Властелин молний

Но вот в голове мелькнуло смутное предположение…

После чая я взяла стержень и заколотила его в землю на пустыре за садом, там, где кончалась изгородь.

Это место и кусок рощи с изгибом речонки были отлично видны из маленького оконца в сенях.

V. Грохотов

В следующие дни не произошло ничего загадочного и таинственного. От хозяйки я узнала, что стержень она заколотила сама для заземления, так как хотела провести радио. Нашла у речки железный пруток да и заколотила его под углом хаты. А радиоприемник рассчитывала купить к осени. Я замяла разговор и никому не сказала, где теперь заземлен стержень. Я и не предполагала тогда, что сама втягиваю себя в какую-то таинственную игру.

Тот памятный день выдался ненастным. Хозяйка уехала на Урал к родным месяца на два, оставила меня одну. Часто накрапывал дождь. Только позже, за полдень, прояснилось. Я разучивала монолог Жанны д'Арк, как вдруг Альфа и Омега разразились неистовым лаем.

Вышла на крыльцо. У калитки стоял среднего роста человек в кепке, кожаной куртке и высоких охотничьих сапогах. Через плечо на ремне висела желтая потрепанная походная сумка. Собаки мои яростно лаяли и бросались на него. Но человек спокойно сказал им что-то, и псы, немножко поворчав, умолкли.

– Разрешите укрыться от дождя? – попросил он, увидев меня. – И дайте мне, пожалуйста, глоток воды.

– Входите, товарищ, – предложила я.

– Спасибо, девушка,– сказал незнакомец, подходя к крыльцу.

Мы поздоровались.

– Я – профессор Грохотов, Степан Кузьмич. Извините, беспокою, но я немножко заблудился, – вымолвил он.

Накрапывал дождь, и я пригласила Грохотова войти в комнату. Грохотов моложав и статен. Вероятно, бреется каждый день На лице чуть заметные морщинки. Понравилось мне, что он четко, по-военному, будто по давней привычке, вскинул правую ладонь к козырьку и глянул мне прямо в глаза. Когда я пригласила его, он опять вскинул ладонь и отозвался вежливо:

– Благодарю вас! Простите, не расслышал вашего имени и отчества.

– Зовите меня Танек.

– Слушаюсь, – поклонился он. Поласкал собак, улыбнулся: – Отличнейшие псы…

Я смотрела на плотную, крепкую фигуру Грохотова.

Он показался мне похожим на охотника, который забыл дома ружье. Давно уже не видела я новых людей, и моему самолюбию польстило знакомство с профессором. Предложила ему выпить стакан чаю и начала хозяйничать. Сначала Грохотов отнекивался, но по выражению его черных глаз я видела, что ему хочется побыть здесь. Оказался приятным собеседником.

– Полагается занимать дам, – сказал он, добродушно посматривая на меня. – Не думайте, что я охотник. Признаться, не люблю этого занятия. Меня можно считать путешественником. Я ведь чуть ли не весь Союз исколесил… буквально… На колесах всех сортов – на железнодорожных, автомобильных, велосипедных, на телегах и на арбах. А сколько верхом: на лошадях и верблюдах, на быках и буйволах, сколько на своих на двоих – и не сосчитать!

Было интересно слушать Грохотова, и я вздумала угостить его заодно с чаем оладьями-скороспелками.

Грохотов рассказывал, как на родине, под Рязанью, у них в семье на кухне жил замечательный черный кот.

– Редкостный экземпляр. Звали его Кисюка-Масюка, – смеялся Грохотов. – Папаша мне бывало с ним фокус показывал.

– Какой фокус? – спросила я, подкладывая Грохотову поджаристых оладьев.

– Да как же… Начнет папаша в темноте Кисюку-Масюку железным гребешком чесать, а у того из шерсти искры, искры.

– Это от электричества, – смеялась я.

Вероятно, по выражению моего лица Грохотов догадался, что мне очень хочется подробней знать о должности путешественника, который обязан колесить по земле, и он сказал:

– Изучаю кое-какие любопытные вопросы. Ими интересуется наука. А я служу науке…

– Что же интересного для науки в этой степи? спросила я.

Грохотов медленно вытер губы салфеткой. Мне показалось, что он пользуется этим, чтобы ответить не сразу и обдумать свои слова.

– Как вам сказать? Я возглавляю небольшую экспедицию одного столичного института. Нас интересует метеорологические и некоторые другие данные этого района, – очень медленно и серьезно произнес Грохотов.

Я промолчала, хотя и чувствовала, что он ждет; чтоб больше говорила я. Пришлось сказать:

– Лето здесь очень жаркое.

– Вот-вот, – подхватил Грохотов. – Именно. Я здесь уже два месяца, работаю почти рядом, вон там за рощей, и ни разу не собрался в поселок, такая жарища… А сегодня с утра пасмурно, это мешало наблюдениям, я и решил прогуляться по степи. Да вот, как видите, попал сюда.

Пока разговаривали, погода разгулялась, и мы придумали перебраться пить чай в сад. Благодушествовали за самоваром, а Грохотов продолжал рассказывать о своей передвижной лаборатории за рощей.

– Вокруг ни души. Жили там втроем, как отшельники. Я с лаборантом да еще одна сотрудница. Очень хорошая девушка, комсомолка. А теперь нас двое. Варя расхворалась и спешно уехала. Такая досада! Надо срочно переписывать ведомости, а некому. Почерк у меня корявый, а у моего помощника Симона еще хуже. Знаете, цифры надо писать четко. Уехала, и мы без нее, как без рук. Горе луковое, как говорится…

Грохотов хвалил все, что попадалось ему на глаза: пчел, псов, яблони. Восторгался медом, просил продать «хоть черепушечку».

– Угощу помощника… Пусть возвеселится, а то ведь мы живем по-походному. Консервы, сухари… Ездить в район за продуктами времени нет. Одним словом, такая несчастная наша планида.

Особенно понравилась ему Альфа.

– Украду я этого пса у вас, – шутил он. – Не продадите?

Потом разговор опять переметнулся на то, что некому переписывать ведомости в экспедиции. Грохотов осведомился о моем образовании. Пришлось мне вскользь коснуться биографии. И тогда он вдруг спросил:

– Может быть, согласитесь нам помочь?

Я пожала плечами. А Грохотов чуть не вскочил со стула в неподдельном восторге:

– Идея!.. Выход из положения!

– Да сумею ли? – потупив глаза, пробормотала я, хотя самой мне страшно хотелось побывать за рощей, посмотреть, что там за экспедиция.

– Наверное, по чистописанию имели только пятерки, – польстил мне Грохотов. – Не стесняйтесь. Похоже, боитесь, что за работу засажу и не дам передышки. Не беспокойтесь! Деньги буду платить, как хотите, сдельно или аккордно. Не обижу…

И принялся доказывать, что, кроме меня, какие-то ведомости в экспедиции составлять некому.

Взяв маленький горшочек с медом. Грохотов направился по степи напрямик к своей роще. Я проводила его. На прощание он взял с меня слово, что завтра явлюсь к нему ознакомиться с работой.

Расстались. Грохотов удалялся неторопливой походкой бывалого ходока. Помню, солнце отсвечивало от блестящей пряжки на его кепке. И почему-то я прошептала:

– Веселый ежик!

Улыбаясь, в тот момент я невольно вспомнила острые глаза Грохотова и жесткие, ершистые, коротко стриженые волосы его, черные-черные, один к одному, только с проседью над левым виском.

Что за человек? Я чувствовала к нему невольную симпатию. Все казалось в нем простым и естественным. Я в первый раз в жизни так близко видела ученого. Вероятно, это очень интересно – быть ученым. И тут подумалось:

«А вдруг я делаю ошибку, собираясь стать артисткой?» Вспомнились слова папы: «И для искусства нужны знания…» Как сложна жизнь!..

Медленно двигалась я домой.

Солнце коснулось края степи. По ней побежали прощальные мягкие лучи. В далеких ковылях протяжно крикнула невидимая ночная птица. От реки тянуло пряной влажностью трав…

VI. Полевая станция ЭИВР

Грохотов сидел на табурете за походным столиком против меня и просматривал очередные ведомости.

– Прекрасно, – сказал он. – Для вас это только скучный ряд непонятных цифр. По вашим же глазам вижу, хотите узнать, что они значат.

– Да, – ответила я, выдерживая строгий его взгляд.

Кузов большого грузовика защищал нас от полуденного солнца. Вот уже несколько дней, как я по утрам прихожу сюда, в степь, за рощу. Могучие дубы и ясеня скрывают низину с речкой, за которой расположен поселок.

По середине холма возвышается тонкая антенна в виде устремленной в небо острой металлической иглы. Ее удерживают тросы, которые укреплены на врытых в землю столбиках. От антенны проволоки идут в один из домиков. Зачем – не знаю. Я еще не бывала внутри.

Мои обязанности несложны. Грохотов вручает мне узкие полоски бумаги, испещренные рядами цифр. Записаны они, видимо, наспех, карандашом, торопливым, не очень разборчивым почерком. А я должна переписать их чернилами. Вернее, как можно аккуратнее скопировать в разграфленные ведомости, чтобы получались стройные таблицы. В заголовке их – слова, значения которых я не понимаю, а в левом верхнем углу штамп с таинственными буквами: ЭИВР.

Я не пытаюсь расшифровывать их, чувствуя, что Грохотов сам расскажет все необходимое, когда присмотрится ко мне. Казалось, этот момент наступит скоро…

Грохотов сложил мою работу, спрятал исписанные листки в портфель.

– Симон!

Над нашими головами раскрылось окошко домика. Показалось лицо помощника. Он немногословен. Скосил на Грохотова большие черные глаза, буркнул:

– Эге?

Тот протянул ему портфель.

– Положите на место.

Симон взял портфель жилистой могучей рукой, произнес:

– Ага.

И захлопнул окошко.

Ни разу я не слыхала, чтобы Симон сказал связную фразу. У него манера говорить только: «ага, эге, ого, угу», причем он придает одному и тому же слову самые разнообразные оттенки.

Грохотов продолжал пытливо смотреть на меня.

– Если не очень спешите, оставайтесь позавтракать с нами, – предложил он. – Кстати, познакомитесь ближе с Симоном.

– Мне было бы приятно помочь вам и в приготовлении завтрака, – сказала я, вставая.

– Ну, это не так сложно, как полагаете, – мягко отозвался Грохотов, взглянув на ручные часы. – Двенадцать двадцать четыре по местному времени. В Москве мои друзья еще только просыпаются… Симон!

– Окошко снова распахнулось. Послышалось:

– Эге?

– Парадный завтрак в честь Тани. Срок изготовления – шесть минут.

– Угу! – чуть усмехнулся Симон и захлопнул окошко. Через секунду он пробежал мимо к другому домику, прыгнул в дверцу сразу через все ступеньки, крикнул:

– Ого!

– Приглашает заняться делом, – кивнул на Симона Грохотов. – У нас рассчитан каждый жест… Раз-два!

Мне не пришлось ничего делать, оставалось только смотреть и удивляться. Откидной столик и два сиденья ловко вмонтированы в стенку домика. Грохотов откинул их и подставил табуретку. Сервировка на три персоны производились молниеносно, будто передо мною работали цирковые жонглеры. В гнезде столика торчали два штепселя. Вот моментально включены электроплитки. Консервные банки Грохотов откупорил особым ножом с острозубым колесиком на толстой ручке. Колесико завизжало, словно миниатюрная циркулярная пила, и это напомнило мне районную лесопилку у нас в горном лесничестве.

– Суп с мясом, – сделал любезный жест Грохотов, поставив банки на плитки. – А на второе… Симон! Угощаешь?

– Aгa!

Симон вынес сковородку. Грохотов потер руки:

– Ухитрился вчера подстрелить дикого гуся. Вчера же половину и съели… Симон у нас мировой охотник… А хлеба хватит?

– Ого… – развел руками Симон, показывая, что хлеба много.

Завтрак был чудный. Никогда я не предполагала, что в консервных банках может находиться столько разнообразных вкусных вещей. Главное же, все подогревалось и кипятилось моментально. В поселке электричества не было. Откуда же оно у Грохотова?

Мое торжество наступило после завтрака. Даже Симон широко раскрыл глаза, увидев, как быстро я управилась с посудой. Я все перемыла, вычистила ножи, вилки, ложки, перетерла тарелки. Захотела пошутить и как-то невольно многозначительно сказала Грохотову:

– Ага!

Грохотов засмеялся, а Симон утвердительно кивнул головой.

В тот день Грохотов вызвался проводить меня. Он спросил, когда отошли от грузовиков:

– Вы, наверное, собираетесь учиться дальше?

– Да, – ответила я, соображая, какое направление может принять наш разговор. Я совсем не собиралась подробней рассказывать этому профессору мою несложную биографию дочери лесничего, которая мечтает стать знаменитой актрисой.

– В какой же вуз хотите поступить?

Я мельком взглянула на Грохотова. У него такой вид будто спрашивает меня только потому, что не находит другой темы разговора. Мы шли по опушке рощи. Грохотов поднял тонкий прутик и изредка сбивал им головки полевых цветов.

– Ни в какой.

Прутик застыл в воздухе. Грохотов остановился на полушаге:

– Как так?

– Очень просто, – потупила я голову. – Мне не так много лет, как кажется. Сама еще не знаю, какая специальность по душе.

– Понимаю, – серьезно сказал Грохотов. – Выбор специальности – нелегкое дело. Кто ваши родители?

– Не все ли вам равно? – спросила я, стараясь придать этому небрежному ответу возможно больше мягкости.

– Простите, я не из простого любопытства…

Мы пошли совсем рядом. Грохотов стал почему-то расспрашивать меня, как я отношусь к футболу. Это мне показалось скучным.

Мелкую речонку у рощи мы перешли вброд. Это прервало рассуждения Грохотова о спорте. Вероятно, он ждал, что я попрошу его продолжать. Но я считала, что на первый раз достаточно сказанного.

– Спасибо, что проводили, – просто и наивно вымолвила я.

Грохотов понял и попрощался.

Поднимаясь от речки к поселку, я на полдороге обернулась. Увидела, что Грохотов успел перейти на тот берег и теперь стоял, очевидно, в ожидании, что я с ним попрощаюсь.

Сдернув с головы пестрый шелковый платок, я помахала им.

Грохотов увидал и в ответ поднял руку. До меня донеслось:

– Ау!

VII. Опять огненные бусы

Я могла бы побродить по поселковым дворам и узнать у словоохотливых хозяек что-нибудь о Грохотове, но не хотела делать этого.

По-видимому, моя работа по переписке близилась к концу.

Чувствуя себя нездоровой, я утром не пошла за рощу. А вечером, как и в тот памятный раз, сидела у омшаника.

И опять голубоватый огнистый шар покатился от реки.

Я увидела его совершенно отчетливо. Он катился по траве. Вернее – вкатывался на пригорок. Двигался по совершенно прямой линии к моему саду.

Помня о первом знакомстве с этими загадочными шарами, я не шелохнулась. Но шар не докатился до самой изгороди, а исчез на пустыре.

Вечер стоял безветренный, тихий и теплый. Только здесь, в степи, бывают такие вечера. Но в те минуты я уже не наслаждалась отдыхом. Напряженно вглядывалась я в силуэт рощи. Второй шар в точности повторил путь первого…

Тонкий серп новой луны показал из-за яблонь серебряные рожки и пропал. Всю ночь я просидела у омшаника. Когда легкий утренний туман поднялся над речкой, я осторожно прошла в хату. Глянула в оконце:

– Да, в том месте…

Болела голова, но я выпила крепкого чаю, и сразу стало легче.

Придя к Грохотову, я нашла его озабоченным.

– Таня, – сказал он тихо, – мне кажется, что я могу рассчитывать на вашу помощь…

Помнится, в ответ я слегка пожала плечами и сдвинула брови. Интересно знать, что я могу сделать для профессора? Мне, пожалуй, и хотелось бы помочь ему. Но история с кольцом была достаточным предупреждением, чтобы научить меня относиться осторожно и серьезно к случайным просьбам.

– В чем дело? – почти сухо пробормотала я.

Он ответил не сразу. Потом заговорил робко:

– Не смею сказать, Таня, что мы подружились. Это с моей стороны было бы слишком самонадеянно и неуместно. Прошу лишь верить моей искренности. Как руководитель научных работ, имею некоторый опыт в выборе помощников. За эти недели я успел приглядеться к вам. И мне думается, из вас выработался бы прекрасный научный работник…

– Но я хочу стать артисткой, – громко перебила я Грохотова.

– Разве наука помешает вам? – спросил он.

И я почему-то вспомнила слова отца об искусстве.

– Мне хочется, чтобы вы помогали мне и дальше. Помогали в очень интересной работе…

– Что я должна делать?

Грохотов остро посмотрел мне прямо в глаза. Взгляд этот я выдержала. Грохотов сказал:

– Я поспешил поговорить об этом с вами сегодня. Возможно, нам придется неожиданно расстаться. Но, может быть, вы поступите учиться в технический вуз…

Я снова пожала плечами:

– Не знаю, в какой области техники пригожусь…

– А это вы сейчас сможете сообразить, – чуть усмехнулся Грохотов. – Одно только для меня важно… Согласны помогать? Согласны быть помощницей в научной работе?

Я тряхнула кудрями. Чем рискую?

– Согласна, профессор.

– Прекрасно.

Грохотов поднялся по лесенке и раскрыл дверцу в домик.

– Пожалуйте… Здесь наш Симон…

Послышалось:

– Эге!

Единственная комната домика была заставлена непонятными мне приборами. Симон, повернув ко мне из-за них свое горбоносое лицо, слегка улыбнулся и кивнул.

– Проверяем работу одного приспособления, – сказал Грохотов, – показывая на разные рычаги и кнопки. Видите, в какой мы тесноте? Эти аппараты автоматически записывают физические явления, которые происходят в окружающей нашу станцию атмосфере, записывают круглые сутки. Записи мы расшифруем у себя в институте. Но часть, наиболее интересную, записываем, я или Симон, на бумаге. Вот эти цифры вы и переписываете начисто…

В то утро работы было мало. Провожая меня. Грохотов спросил:

– Вы, кажется, плохо спали эту ночь? У вас очень усталый вид…

– Пришлось встать сегодня несколько раньше, – отпарировала я показавшийся мне хитрым вопрос.

– А вот Симон может не спать по пять суток, – сказал Грохотов.

– Он что, не умеет говорить, ваш Симон?

– Ему скучно в степных краях. Родился в горах и скучает здесь, как орел в клетке…

Эти слова напомнили мне мои горы.

– Я тоже родилась в горах… – сказала я с нежностью.

Вернувшись домой, я прошла на пустырь. Выдернула стержень, отсчитала сто шагов влево, если смотреть от омшаника, и снова заколотила стержень в землю. Потом села у омшаника, на глаз определила местоположение заземления, запомнила его. И с нетерпением стала дожидаться вечера.

Снова спустилась летняя ночь. Рожки месяца за сутки выросли. Он пободал ими розовое облако над горизонтом и быстро скатился вниз, спеша за солнцем.

Голубоватый шар перепрыгнул через рощу и, вероятно, попав в речку, пропал. Мне подумалось: «А если это только кажется?»

Легонько крикнув собак, я подошла к изгороди. Теперь был виден спуск в низину. Я оперлась об изгородь, вглядываясь в сгущающиеся сумерки. И опять новый голубоватый шар покатился по траве. Он не спеша вкатывался вверх из низины.

– Альфа… Омега… – позвала я собак. – Смотрите… там…

Собаки увидали шар. Рукой я почувствовала, как на Омеге встала дыбом шерсть. Собаки взвизгнули и убежали, а шар двигался ближе. Вот он добрался до пустыря и исчез.

Мне захотелось похлопать в ладоши и крякнуть; «Браво, Татьяна!» Таинственный огнистый шар исчез как раз в том месте, где я заземлила стержень.

Надо действовать дальше.

Рано утром я взяла с полки первую попавшуюся тетрадку, свернула ее в трубку, перевязала обрывком тесемки и пошла в степь. Тетрадку я держала под мышкой. Тетрадка была тяжела. И немудрено: в ней помещался металлический стержень. Ему теперь предстояло совершить небольшое путешествие подальше от пустыря и от рощи.

Бескрайная степь начинала уже Пылать полуденным зноем. Нелегкую работенку придумала я на сегодня. Но ее надо сделать обязательно. Я не особенно спешила. Надо для стержня выбрать наиболее подходящее местечко, а там увидим.

Туманным пятнышком маячил на горизонте поселок Волчий Лог. Перейдя через мостик, двигалась я по еле заметной тропинке среди выжженной, нескошенной травы. Ветер приносил густой аромат степной полыни. Направо остались рощи и бугор, где крохотными силуэтами вырисовывались домики Грохотова. В мои планы не входило, чтобы меня оттуда заметили. Огляделась. На всем пространстве кругом ни одной живой души. Я прошла чуть вправо от тропинки. Теперь я находилась от рощи примерно на том же расстоянии, что и моя хата. Я заземлила стержень в приметном местечке среди высокого желтого ковыля. Сделала это очень быстро и прежним неторопливым шагом свернула влево, где тянулась грунтовая дорога на Волчий Лог.

Идя к Грохотову на работу, я придумывала, что сказать ему, если он заметил мою утреннюю прогулку по степи. И тут, раздумывая, вспомнила о предсмертной воле отца. Как это не пришло мне раньше в голову осведомиться у Грохотова о человеке, которому адресован пакет? Ведь Грохотов – профессор и, вероятно, укажет, как нужно действовать.

Когда меня в этот вечер провожал Грохотов, я сказала ему о пакете. Упомянула о Дымове. Грохотов остановился и пытливо посмотрел на меня. Но это продолжалось только мгновенье. Глаза его приняли обычное выражение благожелательности.

– Дымов – мой хороший знакомый, – сказал Грохотов. – Принесите пакет завтра. Я жду с часу на час, что ко мне приедет из института сотрудник. С ним я отошлю материалы, а заодно он захватит и пакет вашего отца для Дымова.

– Какая специальность у этого профессора? – спросила я.

– Он занимался изучением высоковольтных разрядов, – ответил Грохотов. – Вы знаете, что это такое?

– Нет, – ответила я тоном полнейшего безразличия.

На следующий день я принесла пакет моего отца и вручила Грохотову. И вскоре вернулась домой. Я пишу об этих кажущихся мелочах так подробно потому, что они важны для дальнейшего.

Под вечер я мечтательно смотрела на красивый двурогий месяц и думала, как мне завтра узнать поподробнее о Грохотове и Дымове. Месяц скрылся в облачке у горизонта. Я внимательно смотрела по направлению к роще и влево от нее, где теперь заземлен стержень. Но там все спокойно. Голубой свет не появлялся.

* * *

Рано утром меня разбудили голоса на улице. Через окно долетел мужской голос, рассказывающий что-то очень интересное. Подошла к окну и прислушалась.

– Сам видел, собственными глазами. Был я в Волчьем Логе, то да се, смотрю: уже поздно. К приятелю зашел. «Оставайся, говорит, ночевать, куда тебя ночью понесет!» А я не из трусливых. Темноты, что ли, бояться! Ночь не страшная. Хоть и половинка луны, а светит. Выехал из Лога, оттуда до нас рукой подать. Дорога ровная, светло, правда, не очень, но видать. А вокруг – тишина, воздух легкий. Привалился я бочком, вожжами пошевеливаю. «Ах, – думаю, – и до чего у нас тут хорошо…» И, тьфу, словно сам себя сглазил. Глянул налево, да так и обмер. Он самый и катит…

– Кто? – спросило сразу несколько женских голосов.

– Да шар! Большой такой – с дыню! Весь огненный.

– Да тебе представилось!

– Сначала и сам так подумал. И огонь какой-то чудной. То в синеву, то в голубизну ударяет. Оторопь взяла. А потом думаю: «Постой, это что за явление?» Попридержал лошадей, смотрю. Шар – ко мне. Будто бежит до степи, виляет, как заяц.

– Где было-то?

– Да около тропинки в ковылях.

Я жадно слушала.

– И провал сразу, будто ветром сдунуло, – досказывал рассказчик. – А лошади испугались. Ка-ак дернут вперед! Я даже затылком о задок приложился. «Тпру, черти!» – кричу. А они домой, домой… во все восемь ног.

Вероятно, к рассказчику подошли новые слушатели, он повторял снова все в подробностях.

– Скажете, приснилось? А я готов хоть сейчас то место показать, куда шар провалился. Подпрыгнул, завертелся, во все стороны – искры! Фукнул, а потом – раз!.. И ничего нет.

Так день начался неожиданностями.

VIII. Исчезнувшая антенна

Собираясь к Грохотову, я обдумывала случившееся. Если из своей походной лаборатории Грохотов с Симоном выпускали огненные шары, то эти шары ведь повиновались мне, вернее, железному стержню, который я заземляла в трех местах: огненные шары каждый раз неукоснительно меняли свое направление. На почему шары не притягивались другими железными предметами? Следует ли прямо рассказать Грохотову о моих наблюдениях и о том, что произошло сегодня ночью в степи?

Я приняла более осторожное решение. Постараюсь, чтобы мне подробнее рассказали об аппаратах, с которыми работал Симон. Может быть, все станет яснее.

Я перешла речку. Сейчас за поворотом, как обычно, будет видна игла антенны. Но теперь я не увидела ее. Антенны не было.

Я пробежала через рощу. Вот знакомый холм. Он пуст. Грузовиков с домиками не было на месте. Они исчезли!

Я стояла ошеломленная. Глубокие колеи взбороздили вершину холма. И больше ничего,– никаких следов пребывания людей. Даже столбики для тросов, которые поддерживали антенну, пропали. Трава кругом вытоптана, но нигде ни клочка бумаги, ни одной консервной банки. Лишь на склоне холма в яме увидела я выжженную траву, как будто здесь недавно разводили костер.