Мурзик

– Можно попробовать, только не надо спешить и надо все еще раз продумать поточней.

– Маленькая, – с умилением произнес я, – я всегда подозревал, что под истинно ангельским и непорочным твоим обликом скрывается настоящая аферистка.

– Гнус!

Бац! Бум! Дзинь!

К моему дому мы подъехали на такси, но вышли чуть не доезжая до него. Обойдя дворами, мы подошли с тыльной стороны, куда выходили окна моей квартиры. По моему расчету, в это воскресное утро я должен быть дома, а мать должна была отдыхать где-нибудь на природе. Но я все же решил подстраховаться и выполнил полный комплект разведывательных манипуляций.

Войдя в скверик, мы с Мурзиком уставились на мой балкон. На балконе сидел я собственной персоной и курил козью ножку. Одет я был буднично и по-домашнему – в одних семейных трусах и даже в скверик достигал запах куримой мной махорки. Мурзик сильно сжала мою ладонь и засопела.

– Ты чего? – спросил я.

– Два Димика… – ответила мне Мурзилка, и я понял, что только сейчас она поверила, что мы на самом деле провалились во Время.

– Не боись, он тоже хороший, – успокоил ее я.

– Если он такой же хороший, как и ты, то мне страшно, – сказала Мурзилка и отпустила мою руку.

– Если я до сих пор тебя не съел, то он тоже не съест, – подбодрил ее я, а Димик на балконе смачно сплюнул вниз и начал громко с кем-то ругаться в квартире.

– Там кто-то еще есть?

– Ну, судя по ругани, это не мать. Давай, сходи и разведай, а я постою выше этажом.

– А что я должна спросить у него?

– Спроси мою мать и по нахалке постарайся зайти в квартиру посмотреть кто там есть.

Разработав этот коварный виртуозный план, мы отправились на встречу с моей молодостью. Стоя на шестом этаже, я услышал, как Мурзилка вошла в квартиру и минут пять не появлялась. Меня уже посетило беспокойство за ее сохранность, как вдруг я услышал звук открываемой двери и ее голос:

– Димик, иди сюда.

В квартире меня ожидал сюрприз, от которого мне чуть не стало плохо.

Димик продолжал сидеть на балконе, судя по клубам дыма и крикам: «Ну, кого там черт еще принес?», а посреди комнаты стояла моя бывшая первая семнадцатилетняя жена…

Я с ней познакомился летом 1979 года, и мы только начали с ней жить. Я, конечно, помнил, что она была очень даже ничего, и даже по прошествии стольких лет продолжал с теплом и грустью о ней вспоминать, но увидев вновь юной и почти непорочной, я был поражен ее красотой, и забытое, а вернее даже стертое временем чувство опять нахлынуло на меня…

Мы стояли друг против друга: с одной стороны я и Мурзик, с другой – молодые.

Молодой я и моя бывшая жена молча глядели на нас. Меня они, конечно же, сразу же узнали, так как я на лицо почти не изменился и, в принципе, не так уж сильно растолстел.

Димик посерьезнел, видимо предчувствуя, что явление так похожего на него «бугая» с довольно симпатичной девушкой внесет в его жизнь ощутимые перемены.

Мурзик с огромным интересом рассматривала мою бывшую суженую и меня помолодевшего и по инерции строила обоим глазки, что в ее понимании было сделать приветливое лицо.

Моя бывшая смотрела не столько на меня, видимо, приняв меня за неизвестного старшего брата, а все больше на Мурзилку. В ее глазах была ревность и решительность.

Я же смотрел, как это ни странно, все больше на себя, и невозможно I объяснить, что я в этот момент испытывал, так как меня может понять только тот, кто встречался сам с собой, а таких, по-моему, никогда не было на этом свете.

– Здравствуйте! – наконец разрушил тишину я и протянул сам себе руку. – Давайте знакомиться. Это Анжела, – кивнул я на Мурзика. – А это будущая Димина жена Марина!

Мурзик и бывшая моя жена, не сговариваясь, поперхнулись и начали гнусно друг другу улыбаться. Димик крепко пожал мне руку и хотел было открыть рот, но я его опередил:

– Пока девочки знакомятся, пойдем, Димик, покурим на балкон.

Димик подтянул трусы и решительно направился на место прежней дислокации. Мы закурили мой «Кэмел», и Димик наконец спросил:

– Кто ты?

– Я – это ты, но только из будущего.

Димик был большим любителем фантастики, и поэтому необычайное сходство не оставило ни малейшего шанса для сомнений. Приняв услышанное за аксиому, продолжал:

– А кто такая Анжела?

– Моя подружка.

– А как же Маринка?

– Ты с ней разведешься через год после свадьбы, и случится это в 1981 году.

– Почему?

– Из-за жилья.

– Но я должен прописаться к ней в комнату. Тогда там будет прописано четверо, и нам должны дать квартиру.

– Ты не успеешь прописаться, как поссоришься с ее матерью.

– Да, мамаша у нее еще та…

– Дочура вся в нее.

– Правда?

– Не слушай меня, она очень хорошая девочка, и очень тебя любит.

– Правда?

– И развод тебе не будет давать…

Мы опять помолчали некоторое время. Стоя в дверях балкона, я разглядывал свою «бывшую» квартиру, стараясь найти какие-либо отличия от того, что было в мое время.

Ничего, во всяком случае явно бросающегося в глаза, я не заметил, а вот встреча с давно утраченными вещами пробудила во мне забытые воспоминания, которые были прерваны донесшимся с кухни смехом моих любимых.

– И с какой целью вы сюда прилетели? – спросил меня Димик, и в его хитрых глазах засветилась огромная надежда на извлечение всевозможных заманчивых выгод.

– Мы здесь оказались случайно, – разочаровал и озадачил я его, – и вообще мы нуждаемся в твоей помощи.

– В какой?

– Я не уверен, что мы сможем отсюда вырваться, но в любом случае ты должен провернуть одну финансовую операцию, которая принесет тебе кучу денег, а у нас появится маленькая, но возможность смыться отсюда, тем более что ваш мир отличается от нашего, и мне здесь не очень нравится.

– А у вас лучше?

– Не знаю как насчет лучше, но у вас здесь намного хуже.

– А роботы у вас есть?

Я на секунду замешкался, придумывая, что бы ему такое соврать. А он не терял зря времени и выспрашивал у меня:

– А на Марс слетали? (Я вспомнил «Челленджер»). Рак победили? (Какой тут рак, когда уже СПИД). А может, у вас уже коммунизм?

– У нас сейчас перестройка.

– А что это за зверь?

Я тут же пожалел, что со мной нет любого номера нашей «Правды». Дать бы ему почитать, вот бы он удивился!

– Перестройка – это… сахар и мыло по карточкам, бутылка водки – червонец, пачка «Мальборо» – пятнашка, колбаса – радиоактивная, национальная резня, проституция, бандитизм, наркомания, безработица…

– Да ладно тебе… – прошептал Димик и аж подавился.

– А по телевизору по всем программам одни ансамбли, голые бабы и попы.

– И так по всей территории Китайской народной республики? – подыграл мне Димик, но я заметил, что у него волосы начинают вставать дыбом.

– Ну, ладно, – сказал я, через силу приняв решение соврать самому себе, – я пошутил. У нас все нормально, и водка по-прежнему – 3, 62.

– А ты думаешь, я тебе поверил? – теперь начал врать Димик. – Водка – червонец! Кто ж ее будет тогда брать?

– Да, здесь я ляпнул не подумавши… – констатировал я и почесал затылок.

– Ты еще скажи, что мы завязли в Афганистане, как американцы во Вьетнаме, лет на десять, и ничего не добьемся?

– Конечно же, нет! Наша армия непобедима, и потом ведь была разрядка?

– А что такое разрядка? – спросил меня Димик.

Я наморщил лоб и вдруг понял, что мне нечего ему ответить.

– Ну, что-то вроде «лацы-дрицы, гоп-ца-ца», – ничего умней я не мог придумать и наигранно заржал.

Как бы в поддержку мне с кухни донесся мурзячий смех, и Димик, отвлекшись от разрядки, непроизвольно синхронно со мной произнес с сарказмом:

– Уже сговорились.

После чего мы на самом деле довольно долго улыбались и хлопали друг друга по плечам, как бы вышибая последнюю пыль недоверия и настороженности к происходящему.

– Пока они там кудахтают, на, возьми деньги, – сказал я и протянул ему пачку четвертных. – И постарайся, чтобы о них никто не знал.

Я молча кивнул в направлении кухни. Димик также молча и молниеносно взял и спрятал на шкаф деньги и, вернувшись обратно на балкон, заговорщически прошептал:

– Говори.

– Не сейчас! – ответил я и крикнул в комнату: – Анжела!

Минуты через две как бы нехотя они нарисовались, причем у обеих был такой удовлетворенный и самодовольный вид, что я сразу понял, что наши косточки перемыты основательно.

– Слушайте, смотайтесь с магазин и возьми побольше и поразнообразнее, – приказал я и заговорщически подмигнул.

– Ты что, сдурел? – Мурзилка не усекла и закабанела.

– Я говорю, сходи в магазин! Надо отметить знакомство, – состроил я зверскую рожу и опять подмигнул.

– И ты, Марин, сходи с ней и пожрать купи побольше, – поддержал меня Димик.

В отличии от Мурзилки, моя будущая жена очень хотела выйти за меня замуж, вследствие чего вовсю старалась (и небезуспешно) казаться верным другом и хорошей хозяйкой, и во исполнение своей ответственной роли деловым тоном коротко, по-спартански, отчеканила:

– Деньги давай!

Я протянул Мурзилке стольник, искренне надеясь на ее транжирство вкупе с застойным ассортиментом в винных отделах, так что они должны были обернуться не раньше, чем через час.

Когда они ушли, я достал приемник и, велев Димику закрыть все окна, не очень громко его включил. Димик начал крутить ручку настройки, и с каждым поворотом раздавались ничем не заглушенные вражьи голоса.

– Ну, как вещает? – спросил я.

– Класс! – Димик отыскал музыкальную волну и прибавил громкости. – Даже можно писать с него. Это экспортный вариант?

– Нет, – я взял у него приемник, досягал из кармана отвертку и снял заднюю крышку.

После чего демонстративно отвинтил колпачок с динамика и, показав на гнездо, спросил:

– У тебя есть микросхемы?

– Эл-бешки пойдут? – Димик имел ввиду цифровые микросхемы, имеющие старую маркировку ЛБ – то есть самые простые и дешевые.

– Вообще-то нужны операционники, но давай попробуем. Может, подойдут?

Из подставленной коробки я выбрал несколько разнотипных микросхем (К1ЛБ553, К1ЛР551, К1ЛП551) и поочередно ставил их в гнездо.

Димик с интересом, как на идиота, смотрел на мои манипуляции, но аргумент в размере ста четвертных создал у него чувство праздника и бесшабашности, так что я мог смело даже делать руками известные движения «Чуфыр-чуфыр», и то бы он отнесся ко мне со снисхождением и пониманием! Не совсем уверенный, что я на самом деле не идиот, я показал на стоящую на шкафу магнитолу:

– Теперь тащи «Вегу» и схему к ней.

Найдя в схеме и в приемнике магнитолы нужное место, мы вдвоем довольно быстро припаяли одну из микросхем и с замиранием включили приемник.

Хотя я никогда даже не интересовался, как работает телевизор, но в две головы и со схемой мы быстренько впаяли в него другую микросхему, и когда включили телевизор, то первое, что увидели на экране, был большой… Короче, Димик в первый раз увидел порнографию… но в прихожей открылась дверь, и наши любимые втащили сумки со «ста рублями» и хорошо, что Господь Бог да и родители не обделили нас в объеме спин, и телевизор был благополучно вовремя выключен.

– Мать убьет тебя за телевизор, – непререкаемо сказал Маринка, а Мурзилка напряженно посмотрела на меня.

– Все о'кей! – расплылся в улыбке я и здорово хлопнул Димика по спине:

– Давай быстренько все соберем назад, а то маманька и правда убьет тебя, как включит телевизор.

Но Димик решительно направился к сумкам с намерением основательно в них пошарить. И пусть читатель не подумает, что я в детстве страдал обжорством, просто это было в 1979 году, и не каждый день в магазине за раз делались покупки на сто рублей, тем более в продовольственном.

Я вприпрыжку (чтоб не отстать) бросился за ним с криком:

– Ну и что нам сегодня Бог послал?

По мере того, как продукты оказывались на кухонном столе, Димик избирательно их дегустировал, а я, глядя на самодовольное лицо Мурзилки, которая как раз была большой любительницей покушать, и недовольное лицо Маринки, противницы бесполезных, с ее точки зрения, трат, комментировал, куражась и преследуя определенную цель, а какую, сами сейчас поймете:

– Коньячок – это хорошо! Но почему не армянский?

Маринка с укоризной смотрит на Анжелу.

– Кильки в томате. А почему не шпроты?

– Дорого, – пробурчала Маринка.

– Рябиновая на коньяке. И «Салют». А шампанское?

– Дорого.

– 4-50 – дорого?

– Дорого.

Теперь Мурзилка с презрением смотрит на Маринку.

Ну и дальше, в таком же духе я их раскритиковал, и дав еще сто рублей, отправил повторно в магазин.

Проходя мимо меня, Мурзилка шепнула мне на ухо:

– Ну и злобна же твоя первая!

Но я ей ничего не смог возразить, потому что Димик, несмотря на набитый рот, чем, правда, не знаю, все равно оглушительно заорал вслед Маринке:

– Горчицы купи! И хрена с майонезом! И газировки побольше…

Когда банда злых Маринок и вредных Мурзиков удалилась на повторный промысел, а Димик прожевал, я потянул его в комнату для дальнейшего разговора. Пытаясь ответить на град его вопросов по поводу микросхем, я с ужасом обнаружил, как тяжело быть простым смертным.

Поясню свою мысль.

Мы до того неблагодарные твари, что только потеряв былое здоровье или же, не дай бог, работоспособность одного из своих членов (яркий пример – ослепнув), мы начинаем только тогда понимать, как это прекрасно – просто жить на земле и благодарить Бога, что жив и здоров.

Так вот и я, оказавшись волей поставленного надо мной эксперимента, в теле земного человека, лишенного всех каналов связи с другими интеллектами, потеряв доступ к внешней памяти и лишившись Ассоциативного Прогностера, чувствовал себя самым последним дураком. Не мне вам рассказывать про это постоянное чувство.

Поясню.

Раньше, когда меня спрашивали, сколько будет 258 разделить на 47, у меня в мозгу мгновенно возникала цифра 5, 48936170212, то теперь мне приходилось начинать искать в карманах ручку, чтобы в столбик попробовать все-таки разделить, и не найдя ее, я теперь беспомощно махал рукой и говорил:

«А хрен его знает!».

Или же, желая убить назойливого комара, мгновенно прогнозируешь траекторию его полета в ближайшие секунды в виде только тебе видимой светящейся пунктирной линии и синхронно с пунктирами, которые соответствуют микросекунде, хлопаешь в нужном месте, держа руки под определенным углом, чтобы поток воздуха при сближении рук отнес комара к центру ладоней, рассчитывая удар так, чтобы не раздавить комара, но в то же время наверняка убить его, а не оглушить, причем траектория полета комара интерполируется не по баллистической кривой, а с учетом физиологических устремлений комариного мозга под влиянием внешней среды в объеме прогнозируемого пространства, наконец, с учетом сноса в циркулирующих потоках воздуха, для чего сканируется пространство в радиусе не менее десяти метров. Если дело происходит на открытом месте, высчитываешь влияние ударов комара о подвешенные в воздухе пылинки и, в худшем случае, капли дождя, если дело происходит в дождливую погоду, и еще несколько факторов, для которых в земном языке не существует соответствующих понятий.

А теперь представьте свое состояние, когда до сих пор для вас комаров просто не существовало, а теперь, только вы начинаете засыпать, как эта сволочь начинает жужжать (кусал бы молча!), и вы хлопаете себя по лицу неоднократно и вполне увесисто. Сон уходит, рядом начинают ворчать и лягаться, а укрывшись с головой одеялом, становится жарко и нечем дышать, а когда вы выставите только нос наружу, он тут же за него кусает и, не выдержав, вы с проклятиями вскакиваете и, включив свет, начинаете глядеть по сторонам в поисках негодяя, хотя разумом понимаете, что комары не любят света, и прячутся соответственно где-нибудь под кроватью, но если все-таки вы находите на потолке обидчика, хотя это, скорее, совсем другой, который уже напился крови вашей сожительницы, вы судорожно ищете, чем бы его убить, и когда находите, если он к этому времени не улетел в неизвестном направлении, лупите по нему и, конечно же, мимо…

Тяжело быть простым человеком!

Так вот, Димик задает слишком много вопросов, а тебе надо еще внушить ему, что делать с этой адской машинкой, составить на ходу план действия с учетом называемых им предположительных соучастников, и ты ни хрена не можешь просто записать ему в мозг весь план в последовательности, и проверить и смоделировать поведение его друзей невозможно, и надо учесть все, вплоть до мелочей вроде того, что нельзя хранить дома приемник, а чужим отдавать опасно, и нужно придумать как преподнести его в подарок родной бабке, тогда еще, к счастью, здравствующей и, как казалось тогда, на несчастие живущей в доме напротив…

Когда девочки вернулись повторно из магазина, я уже устал и даже обрадовался, что они наконец вернулись. Димик тоже обрадовался и на радостях распорядился идти им на кухню и готовить праздничный обед. Я было приготовился опять к расспросам, но Димик молча крутил третью микросхему в руках и что-то там думал…

– А если ее поставить в усилитель, что будет? – наконец спросил он меня.

Мне было все равно, куда теперь он их будет вставлять. Я свое дело сделал и думал лишь о том, как бы поскорее смыться «отседова» и попытаться отправиться во времени дальше, но рассеянно подумав, ответил:

– А ничего не будет. Смотря куда ты ее поставишь. Если на входе, то все равно предварительный усилитель будет шуметь, если перед усилителем мощности, то шумы он, конечно, уберет, вот и все.

– Да нет! – отмахнулся Димик. – Я про что думаю? Если этот фильтр, что образуется в микросхеме цифровой, и если он автоматически делает перевод текста, значит он самонастраивающийся и вообще это не фильтр, а слишком мощная универсальная вычислительная машина.

– Ну, в принципе, да, – согласился я. – И что?

– А то, что если через него пропустить орган (Димик имел в виду электроорган «Вермона», стоящий у него дома), то он с ним что-нибудь обязательно сделает.

– Да вряд ли! – с раздражением и опаской отмахнулся я, сразу представив, какой будет шум, если учесть наличие в квартире в придачу к органу двух стоваттных колонок собственного производства. – А в принципе можно попробовать.

Паяльник был включен, усилитель как всегда был вставлен свободно в корпус без винтов, припаять четыре конца – пять минут, и Димик, усевшись за инструмент, вдарил по клавишам.

Он оказался прав, собака! Вместо обыкновенного органа, хоть и с хорошей подборкой регистров с реверберацией и пропущенного через самопальный флэнжер, раздались звуки дорогого синтезатора с вокодером и хрен его знает еще с чем.

Злобный Димик восхищенно глянул на меня и ногой включил ритм-бокс. (Примитивную ритм-машину советского производства за 150 р.)

И вот тут началось!

Этот ритм-бокс раньше выстукивал элементарный один такт с шестнадцатыми и все! При этом звуки барабанов имитировались с такой же достоверностью, как икра минтая похожа на осетровую.

И вдруг мы услышали игру шикарного барабанщика, на фирменных барабанах, часть из которых были электронными, что в те годы только появились. Вдруг откуда-то возникла бас-гитара, потом пианино, стрингс, несколько подголосков синтезаторов и наконец классическая гитара.

У нас с Димиком отвалились челюсти, но в отличии от меня, он не оцепенел, а продолжая играть, вдруг запел в микрофон.

Вот тут я и точно свалился со стула. Вместо противного, гундосого и вовсю фальшивого голоса, имевшегося в ту пору в распоряжении Димика, раздалось ну не меньше пяти голосов, причем каждый голос пел свою партию!

Осталось добавить, что все те инструменты, что звучали из колонок, не просто пиликали как в современных машинках с автоматическим аккомпанементом, а шикарно звучали, будто бы на них играли живые люди. Да как «вкусно» играли!

– Ни хрена себе! – послышалось из кухни Мурзилкин голос.

– Сделай тише. А то сосед снизу прибежит, – добавила Маринка, которая еще мало разбиралась в музыкальных способностях Димика, благо он тогда регулярно что-то изобретал и при том, что в детстве ей, видимо, наступил на оба уха медведь, а скорее всего, она в душе не одобряла его увлечение электромузыкой и отдавала явное предпочтение тихому, успокаивающему нервы макраме.

Когда Димик кончил играть, он победно посмотрел на Маринку и спросил:

– Ну как?

– Громко, – ответила Маринка.

– Здорово! – подтвердила Мурзилка.

– Обалдеть можно! – добавил я.

– Баптист ты! И музыка твоя баптистская, – прокричал снизу сосед.

– А если сделать стерео? – спросил Димик.

– Еще громче будет, сосед вызовет милицию, – ответила Маринка.

Мы быстренько припаяли во второй усилитель микросхему из телевизора, но за орган теперь сел я.

– Я запись включу? – Проявил инициативу оказавшийся не у дел Димик.

– Только негромко, – сказала Маринка, а я, чтобы как-то ее задобрить, объявил:

– Эту песню я посвящаю самому прекрасному из юных ангелов, то есть тебе, Маринка, – и заиграл-запел «Белого ангела», которого я написал в 1981 году именно после развода с ней (см. первую часть «Мурзика»).

В стерео было еще лучше. Микросхемы в обоих усилителях были не связаны между собой и были, к тому же, наверное, разные, но синхронизировались они от одной моей игры и ритм-бокса, и было такое впечатление, что играют два различных ансамбля вместе, соревнуясь в мастерстве.

– Вот так, тише, мне больше нравится, – сказала Маринка, когда я закончил исполнять, и с интересом посмотрела на меня.

Мурзик, прекрасно зная, кому посвящена была эта песня, с ревностью вспомнила, что я ей написал песню намного слабее, в чем совершенно не права, которая к тому же кончалась словами:

И уплатив по векселям сполна,Узнаешь, что всему виной она!

Мурзик решила мне отомстить и промяукала ехидно так:

– Вот вы тут соседей шугаете, а на кухне картошка стынет.

За столом Димик, окрыленный открывшимися славными перспективами, все вертелся и наконец, опять разразился:

– А если через них пропустить старую запись?

– Она будет отреставрирована, – сказал я, имею ввиду качество записи.

– И станет стерео, – Димик, как потом оказалось, имел ввиду совсем другой расклад.

Он сорвался от стола и побежал подключать магнитофоны. Для наглядности он поставил Битлов – «Концерт в Гамбурге», отвратительного качества пластинку, запись которой осуществил некий любитель в условиях гамбургского кабака-клуба (да и битлы играли там как дворовая команда!).

И я опять чуть не упал со стула.

Пропущенная через наши микросхемы запись была не просто отреставрирована в смысле чистоты записи, но было такое впечатление, что битлы только пели, а аккомпанировали им самые лучшие музыканты Нового света на самых современных и дорогих инструментах, и вообще от старой записи остался только текст звучащей популярной песни в исполнении Битлов «Бэ самэ мучо», а все остальное было как бы заново сыграно совсем в другом темпе и другой манере (кажется, в джаз-роке), к только голоса Леннона, Маккартни и Шерридана были прежними, но тоже подправленными, ни разу не сфальшивившими (тогда они это еще допускали!) и в многоголосии.

– Димик! Запиши что-нибудь с радио, – тут уже я проявил инициативу. – Советское и помахровей.

Димик нашел на УКВ «Маяк», и мы услышали, как Иосиф Кобзон в стиле рэги запел не хуже Маккартни. Маринка, ничего не знавшая о микросхемах, все-таки почувствовала, что здесь что-то не так, и спросила:

– Что вы там придумали?

– Это Димик! – сказал я. – Он изобрел новый фильтр с гомеопатической обратной связью.

– Понятно, – интерес к данной теме был тут же Маринкой утрачен.

Я никак не мог предположить такой оборот дела и, оттащив Димика от магнитофонов, принялся его заново инструктировать.

Смысл инструкций сводился к следующему: как можно быстрее избавиться от приемника, отдав его в руки самого надежного друга (в данном случае Шурику), предварительно наделав себе (Димику) партию микросхем, благо у него дома их было штук сто. Микросхемы надежно спрятать и использовать только для личных целей, но не на продажу. Играя на клавишах и реставрируя фонограммы, Димик и так заработает себе на жизнь. А опасной коммерцией по распространению микросхем пусть займется кто-нибудь другой.

Димик, как ни странно, довольно спокойно воспринял это указание, полностью уйдя в мечтания о музыкальной карьере. Я уже было собрался уходить, но он вдруг остановил меня:

– Не пойдет.

– Что не пойдет? – удивился я.

– Я отдам Шурику приемник, как ты говоришь, почти задарма, он наделает микросхем хренову кучу, раскидает их по свету, все лабухи понавставляют их в усилители и начнут лабать не хуже меня, и я останусь, естественно, с носом.