Количество жизни

Отец мой был человек спокойный и рассудительный.

Помню случай. Я учился в третьем классе, в школу ходил и возвращался без провожатых. Одно время повадился приставать ко мне сосед по дому, рыжий парень лет четырнадцати. Он хватал меня своими длиннющими руками, валил в сугроб или, сорвав шапку, нещадно гонял её, как мяч, по двору. Мама, видя любимого сына изрядно помятым, спрашивала: «Что случилось?». Я отвечал: «Поскользнулся» – или что-то в этом роде.

Эта длиннорукая сволочь, наверное, имела гипнотический талант. У меня даже в мыслях не возникало желания дать ему хоть какой-нибудь отпор. Я понимал, что страдаю от страха гораздо больше, чем если б получил пару хороших тумаков, но поделать с собой ничего не мог. Пытаясь перехитрить моего мучителя, я каждый день выбирал новый маршрут в школу, но, увы, всякий раз у меня на пути вырастало отвратительное рыжее чудовище, и мои мучения повторялись.

Наконец я не выдержал и в великом смущении поведал отцу о своей беде. Отец выслушал и предложил план: по пути из школы домой он, как посторонний, будет идти неподалёку и вмешается, когда мой мучитель проявит себя.

Окончились уроки. Я вышел из вестибюля школы на улицу. Падал крупный снег. Обречённо вздохнув (роль живца я выполнял впервые), я направился к дому.

– Эй, мурло толстое, ну, подь сюда! – услышал я противный, до боли знакомый голос.

Не останавливаясь, я пошёл дальше – будь что будет! Рыжий подскочил ко мне, подсёк ноги и повалил в снег. В это мгновение огромная фигура человека заслонила собой яркое небо в фонарях и размашисто воткнула в снег рядом со мной моего обидчика. Конечно, это был отец! Я встал на ноги, отряхнулся и стал искоса наблюдать за происходящим. Он ухватил рыжего за отворот пальто, вытащил из сугроба и пару раз сильно встряхнул, как мусорную корзину.

Пока отец вёл с рыжим усмирительную беседу, у меня на душе, честно говоря, скребли кошки. Я стыдился самого себя, своей робости и безволия. Меня даже не радовала перспектива будущего, в котором не окажется липкого и злого пакостника. Отец на моих глазах выталкивал рыжего из моей жизни, но он никак не мог вытолкнуть страх, преодолеть который предстояло только мне самому. И это ощущение собственной немощи непривычно беспокоило мой детский умишко.

Вдруг я услышал гнусавый голос рыжего:

– Дядя Лёш, а чё он мне рожи корчит за вашей спиной?

Отец, забыв на мгновение, что верить рыжему нельзя, ослабил хватку и строго посмотрел в мою сторону. Пленник вырвался и отбежал на несколько шагов.

– Да пошли вы!.. – заорал рыжий на нас обоих и бросился бежать по переулку.

– Забудь о нём, – сказал отец, наблюдая, как исчезает рыжий след в хлопьях мокрого снега. – И в будущем, как бы трудно и больно ни было, постарайся справиться сам. Есть такая профессия – быть мужчиной!

Отец обнял меня за плечи, и мы зашагали к дому.

Рассказ 2. Утопленница

Мне было лет семь. Отец работал начальником команды водолазов Волжского пароходства и иногда брал меня с собой в летние волжские экспедиции. Целый месяц, а то и больше, я плавал на небольшом водолазном пароходике по Волге. Отец ежедневно работал, а я с утра до самого вечера был предоставлен самому себе.

На воде всегда что-то случается. Из калейдоскопа событий того лета в память врезался вот такой случай.

Наш кораблик второй месяц спускался по большой воде от истока к устью. И где бы ни приходилось команде выполнять водолазные работы, всюду местные жители просили о помощи. А какая помощь от водолаза? Как есть одна – поднять утопленника. Просьбы сыпались почти каждый день. Отец старался оградить меня от этих печальных зрелищ: отправлял с кем-нибудь на берег за продуктами или просто запирал с книжкой в каюте. Однажды я всё-таки сумел выбраться из заточения.

Мы стояли на якоре метрах в сорока от берега. На пологой песчаной отмели собралась толпа местных жителей, человек пятьдесят. Царило гробовое молчание. Лёгкий ветерок играл крохотной волной о борт нашего судна, редкие крики чаек нарушали полуденную тишину странным костяным тембром голоса. Невдалеке от нашего корабля поднимались из воды беспокойные пузыри воздуха. Они поднимались со строгой периодичностью и как бы говорили о том, в каком месте сейчас находится водолаз.

Я знал: сейчас там, под водой, мой отец. Когда эту работу выполнял кто-то другой, отец часто заходил ко мне в каюту, что-то мне рассказывал, стараясь отвлечь от тягостного ожидания, царившего в такие минуты на корабле. В этот раз уже прошло три часа, но отец не приходил. Тогда я стал машинально дёргать все защёлки и вентили в каюте, пока случайно не обнаружил неопломбированный люк верхнего хода, через который и вылез наружу.

Шёл четвёртый час поиска. Как я потом узнал, утонула девочка лет десяти. Они с мамой пришли купаться четыре дня назад. Приезжие. Их не успели предупредить, что этот залив пользуется дурной славой и не раз тут случались истории. Дело в том, что ровный песчаный сход в воду метрах в десяти резко обрывается вниз, говорят, метров на тридцать. И ещё. Стоит войти в воду, ногами чувствуешь сильное течение, которое делает у берега разворот и сносит на глубину.

Был жаркий день. Девочка с разбега побежала в воду. Мать раскладывала вещи, вдруг услышала короткий испуганный крик дочери, бросилась к воде, но всё уже стихло, волны разгладились. Девочка утонула. Искали три дня всей деревней. Прошли по течению на три километра вперёд, думали, может, там вынесет, – нет. На четвёртый день пошли к водолазам. Видать, зацепилась она за что-то на глубине или ещё как. «Помогите, люди добрые, мать совсем от горя тронулась, лежит, никого не признаёт!..»

Тогда-то и запер меня отец в каюте. Видно, понял сразу: искать долго придётся. Никого не назначил на погружение, пошёл сам.

Я неотрывно смотрел на пузыри, поднимавшиеся со дна, и прислушивался к голосу отца, едва различимому в хриплом потоке радиопомех.

Большинство слов я разобрать не мог и вдруг чётко услышал:

– Вижу!

Команда оживилась.

– Тридцать четыре метра! Мать твою, многовато, – расслышал я голос старпома.

– Сил бы ему хватило, эх, Лёшка, – пробасил дядя Никита.

– Н-да, по отвесному склону выбираться, да ещё руки заняты! – добавил кто-то.

Я в волнении уже никого не слушал. Я понимал, чем должны быть заняты руки отца, и, не отрывая глаз, глядел на воду. Чутким детским нутром я ощущал, что сейчас происходит борьба, что отец из последних сил карабкается вверх по крутому склону со смертной ношей в руках. Может быть, я в те минуты молился, посильно пытаясь что-то сделать, чтобы отцу стало хоть чуточку легче. Прошло ещё минут двадцать.

– Ребята, майна трос, выходит! – услышал я команду старпома.

…Когда из воды показалась медная сфера водолазного шлема, над толпой, как прощальный дымок сигареты, взвился короткий вздох:

– Ох-х-х…

Казалось, люди превратились в одну сжатую пружину… Над водой показались плечи отца и грудь, увешанные двадцатикилограммовыми свинцовыми грузами. И вот наконец из воды выступили руки отца в огромных гофрах водолазного скафандра, на которых лежало что-то почти бесформенное, что-то очень хрупкое и белое…

Все пятьдесят человек как по команде взвыли, заголосили, закричали, замахали руками и бросились к воде. Отец, пошатываясь, как былинный великан вышел на берег и передал несчастную мёртвую девочку окружившим его селянам. Слёзы брызнули из моих глаз, как кровь из надрезанных вен. Не помню, что было дальше. Меня обнаружили и увели в каюту. Там я зарылся в подушку и ревел, ревел, ревел, не в силах остановить слёзы…

Вдруг мне почудилось, что он рядом. Я оторвал голову от подушки и действительно увидел отца. Он сидел, привалившись огромной спиной к спинке койки.

– Боря, не плачь, ты же мужчина!

– Папа!..

Он выплывет!

– Пожалуйста, не занимайтесь публицистикой! Пишите серьёзно. – Иван Иванович строго посмотрел на своего молодого коллегу, до которого ему, в общем-то, не было никакого дела. Разве что жалко.

Надо сказать, знаменитый писатель Иван Иванович Радов обладал непомерной в наш канцелярский век человеческой отзывчивостью. Для человека его положения подобные качества натуры, безусловно, похвальны с точки зрения христианства. Но совершенно невыносимы в условиях городской литературной жизни.

«Однако жалко парня, – думал Иван, – есть в нём что-то, чует моё сердце, есть. Подрубить молодой дубок – дело нехитрое…»

Радов задумался.

«А предложу-ка я ему написать что-нибудь совместно! С моей стороны – имя, общая, так сказать, редакция. С его стороны – молодое трудолюбие, пусть роет!»

Мысль Ивану понравилась. Просиживать с утра до вечера вертлявый стул с надоевшей супермеханикой и «обивать порожек» старой как мир клавиатуры – надоело до чёртиков! Жизнь проходит!..

Сколько раз, увлечённый прелестями виртуальных построений, он отказывал себе в простых человеческих радостях! У него не было женщины. Не было друзей. Гонорары, которые он зачем-то копил на сберкнижке, в одночасье съела сволочная гайдаровская реформа. Тогда же он перестал копить и зачастил по пивнушкам в поиске друзей и впечатлений. Друзей не приобрёл, но сорить деньгами научился. Рассыпая червонцы, не дотягивал до предстоящего гонорара и с чувством огромной неловкости занимал деньги у соседей. Постепенно Иван как литератор терял тот невидимый кураж мастерства, которым блестяще владел на заре своей творческой биографии. Нет, его рассказы и заказные эссе по-прежнему охотно брали редакторы, но с некоторого времени он почувствовал тонкую корочку ледяного безразличия к себе и главредов, и их вертлявых помощников. Эта корочка таяла в живом общении, но всякий раз вновь чувствовалась при начале и окончании следующего разговора. Его реже стали приглашать на словесные турниры и профессиональные корпоративы. Однажды он пришёл в глянцевую редакцию, распахнув дверь по привычке ногой, и с удивлением заметил, что главред прячет глаза в ворох бумаг и не выбегает, как прежде, из-за стола с приветствием. А заказ на очередное эссе, заказ, который в прежние времена лежал на редакторском столе и терпеливо ждал Ивана, оказывается, уже отдали другому. «Отдали поспешно, совершенно случайно, просто так сложились обстоятельства», – оправдывался главред, дружески хлопая Ивана по плечу и посматривая на часы.

– Знаешь, старик, у меня сегодня что-то голова развинтилась, договорим в другой раз, – извещал он Ивана.

Иван же, уходя и закрывая за собой дверь, слышал спиной, как редактор кричал в телефонную трубку:

– Отлично, старик, ты гений, беру!

И вот теперь этот молодой, задвинутый на литературу человечек смотрит на него как на памятник и ждёт ответа Мастера.

«Да, – подумал Иван, – из мастера я превратился в долбаного литературоведа. Всё понимаю, любой текст как осьминог могу утащить на творческую глубину, там заилить так, что сам автор не узнает! Вот только писать разучился – это факт. А парня и правда жалко. Негоже вешать на него литерное грузило и топить в родном море литературы. Пусть барахтается – он выплывет!»

Иван вздохнул, улыбнулся собеседнику и размашисто написал на титуле: «Рекомендую к печати».

Голубая Вольва

История эта случилась ранним июньским утром. Голубая Вольва, похожая на отколовшийся ломтик идеального бразильского неба, выкатилась из лабиринта московских улиц и аккуратно, высчитывая миллиметры, протиснулась в старую неприметную подворотню.

– Какая машина! – мечтательно произнёс бомж, сидевший неподалёку. – Да…

Миновав опасный тоннель, Вольва расправила сложенные зеркала и энергично выехала на середину небольшого уютного дворика. После томительной подворотни Вольва двигалась размашисто и свободно. Так пойманная рыба радуется ведру с водой, выскользнув из тесных объятий рыболова. Машина остановилась около детской площадки, отключила габариты и сложила зеркала.

– Ах ты, форелька голубенькая! – улыбнулась Валя, разглядывая с балкона синий полированный металлик, в котором плавились перевёрнутые изображения домов и облака, плывшие по небу.

Валентина жила на пятом этаже добротной сталинской пятиэтажки. Летом она вставала рано и первым делом отправлялась на балкон поливать цветы. Как орлица над степью Валя вглядывалась в утренний фиолет дворового колодца и примечала новости «вверенного ей» человеческого общежития. Конечно, появление такой шикарной машины в их простеньком дворике (в такую рань!) виделось ей событием не рядовым и с очень, очень непредсказуемыми последствиями!

Пора сказать несколько слов и о непрошеной гостье, получившей от Валентины милое прозвище «голубенькая форелька». Громоздкая семидверная Вольва действительно походила на раздутую, созревшую для нереста форель. Лоснящиеся полированные бока обнимали внушительный поддон брюха. Это была очень дорогая машина. И если для одних её самодовольный вид являлся источником положительных переживаний, то для других громоздкое автовеликолепие представляло реальную личную опасность. Явленная зримо, эта фантастическая роскошь сигнализировала тонким натурам о заболевании общества как коллективного социума, а значит, и его возможной скорой гибели.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.