Мельницы богов

Лев Пастернак миновал комнату и двинулся дальше по коридору.

Глава 3

Штаб-квартира ЦРУ находится на берегу Потомака, в Лэнгли, штат Виргиния, в семи милях к северо-западу от Вашингтона. На воротах укреплен красный проблесковый маячок. Сторожевое помещение охраняется двадцать четыре часа в сутки, а посетителям, имеющим разрешение на вход, выдают цветные бейджики, открывающие доступ лишь в нужный им отдел. Перед серым семиэтажным зданием, шутливо прозванным «Игрушечной фабрикой», стоит статуя Натана Хейла[2].

На первом этаже стеклянная стена коридора выходит во внутренний двор с ландшафтным садом, где растут магнолии.

Над столом секретаря в приемной красуется высеченное на мраморе изречение:

«И ты узнаешь правду.

И правда сделает тебя свободным».

Обычную публику в здание не пускают, и здесь нет комнат для посетителей. Для желающих войти незаметно для посторонних глаз имеется тоннель, ведущий к лифтовой площадке. За кабинками с дверями красного дерева круглые сутки следит команда охранников в серой фланелевой униформе.

В конференц-зале седьмого этажа, перед которым стоят помощники секьюрити, прячущие под деловыми костюмами тупоносые револьверы тридцать восьмого калибра, шло совещание. Вокруг большого дубового стола сидели директор ЦРУ Нед Тиллингаст, главный начальник штаба армии генерал Оливер Брукс, госсекретарь Флойд Бейкер, начальник контрразведки Пит Коннорс и Стентон Роджерс.

Неду Тиллингасту было за шестьдесят. Холодный, сдержанный человек, обремененный мрачными секретами. В ЦРУ есть темное и светлое отделения. Темное ведает нелегальными операциями, и последние семь лет Тиллингаст руководил четырьмястами пятьюдесятью служащими, работавшими здесь.

Генерал Оливер Брукс был типичным солдатом, выпускником Уэст-Пойнта, чья личная и профессиональная жизнь проходила согласно присяге. Он усердно и преданно служил компании, только компания, на которую он работал, называлась армией Соединенных Штатов.

Госсекретарь Флойд Бейкер был ходячим анахронизмом, осколком прошлой эпохи. Типичный южанин: высокий, седовласый, величественный, известный своей старомодной галантностью и необычайным складом ума. Он владел сетью влиятельных газет по всей стране и, по слухам, был невероятно богат. В Вашингтоне не существовало второго человека с таким острым политическим чутьем, и антенны Бейкера чутко улавливали постоянно меняющиеся сигналы в залах конгресса.

Пит Коннорс, черный ирландец[3], упертый бульдог, сильно пьющий и бесстрашный. Это был его последний год службы в ЦРУ. В июне ему предстоял неизбежный уход на покой. Коннорс был шефом контрразведки, наиболее секретного, разделенного на множество секторов отделения ЦРУ. Он начал карьеру с низов, работал в различных отделах разведки и еще помнил добрые старые времена, когда агенты ЦРУ считались золотыми парнями. Пит Коннорс и сам был таким. Он участвовал в перевороте, вернувшем шаху Ирана Павлиний трон, а также в операции «Мангуст» – неудачной попытке свергнуть правительство Кастро в шестьдесят первом.

– После залива Свиней все изменилось, – сетовал он время от времени. Продолжительность тирад обычно зависела от количества выпитого. – Эти ничтожества нападали на нас с газетных страниц всего мира. Называли шайкой лживых, трусливых клоунов, которые путаются у самих себя под ногами. Какой-то подлый ублюдок, возненавидевший ЦРУ, опубликовал имена наших агентов, и Дик Уэлч, начальник отделения в Афинах, был убит.

За плечами Пита осталось три развалившихся из-за тягот секретной работы брака, но, по его мнению, нет жертвы, которую нельзя было бы принести ради страны.

Теперь, в разгар совещания, лицо его медленно наливалось кровью:

– Если мы спустим с рук президенту его чертову программу «народной дипломатии», он пустит страну по ветру. Это необходимо остановить. Мы не можем позволить…

– Президент приступил к должности менее недели назад, – перебил Флойд Бейкер. – Все мы обязаны поддерживать его политику и…

– Я здесь не для того, чтобы поднести свою страну на блюдечке чертовым комми, мистер. До той речи президент даже не упоминал о своем плане. Просто вывалил его нам на головы – и все. Не дал ни малейшего шанса собраться с мыслями и подготовить возражения.

– Возможно, именно так и было задумано, – предположил Бейкер.

Пит Коннорс уставился на него:

– Богом клянусь, ты с ним согласен!

– Он мой президент, – твердо заявил Бейкер. – Так же как и ваш.

– Коннорс во многом прав, – обратился Тиллингаст к Роджерсу. – Президент действительно собирается позволить Румынии, Болгарии, Албании и другим коммунистическим странам присылать сюда своих шпионов под видом атташе по культуре, водителей, секретарей и горничных. Мы тратим миллиарды долларов на охрану черного хода. А президент готов распахнуть парадную дверь.

Генерал Брукс согласно кивнул:

– Со мной тоже не консультировались. По моему мнению, план президента реально способен уничтожить страну.

– Джентльмены, – вмешался Стентон, – кое-кто из нас может не соглашаться с президентом, но не стоит забывать, что народ проголосовал за Пола Эллисона как главу этой страны. – Он окинул взглядом сидевших за столом людей. – Все мы часть президентской команды и должны следовать его указаниям и поддерживать чем только можем.

Его слова были встречены сдержанным молчанием.

– Ладно. Президент хочет немедленно получить оценку существующего в Румынии положения. Все, что у вас есть.

– Включая донесения наших агентов под прикрытием? – уточнил Пит Коннорс.

– Все. И сделать это нужно немедленно. Каково положение в Румынии при Александру Ионеску?

– Ионеску очень амбициозен. Считает себя неуязвимым, – ответил Нед Тиллингаст. – После расправы с семьей Чаушеску сторонники последнего были казнены, арестованы или сосланы. Захватив власть, он высасывает из страны все соки. Люди смертельно его ненавидят.

– Как насчет возможности революции?

– А вот это довольно интересно, – заметил Тиллингаст. – Помните, как пару лет назад Марин Гроза едва не свергнул правительство Ионеску?

– Да. Грозе чудом удалось спасти свою шкуру.

– С нашей помощью. По поступающей информации, сейчас сложилась подходящая обстановка, чтобы вернуть его. Гроза будет полезен Румынии и, если сумеет внедриться, нам тоже. Мы внимательно наблюдаем за ситуацией.

Стентон взглянул на госсекретаря:

– У вас есть список кандидатов на должность посла в Румынии?

Флойд открыл кожаный «дипломат», вынул стопку бумаг и передал копию Роджерсу.

– Наши лучшие. Квалифицированные дипломаты. Каждого тщательно проверили. Никаких проблем и позорных скелетов в шкафу.

Едва Стентон взял список, госсекретарь добавил:

– Естественно, Госдепартамент высказывается в пользу профессиональных дипломатов, а не политиков. Тех, кого обучали именно этой работе. Особенно в данной ситуации. Румыния подобна пороховой бочке, и действовать там нужно крайне осторожно.

– Согласен.

Роджерс поднялся.

– Я обсужу список с президентом и сообщу вам. Он намерен назначить посла как можно скорее.

Пока остальные вставали, Нед Тиллингаст сказал:

– Останьтесь, Пит. Я хочу с вами поговорить.

Когда они оказались одни, Тиллингаст покачал головой:

– Вы высказались чересчур резко, Пит.

– Но я прав, – упрямо возразил тот. – Президент пытается продать страну. Что мы должны делать?

– Держать рот на замке.

– Нед, нас учили искать и убивать врагов. А если враг оказался в наших рядах и сидит в Овальном кабинете?

– Будь осторожен. Крайне осторожен.

Тиллингаст был опытнее и повидал больше Пита Коннорса. Он являлся членом Управления стратегических служб, созданного «Диким Биллом» Донованом, отцом современного шпионажа, прежде чем оно превратилось в ЦРУ. Он тоже ненавидел мягкотелых конгрессменов и то, что они делали с его любимой организацией. Собственно говоря, в рядах ЦРУ существовал глубокий раскол между сторонниками жесткой линии и теми, кто верил, будто русского медведя можно укротить, превратив в домашнего питомца.

«Нужно бороться за каждый доллар, – подумал Тиллингаст. – Ведь в Москве КГБ готовит тысячи агентов».

Нед завербовал Пита еще в колледже, и тот оказался одним из лучших. Но за последние несколько лет Коннорс превратился в ковбоя – слишком независимого, всегда готового прежде спустить курок, а уж потом выяснить отношения. Опасного.

– Пит, ты что-нибудь слышал о подпольной организации, называющейся «Патриоты свободы»? – осведомился Тиллингаст.

Коннорс нахмурился:

– Нет. Ничего не могу сказать. Кто они?

– Пока это лишь слухи. Дым без огня. Попробуй что-нибудь нарыть.

– Будет сделано.

Час спустя Пит Коннорс позвонил из телефона-автомата на Хейнс-Пойнт.

– У меня сообщение для Одина.

– Один у телефона, – откликнулся генерал Оливер Брукс.

Возвращаясь в офис в своем лимузине, Стентон Роджерс открыл конверт со списком кандидатов на должность посла и стал его изучать. Превосходный выбор! Госсекретарь прекрасно выполнил задание. Все кандидаты служили в странах Восточной и Западной Европы, а некоторые еще и на Дальнем Востоке и в Африке. Президент будет доволен!

– Все они динозавры, – отрезал Пол Эллисон, швырнув список на письменный стол. – Все до единого.

– Пол, – запротестовал Стентон, – эти люди – профессиональные дипломаты.

– Ограниченные, узколобые, закоснелые в традициях Госдепа. Помнишь, как три года назад мы потеряли Румынию? Профессиональный дипломат в Бухаресте с треском провалил дело, и нас оттуда вышибли. Парни в деловых костюмах не внушают мне доверия. Все они стремятся прежде всего прикрыть собственные задницы. Я совершенно серьезно говорил о программе «народной дипломатии». Необходимо произвести положительное впечатление на страну, которая в настоящее время относится к нам крайне настороженно.

– Но ты рискуешь, посылая туда неопытного дилетанта.

– Может, нам нужен кто-то с несколько иным опытом. Румыния станет нашим испытательным полигоном. Пилотным прогоном всей программы, если угодно, – пояснил Пол и, поколебавшись, добавил: – Я не обманываюсь. На кону стоит доверие ко мне. Я знаю, что многие влиятельные люди не желают, чтобы программа сработала. Если она провалится, считай, меня подрубят под корень. Придется забыть о Болгарии, Албании, Чехословакии и других странах за «железным занавесом». А я не желаю, чтобы это случилось.

– Я могу проверить некоторых дипломатов, бывших политиков, которые…

Президент покачал головой:

– Та же проблема. Мне нужен кто-то с совершенно нестандартным типом мышления. Способный растопить лед. Полная противоположность ненавистным американцам.

Стен озадаченно уставился на президента:

– Пол… по-моему, ты уже имеешь кого-то в виду. Так?

Пол вынул из хьюмидора сигару и зажег.

– Собственно говоря, – медленно произнес он, – пожалуй, есть.

– Кто он?

– Она. Случайно, не видел статью «Разрядка сегодня» в последнем номере журнала «Форин афферс»?

– Видел.

– Что ты о ней думаешь?

– Мне она показалась интересной. Автор уверен, что мы способны переманить коммунистические страны в свой лагерь, предложив им новую экономику и… – Он вдруг осекся. – А ведь это очень похоже на твою инаугурационную речь!

– Только написано на полгода раньше. Она публиковала блестящие статьи в журналах «Комментари» и «Паблик афферс». Я читал ее книгу о политике Восточной Европы и должен признать, она помогла прояснить кое-какие мои идеи.

– Прекрасно. Итак, она согласна с твоими теориями. Но нет причин рассматривать ее назначение…

– Стен, она пошла дальше моих теорий. Вкратце изложила блестящий детальный план. Хочет объединить четыре основных мировых экономических договора.

– Но как мы можем…

– Это займет немало времени, но вполне достижимо. Послушай, ты знаешь, что в сорок девятом страны Восточного блока подписали договор экономической взаимопомощи, СЭВ, а в пятьдесят восьмом остальные европейские страны заключили другой договор: ЕЭС, Европейское экономическое сообщество. Общий рынок.

– Верно.

– У нас имеется Организация экономического сотрудничества и развития, включающая Соединенные Штаты, несколько стран Западного блока и Югославию. И не забывай, что страны «третьего мира» создали не входящее в блоки движение, исключающее наше участие. – Голос президента был непривычно взволнованным. – Подумай о возможностях. Если мы сумеем соединить все эти планы и образовать один большой рынок… Господи, да от такого просто дрожь берет!.. И к тому же на земле воцарится мир.

– Интересная мысль, – осторожно заметил Стентон. – Но до ее осуществления еще очень далеко. Знаешь старую китайскую пословицу: «Путешествие в тысячу ли начинается с первого шага». Она – дилетант, Пол.

– Некоторые из наших лучших послов были дилетантами. Энн Армстронг, бывший посол в Великобритании, была преподавателем без всякого политического опыта. Перл Места назначена в Люксембург. Клер Бут Люс была послом в Италии, Джон Гэвин, актер, – в Мексике. Треть нынешних послов принадлежит к тем, кого ты называешь дилетантами.

– Но тебе ничего не известно об этой женщине.

– За исключением того, что она чертовски умна и мы настроены на одну волну. Я хочу, чтобы ты узнал о ней все, что можно.

Он поднял номер «Форин афферс».

– Ее зовут Мэри Эшли.

Два дня спустя Пол и Стентон завтракали вместе.

– У меня есть информация, которую ты просил.

Стентон вынул из кармана листок бумаги.

– Мэри Элизабет Эшли. Олд-Милфорд-роуд, двадцать семь, Джанкшн-Сити, Канзас. Тридцать пять лет, замужем за доктором Эдвардом Эшли, двое детей. Бет – двенадцать, Тиму – десять. Председатель местного отделения Лиги женщин-избирателей. Старший преподаватель, специализация: политические науки восточноевропейских стран, университет штата Канзас. Дед – уроженец Румынии. – Подняв глаза, он задумчиво добавил: – Должен признать, звучит интересно.

– Я тоже так думаю. Но хотелось бы провести полную проверку на безопасность.

– Об этом я позабочусь.

Глава 4

– Я не согласен, профессор Эшли.

Барри Дилан, самый способный и молодой из студентов Мэри Эшли в семинаре по политологии, вызывающе огляделся.

– Александру Ионеску куда хуже Чаушеску.

– Можете привести факты, подтверждающие это заявление? – спросила Мэри.

В университетской аудитории двенадцать студентов-дипломников сидели полукругом, лицом к Мэри. Список очередников, жаждущих попасть в ее группы, был длиннее, чем у других преподавателей Канзасского университета. Она была превосходным специалистом. Обладала живым чувством юмора и душевным теплом, превращавшими общение с ней в истинное наслаждение. Ее овальное лицо с высокими скулами и миндалевидными карими глазами имело свойство меняться от миловидного до прекрасного, в зависимости от настроения. О такой фигуре, как у нее, мечтали студентки и грезили парни, а она, казалось, совершенно не сознавала своей красоты.

Барри втайне гадал, счастлива ли она с мужем. Но очнувшись, неохотно вернулся к проблеме.

– Видите ли, Ионеску, захватив Румынию, уничтожил всех сторонников Грозы и повел жесткую линию, заняв просоветскую позицию. Даже Чаушеску не был столь бесчеловечен.

– В таком случае почему президент Эллисон так стремится к восстановлению дипломатических отношений с Ионеску? – вмешался другой студент.

– Потому что мы хотим привлечь его на свою сторону.

– Вспомните, – заметила Мэри, – что Николае Чаушеску тоже смотрел не только на Восток, но и на Запад. В каком году это началось?

Снова заговорил Барри:

– В тысяча девятьсот шестьдесят третьем, когда Румыния заняла определенную позицию в споре между Россией и Китаем, чтобы показать свою независимость в международных делах.

– Как насчет нынешних отношений Румынии с другими странами Варшавского Договора и Россией в особенности? – спросила Мэри.

– Я бы сказал, сейчас они укрепились.

– Не согласен! – раздался еще один голос. – Румыния осудила вторжение России в Афганистан и соглашение с ЕЭС. Кроме того, профессор Эшли…

Прозвенел звонок. Время вышло.

– В понедельник поговорим об основных факторах, влияющих на позицию Советского Союза в отношении Восточной Европы, а также обсудим возможные последствия плана президента Эллисона присоединить к нам Восточный блок. Хорошего вам уик-энда, – объявила Мэри.

Студенты стали подниматься.

– И вам тоже, профессор.

Мэри любила обмен мнениями на семинарах. История и география оживали в жарких дискуссиях между способными молодыми студентами-выпускниками. Иностранные имена и города становились реальными, а исторические события обретали плоть и кровь. Она преподавала уже пятый год, и работа по-прежнему ее волновала. В ее расписании значились пять групп, если не считать семинаров выпускников, и в лекциях непременно затрагивалась тема Советского Союза и его сателлитов. Временами она чувствовала себя мошенницей, потому что никогда не была в тех странах, о которых говорила на лекциях, и не выезжала из Соединенных Штатов.

Мэри родилась в Джанкшн-Сити, как и ее родители. Единственным членом семьи, побывавшим в Европе, был ее дед, происходивший из Воронета, маленькой румынской деревушки.

Мэри собиралась поехать за границу, когда получит степень магистра, но тем летом встретила Эдварда Эшли, и путешествие в Европу превратилось в трехнедельный медовый месяц в Уотервилле, в пятидесяти пяти милях от Джанкшн-Сити, где Эдвард лечил пациента с больным сердцем.

– На следующий год мы обязательно отправимся в путешествие, – сказала Мэри Эдварду вскоре после свадьбы. – Ужасно хочется увидеть Рим, Париж и Румынию.

– Мне тоже. Договорились. Будущим летом.

Но родилась Бет, а Эдвард был занят работой в больнице. Через два года на свет появился Тим. Мэри получила докторскую степень и продолжала преподавать в Канзасском университете. Годы летели незаметно, и, если не считать коротких поездок в Чикаго, Атланту и Денвер, Мэри не выезжала из штата.

– Когда-нибудь, – обещала она себе. – Когда-нибудь…

Мэри собрала конспекты и выглянула в окно. Мороз затянул стекла узором, и снова пошел снег. Она надела кожаное пальто с меховой подкладкой и красный шерстяной шарф и направилась к выходу на Ваттиер-стрит, где припарковала машину.

Кампус был гигантским: триста пятнадцать акров, застроенных восемьюдесятью семью зданиями, включая лаборатории, демонстрационные залы и часовни, рассеянные среди идиллического пейзажа. Строения из коричневого известняка издалека напоминали своими башнями древние замки, готовые отразить нападения вражеских орд. Когда Мэри проходила мимо Денисон-холла, незнакомец с камерой «Никон», идущий навстречу, навел объектив на здание и щелкнул затвором. Мэри попала в кадр.

«Нужно было отойти в сторону. Я испортила ему снимок», – огорчилась она.

Час спустя фото было уже на пути в Вашингтон.

Каждый город имеет свой отчетливый ритм, пульс жизни, исходящий от людей и земли. Джанкшн-Сити в округе Джири, штат Канзас – фермерская община с населением двадцать тысяч триста восемьдесят один человек, находится в ста тридцати милях к западу от Канзас-сити и гордится своим положением географического центра континентальных Соединенных Штатов. В городе выходит газета «Дейли юнион», имеются радио- и телестанции. Торговая зона в даунтауне состоит из беспорядочно разбросанных магазинчиков и автозаправок вдоль Шестой стрит и Вашингтон-авеню. Имеются также универмаги «Джей Си Пенни», «Вулвортс», филиал Первого Национального банка, «Домино-пицца» и ювелирный магазин, а также сеть кафе фаст-фуда, автобусная станция, магазины мужской одежды и винный – словом, обычная для всех маленьких городков Соединенных Штатов картина. Но жители Джанкшн-Сити любят его за буколический покой и безмятежность. Но только не по уик-эндам, когда Джанкшн-Сити становится центром отдыха и развлечений для солдат из расположенного неподалеку Форт-Райли.

По пути Мэри Эшли остановилась у «Диллонс маркет», чтобы купить продукты к обеду, и направилась на север, к Олд-Милфорд-роуд, чудесному жилому кварталу, выходящему на озеро. По левой стороне дороги росли дубы и вязы, а на правой выстроились красивые дома из дерева, камня и кирпича.

Семья Эшли жила в двухэтажном каменном доме среди невысоких холмов. Доктор Эшли с женой купили его тринадцать лет назад. Внизу располагались гостиная, столовая, библиотека, комната для завтраков и кухня, наверху – три спальни, одна из них – хозяйская.

– Он чересчур велик для двоих, – протестовала тогда Мэри.

Эдвард обнял ее и прижал к себе:

– Кто сказал, что этот дом – только для двоих?

Дома Мэри встретили Бет и Тим.

– Знаешь что?! – завопил Тим. – Наши фото будут в газете!!!

– Помогите разобрать продукты, – велела Мэри. – В какой газете?

– Фотограф не сказал, но сделал снимки и пообещал, что мы еще о нем услышим.

Мэри остановилась и повернулась к сыну:

– А этот человек объяснил, почему снимает вас?

– Нет, – ответил Тим, – но у него классный «Никон».

В воскресенье Мэри праздновала – хотя и не считала это поводом для веселья – свой тридцать пятый день рождения. Эдвард сделал ей сюрприз – устроил вечеринку в сельском клубе. Там ее ждали их соседи, Флоренс и Дуглас Шиффер и еще четыре пары. Эдвард радовался, как ребенок, при виде изумления Мэри, когда та вошла в клуб и увидела празднично накрытый стол и поздравительный плакат. У нее не хватило духу признаться, что она знала о вечеринке еще две недели назад. Мэри обожала Эдварда. И почему нет? Какая женщина не обожала бы его? Он привлекателен, умен и заботлив. Его дед и отец тоже были врачами, и ему в голову не пришло стать кем-то еще. Он считался лучшим хирургом в Канзас-сити, хорошим отцом и прекрасным мужем.

Задувая свечи на именинном торте, она взглянула на Эдварда и подумала, что на свете нет женщины счастливее.

В понедельник утром Мэри проснулась с тяжелой головой. Слишком много было шампанского прошлым вечером… а она не привыкла к алкоголю.

Она с трудом поднялась с постели, обещая себе никогда больше не пить так много.

Спустившись вниз, Мэри стала готовить завтрак для детей, морщась от болезненной пульсации в висках.

– Шампанское, – простонала она. – Это месть французов нам, несчастным.

В комнату вошла Бет с охапкой книг.

– С кем ты разговариваешь, мама?

– С собой.

– Странно.

– Ты права, – согласилась Мэри, ставя на стол коробку с хлопьями. – Смотри. Я купила для тебя новые хлопья.

Бет уселась за кухонный стол и принялась изучать этикетку на коробке.

– Это я есть не могу. Ты хочешь меня убить!

– Не провоцируй меня, – предупредила мать. – Ты будешь завтракать?

Десятилетний Тим вбежал в кухню, плюхнулся на стул и объявил:

– Я буду бекон и яйца.

– А что случилось с «добрым утром»? – поинтересовалась Мэри.

– Доброе утро. Я буду бекон и яйца.

– Пожалуйста.

– Ой, мама, брось! Я опаздываю в школу.

– Рада, что ты упомянул об этом. Мне звонила миссис Рейнольдс. Ты отстаешь по математике. Что скажешь?

– Не удивляюсь.

– Тим, это ты так шутишь?

– Лично мне это забавным не кажется, – фыркнула Бет.

Тим состроил рожицу.

– Хочешь посмеяться? Посмотрись в зеркало!

– Довольно, – прикрикнула Мэри. – Ведите себя прилично.

Головная боль усилилась.

– Мам, можно, я после школы пойду на каток? – спросил Тим.

– Ты уже и так катишься по тонкому льду. Так что изволь вернуться домой и сесть за уроки. Как, по-твоему, будет выглядеть университетский преподаватель, сын которого отстает по математике?

– Нормально будет выглядеть. Ты не преподаешь математику.

«А еще говорят о кошмарных двухлетках, – мрачно подумала Мэри. – Как насчет кошмарных девятилеток, десятилеток, одиннадцати- и двенадцатилеток?»

– А Тим сказал, что получил «D» за орфографию[4]?

Тим яростно уставился на сестру:

– Ты никогда не слышала о Марке Твене?

– Какое отношение Марк Твен имеет к твоей учебе? – удивилась Мэри.

– Марк Твен сказал, что не уважает человека, который каждый раз одинаково пишет одно и то же слово.

«Нам не выиграть в этом состязании, – подумала Мэри. – Они умнее нас».

Она приготовила каждому завтрак, хотя Бет сидела на очередной безумной диете.

– Пожалуйста, Бет, съешь сегодня свой ленч.

– Если в нем нет искусственных консервантов. Я не допущу, чтобы алчность магнатов пищевой промышленности разрушила мое здоровье.

«Господи, где они, старые добрые времена джанк-фуд[5]?

Тим неожиданно выхватил из тетрадки Бет бумажку:

– Взгляните на это! – завопил он. – «Дорогая Бет, давай будем сидеть вместе на уроках. Вчера я весь день думал о тебе и…»