Девятка

– А ты забудь, что дышал когда-то, – объяснял тройка.

Я постарался, но не смог забыть. Чем сильнее я пытаюсь об этом не думать, тем больше легкие требуют воздуха.

– Сначала может казаться, что здесь совсем нет жизни. Но ты поймешь. Не девяткой поймешь, конечно, чего греха таить. Все девятки обычно как зомбированные. А знаешь, почему так?

Я мотнул головой.

– Потому что они не спят. Я тоже пришел девяткой. Два часа сна после примерно четырнадцати часов работы – ну, разве не сойдешь с ума? На то они и рассчитывают. Девятке никогда не стать восьмеркой, уж поверь мне. Хотя, бывают такие редкие случаи, типа меня. Но убрать клеймо может только Бог. А ему нет дела до нас.

Я снова открыл рот, но не издал звука.

– Да забудь ты уже, что когда-то дышал! Так никогда не заговоришь. Ты мертв, тебе не нужен воздух!

Это бессмысленно. Я не могу издать звук, не выпуская из легких воздух. Это просто невозможно.

– Клади сюда, – сказал тройка, кивая на груду камней.

Я положил и огляделся по сторонам. В тумане не видно двери в Рьяд.

– Хватит глазеть, – сказал новый знакомый. – Дверь в Рьяд слева. Тебя все равно туда никто не пустит, так что пошли еще камней наберем.

Я девять раз ходил туда-сюда, таская глыбы, пока не услышал голос черта-надзирателя в голове:

– Девяткам и восьмеркам пройти на раздачу пищи.

– О! – воскликнул тройка. – Пошли, провожу, а то так и будешь бродить. Ты встречался уже с девятками?

Я отрицательно мотнул головой.

– Вот и повстречаешься. Увидишь, что тебя ждет. Так-то ты вроде мужик нормальный, но такой участи почти никто не избегал.

Тройка повел меня через горячий пар. Я все еще не понимал, как можно все ощущать, двигаться и быть материальным после смерти. Путешествие в системе распределения загробных миров – вот что в моем понимании смерть. Когда я стал бестелесным духом, когда не чувствовал прикосновений и вздрагивал от влажного мазка прохладной чернильной кистью по запястью. Сейчас чернила почти стерлись, осталось лишь блеклое непонятное растертое пятно.

Люди на раздаче пищи стоят в шахматном порядке, соблюдая одинаковую дистанцию и интервал. Вдоль рядов прохаживаются черти-надзиратели с длинными плетями. Восьмерки и девятки сгорблены, пошатываются взад-вперед, будто и правда засыпая. Взгляды душ устремлены к пальцам ног, если их вообще возможно разглядеть через горячий туман. Люди не переглядываются, не проявляют эмоции. Они – стадо, гонимое плетью. Каждый по очереди подходит к черту, медленно волоча ноги по каменной земле. Черт с кастрюлей и грудой блестящих тарелок наливает какую-то коричневую жидкость.

– Вот, что с тобой станет, – сказал тройка. – Иди в строй, пока не влетело.

Он исчез в тумане, а я встал среди душ, стараясь сохранить расстояние между рядов. Слишком уж тихо в этом строю. Все молчат, а единственные звуки – плеск непонятной жидкости в тарелках. Черти-надзиратели ступают босыми ногами беззвучно, почти паря над твердой землей. Поэтому я здорово перепугался, услышав голос за спиной.

– Глаза в землю! – громко проговорил черт на ухо.

Я вздрогнул и обернулся. Это вышло как-то само, необдуманно. И за это я поплатился ударом в спину, упал на горячую землю. В меня прилетала масса ударов, один за другим, с громкими требованиями подняться. Но под избиениями я скрючился на земле, закрывая локтями голову. Это могло продлиться вечность, но рядом из тумана возникла знакомая тройка. Он и остановил руку черта, занесенную для очередного удара.

– Хватит уже, – сказал он.

– Девятка нарушает режим, – сказал надзиратель, резким движением вырывая руку. – И ты тоже, тройка. Почему режим нарушаем, презренный?

– Режим я не нарушаю, – сказал тройка. – Я жду рабочие руки. Не буду же я сам таскать камни к Рьяду? Не занятие это для троек, уважаемый.

– Бери те камни, что уже есть, – ответил черт.

Я осторожно поднялся. Удивительно, как быстро проходит боль. Наверное, это потому, что я все же мертв. И боль эта выдуманная, как и желание спать, есть и дышать.

– Мне нужно закончить строительство как можно быстрее. И не думаю, что архангел Сеир поблагодарит тебя, если я сильно задержусь из-за раненной девятки.

Я вздрогнул – черт тоже. Тройка победно улыбнулся и встал рядом со мной.

– Да уж. Ты не ведись на этих чертов. Надзиратели – самая низшая каста среди них, вот они и вымещают злость на вас. Если в них вообще есть хоть какая-то злость. Поговаривают, что у них нет эмоций.

Я кивнул. Столько всего хотелось узнать у тройки, по-видимому, давненько проживающей здесь. Но каждый раз, открывая рот и пытаясь произнести хоть слово, я чувствую, как легкие склеиваются все сильнее. На что тройка смеется, бодро похлопывая меня по плечу.

– Научишься еще, поймешь потом. Меня, кстати, Ао̀д зовут.

Какое старое имя. Оно было распространено лет пятьсот назад – так называли каждого второго в честь пропавшего в войне Идомѐя с Виелдаром царя. К слову, сам царь был из Идомея, и детей так называли именно там. Выходит, здесь не только жители Виелдара живут.

В первую очередь еду давали восьмеркам, что и не удивительно. Пока до меня дошла очередь, я устал стоять. Хорошо хоть черти меня больше не беспокоили. А когда я уже держал тарелку с непонятной жидкостью, мне не хотелось есть эту коричневатую жижу с непонятными желто-зелеными комочками. Спасибо за то, что без воздуха нет и запахов.

Большой деревянной ложкой я зачерпнул жижу и поднес к губам.

– Ешь быстрее, чтобы вкус не чувствовать, – говорил Аод. – А вообще, лучше не есть совсем. Хотя уже поздно, раз ты получил еду на руки.

Я запихнул огромную ложку в рот. Жижа с горьковатым привкусом слизью прилипала к верхнему небу и языку. Я поспешил это проглотить, но во рту оставалась нарастающая горечь вкуса желчи.

Меня стошнило.

Я давно не ел вкусной пищи, но это уже перебор. Не могу даже представить, из чего (или кого?) готовят эту слизь.

– Вот, про это я и говорил, – Аод усмехнулся. – Пошли работать, а то время зря теряем.

Немногочисленные рвотные массы испарялись. Я снова почувствовал благодарность к Ньяду за отсутствие воздуха. Мне не приходится дышать рвотой, калом и мочой.

Ноги потихоньку привыкали к ходьбе по горячим камням, но вот окружающая жара давила со всех сторон. Серый балахон намок и отлипал от тела, легонько покалывая кожу. А ведь я практически не работал. Перетаскивать камни не так сложно для того, кто много лет был рабом.

Таская камни, я все еще пытался произнести хоть звук. Что угодно, хоть просто замычать. С каждой попыткой я чувствовал, как что-то сжимается в горле. Я пытался снова и снова, пока не посчитал это занятие бесполезным.

– Советую, – говорил Аод, идя рядом, – не работать на чертов. Приставай к обычным душам вроде меня с просьбами дать работу. Иначе будешь ходить вечно побитый и усталый. А так работать намного легче, да и веселее к тому же. Нам, старшим цифрам, тоже бывает скучно, вот мы и общаемся с такими, как ты. Хотя, если с тобой еще есть смысл разговаривать, с теми, кто здесь давно – уже нет. Они просто выполняют заданную работу и не думают. Разучились думать со временем.

Мне немножко стыдно, что Аод говорит как сам с собой. Но я уже и не пытаюсь отвечать. Просто киваю, иногда мотаю головой. Парень он разговорчивый, тараторит без умолку. В основном, о том, что я скоро привыкну, перестану взвешивать, что хорошо, а что плохо, прекращу думать и буду тупым орудием труда в руках черта. Слушать такое, конечно, неприятно. Да и не считаю я, что когда-нибудь стану как все. Но они разве так думали?

Я остановился с грудой горячих камней. Эта мысль теперь не даст мне покоя. Как бы я ни сопротивлялся, общество все равно возьмет верх. Я потеряю собственное мнение. К слову, черт-надзиратель говорил, что я даже права на это не имею. И как тут остаться собой, не стать частью огромной системы Ньяда?

Несмотря на запрет, мнение я все же имею. И вот оно: я в полном дерьме. И, видимо, останусь в нем до конца времен, если таковые наступят. Теперь мне не выкрутиться.

– Чего встал-то? – спросил Аод.

Я двинулся с места, уже интуитивно идя по маршруту в пятнадцатый раз. Кажется, я понял, как ориентируются местные жители в тумане. Это то же самое, что идти ночью по дому до туалета. Темно, ничего не видно, но ты и с закрытыми глазами можешь сказать, где и что стоит, и редко когда можешь врезаться в какой-то угол и сломать мизинец ноги.

– Сегодня был в Рьяде, – говорил Аод. – Ну, нам, тройкам, туда ходить разрешается. Собственно, там мы и работаем, а живем здесь. Так вот, подслушал разговор одной девчонки с каким-то мужиком. Она говорила, что еще при жизни умела выходить из тела и становиться духом. Представляешь? Она выходила из тела, по сути, умирала по собственному желанию!

Перед глазами возник образ сестры. Именно благодаря ее рассказам после смерти я так быстро сориентировался и смог двигаться, не имея тела. Только с помощью желания, силой мысли. То было странное ощущение. Я не двигался сам, не прилагал каких-либо усилий. Просто думал. Сильно думал.

– Сестра, – сказал я.

Аод остановился. Его тело померкло и становилось прозрачным. Туман окружал его так, что казалось, будто Аод сам состоит из тумана.

– Как ты это сделал? – тихо спросил он.

– Что сделал? – ответил вопросом я, не понимая, чему тут удивляться.

Ведь он тоже говорит, значит, ему хорошо известно, как говорить, не пользуясь воздухом.

– Ты точно человек? – он отшагнул в туман, сливаясь с ним все сильнее.

– Что не так? – говорю я медленно, пробуя слова на вкус, стараясь запомнить ощущения.

– Ты не понял? Ты что, не специально? – Аод перестал становиться прозрачным и шагнул ко мне.

– Я? Специально, – сказал я, все еще не понимая, чего необычного в моих словах.

– Ты, кажется, не понял. Как это? – он трясся, будто облитый ледяной водой посреди жаркого Ньяда. – Вообще я впервые встречаю такую душу. Именно душу, а не ангела или черта. Душу, которая говорит с закрытым ртом.

Глава 5

Мужество – это когда заранее знаешь, что ты проиграл, и все-таки берешься за дело и наперекор всему на свете идешь до конца. Побеждаешь очень редко, но иногда все-таки побеждаешь.

Харпер Ли ‒ «Убить пересмешника»

Я говорил с закрытым ртом. Значит, мой голос сейчас звучал в голове Аода подобно тому, как голос немого ангела-сопровождающего звучал во мне. Выронив камень, я приложил пальцы к губам, чтобы убедиться в этом.

– Серьезно? – спросил я, но рот действительно оставался закрытым.

У того ангела рот при разговоре открывался, и я поспешил рассказать об этом Аоду.

– Знаю его, – ответил он, кладя камень в мои руки, – он служит системе распределения уже сотни лет. Он когда-то и меня принимал. Бедняга, он как застрял на одной должности, так и не поднимается. Рот он открывает, чтобы чувствовать, как будто он говорит по-настоящему.

– Странный, – сказал я, продолжая путь к двери в Рьяд.

Для разговора все еще приходилось концентрироваться.

– Странный тут только ты.

– Разве думать сильно – это странно? – спросил я, кладя камень в большую кучу.

Он скатился, собирая лавину из множества мелких камушков.

– Очень. Я здесь уже шестьсот тридцать девять лет… Ну, это по времени Ньяда. Если так будет привычней, по времени Алкеона прошло ровно пятьсот лет. Так вот, ты не первый такой. Слухи разные ходили, но лично я с такими душами не знаком. Ты вот что, – Аод развернулся ко мне всем телом. – Лучше молчи. Проблем потом не оберешься.

Аод взялся за ручку двери. Я замер – неужели ангел и черт его пропустят? Но те ничего не сказали, когда Аод вошел внутрь. Я хотел было пойти за ним, но ангел предостерегающе загородил собой проход.

– Ты-то куда собрался? Работай иди.

Я с замиранием сердца посмотрел в его равнодушное лицо. А если доложит? Расскажет кому-то вышестоящему, что я могу говорить в чужой голове?

– Время сна, – прозвучал в голове голос черта-надзирателя. – Желающие проходите к регистрационной стойке, регистрируйте свои часы.

Я не знал, куда нужно идти. Да и спать-то не особо хотелось. Поэтому я решил пройтись по Ньяду, стараясь никому не попадаться на глаза, и хорошенько осмотреться. Ноги привыкали к горячим камням. Ступни, будучи и раньше твердыми, за считанные часы огрубели совсем.

Меня задел человек. Он даже не обернулся, а продолжил идти. Я точно увидел на его лбу клеймо – девятка. Такой же, как я. Человек шел сгорбившись, руки висели вдоль тела, как плети. Полусогнутые ноги с трудом передвигались, иногда подворачивая пальцы.

Со спины в меня врезалась еще девятка. Женщина с огромными мышцами, бритая под ноль. С первого взгляда я и не понял, что передо мной именно женщина.

Когда вновь и вновь в меня врезались, я понял, что нахожусь в огромном потоке из девяток. И все они, вероятно, идут к регистрационной стойке. Зарегистрировать сон.

Я отошел в сторону и увидел силуэты, просачивающиеся в тумане. Горбатые, усталые. Они идут потоком, медленным течением. Иногда плеть надзирателя силой разделяет пространство, издавая свистящий звук. Криков за этим не следует. Огромное стадо людей движется в одном направлении, гонимое пастухом.

Ком подступил к горлу. Пустой желудок выворачивало, но позывы к рвоте оставались только пустыми позывами. Я поспешил убраться отсюда, от этих безмозглых душ, зомбированных отсутствием сна.

Сколько часов продолжался путь, я не знал. Но закончился он у двери. Красная дверь, вероятно, та самая, через которую я и пришел в Ньяд. Подле нее все так же играли в карты ангел и черт. Но в этот раз другие. Я узнал их. Они, вероятно, тоже, но сделали вид, что не заметили меня.

– Что вы тут делаете? – спросил я, усаживаясь подле своих хранителя с искусителем.

Они не ответили. Черт мягко посмотрел на меня, но взгляд тут же охладел и вернулся к картам. Ангел и вовсе как будто меня не слышал.

Должно быть, эти двое обижены. Вероятно, это и есть то самое понижение в должности. Из веселой жизни во внутреннем мире человека, из наблюдений за его судьбой и придумывания оригинальных и интересных способов спасти подопечного они стали теми, кого я их вижу. Обычными защитниками врат, играющими в карты.

– Привратниками, – холодно сказал ангел, так и не взглянув на меня.

Я вздрогнул, не ожидая, что мои мысли снова читают.

– Что это значит? Это навсегда?

– Это значит, – отвечал черт, – что мы должны стеречь выход из Ньяда.

Конечно, я это и сам понимал. Интересовало другое. Сколько длится их рабочий день? Как часто приходит смена? И вообще, о природе ангелов и чертей хотелось бы расспросить подробнее.

– Нельзя такое спрашивать, – сказал ангел. – А нам нельзя отвечать. Бог может решить, – хранитель строго посмотрел на меня, – будто бы ты собрался отсюда сбежать.

Холодный взгляд ангела не отпускал меня. Он будто гипнотизировал, смотрел не в глаза, а в душу. Да, эти двое знают обо мне все. Они знают меня даже лучше, чем я сам. Они знают. Поэтому и предупредили.

– У меня и в мыслях не было сбегать отсюда, – соврал я.

Хранитель перестал смотреть на меня. Он оценивал взглядом то кинутую чертом крестовую девятку, то шесть карт в своей руке. Я заглянул в его карты, но тот быстро прижал их к груди.

– Не подсказывай ему, – сказал хранитель.

– Я и не собирался.

– Ты громко думаешь, – напомнил черт.

Я со вздохом опустил голову. Как у них все сложно – если я посмотрю в карты одного, другой тут же узнает их состав. Наверное, я правда громко и сильно думаю. Как я понял, это здесь большой минус.

– Минус не для тебя, – сказал черт мягким голосом, подкидывая десятку в ответ на ход ангела. – Минус для остальных.

– Не для меня? То, что окружающие читают мои мысли, создает проблемы не мне?

– Именно, – сказал хранитель. – Мы молчим. Не разговаривай с нами.

– И не только с нами, – добавил черт.

Это прозвучало обидно. Но, думаю, еще обиднее сидеть здесь после того, как добился звания хранителя или искусителя. И в этом виноват я. Их нежелание говорить со мной легко объяснимо. Это простая обида. Или все-таки предостережение?

Синхронно, не сговариваясь, ангел и черт разом кивнули. Холодок пробежал по горячему телу. Предостережение. Но от чего? Я поднялся, надеясь больше не причинять дискомфорта ангелу и черту. Им уже досталось из-за меня. Я найду ответы на вопросы сам. Только для начала нужно сориентироваться, где и что находится, кто занимает какую должность.

Я обошел дверь. Если предположения верны, там мне бывать не приходилось. Спиной я чувствовал взгляды. Хранитель и искуситель продолжали наблюдать за мной даже теперь. Не сдерживаясь, я обернулся. Через горячий туман не видно двери. Не видно совсем ничего и никого, ни одного звука, кроме отдаленного шелеста карт. Неужели я отхожу от цивилизации?

Из-за чувства абсолютного одиночества становится страшновато. Никогда я не был один, даже при жизни меня сопровождали ангел и черт. А теперь я мелкая девятка посреди горячего пустынного Ньяда.

Все еще девятка.

В следующий раз, когда увижу Аода, нужно расспросить, каким образом он поднялся аж до тройки. Если он раньше был похож на то стадо, гонимое плетью надзирателя, то это невероятная сила. Сомневаюсь, что у тех бедолаг остался разум. Скорее всего, его либо отшибли плетью, либо уничтожили отсутствием сна.

Шелест карт остался позади, как и ощущение пристального взгляда на затылке. Никто не встречается по дороге, ни одной тени, ни одной двери. Даже груд камней и чертей нет. Но какое-то внутреннее чувство тревоги все же есть. Оно медленно нарастает, подобно снежному кому, становясь все больше и больше. Достигает оно пика, когда сквозь туман просвечивает нечто огромное. Ноги трясет, я стою на месте. Не понимаю, чем вызван страх. Здесь все незнакомо, каждый уголок, но иные тени меня не пугали. А эта еще как пугает.

Тело застыло на месте, ноги отказываются слушать команды. Хочется подойти ближе и рассмотреть. Неужели здесь есть постройки? Через туман не могу сказать, что это – гора или здание, но все же склоняюсь ко второму. Не может быть гора такой пропорциональной.

Позади я услышал шелест. Медленно повернув голову, я увидел, что кто-то стремительно приближается ко мне. Черная тень. Вероятно, черт. Что, если мне нельзя здесь находиться? Мне влетит.

Обретя новый страх, я перехожу на бег. Здание приближается, контуры очерчиваются. И теперь я точно уверен, что это не гора. Это огромный дворец, окруженный высокой стеной. По мере приближения к огромным вратам проявляются цвета. Преимущественно серые, местами черные. Вход никто не охранял, но я не мог войти внутрь. Я даже не пытался открыть дверь – страх сковал тело. Пот щекотно стекал по щекам, руки, крепко стиснутые в кулаки, трясло. Кто-то дернул меня за плечи, и я полетел назад. Упал на пятую точку, все еще не находя сил обернуться.

– Бегом назад! – произнес голос моего хранителя.

Ангел взял меня за подмышку, поставил на ноги и потянул за собой. Он бежал, а я спотыкался позади. Белый капюшон натянут до подбородка, шаг широкий, рука ледяная. Я с ужасом увидел, что мое тело становится прозрачным. Через меня просвечивает земля.

Мы быстро достигли двери, у которой нервно расхаживал мой черт-искуситель. Он остановился передо мной. Мягкие черты лица будто ветром сдуло. Суровый, разгневанный вид, твердый взгляд в глаза.

– Ты что творишь?! – спросил он, уперев руки в бока.

Я хотел быстро ретироваться, но ангел крепко сжимал мою руку, давая напарнику отчитывать меня.

– В то место ходить нельзя, ни под каким предлогом!

– Почему? – спросил я, все еще удивленный переменой в настроении черта.

– Я не могу ответить. Нельзя, просто нельзя, запомни. Ты же не хочешь стать десяткой?

Я промолчал. Стать десяткой, в моем понимании – умереть окончательно.

– Даже если ты думаешь, что тебя никто не заметит… – ангел отпустил мою руку. – Возможно, так оно и будет, но не подставляй хотя бы нас. Каждый раз бегать за тобой, когда мы больше не приставлены к тебе – извини, но мы даже права на это не имеем, не то, что обязанности.

Я продолжал молчать, не зная, что можно на это ответить. Я действительно мог поставить их в затруднительное положение. Хранителю пришлось покинуть свой пост, чтобы уберечь меня от опасности. Этого, вроде, никто и не заметил. А если бы заметил? И вообще, если Бог все видит, неужели он и так не знает, куда я ходил?

– Не думай об этом, – в голос черта вернулась прежняя мягкость. – Просто не ходи туда больше. Иди, работай, может, повезет, станешь восьмеркой. Здесь не любят тех, кто отлынивает.

Я собрался было пойти от двери, но в последний момент остановился и обернулся.

– А как вас зовут?

Ангел и черт переглянусь, помолчали какое-то время.

– У нас нет имен, – холодно ответил ангел. – Просто привратники.

Я немного помолчал, думая, что еще можно спросить у бывших хранителя с искусителем, но не придумал вопроса и пошел работать, не попрощавшись.

Работу искать не приходилось. Стоило наткнуться на черта, как я получил плетью по спине. И приказ – идти мыть посуду. Сначала я обрадовался, решив, что это не такая уж и работа. Но стоило мне увидеть гору посуды и то, в чем необходимо ее мыть, мои иллюзии распались.

Горячий пар сильным напором бил из глубокой дыры в земле. Воды в жидком виде в Ньяде нет. Не используя посторонние предметы, я брал тарелку, вымазанную слизью, подносил под пар и тер. Руки обжигались до боли, в один момент мне даже показалось, что появился ожог. Но ничего подобного не произошло, ведь даже самые глубокие раны здесь заживали почти моментально. Но когда руки находятся под напором пара, еще и сжимают горячий металл, как-то не думаешь о том, что кожа быстро восстановится.

Еще и черт стоит над душой, сложив руки на груди. Он читает мои мысли – я догадываюсь об этом. Но все равно начинаю удлинять перерывы между одной тарелкой и другой, наслаждаясь моментами, когда пар не бьет по рукам. Черт это замечает, и я все же получаю плетью по рукам.

Кровь вместе с паром начинает подниматься, и я быстро намываю очередную тарелку, чтобы избавиться от боли. Черту не нравится и это – он снова меня ударяет.

Когда гора посуды была вымыта, а руки раскраснелись, как огромное солнце, уныло нависшее над Ньядом, черт потащил меня работать дальше. В этот раз мне крупно повезло – он поставил меня красить дверь в Рьяд. Постоял рядом, затем, видимо, я ему надоел, и он ушел по своим делам. И когда я закончил работу, я больше не хотел ничего делать.

– Аод в Рьяде или в Ньяде? – спросил я у привратников.

– Скоро придет из Рьяда, – ответил черт, доставая черную бутылку из-под балахона.

Я с удивлением наблюдал, как черт пьет жидкость, предположительно вино, затем передает бутылку ангелу, и тот повторяет его действия, утирая рот рукавом.

– Разве вам можно пить? – спросил я, больше удивленный тому, что пил ангел. Черту я не слишком удивился.

– Можно, – отвечал черт. – Только вино достать трудно. Разве что благодаря таким, как Аод.

– А что, он вас вином подкупает? – неосторожно спросил я.

– Ну, можно сказать и так. Естественно, с тобой так не получится. В Рьяд мы тебя не пустим.

– Да я просто спросил, – разочарованно пробубнил я.

– Он же работает в Рьяде. Сказал, что задержится там, вот и принес бутылку.

Эти привратники отличаются от тех ангелов и чертов, которых я видел прежде. Какие-то они разговорчивые. Еще и пьют к тому же.

– Ты тоже отличаешься от тех душ, которые мы встречали ранее, – сказал ангел. – Так ничего, мы же молчим. Думаю, ты тоже никому ничего не расскажешь, верно?

И действительно, меня ведь предупреждали, что не стоит разговаривать, учитывая, что я делаю это с закрытым ртом.

– Договорились, – вынужденно согласился я.

Интересно, может, они и на другие мои вопросы ответят?

– Только на те, на которые мы имеем право отвечать, – предупредил черт.

Я грустно опустил голову. Конечно же, если другие привратники не могли ответить, то и эти будут молчать.

Я уселся рядом с дверью и наблюдал за привратниками. Они молчали, стоя смирно, как будто бы глядя в одну точку. Лица равнодушные, холодные, пустые. Интересно, не скучно ли им вот так все время стоять? Я хоть работаю – какое-то разнообразие. А работа этих однотипна. Следить, чтоб такие, как я, не входили в Рьяд, следить, чтоб такие, как Аод, возвращались вовремя.

– Не скучно, – сказал ангел. – Нам не бывает скучно. Мы не люди.

И действительно. Не люди. Ангел и черт. Разве можно назвать людьми тех, кто даже не жил человеческой жизнью? Нет. Они не люди, они – сущности, созданные Богом. Тем самым странным Богом низкого роста, который лежит сутками в постели и жрет виноград.

– Осторожнее с мыслями, – сказал ангел. – Он может их услышать.