На чердаке ничего не трогай, – повторила я внушительно, и Даниил клятвенно заверил, что не тронет даже паутину в углах, чтобы, не дай бог, не потревожить пауков, которые могут быть мне знакомы.

Я уехала домой с ощущением тревоги и какой-то недосказанности. По дороге, проезжая поворот на поселок, вдруг решила заглянуть в больницу к Аркадию. Все-таки нехорошо бросать человека вот так, совсем одного. Может, нужно кому-то сообщить о том, где он.

В отделение меня пропустили без проблем – оказывается, Тимкин, сменяясь с дежурства, предупредил персонал. Аркадий лежал в трехместной палате, одна койка была свободна, а на второй дремал, свернувшись и положив на голову подушку, какой-то дедок – судя по висевшей на спинке кровати трости.

– Привет, – шепотом произнесла я, подходя к койке Аркадия.

Он удивился:

– Надо же… не думал, что мы еще увидимся.

– Как вы себя чувствуете?

– Спасибо, уже гораздо лучше. Голова побаливает, но это понятно…

– Я заехала, чтобы узнать – может, нужно кому-то сообщить, что вы тут?

Аркадий сморщился:

– Не стоит. Не хотелось бы обременять вас еще сильнее, и так всю пятницу со мной провозились.

И тут я вспомнила о бумажке, которую нашла в кармане его футболки.

– Аркадий, а ведь вы не случайно оказались на моей даче, правда? – внимательно глядя ему в глаза, сказала я. – Только не врите, я знаю правду и могу ее доказать. Хочется понять – зачем?

Аркадий сперва смотрел на меня ошарашенно, словно вспоминал что-то, а потом отвел глаза:

– Ну… вы правы. План нашли? Я совсем про него забыл, да и немудрено, так по голове получил…

– План я нашла, но не поняла, что именно вы хотели найти на моем участке. Вас же двое было, да? Ведь кто-то вас по голове ударил? И лопату из сарая тоже вы взяли. Не будете утверждать, что хотели картошки накопать – в конце июня?

Аркадий отвернулся к стене и натянул на забинтованную голову одеяло. Ну, я подожду, мне особенно спешить некуда, решила я и придвинула ногой табуретку. Время шло, Аркадий сопел под одеялом, я терпеливо ждала.

– Пообещайте, что в полицию не пойдете, – раздалось глуховато из-под одеяла.

– Я могла обратиться в полицию и в пятницу, и в субботу, и даже сегодня с утра. Но я сижу здесь и пытаюсь понять, что произошло. Давайте перестанем устраивать тут ясельную группу.

– Ваша фамилия Новикова, так? – Аркадий вынырнул из своего убежища и, подтянувшись рукой за спинку кровати, сел.

– Откуда вы знаете? – ляпнула я и опомнилась: – А, ну да – вы ведь тут под моей фамилией лежите.

– В общем, на вашей даче много лет назад один человек спрятал кое-что, и я хотел бы это забрать.

– А кто ваш родственник и как он попал на мою дачу?

– Это неважно. Попал он туда совершенно случайно, а вещь эту ему нельзя было в тот момент при себе держать, ну, вот он и спрятал. А потом так сложилось, что забрать не смог. Недавно он умер, но успел мне рассказать, где спрятал. Я решил забрать, вот и все. Вы ведь понимаете, что не имеете права на то, что вам не принадлежит? Если нашли – отдайте сами, мне бы не хотелось… ну, вы понимаете, я вам теперь вроде как обязан…

– Стоп-стоп-стоп, погодите… – Я сжала пальцами переносицу, пытаясь привести мысли в порядок. – Ничего вообще не поняла. Кто-то что-то где-то когда-то… что это вообще было? О чем речь?

– Небольшая коробочка. Деревянная. И в ней… – Аркадий поколебался минуту и махнул рукой: – А, что теперь-то… брошь в ней. Очень редкая и дорогая, еще дореволюционной работы. Бриллианты там – не чета нынешним. Словом, вы понимаете… Люба, я вас прошу – отдайте.

Я с опаской бросила взгляд на дедулю, лежавшего на соседней койке, – не слышит ли он нашу детективную историю.

– Не волнуйтесь, он глухой, вон и аппарат на тумбочке, – сказал Аркадий. – Без него вообще ничего не слышит, хоть из пушки стреляй. Люба, давайте договоримся, а? Я вам денег дам, хотите?

Я помотала головой. Денег я не хотела, мне вполне хватало того, что я зарабатывала. Мне нужно было только одно – как можно скорее избавиться от странной вещи, пылящейся где-то на моем дачном участке.

– Аркадий, я ничего не находила.

Его глаза вдруг стали злыми, и он зашипел, чуть подавшись вперед:

– Врете! Врете все! Нашли! А это не ваше!

– Ну, судя по всему, и не ваше тоже. А принадлежит оно тому, кто вам голову лопатой проломил.

– Какая разница! – снова прошипел Аркадий, и я поняла, что не ошиблась.

– Мне – никакой, вы правы. А вот человеку, которому принадлежит брошь, видимо, есть разница, раз он с помощью лопаты справедливость восстановить пытался.

– Да гнида он! – в сердцах бросил Аркадий. – Квартиру я снимал у его родственника… ну, того самого, что брошь эту спрятал на вашей даче. Старикан умер, а перед смертью мне рассказал. Ну, я поделился новостью с другом, а тот вдруг всполошился, стал расспрашивать – где, как… сказал, что место знает, предложил вместе поехать. А уже на даче повздорили мы, права он качать начал – мол, не твое, продадим – получишь двадцать процентов, и того слишком много. Нормально, да? Если бы не я – он вообще бы об этой броши ничего не знал…

У меня в голове закрутились нехорошие подозрения, но я никак не хотела верить в то, что сейчас происходит. Нет, это слишком жестоко…

– Скажите, Аркадий, а когда, вы говорите, умер этот ваш квартирный хозяин?

– Две недели назад.

– А жил где?

Аркадий назвал именно тот город, название которого я боялась услышать. Зажмурившись, я встала, схватилась за спинку кровати и, открыв глаза, произнесла:

– Поправляйтесь, Аркадий.

– Э-э, куда?! – в полный голос рявкнул он, когда я пошла из палаты. – Я тебя все равно найду!

– Я не прячусь, – бросила я и поскорее поспешила к выходу из отделения.

Сев в машину, я задумалась. И что мне теперь делать со всем этим? Какого черта я вообще поехала на дачу в эти выходные? Посидела бы дома, не умерла бы… А как теперь дальше жить, если никому нельзя верить? Совсем никому…

В местном отделении полиции меня встретил довольно пожилой капитан с седыми усами, очень похожий на актера, исполнявшего роль старика Хоттабыча в старом детском фильме. «Сейчас произнесет – трах-тибидох! – и все мои беды улетучатся», – грустно подумала я, понимая, что подобного, конечно, не произойдет.

Сев напротив, я сказала:

– Хотела бы заявить о находке. В моем дачном доме находится вещь, которая мне не принадлежит, зато представляет большую ценность.

У Хоттабыча взметнулись вверх седые клочкастые брови:

– Это как понимать?

– Как хотите. Мне нужно, чтобы со мной кто-то поехал и поискал, а я сдам это государству.

– Дамочка, а вам точно в больницу не надо?

– Я только что оттуда. Это не смешно. Я вас очень прошу… – и я сбивчиво рассказала все, что услышала в больнице от Аркадия, и то, до чего додумалась сама, пока ехала сюда.

Хоттабыч выслушал внимательно, подергал себя за седой ус, и я все ждала, что волосок сейчас выдернет, хотя настоящий старик дергал, кажется, бороду, а потом вздохнул:

– Это все, конечно, интересно, но сами подумайте, Любовь Андреевна, а как мы найдем эту брошь, если никто точно не знает, где она?

– У меня очень небольшой домик, думаю, вдвоем справимся.

«Тем более что и помощник там уже имеется», – добавила я про себя.

– Хорошо, – сдался капитан. – Время к вечеру, вроде спокойно все, я с вами сотрудника отправлю.

И через пятнадцать минут я уже возвращалась в дачный поселок, а рядом на сиденье недовольно хмурился старший лейтенант Виктор Смородин.

– Не понимаю, зачем мы едем, – бурчал он. – Впервые такое вижу – искать клад, чтобы государству сдать.

– Это не клад. А чужого мне не надо.

– Такое дежурство спокойное было… откуда вы взялись на мою голову, а?

– Слушайте, Виктор… вам самому не надоедает вот так нудить?

– А вы, похоже, не замужем.

– И что? Да, не замужем.

– И, кажется, не будете, если характер не поменяете.

Я обиженно умолкла. Смородин, кажется, понял, что ляпнул бестактность, и смущенно пробормотал:

– Извините, я не хотел вас обидеть.

Даниила на даче не оказалось, и я насторожилась – он ведь говорил, что поживет здесь. Мог, конечно, в магазин уйти, а он на другом конце поселка. В доме все было в порядке, и кровать заправлена, и посуда перемыта. Смородин внимательно огляделся:

– Здесь кто-то живет?

– Нет.

– А вот обманывать нехорошо, – уличил он, прикладывая ладонь к чайнику. – Вы уехали с дачи в два часа – так вы сказали в отделении, а чайник совсем недавно кипятился, горячий еще.

– А, это… вы спросили – живет ли кто, но здесь никто постоянно не живет, а сейчас тут мой молодой человек.

– И где же он?

– Наверное, в магазин пошел.

– А вы чего же в город?

– Мне на работу завтра.

– А ему?

– А он временно не работает.

Смородин хмыкнул:

– А говорили, что не замужем.

– Не замужем. Может, мы все-таки приступим? Давайте с чердака начнем.

Смородин пожал плечами и вышел на веранду:

– Лестница – на чердак?

– Да. Только вы аккуратнее, там пыльно.

Забравшись под крышу, Смородин присвистнул:

– А говорите – пыльно…

Я поднялась следом и остолбенела. Все на чердаке было перевернуто вверх дном, по всему полу раскатились яблоки, из двух сундуков было вывернуто содержимое, даже старые альбомы с фотографиями валялись тут и там, беспомощно раскинув страницы, как мертвые крылья.

– Думаю, ваш молодой человек тоже что-то знал.

– Разумеется. Он потому и вернулся, – машинально проговорила я, не веря своим глазам. Мне было не жаль того, что Даниил, возможно, нашел брошь и теперь шагает с ней в неизвестном направлении. Мне было жаль себя и одновременно противно оттого, что снова оказалась дурой, поверила ему и разрешила здесь остаться. Он не старые вещи на чердаке разворошил, он снова перевернул все в моей душе, натоптал и ушел, доказав еще раз, что любить меня не за что, а вот использовать – всегда пожалуйста.

У Смородина зазвонил мобильный, он отошел в дальний угол и ответил. Я не прислушивалась к разговору, сидела беспомощно на старом стуле и тупо смотрела перед собой. Я – действительно старьевщица, которая хватается за воспоминания и ради этих воспоминаний позволяет плевать себе в душу. Надо было выгнать Даньку еще тогда, ночью, и сейчас я не чувствовала бы себя настолько униженной и использованной. Он пришел сюда не ради меня. Он пришел потому, что Аркадий рассказал ему об этой броши. А брошь эту его дядя, проведший половину жизни в местах заключения, явно когда-то украл и спрятал на черный день. И так уж вышло, что сделал он это на моей даче, будь она неладна…

– Посмотрите, что мне сейчас начальник прислал, – вывел меня из раздумий Смородин и сунул в руки свой мобильный.

На экране я увидела изумительной красоты брошь в виде тонкой ветки с листьями, на каждом из которых был укреплен прозрачный камень – как будто капли росы.

– Это она? – спросила я, возвращая телефон.

– Да. В розыске давным-давно, украдена из частной коллекции. Единственный экземпляр, бриллианты высокой чистоты, ручная работа.

– Но ведь ее даже продать невозможно, раз она в розыске.

– Ну если частному лицу… знаете ведь, сколько развелось людей с дурными деньгами, они могут любую сумму выложить – вещь-то коллекционная. А теперь давайте-ка вашим молодым человеком вплотную займемся.

Этим я заниматься совершенно не хотела, не было сил. Как не было сил признать, что я непроходимая дура, доверчивая старьевщица, которую обманули и опять бросили. Ведь любому понятно, что больше я никогда не услышу голоса Даниила и уж тем более не увижу его.

Сообщив Смородину все, что знала, я попросила разрешения уехать.

– Я не могу больше тут находиться, – сказала я жалобно. – Я вообще сюда больше не смогу приезжать.

– Ну, это вы зря. Домик у вас очень уютный.

– Вам нравится? Дарю.

Смородин покачал головой:

– Вы, Любовь Андреевна, удивительно слабонервная и импульсивная для человека вашей профессии. Сейчас поезжайте домой, отдохните, а через недельку возвращайтесь. Вот увидите – все покажется неважным. А дом – он же память, как я понял. Нельзя памятью раскидываться. Но если в гости пригласите – я приеду с удовольствием, – сказал он и чуть покраснел. – И если номер телефона дадите – тоже буду рад.

Даниила задержали через три дня при попытке продать брошь. Дальнейшая судьба и броши, и самого Даниила меня совершенно не интересовали. Его мать звонила мне несколько раз, просила приехать, но я в конце концов решилась и внесла ее номер в черный список, где ранее оказался и номер ее сына.

На дачу я снова приехала только в конце июля и первое, что сделала, перебрала хлам на чердаке, выбросив все, что не имело никакой ценности. Виктор Смородин звонил мне несколько раз, мы разговаривали на какие-то отвлеченные темы, а однажды он напрямую спросил о том, когда же я появлюсь на даче. И я, не раздумывая, пригласила его в гости. Мы сидели на веранде, пили чай со свежим клубничным вареньем и изумительными булочками, которые Виктор привез, сказав, что они от его мамы.

– Она очень удивилась, когда я сказал, что у меня свидание, – признался он. – Так-то некогда, работаю много, в отделе некомплект, приходится сутки через двое, тут уж не до романов…

– А ты сказал, что собираешься на свидание со старьевщицей? – спросила я, улыбаясь.

– Сказал! – захохотал Виктор. – И мама настоятельно просила, чтобы я и ее с тобой познакомил. Она очень любит старые фотографии.

И мне вдруг стало так легко на душе, словно вместе с частью хлама я выбросила что-то, мешавшее мне жить и дышать. И можно было даже начать строить планы – почему бы и нет. Тем более что Виктор, похоже, тоже был не против.

Мы пили чай, ели булочки с вареньем, над круглым столом мягко светил абажур, отбрасывая кружевные тени по сторонам и создавая какой-то почти старинный уют и покой. Кончался июль, а у меня, похоже, начиналась новая жизнь.

Анна и Сергей Литвиновы

Лягушка

Летняя сказка

Зеркало в ванной – лучшая вещь в квартире. Волшебное оно, что ли? Или просто света здесь мало? Поглядишься в него – и душа аж поет. Чем не царевна? Глаза – огромные, взгляд – надменный, волосы – роскошные. Только дворца не хватает.

Марина улыбнулась своему отражению. Хорошо быть красивой! И вообще – все у нее хорошо. И друг, Костик, – классный, и работа – шикарная, а уж отпуск в такую жару – еще лучше, весь отдел обзавидовался! И у Костика тоже отпуск, и они вместе поедут на море! Или – в горы, или… решим, решим! Как хорошо, когда солнце плавит асфальт, а ты сидишь себе в прохладной квартире и выбираешь, куда поехать отдыхать. На Мальдивы, конечно, не хватит, но есть Турция, с чистым и теплым морем, с кебабом и обжигающим кофе. Есть Египет – разноцветные рыбки, акваланги, пахлава и свежевыжатый сок на завтрак. А Испания – паэлья, сангрия, фламенко? А Италия – настоящая пицца и лучшие в мире шмотки! И совсем скоро столичная бледность сменится загаром, а слегка располневшие бедра похудеют в морских волнах, и Костик, она знала, начнет злиться, когда в ее сторону станут поглядывать восхищенные иностранцы.

– Костик, ну давай поскорей выбирать, куда едем! – приставала она.

А Костик, зануда, все размышляет. Он все время такой: сначала раз сто отмерит. Посомневается. Все просчитает…

Знакомый психолог сказал Марине, чтоб она на Костю не злилась: «Закон компенсации, милочка. Ты – шебутная, он – спокойный. У тебя в голове – ветер, у него – компьютер. Терпи, лапочка, с твоим характером тебе такой друг и нужен. Ты – гоночный болид, а он – твой ограничитель скорости».

Сначала Марина покорно ждала. Подсовывала Костяну рекламные проспекты. Расхваливала скромную простоту Европы и экзотику Азии. Но тот упорно темнил. Заводил странные разговоры о «поддержке отечественного производителя». Выступал с монологами об «экономичном планировании бюджета». Расхваливал «первозданные красоты российской природы».

Марина расстроилась и насторожилась: «Неужели куда в глушь позовет? К деревенской родне?! Или, того хуже, в поход на байдарках?!!»

Байдарки Марина ненавидела лютой ненавистью. «Раз так – поеду сама. И подцеплю симпатичного мулата», – мрачно решила она.

Но в пятницу, в последний рабочий день, Костик улыбался столь широко и счастливо, что у Марины на душе потеплело. Лукошко с привозной, синтетической клубникой, вино, свежекупленные махровые полотенца… И триумфальный взмах самолетными билетами:

– Мы едем в поселок моего детства! В Абрикосовку!

– Куда-куда? – встрепенулась Марина.

– На Черное море!

– В Турцию?

– Нет, на наше Черное море, на Кавказ! Я туда в школе на каникулы ездил! Знаешь, как там шикарно!

* * *

Поселок Абрикосовка прятался меж невысоких лесистых гор. Из аэропорта долго ехали перевалами, дорога то карабкалась вверх, то, извиваясь, ухала вниз. Водила, нанятый в аэропорту Краснодара, форсил пред столичными гостями. Ревел движком, визжал тормозами, пылил по обочине, обгоняя справа тихоходные фуры. Костя упорно и безуспешно просил шофера «слегка сбавить газ». Марина жадно вдыхала озоновый запах гор и далекого моря.