Шанс на счастье

– Сколько ещё платить?

– Ещё пять лет, но уже стало легче. Я закрыла самый маленький из кредитов, а на остальные удалось получить снижение ставки на полтора процента.

– Ты опустила некоторые моменты.

– Зачем о них говорить, если и так всё понятно? Моя история ничем не примечательная. Не понимаю, почему тебя она заинтересовала. На работе не наслушался?

– Я уже давно не работаю в органах.

– Соскучился, значит. Ностальгия?

– Вик, почему мне кажется, что ты прячешься за своей дерзостью?

– Я думала, что рассказала достаточно, чтобы ты перестал колупаться в моей душе.

Глава 5

– Напрягают вопросы о личном?

– Напрягают. Я вообще не понимаю, зачем ты меня к себе притащил. Вдруг я тебе квартиру обнесу?

– Надо быть полной идиоткой, чтобы обнести квартиру хоть и бывшего, но следака, – произносит Демид самоуверенно.

– Судя по визиткам, лежащим на тумбочке в прихожей, бывших всё-таки не бывает, Титов Демид Альбертович, директор частного детективного агентства «Вектор», – отвечаю, улыбаясь.

– А ты наблюдательная.

– Есть немного, не совсем дура.

Демид ухмыляется моим словам, откидывается на спинку кресла, отпивая виски из своего бокала, о чем-то задумавшись. Я не нарушаю тишину, просто сижу всё также на полу, допивая свой напиток.

– Поздно уже, пошли спать, – произносит он, зевнув, и встает с кресла. – Где спальня ты знаешь, я лягу на диване.

– Не стоит. Не хочу тебя стеснять. Давай, я на диване. Мне всё равно не привыкать, а у тебя спина от него заболит, – Демид прищурился и как-то странно на меня посмотрел.

– Иди в кровать, Вик, – таким тоном произнес, что и возражать не захотелось. – В тумбочке рядом с кроватью есть мазь, нанеси на ногу, – он поворачивается ко мне спиной, стягивая с себя футболку.

– Спасибо, – благодарю, а сама не могу отвести взгляда от представшей передо мной картины: красивый, сильный, заботливый мужчина… Мечта наяву, повезёт же его избраннице.

– На здоровье, – бросает мне через плечо, доставая из встроенного шкафа комплект постельного белья. Безэмоционально и сухо, но мне всё равно хочется его обнять, поблагодарить за эту малую толику заботы. Пусть вот такой, но заботы. Понимаю, что для него, как и для многих остальных людей, посоветовать приложить компресс или дать мазь – ничего не значащая любезность, а для меня это что-то необычное, теплое, за что хочется говорить «спасибо» не переставая. Давлю в себе желание подойти к нему ближе и покорно иду в комнату.

Мне стало легче… Глупо, не логично, но мне стало легче. Я рассказала ему почти всё, и словно какой-то груз с души свалился. Возможно, поступила по-дурацки. Он – совершенно чужой мне человек, никто, но в нём было что-то, что заставляло испытывать к нему доверие, а для меня это на грани фантастики. За все эти годы Орлов был единственным, кто вызывал подобие таких чувств, но и он не знал всего. А тут накрыло настолько, что выложила Демиду всю подноготную, подала на блюдечке с голубой каемочкой, разве что сахаром не посыпала. Может он испробовал на мне какие-то свои ментовские штучки. Умеют же работники правоохранительных органов разговорить человека…. Но даже если это и так, мне наплевать…. Все эти года я молчала, мне не с кем было поделиться. После того, как умер отец, девочка, с которой я дружила и считала своей лучшей подругой, узнала кем и где я работаю. Возможно, от своего старшего брата или от кого-то ещё во дворе, не так важно, откуда, но именно она разнесла эту информацию всем нашим общим знакомым, и меня стали обходить за версту, а встретив на улице проходить мимо, отвернув в сторону голову. Сначала было обидно и больно, но со временем привыкла, как привыкла ко многому дерьму, творившемуся в своей жизни. Просто так же отворачивалась и делала вид, что не знаю этих людей. Даже прощать научилась их осуждающие взгляды и их шептания в след. Простить, забыть и идти дальше по своим делам. Тяжелей было, когда кто-то из них встречался в клубе…. Тогда приходилось играть роль одного актера, прикидываться: «Извините, вы обознались». Я никогда не пыталась сблизиться с девчонками на работе. Мне была чужда увлеченность Гали и Лики алкоголем, потому что я видела, чем это заканчивается. Наглядным примером была каждая вторая квартира в моём доме. Мне было страшно за Катьку, которая подсела на кокс, и Артём её тут же выпроводил на улицу. Сейчас тем же увлеклась Карина. Я смотрела и понимала боль каждой из них. Понимала, где болит и насколько сильно, но унять эту боль я была не в силах, потому что даже со своей справиться не могла, поэтому и смысла в сближении не видела. Зачем набиваться в подруги, если разделить с ними их проблемы я не могла, как и их увлечения не имела желания делить. Одной легче, если и болит, то только за себя, и пока я с этим ещё могу справиться…

***

Вика ушла в спальню, а я, расстелив себе постель на диване, накинул куртку и вышел на балкон. Закурил, задумавшись о том, что почему-то верил словам этой девушки. Почему? Сам не до конца понимал. Всё, что говорят проститутки, надо было делить, как минимум, на два. Сколько я подобных историй слышал? И каждая, кто их рассказывал, преувеличивала, привирала, добавляла несуществующих детей, больных родителей и бабушек. Они все давили на жалость, не гнушаясь ничем. Даже говорили, что родители умерли, хотя оказывалось, что они живы и даже не знали о занятии дочери. Но я быстро научился отличать ложь от правды. Они начинали играть, как заправские актриски захудалого театра. Те, кто по-настоящему пошли на такой заработок по нужде, это двадцать пять процентов от всей массы, остальные же были дикой смесью разнообразных пороков, начиная от обыкновенной дурости, заканчивая бешенством матки. Кто не поступил в ВУЗ и не захотел возвращаться в свой поселок/деревню/село. Кому-то было мало секса с одним партнером, причём эти зачастую имели за плечами семью, мужа и детей. Были такие, кто приходили в эту индустрию за большими деньгами, но только единицам удавалось заработать на ту же квартиру. Основная масса быстро сдавалась, ломалась и скатывалась на дно, до наркоты и алкоголизма. Ещё были такие, кто не считал свою профессию чем-то позорным, они осознанно пришли к этому и считали, зачем горбатиться месяц в том же супермаркете кассиром за двадцать пять тысяч рублей по двенадцать часов, когда она за ночь может поднять такую же сумму. Были и такие, кто пытался таким способом найти себе мужа. Вообще, если копаться в этом контингенте, можно было найти много «интересных» индивидов. Но в Вике на протяжении всего её рассказа не было ни грамма игры, не было показушности, не было жалости к себе. Только злая ирония, неожиданная для меня насмешка над собой… Бл*ть, то ли моя чуйка уснула, то ли она ох**нная актриса. Затушив в пепельнице докуренную до фильтра сигарету, вернулся в квартиру, скинув куртку, прошёл на кухню. Часы показывали уже пять утра, плеснул в кружку чай и написал сообщение давнему знакомому, который всё ещё работал в органах.

«Спишь?»

«Нет, на дежурстве» – почти сразу пришёл ответ от Марата. Прикрыв плотнее дверь, набрал его номер.

– Доброй ночи!

– Да уже доброго утра! – насмешливо поприветствовал тот.

– У меня к тебе небольшая просьба есть.

– Ну, звонить в пять утра, чтобы спросить, как у меня дела, ты бы явно не стал. Так что, слушаю.

– Пробей по базе одного человека. Карецкая Виктория Валентиновна 19** года рождения.

– Сейчас, повиси пару минут.

– Жду.

– Есть такая, – проговорил в трубку Марат спустя пару минут. – Привлекалась четыре года назад за проституцию, заплатила штраф, отпустили. Всё, на неё больше ничего нет. А вот на её отца информация интересней.

– Что там?

– Карецкий Валентин Егорович, бывший воспитанник первого детдома. Привлекался за кражу, причём не один раз. Сначала по малолетке, кошельки стрелял на улице да по автобусам, потом брали его на квартирных кражах. Но каждый раз выходил сухим, то заявление забирали потерпевшие, то переквалифицировали его из подозреваемых в свидетели. Короче, везучий был тип.

– Был?

– Да, умер четыре с половиной года назад, по медицинскому заключению инфаркт.

– А про жену его что-то есть?

– Нет ничего, только имя: Карецкая Марина Ивановна.

– Спасибо. Прости, что потревожил в такое время.

– Да ничего, сочтемся как-нибудь, – положив трубку, допил чай и направился в комнату. Не удержался и приоткрыл дверь спальни. Вика спала, завернувшись в одеяло, и по-детски поджав к груди ноги. Психологи бы характеризовали такую позу во время сна, как попытку защититься от внешнего мира. Не человек, а сплошная загадка.… Закрыв дверь, лег на диван, понимая, что меня всё ещё терзает вопрос: врёт Карецкая или нет? Ведь если врёт, то мать может оказаться в полном здравии. Блин, тогда ещё больше вопросов возникает…

Глава 6

– И куда ты собралась? – спросил я, потирая глаза, обнаружив Вику в коридоре, явно собирающуюся уходить.

– Домой. Надо переодеться, и мне к пяти на работу сегодня.

– Ещё только двенадцать. Как понимаю, хотела уйти по-английски.

– Просто неудобно тебя ещё больше напрягать. Спасибо, что приютил.

– Завтракала? – спросил, проведя руками по волосам.

– Нет.

– Иди, приготовь, что-нибудь пожрать, а я пока умоюсь. Потом отвезу домой.

Приняв душ, пошёл на кухню, ожидая кофе и бутербродов, но был приятно удивлен: на сковороде уже готовились оладьи с аппетитной золотистой корочкой.

– У тебя в холодильнике молоко скисло. Чтобы совсем не пропало, решила оладьи приготовить. Не против? – как бы оправдываясь, проговорила она немного смущаясь.

– Обеими руками «за», пахнет вкусно.

После завтрака я отвез Вику домой, проверил на всякий случай её квартиру и отправился на работу. Всё утро меня не покидало странное чувство. Там, на кухне, когда она готовила оладьи, а я варил кофе, и после, когда мы завтракали, разговаривали ни о чем, впервые без вопросов и напряжения, я на какой-то момент забыл кто эта девушка, кем она является. Мне просто было с ней интересно и по-домашнему уютно. Странное для меня чувство, чуждое…

Стоило переступить порог офиса, как меня огорошил Романыч неприятной новостью. Звонил Алексей из второго нашего филиала, который находился в соседнем городе. У них возникли проблемы с клиентом, с крупным клиентом. Технически все моменты были оговорены и соблюдены, наша работа была выполнена, но клиент остался не доволен результатом. Надо ехать. Перезвонил Лёхе и, уточнив все моменты, начал собираться в дорогу, отдавая на ходу указания парням по текущим делам.

Я уже гнал по трассе, когда раздался звонок от отца. Вот уж точно день не задался. Включив громкую связь, принял вызов.

– Здравствуй, отец!

– Здравствуй! Могу поинтересоваться, чем ты занят?

– Работаю, – видимо, мой ответ не удовлетворил Альберта Илларионовича, и он лишь многозначительно хмыкнул.

– Балду пинаешь, как обычно.

– Что за пролетарские выражения звучат из ваших уст? Вы ли это? – иронично поинтересовался я.

– Скоморох. Я вот задаюсь вопросом с самого твоего рождения. Не подменили ли моего сына в роддоме?

– Так проверь. ДНК-тест – одно из чудес современной науки, сейчас доступно всем. Ты позвонил очередной раз сказать, что я позорю твою фамилию? Или по другому поводу?

– Матери позвони, а лучше заедь, волнуется.

– Меня не будет в городе недели две-три. Как приеду из командировки, так сразу загляну к ней в клинику.

– Какой заботливый сын, – снова с упреком прозвучало в трубке.

– У тебя всё, отец?

– Все, – этим он просто закончил разговор и сбросил вызов. Время идёт, а ни черта не меняется. Моего отца, видимо, ничего уже не заставит изменить мнение на мой счет. Что ж поделать, видимо, не зря существует поговорка, что в семье не без урода. В нашей семье «уродом» являлся я. Точнее, отщепенцем, как любил повторять отец. Не получил должного образования, прибился к плохой компании, упоминание Франца или Орлова в разговоре даже сейчас вызывало скрежет его зубов. Я никогда не подчинялся ему, игнорировал его указания, выбрасывал ненавистную мне скрипку в окно и требовал отдать меня на вольную борьбу. В итоге, он махнул на меня рукой и оставил заботу о моём воспитании на совесть матери. Мама спокойно выслушала меня и записала в секцию по моему выбору. Но отец, видимо, надеялся, что с возрастом моё бунтарство пройдёт, и я встану на «путь истинный». Чего не произошло, к его сожалению и моей радости. После окончания школы мой чересчур обеспокоенный родитель без вступительных экзаменов зачислил меня на факультет биологии университета, в котором он тогда работал, не спрашивая моего мнения на этот счёт. Я же ответил ему тем, что пошёл в военкомат и выразил желание отдать долг Родине. Был ли он зол на меня после этого? О, да! Разве что пар из ноздрей не шёл. Орал до выступившей на лбу вены, что я – неблагодарная свинья, опозорил семью и унизил отца перед всей кафедрой. Кричал долго, с чувством и полной отдачей, чуть ли не брызжа слюной. Мать его полтора часа успокоить не могла, даже после моего ухода. После армии я поступил тогда ещё в школу милиции, чем снова вызвал гнев интеллигентного Альберта Илларионовича, уже на тот момент защитившим докторскую диссертацию. Его слова я помню до сих пор:

–Ты – щенок, понимаешь, что ты делаешь? Как ты, выросший в интеллигентной семье, можешь опускаться до рабочего класса? Как я буду смотреть в глаза коллегам? У них сыновья уже диссертации защищают, научные работы пишут, а что я скажу? Что мой сын – мент?

– А ты забудь, что у тебя есть сын. Зачем пятнать своё честное и святое имя? – ответил я и, взяв всего одну сумку с вещами, вышел из квартиры родителей, и на протяжении пятнадцати лет больше там не появлялся. И если бы не Мирка и её чемоданы, которую я в прошлом году забирал из аэропорта, то я бы даже в их новом доме не появился. С матерью я встречался в её клинике, а сестра сама меня находила, когда ей было это необходимо.

***

Спустя три недели.

После того раза, когда мы вместе завтракали, я не видела Демида. Наверное, это и к лучшему. Он столько поднимает эмоций внутри, что порой становиться невыносимо. Вся его доброта – это просто воспитание, не более того, или жалость. Это, как кормить бездомных животных, что-то из той же категории. Мне не стоит на этом заострять своё внимание.

Подобные мысли в моей голове звучали с того момента, как я вышла из квартиры Титова. И вот уже три недели не могла эмоционально войти в рабочее русло. В голове творился хаос, в эмоциях – полный раздрай. Я, то пылала злобой к самой себе, то принималась себя жалеть, доводя себя этим до слёз. Вот и сегодня выйдя из дома и направляясь на работу, я очередной раз вернулась мыслями к Демиду. Наказание какое-то. На часах была половина шестого, вечерело, и на улицах зажигали первые фонари. В витринах магазинов появлялись уже первые наряженные ёлочки и новогодние гирлянды. Уже через неделю весь город будет сверкать всевозможными огнями и дышать атмосферой праздника. Своеобразное волшебство.

Я села в трамвай и, глядя в запотевшее стекло, вспоминала, как мама всегда готовилась к этому празднику. Она очень любила новый год. Мы всегда наряжали небольшую искусственную елочку, развешивали мишуру. Отец доставал из антресоли коробку с пластиковым Дедом Морозом и Снегурочкой, и мама каждый год пыталась отмыть посеревший от времени пластик. Смеялась при этом и говорила, что наш Дед Мороз городской, тут снег грязный, вот он и испачкался. Папа распутывал гирлянду. Помню, как в один год нам пришлось украшать елку конфетами, потому что папа случайно уронил коробку с игрушками, и большая часть разбилась. Мы привязали ниточки к каждой конфете и развесили их на ёлке. Было тепло и уютно. А когда мы с мамой ходили в магазин перед праздником, то она всегда называла меня сорокой. Потому что я зависала у витрины с новогодними игрушками, яркими, блестящими. Особенно нравились шары с красивым напылением и какой-нибудь фигуркой внутри. За год до маминой болезни она подарила мне такой шар, и это был самый лучший подарок, который я с трепетом и особой гордостью повесила на нашу старую ёлочку. Даже сладости не нужны были, главным подарком стала простая новогодняя игрушка. В детстве я мечтала, что, когда вырасту, накуплю целую коробку красивых ёлочных шаров, и моя новогодняя елочка будет самой красивой. Глупые детские мечты… так и остались мечтами, как и многое в моей жизни…. Переведя взгляд на людей, заметила маленькую девочку в смешной шапке, которая держала в руках небольшую куклу и что-то рассказывала своей маме. Та с нежностью улыбалась, смотря на дочь, что-то ей отвечала, а потом взяла её за руку, надела варежки, поправила шапку, туже затянула шарфик и коротко поцеловала девочку в щеку. После чего они, обменявшись улыбками, направились к выходу. От вида этих двоих у меня выступили слезы и защипало в глазах. Нет, не только из-за того, что мамы уже нет, а в большей степени, потому что моя мама никогда так открыто не проявляла свои чувства. Наверное, просто не умела. Она сама не знала материнской любви, и как её дарить не знала… Слёзы застелили глаза пеленой. Шмыгнув носом, я проморгала ненужную сейчас влагу и начала готовиться к выходу.

Что-то совсем меня разобрало. Надо успокоиться, прийти в себя и перестать себя жалеть. Жалость к себе – это роскошь, которую я не могу себе сейчас позволить. Просто не имею на это права.

Глава 7

Ночь подходила к концу, я зашла в гримерную и хотела уже переодеваться, но в приоткрытую дверь заглянула Ира.

– Вик, там на приват тебя просят.

– Ир, я уже домой собиралась.

– Последний, у тебя ещё полчаса есть. Вторая випка в правом крыле.

– Хорошо, пять минут дай мне, – Ира скрылась за дверью, а я, обхватив лицо руками, тяжело выдохнула. Устала, как же я устала. Сейчас хотелось лишь одного – оказаться дома, залезть под одеяло и, закрыв глаза, ни о чем не думать.

– Вика-а, – снова раздался голос Иры.

– Да иду я, – крикнула в ответ, прошлась расческой по волосам и, надев туфли, направилась в зал.

Оказавшись в випке, включила музыку и начала танцевать. Клиентом оказался представительный мужчина средних лет, который заливал в себя коньяк и скользил по мне своим похотливым взглядом. Превозмогая отвращение, я улыбалась и выполняла свою работу, мечтая, чтобы время бежало быстрей.

Выполняя очередное движение, почувствовала его руки на себе.

– Прикасаться нельзя, правила клуба.

– Да на х*ю я вертел ваши правила.

– Прошу прощения, но, если вы не уберете руки, я буду вынуждена позвать охрану.

– Заткнись и шевели жопой, – я попыталась сделать шаг назад к выходу, но он схватил меня за руку и потянул на себя. Начав вырываться, я закричала. Дверь резко открылась. Охраники швырнув от меня этого урода, и заломив ему руки, вывели его из комнаты, а я так и осталась сидеть на полу. Меня затрясло, слёзы струились из глаз, щеку справа сильно защипало. Видимо, поцарапалась о его запонки или часы.

– Вик, ты в порядке? – Ира залетела в випку. – Он ударил тебя?

– Нет, просто схватил, – я попыталась успокоиться и смахнула ладонью слёзы.

– Пошли вниз. У меня есть успокоительное в сумочке, пошли, – она помогла мне встать, и мы, быстро преодолев лестницу и зал, оказались в гримерной. – Сейчас принесу таблетку и воды.

– Не надо, Ир, всё нормально. Сейчас умоюсь и поеду домой.

– Точно?

– Да. Иди, работай. Всё хорошо, – но хорошо не было, было отвратительно. Стоило Ире выйти за дверь, силы закончились. Понимая, что сейчас должны вернуться девчонки из зала, я вышла в коридор и, зайдя в служебный туалет, включила воду. Стоило увидеть свое отражение в зеркале и меня накрыло. Слёзы душили настолько, что дышать не могла, захлебывалась ими. Умылась холодной водой, которая ни на грамм не помогла. Устала, как же я устала…. Не могу больше, я больше не могу так. Выворачивает от всего, от самой себя блевать хочется. Захлебываюсь слезами в попытке их остановить. Оседаю на пол, подтягивая к себе колени, и сотрясаюсь в беззвучном рыдании. Грудь стягивает до боли, словно в тиски, так, что даже звук выдавить из себя невозможно.

– Вик, Вика, – кто-то прикасается теплой ладонью к моему плечу – Вик, – поднимаю голову и вижу обеспокоенный взгляд Киры Алексеевны, – пошли со мной. Давай, поднимайся, – сил сопротивляться нет. Она уводит меня в свой кабинет, а я всё не могу унять слезы, и от этого становиться ещё хуже. От того, что кто-то видит мою боль, стыдно. Хочется укрыться от всего мира, чтобы никто не видел, как больно, внутри больно. Но всё меняется, когда она садиться рядом со мной на диван и обнимает, прижимает мою голову к своему плечу, гладит по волосам, а от этого простого участия слёз становиться ещё больнее.

– Не… надо… – выдавливаю из себя не в силах отстраниться.

– Плачь, если хочется, это иногда приносит облегчение. Порой лучше поплакать, чем держать всё в себе, – Кира говорит ровно и тихо, а я не могу ничего ответить, в горле, словно ком стоит. Плачу уже навзрыд, как мне кажется, слишком долго, до опустошения, до всхлипов и икоты. Глаза жжёт от слёз, царапину на щеке щиплет, а щёки горят, но меня отпускает. Уже могу вдохнуть воздух свободно. Отстраняюсь, наконец, от Киры.

– Спасибо, – произношу, шмыгая носом.

– Держи, – она протягивает мне стакан с водой. – Этот человек теперь в чёрном списке. Артём сейчас разбирается с охранной. Устала? – я лишь качаю головой. – Давай завтра выходной возьмешь?

– Нет.

– У тебя что-то случилось, да? – тоже лишь киваю, делая глоток воды. – Ладно, не буду лезть в душу, но ты можешь поделиться со мной, когда захочешь. Я постараюсь помочь.

– Спасибо, – отвечаю, смотря в стакан. Чем она мне может помочь? Ничем.

– Давай мы подвезем тебя до дома.

– Не надо, Кира Алексеевна. Я сама доберусь. Итак, вам блузку испачкала своими слезами. Спасибо за всё.

– Не за что, я ничего не сделала. А блузка – это ерунда. У меня где-то капли были успокоительные, – она поднимается с дивана и, вытащив из шкафа лекарство, добавляет его в мою воду. – Выпей, станет легче. Завтра приходи к восьми, выспись хорошо. И если надумаешь взять выходной, сообщи.

Ещё раз благодарю Киру. Выйдя из её кабинета, быстро переодеваюсь и, натянув капюшон, выхожу из клуба. Морозный воздух пощипывает лицо, а ветер пробирает до костей, но мне сегодня всё равно. Наоборот, хочется замерзнуть посильней, чтобы холод вытравил из души всё остальное. Я не спеша иду в сторону остановки, не сразу обратив внимание, что какая-то машина потихоньку следует за мной. И только, когда раздается сигнал я, вздрагивая, резко оборачиваюсь. Стекло медленно опускается, и я вижу Демида.

– Садись.

***

– Испугал?

– Немного, – отвечает, закрывая дверь.

– Что это? – я повернул её лицо к себе, рассматривая ссадину на лице.

– Неудачный приват, – она аккуратно отводит мою руку, прикоснувшись своими холодными пальцами к моей ладони, и отворачивается.

– В «Эре», что ли? – я сжимаю её ладонь в своей, согревая замерзшие пальцы.

– Да.

– Куда смотрела охрана? – отчего-то хочется вернуться к клубу и отчитать оболтусов Артёма.

– Они вбежали, как услышали мои крики. Я не успела нажать на кнопку.

– Твою ж мать.

– Артём с Кирой разобрались уже со всем. Теперь этот человек в чёрном списке клуба.

– И часто такое случается?

– У меня впервые. Ленку год назад до синяков схватили за руку. Больше и не припомню.

– У тебя дома хоть перекись есть?

– Есть, не волнуйся. Заживёт, как на собаке, – она попыталась убрать руку из моей ладони, но я не отпустил.

– Ты замерзла совсем.

– Ветер холодный, сейчас согреюсь, – тихо проговорила Вика.

– Завтра выходной?

– Нет.

– Ты с таким лицом работать собралась?

– Наложу грим, надену красивую маску и всё. Не ногу же сломала.

– Возьми выходной, у тебя круги тёмные под глазами, – она усмехнулась.

– Нет. Если я возьму выходной, то в конце недели мне придется выйти на «другую работу», а я вот не горю желанием. Лучше на пилоне жопой покручу.

– Много не хватает?

– Неважно, справлюсь, – она замолчала. Мы уже подъезжали к её дому, когда она снова заговорила. – Останови тут, мне в магазин зайти надо, Басе корм купить.

– Басе?

– Кошке. Она в подвале живёт, я её подкармливаю. Иногда бабушка одна из соседнего дома что-то ей приносит. Сейчас холодно уже, чтобы выжить ей кушать надо хорошо.

– У меня тут куриные крылышки остались полкоробки. Она ест такое? – покупал перекусить в дороге, но было некогда. Так и остались лежать на заднем сиденье.

– Она всё ест, даже хлеб, – я остановил машину у дома Вики. Она вышла и пошла ко входу в подвал.

– Бася, Бася, Басечка, – кошка выглянула из своего укрытия, услышав знакомый голос. Вика подняла валявшуюся рядом картонку и выложила на неё крылышки. Кошка с аппетитом набросилась на лакомство. Я присел, рассматривая это облезлое, голодное чудо. Дворовая кошка черепахового окраса с половиной правого уха уплетала свой ужин, не отвлекаясь и не обращая на нас никакого внимания. Я протянул руку, чтобы погладить её, но Вика тут же остановила меня, схватив за локоть.