Поединок

– Подожди меня, Марфа. Я письмо отпишу. Отдашь его Лецкому Алексею Семеновичу в собственные руки. Никому другому не отдавай. Отнеси как можно скорее. Если что станет известно, я пошлю за тобой.

Евдокия ушла в другую комнату писать письмо, и когда оно было написано, Марфа поспешила выполнять, полученные указания. Осенний день был приятно солнечный. По воздуху носились весёлые паутинки. Путь Марфы лежал на съемную квартиру Лецкого, которого она встретила на улице около дома. Когда Алексей получил письмо из рук, раскрасневшейся от ходьбы женщины, то был очень удивлен, ибо не ожидал никакого письма. Марфа постаралась замотаться по самый нос платком, чтобы никто ненароком её не узнал, и не доложил Димитрию Осиповичу. Алексей не успел ничего спросить, а женщина уже отошла от него, и скрылась среди прохожих. Он развернул листок, и увидел, что это почерк Евдокии, хотя письмо не было подписано. Лецкий быстро прочел его, остановив взгляд на последней строке с просьбой встретиться с Истоминым. Просьба Евдокии была для Алексея, как просьба горячо любимой сестры, которой он готов был помогать ценой своей жизни. Но Истомин. Лецкий недолюбливал его, и если то, что было описано в письме, случилось бы с ним, то это не очень бы встревожило его. Алексей скомкал записку, и сжал в кулаке, чтобы её не было видно. Нет, так не должен думать христианин. Лецкий одернул себя. Разве этому учили его родители. И да, он пойдет к Истомину. Иван был крайне удивлен, когда слуга доложил о приходе Лецкого. Он никого не ждал, и расположившись в кресле, читал библию. К этой привычке он пристрастился в монастыре. Такое чтение давало ему силы жить, и ему порой хотелось переписать свою жизнь наново. «Заморыш пришёл», – подумалось Ивану.

– Проси!

Лецкий вошел не спеша, поклонился.

– Чем обязан, Алексей Семенович? – Истомин не стал вставать навстречу гостю, и смотрел на него в пол оборота. Алексей смерил настороженным взглядом Ивана. Не друзья, и не приятели. Сложно было скрыть обоюдную неприязнь. Но Лецкий считал, что выполняет христианский долг, а Иван учился жизнь заново, и потому стал относиться к своим преж- ним убеждением скептически. Так и стал возможным их разговор.

– Иван Васильевич, я пришел сюда по просьбе Евдокии Федоровны. Она просила меня пе- редать вам, что Крекшин заплатил за вашу смерть. И вы в опасности.

Иван отвернулся от Алексея, и молчал. Прошло достаточно продолжительное время, ког- да он посмотрел на Лецкого.

– Она уже в Петербурге? Передайте ей, что я смогу о себе позаботиться. Вы можете быть свободны, Алексей Семенович.

– Вы не хотите больше ни о чем меня спросить?

– Твоей покровительнице кажется, что она знает чуть больше, чем другие? Она заблуж- дается, – прозвучали категоричные слова.

– Как пожелаете, – Лецкий поклонился и ушел.

Иван отложил книгу. В глубине души он чувствовал, что это может быть отчасти правда. Но отчасти. Неужели его бывший друг зашел так далеко? Да и что он может получить от такого, как он. Иван погрузился в размышления. А что если это та правда, которой он боится? Нет, Крекшин не посмеет так поступить, в этом нет никакой прямой выгоды для него. Истомин встал и прошелся по комнате. Что, он Иван, знает о своем бывшем лучшем друге Димитрии Осиповиче? Крекшин был бедным, но очень честолюбивым дворянином. В 1707 году он приехал из Старой Руссы к своему дяде Петру Никифоровичу Крекшину, когда тот начал служить смотрителем работ по строительству Кронштадта. Ему тогда было лет пятнадцать, и он начал работать у своего дяди посыльным. Мелкие и крупные поручения, принести и отнести, передать записку, документ, записать что необходимо, а иногда и проследить за работами и работниками. В городе – крепости Кронштадте на тот момент уже были простроены некоторые укрепления форт Александршанц, Островская, Ивановская, Петровская батареи. В 1706 году было принято решение начать заселять остров, для чего стали в принудительном порядке сгоняли людей разных сословий с семьями. Димитрий любил рассказывать, как был свидетелем закладки дворца светлей- шего князя Меньшикова, и начала строительства дворца Петра Первого. При этом Исто- мин не знал, что его друг не гнушался ничем, и ни какой работой. Но больше всего ему нравилось наблюдать. И в какой-то момент он понял, что на человеческих слабостях мож- но хорошо зарабатывать. Кому-то что-то продать, кого-то шантажировать, кого-то обма- нуть и присвоить то, что плохо лежит. Таким не хитрым способом Димитрий скопил себе свои первые капиталы. Как потом он, сам, хвалился Истомину, говоря, что своим умом и способностями превзошел своего дядю. Но каковы были эти способности, Димитрий не распространялся. А дядя Крекшина по навету попался на злоупотреблениях своей должно- стью и казнокрадстве, его отстранили от работы и в 1714 году отправили на строительство казенных строений Кронштадта. Да он был оправдан через три года, но кому нужно такое оправдание? Как-то Крекшин обмолвился Ивану, что в том же 1714 году он познакомился с тайной канцелярией, и люди, несшие там государеву службу, испугали его. Он впервые задумался над тем, что есть места государевой службы, где власть приобретает крайние формы, и если её правильно употребить, можно иметь для себя множество выгод. С тех пор Димитрий мечтал занять значительный пост в этом ведомстве. И дело царевича Алек- сея положило начало осуществлению его чаяний. Иван понимал, что многого не знал о своем, так называемом друге. Он вспомнил, что познакомился с ним зимой в новый 1715 год у некого приятеля на квартире и познакомился случайно. Тогда Крекшин произвел на него очень странное впечатление, но Иван не придал этому значение, поскольку Димит- рий постарался сделать все, чтобы расположить к себе нового знакомца. В отличие от Федора Велигорова, с которым Иван был одного возраста, рос вместе, мечтал об одних и тех же вещах, Димитрий был постарше на пару лет, и это очень сказывалось в отноше- ниях. Каким образом? Истомин только сейчас начал понимать, что Крекшин всячески использовал его. Знакомство с Истоминым давало Димитрию возможность бывать в тех домах, куда бы его одного никогда не пригласили, и с помощью этого он ловко заводил нужные знакомства. Но Крекшин всегда преподносил Истомину свои необходимости так, словно он делает ему некие одолжения, или делится с ним вымышленным опытом, на правах старшего. Он с виртуозностью хозяина положения направлял внимание Ивана на те вещи и эмоции, которые были выгодны Крекшину. А если Истомин чего-то не понимал или не принимал, то Димитрий поначалу сильно обижался, с укором пенял ему, что тот не ценит своего нового друга, который старается для него не покладая рук. Правда, результа- тов этих стараний для Ивана в большинстве случаев никто и никогда бы не смог обнару- жить. Но Истомин в какой-то момент сдавался под напором упреков Димитрия, и со вре- менем так к этому привык, что и вправду поверил, что Крекшин для него лучший друг. И когда Иван познакомился с Дуней в доме Апраксина, то Крекшин настаивал на том, чтобы он прекратил это знакомство. Иван задумался. Любовь к Дуне, делала его неподвластным Крекшину. Как же он не заметил такого важного момента раньше. Ведь если бы не дело царевича Алексея, то он бы непременно женился на ней, а не на Софье. И был бы наверня- ка счастлив. Но тут, как гром среди ясного неба измена царевича. А Карион Истомин его учитель состоял в родстве с Иваном. Крекшин тогда сказал Истомину, что это его родство стало известно в тайной канцелярии, а потом много и пространно рассказывал ему, как пытают и мучают там людей. Но он, его лучший друг поможет Ивану, и после того как он вернется из Пскова, выхлопочет для своего друга назначение в Нижний Новгород, чтобы тот был подальше от царского гнева. И Иван тогда думал, что возможно, Димитрий спас его от застенков тайной канцелярии, в то время когда сам Карион Истомин был уже арестован, а то и от казни или ссылки. А Дуня? Тогда он спешно уезжал в Псков для надзора за фискалами, и понимал, что уже не сможет повидаться с ней перед отъездом для какого-либо объяснения. И если и вернется в Петербург, то только чтобы забрать полученное Крекшиным предписание отбыть ему в Нижний Новгород. А Дуня должна была ждать его, как он просил её в своем письме, где наконец-то объяснился ей в любви, и сообщил, что мечтает об их скорой свадьбе, и просил её дождаться своего Ивана. Истомин перед отъездом отдал это письмо Крекшину, и тот обещал передать его Евдокии. Почему же она не дождалась? Иван считал, что Дуня предала его, а Крекшин каким бы он не был, спас его. Он считал так долгое время, и даже позволял манипулировать собою. Но, теперь его уверенность в этом пошатнулась. Когда Истомин через месяц приехал из Пскова за назначением в Нижний Новгород, Димитрий сообщил ему, что его Дуня вышла замуж за Федора, и не захотела его ждать. Истомин был в ярости. Ему некогда было выяснять подробности, потому что расследование по делу царевича Алексея набирало обороты, и он в смятении сердца отправился подальше от возможного ареста. Но проезжая Москву, не выдержал и написал донос на друга, упомянув его участи в заговоре и родство с Яковом Игнатьевым, который был уже арестован, как духовник царевича, внушавший тому всяческие мысли против свершений своего отца, и подбросил караульному офицеру. Так одним росчерком пера была решена судьба молодоженов. О своем поступке, совер- шенном им в обиде и ярости Иван жалел всю последующую жизнь. Но то, о чем не знал Истомин, было участие во всем этом Крекшина, который мечтал стать секретарем тайной канцелярии, и любую информацию, попадавшую к нему в руки, и связанную с делом царевича Алексея преподносил, как свои несомненные заслуги на государевой службе. Истомин ощущал, как ненависть к Евдокии стала отступать. Но он теперь женат. Злые языки нашептали ему, что Рейнгольд Густав Левенвольде, фаворит Екатерины Первой имеет виды на его жену, и что её очередной обморок был из-за слишком пылких объяснений между ними. Но что там делал Крекшин? Ведь именно его он увидел первым, когда его позвали к Софье. Она сидела в кресле бледная и напуганная. А Крекшин стоял рядом с видом хозяина, махая на неё опахалом. Ивану все это очень не нравилось. А тут еще предупреждение Велгоровой. И Лецкий в качестве посыльного. Это было выше сил Истомина.

Выполнив свой христианский долг, Лецкий направился к Велигоровой. Он сидел у печи с изразцами. Евдокия стояла у окна, вглядываясь в темнеющую даль.

– Он не поверил мне, – уверенно произнес Алексей.– Он всем своим видом говорил, что ему безразлично твое предупреждение. Возможно, он даже презирает тебя.

– Это потому что он не видел своего убийцу, там у разбойников. Он стрелял ему в спину, – тихо проговорила Евдокия.

– Ты думаешь, Крекшин готовиться к свадьбе с Софьей?

– Несомненно.

– Но тогда зачем ему было допускать свадьбу Сегорской с Истоминым. Он бы мог сам на ней жениться.

– Нет, не мог. Софья бы не пошла за него. Неужели ты не понимаешь, Алексей. Он пыта- ется её сломать. Вдова куда сговорчивее юной богатой девушки на выданье.

– Но Софья несчастлива с Иваном, – парировал Алексей.

– Может быть. Но для этого он и придумал любовную переписку с Андреем. Все просто. С одной стороны, Крекшин чужими руками убивает её мужа, а с другой он отправляет в застенок её любимого. А сам будет навязываться к ней в спасители. Кто устоит? Вот Софья и попадет в его хитро расставленные сети. И он богат. И сможет выполнить все свои обещания, что дал Марфе.

– Ты все еще его любишь?

– Кого?

– Истомина?

Евдокия закрыла глаза, вспоминая, как на постоялом дворе смотрела в лицо раненного Ивана.

– Мне кажется, я привыкла так думать, и думала так много лет. Но любовь ушла, а привы- чка осталась. Я выхожу замуж за Еная. Этот человек очень дорог мне.

– Поздравляю.

– Приглашаю тебя на нашу свадьбу. Мой отец дал нам свое благословение.

– Ты будешь пытаться помочь Андрею?

– Да. Сейчас легче это сделать. Государь Петр в могиле, и можно надеяться на помощь и снисхождение, тем более что он ни в чём не виноват.

Лецкий откланявшись, ушёл. Евдокия смотрела, как уходит Лецкий, оставляя её один на один со своими мыслями. Спустя неделю. Было решено венчаться в деревянной церкви Сампсона Странноприимца, что была построена в память победы над шведами в Полтав- ской битве. Евдокия Велигорова стояла в скромном платье светло красного цвета с сере- бряным шитьем, рядом со своим женихом Архипом Семеновичем Гордеевым, более изве- стным ей, как Енай Бравлин. Она смотрела то на священника, который уже начал венча- ние, то на образ Богородицы, то на будущего мужа, который выглядел счастливым. За спиной у новобрачных стоял Алексей Лецкий и Варвара Михайловна Арсеньева, которые держали венцы над головами жениха и невесты. Евдокие в этот торжественный час почему-то вспоминалось её венчание с Федором. Они венчались с ним в скромной деревянной церквушке на реке Лиговой, построенной ямщиками, жившие в том районе. Венчались тихо, почти без гостей. И возможно этой свадьбы и не было бы. Но однажды Федор стал невольным свидетелем разговора между ней и Крекшиным, когда проходил рядом с домом Апраксина. Она молоденькая девушка, и ей тогда Крекшин в резких выра- жениях объяснял, насколько она не годится в жены Истомину, и что Иван отказывается от общения с ней, и не хочет более её видеть. Когда Дуня увидела лицо Федора Велигорова, то поняла, что он слышал большую часть этого оскорбительного монолога. Он не стал это терпеть и прогнал Димитрия увесистой оплеухой и несколькими ударами тростью от плачущей беззащитной девушки. Её худенькие плечики тогда дрожали, и она никак не могла упокоиться. Как только появилась такая возможность, князь Велигоров настоял на аудиенции у Апраксина, и получил его согласие на брак с Дуней. Апраксин был рад пос- скорее пристроить свою незаконнорожденную дочь. Так Дуня стала женой Федора, вели- кодушного, и очень уважаемого ею человека. И даже в этот день своего счастья, Евдокия с очень большой теплотой и светлой грустью думала о своем первом муже, и о том, как стечение фатальных обстоятельств погубили его жизнь.

– В Кане Галилейской Своим присутствием брак священным объявивший, Христос, истин- ный Бог наш, по молитвам Пречистой Своей Матери, святых славных и всехвальных Апо- столов, святых Богом венчанных царей и равноапостольных Константина и Елены, свято- го великомученика Прокопия и всех святых помилует и спасет нас, как Благой и Челове- колюбец, – услышала Евдокия сквозь свои воспоминания окончание чина венчания, и посмотрела в счастливые глаза Еная.

– Ну же улыбнись своему мужу, – заговорил взволнованный Енай.

Он взял её за руку, и они вышли из храма. Их осыпали пшеницей и мелкими деньгами. Енай поднял Евдокию и закружил от переизбытка эмоций, ему хотелось кричать от счас- тья. Евдокия искренне улыбнулась своему мужу, он опустил её на землю.

– Ты не бойся, княгинюшка, жить мы будем дружно, – проговорил прерывающимся от вол- нения голосом Енай, видя задумчивый взгляд своей любимой. – Полюби своего мужа, кня гинюшка. Шибко полюби. Обещаешь?

– Обещаю, – искренне ответила Евдокия.

Они сели в новую карету, запряженную белыми лошадями, и понеслись навстречу их бу- дущей жизни. За ними поспешали кареты гостей, чтобы разделить их первый день совмес- тной жизни. После предупреждения, которое ему принес Лецкий, Иван размышлял неско- лько дней. Софья не приставала к нему с расспросами, ей было тревожно от происшед- шего на маскированном балу, и потому она целыми днями сидела в своей комнате, или иногда ходила прогуляться. В свою очередь Истомин принял решение окончательно переехать в Москву в свой родовой дом, и ему хотелось обсудить это решение с Нарышкиным. Эти размышления посетили его, когда он прогуливался возле строящегося здания двенадцати коллегий. Это стройка завораживала его. Так величественен был этот замысел. Он спустился к Неве, и увидел, как к нему подходит человек, знакомой внешнос- ти. Мужчина в сером камзоле поравнялся с Иваном, и тот понял, где его видел. Там среди военных на постоялом дворе, он пришел с конными пехотинцами, которые помогли ему освободить Софью. Мужчины смерили друг друга настороженными взглядами.

– Будь зрав, Иван Васильевич, – проговорил мужчина в сером камзоле.

Истомин заметил на поясе незнакомца кинжал, и в сапоге торчала ручка ножа. И тут пре- дупреждение Евдокии застучало в висках Ивана. Любое живое существо чувствует подсо- знательно опасность смерти.

– Я дам вам денег, – непроизвольно произнес Иван, – намного больше, чем обещал Крек- шин.

– Сметливый, ты, барин. Узнал меня? Да?

– Узнал, – дыхание Ивана сбивалось, и предательский страх зашевелился в сердце.

– А я за тобой слежу. Ты из дома своей жены не выходишь. Боишься меня? – мужчина дер- зко посмотрел Истомину в глаза.

– Я заплачу вдвое больше, – с трудом выговорил Иван, – только ты скажешь Димитрию, что убил меня. А я. Я уеду из Петербурга. Он ничего не узнает.

– А я не боюсь. Надо было прибить тебя там, на поле подле разбойничьей слободы. Одного выстрела было мало, ты выжил.

Истомин не понял, о чем говорит ему его убийца.

– Что смотришь? Я стрелял тебе в спину, ты не мог меня видеть. Твоя лошадь понесла, а я уже тогда получил за тебя хорошие деньги.

Руки Истомина похолодели.

– Помни об этом, барин. Принесешь сюда завтра вечером в пять часов мало, будешь кор- мить червей.

Иван сел на большой камень, глядя вслед уходящему убийце, потом посмотрел в сторону Невы. А память принесла ему воспоминания. Храм был почти пуст, несколько человек и она. Глаза Дуни горели лихорадочным огнем, слезы умиления катились по щекам, а голу- бенький платок придавал её лицу детскую наивность. Вот она осенила себя крестным знамением. И её взор обращён на него. Сейчас предупредила, а тогда выбрала Фёдора. Вот и пойми после этого женщин. Сколько противоречивых эмоций вызывала в Иване эта женщина. И сейчас, ему не хотелось быть благодарным, и её забота ему была не нужна. Он и сам справиться с убийцей. Пока, Истомин гулял по городу, Крекшин нанес визит Софье Павловне. Женщина с ужасом наблюдала за пришедшим в её дом гостем, который вызывал в ней панический страх. Она через силу предложила гостю угощение, и молча, слушала исподволь осматривавшего комнату Крекшина.

– Душой ассамблей всегда был граф Павел Иванович Ягужинский, ныне посол в Польше. Он обладал неистовой весёлостью. У барона Шафирова однажды вышел танец, продолжа-

вшийся более часа, Павел Иванович начал с англеза, потом перешел в польский. Пируэты его были необычайно затейливы.

Крекшин замолчал, поставив чашку, с чаем на стол, глядя на внезапно вошедшего Исто- мина.

– Софья, оставь нас, – настойчиво произнес Иван.

Женщина с радостью, чуть ли не бегом поспешила уйти. Истомин испытующе смотрел на Крекшина.

– Что ты здесь делаешь? – сухо спросил Истомин. – Я не приглашал тебя.

– Императрица дает ассамблею, ожидается спектакль «Акт о Калеандре и Неонильде». Я хотел сделать приятное твоей жене. Женщины любят развлечения, – с вызовом произнес Димитрий.

– Ты уже изрядно повеселил её сводничеством с Левенвольде. Она до сих пор грустна и ей сняться кошмары. Браво, каково развлечение! – Иван пристально посмотрел на Крек- шина.

– Что поделать, если юные особы столь впечатлительны. Мои намерения были самые бла- городные.

– Видимо, как и помыслы, – ухмыльнулся Иван. – Мой друг всегда старается для блага других.

– Мы же друзья, я из лучших побуждений, – Крекшин изобразил на лице непонимание того, почему же Иван его в чем-то подозревает.

– Чай допил? Уходи! – жестко, на правах хозяина заявил Истомин.

– Вы забываетесь, Иван Васильевич. Забываетесь, с кем говорите.

– Да, я хотел бы забыться, да память не дает. Уходи!

Крекшин опрометью выскочил на лестницу, а Истомин обессилено смотрел на его бегство. Его бил озноб, и сознание мучительно поглощала боязнь неизвестности.

Конец октября 1726 г. императрица в своем дворце давала роскошную ассамблею. От брильянтов стояло слепящее сияние, атлас и бархат, шитьё и кружева дурманили разум. Екатерина Первая с Анной и Елизаветой Петровнами, а также с Карлом Фридрихом гордо восседали в креслах. Остальные рассаживались перед импровизированной сценой, где ожидался спектакль, поставленный с переводного итальянского романа «Акт о Калеандре и Неонильде». Поэтому Апраксины, Головкины, Толстые, Голицыны, Волконские, Черны- шевы, Остерман с Макаровым, Ушаков, Левенвольде Рейнгольд и Карл, Репнины, Юсупо- вы, Нарышкины, Шафировы, Куракины спешили занять своё место. Софья Павловна несмело озиралась по сторонам. Истомин предложил ей поехать на представление, и она согласилась. Сам же перед тем, как ехать на ассамблею куда-то отлучался. А когда вернулся, был очень подавлен. Софья не стала расспрашивать мужа. Она тоже была занята своими мыслями, и ей не хотелось опять встретить Крекшина или фаворита государыни Екатерины. На её счастье к ней подошел Лецкий. Он белозубо улыбнулся Софье.

– Софья Павловна, вы очень бледны. Уж не больны ли вы?

– Я не знаю, Алексей Семенович, – тихо ответила Софья.

– От чего вы так грустны? И стоите здесь, не танцуете?

Софья испуганно посмотрела на Алексея, и вздохнула.

– Я удивлена. Вам еще не рассказали о моем знакомстве с фаворитом императрицы?

– Нет. Главным сплетникам Петербурга не до вас. Есть более интересные новости. Многие говорят, что вы больны. Аграфена Петровна, например, всем в красках рассказывает, как вы давеча на маскированном балу упали в обморок.

– Алексей Семенович, благодарю. Вы всегда приносите мне хорошие новости. Так, это правда, что никто не обсуждает мое знакомство с Левенвольде?

– Софья Павловна, никто не доверяет этому человеку, и даже если он что-то и говорит о вас. То его репутация при дворе такова, что никто не осудит вас, ведь перед любострас- тием этого человека не устояла ни одна женщина.

– Знаете, Алексей Семенович, мне на минуту показалось, что Крекшин предлагал меня Левенвольде, как товар за некие услуги для него.

– О, здесь опять не обошлось без нашего милейшего Димитрия Осиповича. Почему я не удивлен? Идемте танцевать, Софья Павловна. Я не дам вас в обиду Крекшину.

– Правда? – как-то грустно спросила Софья.

– Сущая правда.

Софья подала руку Алексею, и пошла с ним танцевать. В это время Евдокия стояла поодаль издали смотрела, как её муж разговаривает с Нарышкиным. К ней стремительно подошёл Истомин.

– Добрый вечер, Евдокия Федоровна, – Иван медленно поклонился. Евдокия непонимаю- ще перевела взгляд с мужа на Ивана.

– Иван Васильевич, чем обязана?

– Я могу с вами поговорить с глазу на глаз, в менее людном месте?

Женщина нехотя уступила просьбе Истомина, и отошла с ним в свободное от гостей место.

– Я благодарю вас за предупреждение, – начал несколько раздраженно Иван.

– Ваша благодарность принята. Что-то еще? – Евдокия не хотела разговаривать с Истоми- ным.

– Только один вопрос. Отчего ты не ответила на мое письмо? И не дождалась меня, а выш- ла замуж за Федора?

– Письмо? Какое письмо? – Евдокия была крайне удивлена.

– Перед отъездом в Нижний Новгород я написал тебе письмо, где просил дождаться меня, и стать моей женой. Крекшин должен был его передать. Он обещал.

Женщина была поражена сказанным, и удивленно, с долей непонимания смотрела на Ивана.

– Почему вы меня об этом спрашиваете? Прошло столько времени. Да и не было никакого письма. Это неудачная шутка, Иван Васильевич.

– Шутка? Ах, если бы, Евдокия Федоровна, – грустно произнес Истомин. – Мне не зачем так шутить. Видимо, это мой лучший друг пошутил надо мной.

– Я, заверяю. Мне никто не передавал никакого письма от вас. Более того, Димитрий Оси- пович подробно объяснил мне насколько я не подхожу в жены такому достойному дворя- нину как Истомин. И что сей Истомин не желает видеть меня, и почтет за честь забыть о моем существовании.

Евдокия и Иван посмотрели пристально друг другу в глаза. Для Истомина это могло бы перерасти в поцелуй, если бы его Дуня хоть как-то дрогнула под напором его эмоций. Но этого не произошло.

– Я не знал об этом, – пытался оправдаться Истомин, все также, не отрываясь, глядя на худенькую молодую женщину. Но она отвела взгляд, и посмотрела в сторону мужа.

– Как я хотел бы все исправить, – проникновенно проговорил Иван, – И чтобы ты, а не Софья была со мной.

– Полно, Иван Васильевич, – Евдокию не тронули слова Истомина, потому что были ска- заны слишком поздно. Внезапно к ним подошел Енай, и внимательно посмотрел на Ивана. Евдокия примиряющее взяла мужа за руку, давая понять, что все хорошо, и никто её не обижает. Иван отступил на несколько шагов, удивленно глядя на жесты Евдокии. Он закрыл глаза от нахлынувшей на него ревности и обиды.

– Так не должно было быть, – проговорил он, посмотрев на Еная, затем на Дуню, отступил ещё на несколько шагов и ушел. Енай обнял жену, чувствуя, как напряжена его Дуня.